Вечерний Токио обрушил на Олега целый ворох впечатлений. Девушки, похожие на кукол, и куклы в витринах, похожие на живых девушек; пестрота витрин, неон и неумолчный гвалт, тысячи туристов, автомобилей, огней, иероглифы-кандзи рядом с английскими и даже русскими надписями – все рябило и плясало в глазах.
Олег ждал этой поездки. Заядлый турист, он до сих пор бывал только в Европе, хотя давно мечтал увидеть Японию. Гид по приезду сразу предупредил, чтобы никто не отбивался от группы – в огромной столице легко заблудиться, но Олег очень внимательно изучил перед путешествием все карты и литературу, к тому же уповал на знание японцами английского языка – если что, можно будет объясниться. И сейчас он радовался, как ребенок, свободе – от попутчиков, от доброжелательного, но излишне назойливого гида, от самого себя.
Затеряться в громадном незнакомом городе, не зная даже языка, – это было… восхитительно!
Олег шел и шел, сумерки сгущались, поток машин и прохожих редел. Центр Токио – знаменитая улица Омотесандо, которую им показывали днем – бурлил от ночной жизни, но Олега занесло уже почти на окраину. Небоскребы закончились, закончился асфальт, пошли низенькие старинные домики с раздвижными дверями-сёдзи и бумажными фонарями, с цветочными горшками, стоящими на энгавах; Олег раньше думал, что подобные строения сохранились только в качестве туристических достопримечательностей, и увидеть настоящий традиционный японский дом ему было интереснее, чем замок Эдо или улицу гейш – на тех уже будто лежал глянец от миллионов глаз. Мимо прошел человек, приведший Олега в полный восторг, – на нем был халат-косоде и настоящие соломенные сандалии! Варадзи, припомнил Олег. В ХХІ веке они носят варадзи, как двести лет назад!
Олег обратился к человеку по-английски, но тот явно ничего не понял. Поскольку Олег никакого другого иностранного языка не знал, то попытался объясниться жестами. Человек несколько раз поклонился, произнес слово «Асакуса» и ретировался – будто под землю провалился.
Ах да, сообразил Олег, самый старинный район Токио – Асакуса. Читал, читал! Как же интересно увидеть его воочию! И он замедлил шаг, доставая фотоаппарат – со вспышкой даже в темноте снимки должны были получиться неплохо.
Удивительно, что на улицах не было никакого освещения, кроме фонариков – не электрических, то ли керосиновых, то ли масляных – у домов. Япония – страна контрастов, усмехнулся про себя Олег, отщелкав два десятка кадров. Вот еще этот фонарь… очень уж красивый, и этот иероглиф на нем – эх, жаль, что я не умею их читать!
Внезапно фонарь начал… меняться. Олег машинально щелкнул еще, еще и еще – в резком свете фотовспышки все казалось ирреальным, жутким – и тонкая рисовая бумага вдруг показалась человеческой кожей. Трупной, бескровной и синюшной. А сам фонарь приобрел черты женского лица – наполовину приятного, даже красивого, наполовину чудовищно искаженного не то шрамами, не то судорогой, уставившегося в землю.
Фонарь-лицо приподнялся и оскалился в мертвенной страшной ухмылке. Глаза его были по-прежнему опущены, но под фонарем начали проступать очертания фигуры. Олег мог бы поклясться, что явственно видел черные встрепанные волосы – однако надо лбом и висками их не было, только поблескивал лысый череп, и длинное белое кимоно. Фигура словно висела в воздухе, и хотя рядом тускло светило еще несколько фонарей и вещи отбрасывали четкую тень, под фигурой тени не было.
Дрожащей рукой Олег перекрестился и забормотал «Отче наш» – сперва вполголоса, затем громко, визгливо. Фигура подплыла ближе.
Как и следовало ожидать, молитва на японского призрака не произвела никакого впечатления. Только медленно-медленно, тяжело приподнялись набрякшие веки, и разлился вокруг явственный запах разрытой земли.
Олег выронил фотоаппарат – он висел у него на шее и, падая, чувствительно ударил по животу – и с воплем кинулся бежать. Фотоаппарат бил прямо в солнечное сплетение, дух захватывало, холодный воздух обжигал горло, а он все бежал и бежал, бежал и бежал…
Очнулся Олег у себя в номере.
– Где я? – спросил он. – Как я сюда попал?
Сосед Олега, немолодой турист из Москвы, покосился на него, и Олег изобразил виноватую улыбку, промямлив что-то вроде «попробовал сакэ и не рассчитал, вот…»
– Вас, Олег, нашли без сознания под дверями гостиницы, – сообщил сосед. – Ничего не украли, врача вызвали – сказал, что вы здоровы, но чем-то сильно испуганы. Так что насчет сакэ лучше не сочиняйте. Что случилось?
Олег и сам не мог бы объяснить, что случилось. Да и от воспоминаний минувшей ночи его передергивало.
…И все-таки он пересилил себя и в самый последний день, отозвав гида в сторонку, осторожно спросил его: что это за район Асакуса, где старинные домики с энгавами, нет городского освещения и люди носят косоде?
– Господин турист, – японец пристально посмотрел на него, – в районе Асакуса обычные городские дома, хорошо освещенные улицы и люди одеваются по моде.
– Но я же видел! Старые домики, и девушка… то есть фонарь, который стал девушкой… Синее лицо, вся лысая, мрачная, в белом…
Гид прикусил губу.
– Это была госпожа Оива, – наконец, сказал он. – Старое привидение Токио. Вам повезло – она не любит мужчин, в каждом из них видит своего мужа-убийцу. Могла и не отпустить…
– Но почему она набросилась именно на меня? Я никогда не верил в призраков…
Гид молча пожал плечами.
Олег попытался выбросить происшествие из головы, и отчасти выбросил. Но с тех пор всякий раз, когда у Олега возникало искушение резко ответить кому-нибудь, свалить недоделанную работу на коллегу или притвориться, будто не заметил инвалида в метро, чтобы не уступать место, – бледное мертвое лицо госпожи Оивы возникало у него перед глазами. «Я не убийца!» – мысленно кричал Олег, поспешно исправляясь. Окружающие теперь уважали его, считая образцово порядочным человеком. Никто не знал о страхе, пропитавшему каждую клетку тела Олега…
Когда-нибудь я сорвусь, думал Олег. Ударю кого-нибудь, совру или сподличаю. И тогда госпожа Оива, для которой нет границ и расстояний, снова явится за мной, чтобы увести в Токио на двести лет назад. Теперь уже навсегда.