Волки и овцы

Макс Буримов
После собрания с владельцем компании пролилась кровь, и полетели головы. В результате кто-то плачет, а кто-то стойко принял удар и молча собирает вещи. Есть и те, кто истерит в социальных сетях.
 
Прочитал, теперь уже у бывшего коллеги, пост в фейсбуке, в котором он жалуется на подлость и жестокость корпоративной культуры. Он, на сложных нравоучительных щах, заливает про неоправданные действия руководства, экономическую выгоду подлости и отсутствие норм этики и морали в бизнесе. Естественно, свои рассуждения он озвучил только после увольнения. До этого я ничего подобного от него не слышал. Так же, он рассказал про то, как у него была возможность выгодно подставить клиентов и партнеров. И как они ни разу не воспользовался этой возможностью кинуть кого-либо. Ну, просто потому, что было бы некомфортно, карма и прочие дела. Забавно все это читать, когда знаешь, что поборник нравственности и этики в бизнесе уволен за некомпетентность.
 
Что я мог бы сказать ему по этому поводу. Тот, кто не испытан злой волей, никогда не оценит добрую. Хорошо, что столкнувшись с жестокой реальностью, он принял решение тихо отползти в сторону. Потому, что те, кто карабкается вверх по корпоративной лестнице, всегда ищут лучшего для себя. И если для успеха нужно кого-то подставить или перегрызть кому-либо глотку, надо это делать без колебаний. Такова жизнь. Когда вокруг кружат волки нет места жалости и пацифизму.
 
Я работаю до глубокой ночи. Около двух часов я, наконец, выключаю компьютер. Вызываю такси и вываливаюсь на улицу из каменного мешка офиса. У меня закончились сигареты. В ожидании такси я дышу стылым ночным воздухом, выдыхая седой пар.
 
В такси играет шансон и мне жутко некомфортно, но попросить водителя выключить это дерьмо у меня нет сил. Ночной мегаполис стерильно безлюден. По пустым улицам мы мгновенно долетаем до точки назначения. Я прошу остановить у ночного магазина, расплачиваюсь с водителем и иду за сигаретами.
 
Я устал морально и физически. Все что мне хочется это упасть в кровать и забыться до утра. Двор встречает меня тишиной и бледным светом фонарей. Вот уже виден мой подъезд. Я почти дома. В этот момент мимо меня пробегает маленький ребенок, издающий странные звуки.
 
У меня в голове что-то щелкает. Я разворачиваюсь, бегу за ребенком и подхватываю его на руки. На вид мальчику года два - два с половиной. Он в трусах, майке и домашних тапочках. Его бьет мелкая дрожь, а странные звуки, которые он издает - это охрипший плачь. Я ошалело оглядываюсь по сторонам. Фонари освещают ночной безлюдный двор, где только я и этот малыш. Я быстро снимаю куртку и плотно его закутываю.
 
Так, в полной тишине и одиночестве, мы стоим минут десять, внимательно рассматривая друг друга. Кроме того, что мы оба нервничаем, ничего больше не происходит. На горизонте не появляются ни перепуганная мать, ни кто-либо другой, в поисках пропавшего ребенка. Я звоню в полицию, объясняю ситуацию и диктую адрес. Потихоньку я начинаю замерзать и решаю, что дальше стоять на улице не имеет смысла.
 
Держа на руках ребенка, я захожу в ближайший подъезд. Планомерно иду по этажам, звоню и стучусь в каждую дверь. Большинство дверей остаются закрытыми. Двери, которые открываются, встречают меня сонными, недовольными и непонимающими лицами. Мне приходится долго объяснять, что произошло. Я спрашиваю, знают ли они этого ребенка, его маму или дом в котором он живет. Но никто ничего не знает, и я продолжаю свой бег по этажам.
 
Поднимаясь по пустым лестничным пролетам, я ловлю себя на мысли, что прожил в этом доме несколько лет и не знаю никого из соседей. Я звоню, стучусь, шумлю, бужу. Ребенок хоть и легкий, но бегать с такой ношей по лестнице не такое простое дело. А мальчика вся эта возня конкретно забавляет. Наблюдая за моим запыхавшимся лицом, он смеется и строит мне смешные гримасы. 
 
За полчаса я обежал несколько подъездов и собираюсь идти в следующий. Я выхожу на улицу и понимаю, что не спит весь дом. В большинстве окон горит свет. За мной внимательно наблюдают с балконов. Во дворе собирается толпа людей. Нас с малышом обступают женщины в халатах и курящие мужики в домашних трениках. Все жалеют мальчика, который к этому моменту порядком развеселился и воспринимает происходящее как игру. Люди строят догадки, как он оказался на улице и где его мама. 
 
В этот момент появляется полиция. Рядом с нами останавливается белый приус, освещая двор фарами и бликами мигалок. Увидев полицейские мигалки мой копошащийся сверток окончательно убеждается в том, что это веселая игра. Он, чуть ли не выпрыгивая из моих рук, тянется к полицейской машине.
 
Полицейские, выяснив ситуацию, собираются забрать ребенка в отделение. Если до утра не найдутся родители, то его заберет социальная служба. Все, что остается в этой ситуации - ждать заявления родителей о пропаже ребенка.
 
Пока я болтаю с полицейскими из соседнего подъезда выбегает ревущая как белуга женщина. Она нервно осматривается по сторонам и замечает меня. С криками, всхлипами и причитаниями на меня неумолимо несётся локомотив материнской любви. Она чуть ли не с руками вырывает у меня ребенка и начинает рыдать. Сквозь слезы можно разобрать, что она уложила его спать и пошла к соседям оставив незапертой входную дверь. Видимо ребенок проснулся и пошел искать маму.
 
Ситуация быстро разрешается. Толпа мгновенно рассасывается. Заплаканная мать уходит с ребенком домой. Уезжает полиция. Балконы пустеют и гаснут окна. Я остаюсь один, сажусь на лавочку и закуриваю сигарету.