Ранним летним утром Назар уже был на ногах и укладывал в спортивную сумку брюки, рубашку, бритвенные принадлежности... В комнату к сыну вошла мать:
- Уезжаешь?
- Я не надолго, мам.
- Береги себя.
- Да не переживай.
Мать поднесла платок к глазам.
- Легче встречать, чем провожать... На отца не держи зла. Вот его письма с фронта, почитаешь.
И она протянула сыну стопку выцветших и пожелтевших треугольных писем, перетянутых шпагатом.
… По перрону сновал неугомонный пассажирский народ. Только счастливая молодая влюблённая парочка стояла, обнявшись, никого не замечая. И от предстоящей поездки в их душах что-то переворачивалось, бурлило, ёкало, будто от предвкушения неизбежного праздника.
И вот прибыл долгожданный поезд. Назар с Ирмой вошли в вагон и, довольно улыбающиеся, уселись в купе у окна. И хотя никакой свадьбы не было, а путешествие уже началось. Назара охватило трепетное чувство ожидания, наверное, как и каждого пассажира: когда же тронется вагон? Вот слегка качнулся за окном перрон, и плавно поплыли здания, деревья, столбы... И нахлынуло ощущение полной праздной свободы. Он уже укатил от всевозможных дел и проблем, а к новым ещё не приехал. Позади страхи, волнения, конфликты, а впереди влекущая завораживающая неизведанность. Хочется жить и любить!
Поезд выстукивал на рельсах чечётку и держал путь через Украину, Белоруссию с конечной остановкой в Бресте. А дальше молодёжь решила ехать в Германию автобусом. В купе парень с девушкой разложили на столике бутерброды с колбасой, ветчиной, сыром, выставили сок и коньяк.
- Выпьем за тебя, милая, - с любовью проговорил Назар, протягивая пластмассовый стаканчик.
- Выпьем за нас, влюблённых, - заулыбалась девушка.
- Ты самая красивая на свете!
- Спасибо. А может быть, этот комплимент ты делаешь себе?
- Да! Самый большой комплимент для меня – ты!
- Тогда поцелуй.
Неожиданно купейная дверь щёлкнула и отъехала в сторону. На пороге появилась толстая тётка с узлами и сумками. Лирическое настроение влюблённых упорхнуло испуганной птичкой-синичкой. Пришлось подниматься из-за столика, открывать сидения диванов и помогать попутчице укладывать вещи.
Молодые вновь уселись напротив друг друга. Ирма, уставившись лукавым взглядом на парня, шёпотом спросила:
- Так что же? Я жду.
- Чуть позже. Сейчас ещё светло, - также тихо ответил парень.
- Когда же, наконец, стемнеет, чтобы ты меня поцеловал? - улыбалась Ирма и строила глазки.
Влюблённые путешественники вышли в тамбур и, прижавшись друг к другу, смотрели за окно на поля, перелески, речушки. Заходящее солнце катилось вдоль бесконечных рельсов, а вслед за ним спешил поезд, изо всех сил стараясь его догнать. Назар, призадумавшись, сказал:
- Эта поездка мне напоминает юность: я часто ездил в поезде на учёбу и обратно.
- А девушка у тебя была?
- Да, мы с ней дружили ещё со школьных лет. А потом расстались и я не знаю, где она сейчас.
И Назар рассказал о девочке, о школьном бале, о юношеских мечтах и всю трогательную историю наивности и невинности.
- А я на неё похожа? - осторожно спросила Ирма.
- Не знаю, может быть, чуть-чуть...
- Ты, наверное, нашёл во мне её продолжение?
Назар замялся. Конечно, в чём-то Ирма права, но в этом не хотелось сознаваться даже самому себе.
- Нет, что ты...
Девушка посмотрела на парня пронзительно испытывающим взглядом.
- Неужели ты ревнуешь, моя красавица?
- Да, да, да!!!
И она бросилась в объятия парня.
А за окном уже засинели сумерки, и всё чаще вспыхивали огоньки удивительно далёких и уютных селений.
Назар поцеловал Ирму в носик, вытер на её щёчках слезинки. И она улыбнулась:
- Как приятно – темно!
- Ещё бы, - поддержал Назар, страстно целуя и обнимая Ирму.
- Смотри, джинсы треснут, мой тореадор, - заулыбалась девушка.
Какая же сила и жажда любви в молодости!
Вдруг слегка приоткрылась дверь тамбура, и с откровенным любопытством зыркнули масляные глаза вездесущей тётки. И голосом, полным ехидства, она вякнула:
- Шо ж вы лапаетесь, бесстыдники!
Назар прикрыл собой девушку и мягко сказал:
- Тётя, мне не хочется вас послать грубо, но послать хочется!
- Тьфу на вас, - плюнула под ноги тётка.
Парень обнял девушку и постарался успокоить:
- Как будто она не была молодой?
Ирма кивала головой.
Вернулись в купе. Потихоньку уселись рядышком. И всё же, в присутствии тётки, испытывали некую неловкость. А за окном во всю силу властвовала непроглядная ночь, приглашая пассажиров ко сну.
Утром осторожно постучали в купе. Заглянула проводница:
- Чай будем?
Питие чая в поезде – обязательный пассажирский ритуал! Без стакана чая в ажурном подстаканнике это вовсе не поездка, а так – нудьга. И, непременно, с двумя кусочками сахара-рафинада, упакованного в обёртку. И ещё – чайная ложечка, которая после чаепития будет долго звенеть в пустом стакане. Назар нежно тронул просыпающуюся Ирму. Она приоткрыла глаза, сладко потянулась и в ответ молча пожала плечиками.
- А я настолько привык пить чай в поездах, что даже дома пью его из стакана в подстаканнике. И озвучиваю голосом стук колёс: «Тактак! Тактак-тактак!»
- Тогда и я присоединяюсь к твоему ритуалу: «Тактак!», - рассмеялась Ирма, распахивая большие красивые глаза.
На границе с Украиной в купе вошёл и четвёртый пассажир: мужчина лет пятидесяти, в сером френче с красно-чёрной вставкой на нагрудном кармане, среднего роста, с сединой на висках и пасмурным лицом. Уселся на диван, подтолкнув толстую недовольную тётку, и лишь потом поздоровался:
- Здоровеньки булы. И куды путь дэржимо? - глянул он из под хмурых бровей на молодых.
- В Германию, к родителям, - ответила настороженно Ирма.
Суровость на лице попутчика поубавилась.
- Гарно. Нечего в России робыты и москолям подпиваты. А я во Львив, до дому от дочки. Назвала внука Мишей. Який вин Миша? Вин – Михайлик. Надо очищать нашу украиньску нацию от засора русского языка. И облагать налогом русски книжки и всяку русску дребедень. А наших болванив, хто калякая на русском, штрафовать. Москали суются не в свои сани, та ще поучают. А Рада с президентом ума им не вставлять. Одын був голова – Степан Бандера. Кишки краснопузым выпускав. Мы еще покажем этим москалям козью морду!.. - откровенничал попутчик.
В купе зашли два таможенника с проверкой паспортов. Один обратился к Назару:
- У вас паспорт российский?
- Что? - сразу не сообразил парень, ошеломлённый ненавистным напором попутчика.
- Вы бяларус, чи вы дядько з Украины?
- А-а... русский я, русский.
Пассажир во френче, метнул презрительный взгляд в парня:
- Так ты москаль? - насупил брови бандеровец и, скрипнув зубами, отвернулся.
И теперь все ехали молча. С такими пассажирами, как тётка и львовский националист, здорово не разговоришься. Всё дальше родная Россия и всё ближе неизвестное зарубежье. Назар вспомнил про отцовские фронтовые письма. С каждой прочитанной строчкой он становился уверенней в себе. И чувствовал, что отец защищал и его.
«Здравствуйте, дорогие, родные мои жёнушка Евдокия и доченька Полюшка! Пока я жив и здоров, чего и вам очень и очень желаю.
Милая жёнушка, вот уже месяц, как я воюю на Украине. Хорошие ребята есть в нашем взводе. Гоним фрицев днём и ночью, не успеваем догонять: они бегут и бегут. На пути изверги сжигают всё, угоняют мирное население, расстреливают людей, скот...
А сколько радости приносит наше появление в сёлах! Жители угощают виноградом, арбузами, молоком и прочими вкусными вещами. Я уже гвардии старший сержант. Меня представили к правительственной награде. Ну, живы будем, не помрём!
До свидания, мои родные. Ваш муж и папа. Иван. 112
15 сентября 1943года».
«Здравствуйте, мои милые Евдоша и Полюшка! Пишу письмо вечером, в госпитале. Рана лёгкая, пуля прошла через левую ногу, не задев кости, так что дней через десять буду опять на фронте, где идёт жестокое сражение. Немец на нашей кровной земле ещё и огрызается. Но ему здесь дают знать о силе нашей русской армии. Скоро, скоро час расплаты с фашизмом настанет. И будет немцу капут!
Целую и обнимаю. Ваш Иван. 30 октября 1943года».
«Евдоша, временно покинул передовую недалеко от Днепра. Меня направили в школу младших лейтенантов».
«Я уже командир. Скоро мне выпадет благородная миссия попасть на фронт. Хочется мстить врагу за все его злодеяния теперь уже на его земле».
«Скоро дойдём до Берлина. В районе Витебска гады всё разрушили и сожгли. Стреляли детей, женщин... Ужасные картины. Мы стараемся быстрее нагнать гада и схватить за горло».
«Нахожусь в Пруссии. Будем бить врага в его собственном логове».
«Жалкими стали немцы. Евдоша, я мог бы, конечно, выслать кое-что, но фронтовику не до этого, это сзади идущие, те нахапали...»
«Наконец пришёл Великий День! Победа! Победа!»
Поезд прибыл к вокзалу города Бреста. Молодая пара вышла на перрон. Их поразили вывески и указатели: вакзал, выхад, горад... Назар откровенно улыбнулся и, обняв крепко Ирму, искренне выплеснул:
- Благодать белорусским школьникам! С грамматикой здесь проще, чем в России, работает одно правило: как слышится, так и пишется.
В киоске среди десятка русских газет Назар нашёл только одну на белорусском языке: «Звязда».
Он был ещё под впечатлением отцовских писем и, обращаясь к девушке, твёрдо произнёс:
- Ирма, я должен побывать в Брестской крепости.
- Что ж, и я – «за».
Они купили две гвоздики и подошли к крепости. Высокая стена из красного жжёного кирпича, изрешечённая пулями и снарядами, местами поросшая мхом, опоясывала огромную территорию воинской части. Вдоль стены – глубокий ров. Шагнули на мостик, и перед ними открылась панорама мемориала с монументальными скульптурами защитников крепости и разбитыми остовами зданий. Отовсюду звучала торжественно траурная музыка, пронизывающая холодком. И здесь Отечественная война стала для Назара не туманной и давней, а реальной и ощутимой. У скульптуры бойца, ползущего с автоматом, Назар возложил гвоздики. На обратном пути парень остановился у мощной выщербленной снарядами стены и стал отковыривать кусочек от красного камня. Нечаянно поцарапал палец. Капелька крови брызнула на стену.
- Что ты делаешь? - удивилась Ирма.
- Этот маленький кусочек стены будет придавать мне силы и уверенности, - ответил Назар.
- Ты – патриот?!.
- Наверное... да.
...Двухэтажный автобус «мерседес» пересёк границу с Польшей. И за окном резко сменился пейзаж. Вместо небольших домиков, построенных на бывшей советской территории, с шиферными серыми крышами и огородами во дворах, появились европейские терема, укрытые черепицей, а впереди них зелёные лужайки с хвойными деревцами и качелями для взрослых. И дальше – Германия. Автобан. Вдоль всей трассы по обочинам стоят ограждения из сетки, отделяя дорогу от леса. Подумалось по-русски: наверное, забор для того, чтобы пассажиры не замусорили природу? Оказалось, чтобы животные не гибли на дорогах. А на возвышенностях – опоры ветряных электростанций с огромными пропеллерами... Автобус уже мчался по улицам Берлина. Слева – длинная полуразрушенная стена высотой в три метра, разделяющая восток и запад города. Расписана граффити. Взгляд выхватил рисунок целующихся Брежнева и Хонеккера. Автобус остановился у телебашни, в центре столицы. Ирма, сияющая, потянула за рукав Назара к выходу.
- Мы приехали, милый, - радовалась она. - Хочешь, я покажу тебе этот замечательный европейский город?
Назар, помалкивая, кивнул. А сам подумал: «И куда ж занесла меня нечистая?..» У него за плечом небольшая спортивная сумка, у неё – дамская. Хорошо, что налегке.
- Ты увидишь Берлинский собор, Бранденбургские ворота, Рейхстаг! Здесь всё рядом. А потом поедем на электричке в Хальдерштадт, к моим родителям, это небольшой городок на западе страны.
Вокруг идеальная чистота, ухоженность во всём – газоны, цветники, скверы. Красивые современные архитектурные строения. Бетон, стекло, металл. «Да и у нас сейчас не хуже...», - подумал Назар. Он не мог всем этим восхищаться, его не покидала одна мысль: сколько же грязи, жестокости, насилия, изуверств натворили немцы у нас в стране.
А Ирма, весёлая, показывала, рассказывала и вертелась, как юла.
- Я здесь в третий раз!
Что-то спросила у прохожего на немецком. Лихо подхватила парня под ручку и радостно защебетала:
- На соседней улице идёт гей-парад. Бежим, посмотрим!
Назар оторопело остановился у киоска с витриной, заставленной человеческими черепами... Наверняка, они были сделаны из гипса, но неприятное чувство покоробило с ног до головы. За спиной услышал резкую немецкую речь. От неожиданности вздрогнул.
- Пойдём, пойдём! - тащила его за собой Ирма. - Хочешь, наверное, сувенир на память?
В очередном киоске увидел развёрнутый атласный альбом. На одной странице чёрно-белые фотографии дворцов, соборов, памятников старины, разрушенных в войну в Берлине и Дрездене, на соседней, как контраст – та же архитектура, с того же ракурса, только восстановленная и в цветном изображении.
- А что здесь написано? Прочти, - попросил Назар.
Ирма перевела: «В феврале сорок пятого года началось одно из самых страшных воздушных нападений второй мировой войны. Города были полностью разрушены в результате бомбардировок американских, британских и советских ВВС. Погибло около пятидесяти тысяч человек». И цитата от Герхарта Хауптманна: «Тот, кто разучился плакать, вновь зарыдает при виде гибели Дрездена».
«Так кто же вам виноват в том, что вы затеяли войну? - мысленно парировал Назар, - а теперь и самим не сладко?»
- Идём! Слышишь, музыка ликует! - восторгалась девушка.
Грохотал тяжёлый рок. Всю улицу запрудили ярко раскрашенные и разнаряженные автобусы, машины, люди. Это своеобразный праздник, похожий на нашу советскую демонстрацию. С громкой музыкой, звонкими песнями, речитативами, яркими костюмами. Молодые мужчины одеты в женские наряды разных народностей.
Ирма смеялась, что-то кричала и махала руками «демонстрантам». Теперь уже Назар тронул за локоть возбуждённую девушку.
- Идём отсюда. Скорее...
На следующей улице ещё один праздник – массовый заезд велосипедистов. Тысячи людей: молодых, старых, юных в спортивной одежде катили по городу.
У Бранденбургских ворот, прямо на брусчатке, молодёжь танцевала брейк.
В скверах стояли, замерев, живые «скульптуры». Подашь такому артисту монету и он начинает двигаться, показывая сценку из жизни данного героя.
- А вот и Рейхстаг, смотри, - без умолку щебетала неутомимая Ирма, - здание восстановлено и отреставрировано современными мастерами. Уникальная архитектура! Скажи, да?
Перед молодой парой из России выросло серое прямоугольное здание высотой в семиэтажный дом, выложенное из гранита и мрамора, с колоннадой со стороны фасада, с четырьмя квадратными башнями на углах и лепниной на карнизах. Венчал здание стеклянный купол с чёрно-красно-жёлтым флагом.
Назар ступил на брусчатку и остановился. Обвёл взглядом здание и прилегающий зелёный газон Плаца дер Републик. Набрал полный рот слюны и плюнул на сияющую чистотой брусчатку!..
Ирма оторопела.
- Зачем ты это сделал? - недоумевала она, и на лице отразились ужас и негодование, будто вдруг разбили её любимую хрустальную вазу.
Парень сурово молчал. Вточь, как на допросе. Пауза затянулась.
- Я не мог иначе. Это максимально то, что я смог сделать для своих воевавших и погибших предков, - твёрдо произнёс Назар.
- Как же так?.. Разве можно... - растерялась девушка.
- А теперь, - уверенно перебил Назар, - мы ещё и штурмом возьмём Рейхстаг! Идём!
Они подошли к очереди туристов, выстроившихся к всемирно известной достопримечательности. Здесь были и раскосые в чёрных костюмчиках юркие японцы, и очень пожилые в скромных одеждах любознательные американцы, и развязно свободные, как у себя дома, с душою нараспашку, удивительные русские. И ещё – один молодой негр, наверное, будущий профессор-историк? А иначе зачем ему здесь быть?
Назар с Ирмой пристроились к группе русских туристов. Поднялись наверх на лифте. Немецкий экскурсовод говорил на русском: «Добро пожаливать на смотровую плёщадку Рейхстага. Bitte.* Отсюда откриваетця очень вид на весь Берлин. Я хотель, чтобы ви также с интересо-о-м смогли посмотреть на дея-тель-ность Бундестага. Ведь здесь бьётця сердце нашей демократии. Депутаты предоставляют, nein**, представляют жителей Германии. Парламент избирает канцлера, принимает законы, контрол-лирует правительство. И этого достаточно, чтобы очень следить за работой Бундестага».
- Да знаем, - махнул рукой Назар, - в сорок первом уже следили и наследили.
Русские туристы стали разбредаться по смотровой площадке купола. С высоты Рейхстага хорошо были видны телебашня со шпилем и вращающемся кафе наверху; здание Боде-музея, академия искусств, филармония; дворцовая церковь и Берлинский собор. «Неужели во вторую мировую войну немцы верили в Бога, а не в Сатану?» - мелькнула у Назара мысль. Он продолжал рассматривать архитектурные строения: Бранденбургские ворота; советский мемориал павшим солдатам, возведённый в 1945 году; новую синагогу, именуемую, как Еврейский центр, далее памятник уничтоженным в Европе евреям. «М-да, немцы теперь благодетели», - иронизировал Назар. Он достал из внутреннего кармана куртки маленькую бутылочку «Московского» коньяка и обратился к Ирме:
- Ты знаешь, милая, фраза, которую я сейчас произнесу, никогда не будет звучать банально: «Выпьем за нашу Победу!»
И он сделал несколько глотков горячительного напитка.
Электричка мчалась на запад, вглубь немецкой страны. Назар чувствовал себя не комфортно: «Зачем мне эта Германия, зачем мне какая-то машина?»
Небольшой городок Хальдерштадт утопал в зелени деревьев и в цветении вьющихся роз, сиял окнами карликовых домиков, поражал чистотой узеньких улочек-штрассе и был похож на вычищенный сапог перед парадом.
- А вот и дом родителей, - остановилась Ирма у зелёной аккуратно стриженной изгороди.
Позвонила по мобильнику.
Небольшой домик смахивал на игрушечный теремок. Его стены выкрашены в яркие цвета: зелёный, жёлтый, голубой, лиловый, а крыша из красной черепицы. На лужайке дворика показался пузатый немец в коричневых шортах, белой рубашке и в лёгкой кепочке, на ногах бежевые гетры с помпончиками, обут в зашнурованные башмаки. Следом вышла худая женщина с бледным лицом, в длинном синем платье, с белоснежными оборками.
- Мама, папа! - побежала навстречу Ирма, обнимая их и целуя.
Немец подошёл к Назару, протянул руку:
- Привет! Иван Вильгельмович. Проходи, раз приехал, - говорил он на чисто русском языке.
- Маргарита Львовна, - кисло улыбнулась женщина.
Представился и Назар.
- Марго, накрывай на стол, здесь, в беседке, - взбудоражился отец Ирмы, - Да принеси водочки, сегодня позволительно. Сколько можно пить их вино, разбавленное водой?
- А может, пива?
- От пива меня так раздуло... как бы не лопнуть. Мать, я сниму с себя всю эту немецкую хренотень.
И он ушёл в дом. Вернулся в семейных цветных трусах, в белой майке-безрукавке, в домашних тапочках.
Уселись за столик. Говорили в полголоса:
- Ах, Россия! Не жить мне без неё, - терзаясь, говорил немец, - три года здесь обретаемся, и никак не привыкну. При всём социальном обеспечении скучно, тоскливо, не с кем пообщаться, негде развернуться. Даже от души не заматеришься. Нет, не выдержу я на чужбине! - и у русского немца блеснули в глазах слёзы. - Захотел я сделать пристройку к дому своими руками, уж было начал... Так нет: заложила немчура. И мой начальник (работаю я в автомастерской) говорит: «Запрещаю!», мол, плачу я тебе достаточно, так что нанимай специалистов и пусть строят. А ты дома, говорит, отдыхай, чтобы на работу пришёл бодрым. В России я был хозяин, а здесь – хаусхерр, мать их так, в рот им дышло! И отдохнуть по человечески невозможно. Рыбалка в частных водоёмах – плати десять евро. Да соблюдай условия: если поймал рыбку, надрежь перочинным ножичком ей брюшко, пусть кровь стечёт, а затем клади в пакет. В садок рыбу опускать нельзя, потому что ограничена в движениях, будет мучиться... Такими вот немцы стали гуманистами. Они и котят топят в тёплой воде...
- Папа, а что ты говорил мне о «мерседесе»? - хитро спросила Ирма.
- А-а... Да, да, да!.. Здесь, в Германии, объявился мой родственник, вернее я объявился. Ему я единственный внучатый племянник. Дядюшке восемьдесят два года. И он говорит: «Я дарю тебе свой автомобиль, мою реликвию». А зачем мне его хлам? Правда, я не видел, что там такое, но догадываюсь... Так что, если есть желание перенять наследство – bitte! Сейчас Ханс Венцеслаус Кнобельсдорф во Франции, путешествует по местам «боевой славы». Кстати, был недавно и в России. Автомобиль его здесь, в нашем городке, но, чтобы оформить документы, нужны его роспись, фамильная печать и код гаража. В вашем распоряжении мой «опель».
По автобану «Берлин – Париж» мчался жёлтый «опель». Ирма уверенно вела автомобиль. Пересекли Бельгию. И вот она, Франция! Ворвались в Париж. Высотные современные здания с необычной разнообразной архитектурой, с тонированными и зеркальными окнами, с бассейнами и вертолётными площадками на крышах. А на дорогах больше скутеров, чем автомобилей. По городу разъезжают жёлто-розовые двухэтажные пассажирские автобусы с открытым верхом.
«Опель» молодых въехал в Старый Город и двигался вдоль реки Сены, с множеством массивных каменных мостов. Свернули и помчались по самому красивейшему из них – Александровскому, подаренному нашим царём, с золоченными скульптурами Пегаса на каждом гранитном столпе. Назар глазел по сторонам и поражался мощными королевскими дворцами, высоченными соборами, огромными памятными колоннадами, изящными балюстрадами. Проехали в стороне от Эйфелевой башни. Назар раскрыл рот:
- Это чё, она самая, как её... - растерялся парень.
- Да-да, она: tour Eiffel - рассмеялась Ирма.
- Подумаешь: металлоопора ЛЭП.
- Мы ещё вернёмся к ней.
- А ты точно знаешь, куда едем?
- Конечно. Слышишь, навигатор подсказывает? Сейчас движемся по бульвару Гарибальди, затем на авеню* Бретуель. * Улица (фр.)
По обе стороны бульвара высились вековые платаны, клёны и кустарники азалии розовой, белой, красной.
- Наш Ханс расположился в гостинице «Инвалидов».
- Ну, он и нашёл место...
- О, это самый престижный hotel в Париже. А вот мы и приехали. Стоп! Выходим, - Ирма посмотрелась в зеркальце, поправила причёску и подмигнула сама себе.
Путешественники стояли возле парковой зоны у металлической кованой ограды. Там, внутри, высился бежевого цвета собор с позолоченными куполом и шпилем.
- Пожалуйста, собор «Инвалидов», - представила Ирма, как заправский гид. - Здесь похоронен в шести гробах, один в другом, «матрёшкой», Наполеон. Теперь ты понял, почему жить в этом отеле престижно? Рядом находится Наполеон!
- А чем же он лучше Гитлера? И, кстати, откуда ты всё это знаешь?
- Я уже была в Париже и о многом в курсе...
На калитке нажали кнопку вызова. Через некоторое время подошёл охранник в униформе, потребовал предъявить заграничные паспорта. Предложил пройти.
Молодые люди сидели в приёмной и ждали Ханса Кнобельсдорфа. Комната была похожа на операционную: белые стены, белый потолок, пол из белой плитки, белые шторы и даже стол и стулья были белыми. Казалось, всё настолько стерильно, что нежелательно здесь и дышать... Прошли пятнадцать минут, полчаса, час и – никого. «Где же немецкая пунктуальность и педантичность, - нервничал в ожидании Назар, - может быть, Ханс хочет выдержать стиль, а чего доброго и осадить?..» Наконец, приоткрылась белая дверь и в комнату шагнул маленький худенький лысенький старикашка с ястребиным носом. В розовом пиджаке и белой рубашке, в жёлтых брюках и оранжевых туфлях. С чёрным «дипломатом» в руках. Он мило улыбался, а прищуренные глаза изучающе пронзали насквозь, да так, что становилось жутко. Молодые привстали.
- Guten tag, Hans! - поприветствовала девушка и протянула руку. - Ирма Ольденбургер.
- О, ja-ja! Ти дочтер Вильгельм! Gut!
Ирма кивнула, улыбаясь.
- Вильгельм карашо. Lebensweise Deutsch sehr gut...* Жить карашо, гиде ко-о-решки...
- Корни, - поправила девушка.
- Ja-ja, кор-ни... Вильгельм gut!
Ханс явно не хотел произносить имя отца Ирмы. Похоже, слово «Иван» действовало на него, как на чёрта ладан. «Интересно, чем он занимался во время войны?», - Назару так не терпелось спросить об этом старого немца. А тот, будто прочитав мысли, полоснул прищуренным взглядом по лицу парня. И, показывая ладонью на себя, проговорил:
- Ist – Telman...
- Говорит, что он соратник Тельмана,** - перевела Ирма, - в войну дружил с русскими.
- O, ja! Freundschaft!***
(*Немецкий образ жизни очень хороший (нем.) ** Эрнст Тельман — лидер немецких коммунистов. *** Дружба (нем.))
Назар уже не желал никакого «мерседеса»... С каждой фразой немца, он всё глубже проваливался в трясину унижения. И теперь его радужная мечта, почти сбывшаяся, нестерпимо жгла . А Ирма оформляла сделку, общаясь с Хансом на немецком языке.
- Danke schоn, Hans!* - махнула она на прощанье старику бумагами. (* Благодарю (нем.))
Ирма сияла! Выйдя на улицу, она поцеловала скованного и зажатого Назара.
- Расслабься, милый, «мерседес» у нас в руках! А теперь можно и прогуляться по Парижу!
Вечно молодой город. Центр всемирной культуры и высокого искусства. Город туристов. Город негров и арабов... На каждом шагу летнее кафе. В одной из таких «забегаловок», в уютном зелёном скверике с цветущей красной и белой геранью и расположилась молодая парочка.
- Что будем заказывать? - спросила Ирма.
- Традиционно, мы же в Париже: мясо по-французски и коньяк «Наполеон», - улыбнулся Назар, обнимая девушку.
Принесли стакан сока, кружку пива, колбаски и картофель «фри».
- За любовь! И за нас в Париже! - приподнял пивную кружку парень.
- С удовольствием!
И опять они мчались на автомобиле по авеню и бульварам города.
Подъехали к Триумфальной арке, через которую мечтал пройти победителем Наполеон. Но не сбылось... Под сводами арки пронесли его тело, привезённое с острова Святой Елены.
И далее жёлтый «опель», с русскими туристами, пронёсся мимо Елисейских полей, мимо Оранжереи и выехал к Лувру.
Ирма парковала автомобиль, а Назар глазел на старинное здание музея. К парню подкатил на скутере мужчина средних лет и спросил:
- Из Рос-сыи?
Как он догадался? Наверное, птицу видно по полёту?.. И стал на ломанном русском рассказывать, что у него жена сибирячка, из Иркутска, что у них есть уютный загородный домик... Назар достал видеокамеру:
- Ты говори, а я буду снимать.
Интересно же запечатлеть француза. На его лице отразился испуг. Он замахал руками и укатил. Что ему было нужно?..
И сразу же к Назару подошёл, козыряя военной выправкой, жандарм и строго спросил:
- Document? Turke?
- Нет, я русский, Россия!
- E-e!.. - засомневался страж. - Turke, turke!
Подбежала Ирма:
- Pardon, monseur. Il russe, vi!* (* Извините, господин. Он русский, да! (фр.))
Жандарм улыбнулся и махнул рукой:
- Aller, aller!* (* Ступай, ступай! (фр.))
В Лувре молодёжь протиснулась сквозь глазеющую толпу к картине кисти Леонардо да Винчи. Назар мысленно спросил: «Так ты Мона Лиза или Джоконда?» Она в ответ улыбалась. Остановились у скульптуры Венеры Милосской.
- И чем это залюбовался, mon petit?*- c лёгкой иронией спросила Ирма.(*мой милый (фр.))
- Прекрасной её грудью и стройными ножками. А чем ещё? Рук-то у неё нет...
Куда не глянь, всюду шедевры искусства. Полотна Рембранта, Рафаеля, Ван Гога, Микеланджело, Джованни, Пикассо... И ни одной картины русских живописцев...
В этот день они побывали в соборе Нотр Дам де Пари, с молчащим целый век колоколом. Восходили на холм Монмартра, вотчину французских художников. И под вечер приехали к Эйфелевой башне.
- Впечатляет? - спросила Ирма.
- Не знаю, - пожал плечами Назар. - Ничего особенного, но овладеть ею надо!
На лифте поднялись на второй ярус. Внизу раскинулся, белея крышами, загадочный Париж, влекущий к себе людей со всего мира. По тихой реке Сене, разделяющей город на две части, проплывали прогулочные катера. Назар посмотрел вдаль. И, улыбнувшись, подумал: «Там, за горизонтом, за тысячи километров, моя родина, мой Степной, а я забрался сюда, в такую глушь!..»
Ирма тронула его за плечо:
- Ты меня любишь?
- Люблю.
- Что-что?
- Я тебя люблю.
- Не слышу...
И Назар прокричал на весь Париж с Эйфелевой башни:
- Я тебя люблю-у-у!!!
Стоящие рядом экскурсанты в недоумении посмотрели на парня. А Ирма хохотала от счастья и целовала своего возлюбленного.
Спустились с небес на землю. По каштановой аллейке подошли к бронзовой скульптуре Джульетты, «ждущей» Ромео. Существует поверье: кто прикоснётся к ней – будет счастлив в любви! Грудь Джульетты сияла золотом.
На ночь влюблённые остановились в пятизвёздочном отеле «Companies». Номер шикарный: просторная светлая гостиная с диваном и креслами, телевизором и телефоном, комната для сна с двухспальной, воистину королевской, кроватью, кухня, столовая, ванная. Стены всюду с розовым оттенком. Зеркала, хрустальные люстры.
Влюблённые, загасив бурлящие страсти, лежали в постели в приятном полумраке спальни. Рядом, на столике, стояли бутылка шампанского и два бокала.
- И как тебе Париж? - тихо спросила Ирма, положив голову на мускулистую руку молодого мужчины.
- От тебя я получаю удовольствия больше, чем от Парижа, - ответил Назар, нежно поглаживая девушку.
- Спасибо, - и она крепко прижалась к парню.
Да, Назар чувствовал себя в Париже намного уютней, нежели в Берлине...