Прошло несколько дней как меня перевели из реанимационного блока в общий. После двух недель проведенных в полной изоляции, палата в которой помимо меня находятся еще шесть человек была похожа на оживленную улицу в час пик. Поначалу я еле совладал с собой, чтобы не расплакаться. Казалось, что все это очередной сон, скоро я проснусь в очередном кошмаре.
Постели в палатах жесткие. Доски, что находятся под матрасами, точно острые ножи врезаются в бока. Но вспоминая прошедшие две недели, все это кажется сущими пустяками. Я был окружен холодным кафелем цвета свежего снега. Сейчас же вокруг буйство красок: стены покрашены в цвет глубокого моря, а около потолка тонкая линия побелки. Очень рад, что ночной кошмар закончился и можно передохнуть.
Два дня назад снова научился ходить. Это были титанические усилия. Сначала даже упал от того, что закружилась голова. Несколько попыток спустя мне удалось пройти из одного конца комнаты в другой и обратно, а ближе к вечеру получилось спокойно добраться до туалета. Нигде не упал, но немного устал.
Все еще кашляю. Порой с кашлем выделяется кровь. Ничего страшного. Трудности после тяжелых операций бывают у всех, верно? Доктор говорит, что до праздников все исчезнет и придет в норму. Я сначала не понял о чем он говорит, но потом вспомнил, что через шесть дней Новый год. Внутри появилось теплое чувство надежды, что праздники буду отмечать дома.
Ночью я плохо спал. Снился странный беспокойный сон. Я иду вдоль макового поля. Цветы очень красивы. Такой красоты в жизни я никогда не видел. Забыв, что можно обжечься, руками касаюсь цветов. Вместо ожогов появляются густые красные пятна. Пытаюсь стереть их. Не выходит. Только мажусь сильнее. Меня начинает изнутри бить дрожь, начинаю кашлять. Сильно. Смотрю на руки, там появились еще пятна. Они как корь, с каждым разом их становится больше. Понимаю, что это кровь. Моя. Мне становится жутко страшно. Меня знобит и и дико трясет. Кажется, что стало холоднее, но скорее всего у меня жар. Выбрасываю эти чертовы цветы. Бегу как можно быстрее прочь с этого поля. Небо надо мной покрывается грозовыми тучами. Начинает лить сильный дождь. Я бегу не разбирая дороги дороги. Цветы под моими ногами перемешиваясь с землей превращаются в грязно кровавую кашу, похожую на ту, что иногда отплевываю. Неожиданно я посказльзываюсь. Падаю с обрыва, который раньше не видел…
Я проснулся от собственного крика. Хорошо, что соседей по палате не разбудил. Моя постель сырая от пота и мочи. Стыдно признаться, но я обмочился.
Встал, снял простыню с матраса, а сам матрас перевернул. Затем снял с себя штаны и надел запасные. Все спальные принадлежности сложил в углу, чтобы утром сестра забрала их. Хотел было снять навалочку из-за огромного грязно-кровавого пятна. Побоялся, вдруг все увидят, что я еще болен. Я перевернул подушку и сделал вид, будто ничего не было.
Чувство тревоги вызванное сном никак не уходило, пришлось выйти в туалет, чтобы умыться и успокоить себя.
Включив в туалете безжизненный яркий свет, я подошел к раковине. Открыл кран. Оттуда лениво полилась такая же безжизненная вода. Умылся. Затем посмотрел на себя. На уголках губ было ярко кровавое пятно. Мое лицо на фоне этого пятна было бледным, как у мертвеца. Вытер кровь тыльной стороной ладони.
Внимательно посмотрел на себя еще раз. Поначалу даже не понял, что за человек смотрит с обратной стороны. Боже, на кого я стал пожож: осунувшееся лицо, черные мешки под глазами, бледная кожа, глаза какие-то бледно серые, а взгляд мутный как у пьяницы. Все это никак не тянуло на выздоравливающего человека. Но доктор говорит, что все будет в порядке. К праздникам это исчезнет. Неужели он врет? У меня стойкой тревожное чувство, что я что-то упускаю. Никак не могу понять что именно. Решил не мучить себя еще больше, вернулся в палату и лег спать.
Утром из палаты увезли Иова и Франко. Говорят, что в праздники им можно попасть домой. Мы провожали их с улыбкой, хотя Франко был как-то встревожен. Наверное он беспокоился, что его дома кто-то не придет встречать. Вообще он странный – все время отказывался от чая. А зря, ведь он очень вкусный и всегда свежезаваренный.
Днем ко мне приходили родители. Впервые в жизни они ничего мне не принесли. Они спрашивали хорошо ли меня кормят, я ответил что да. Так оно и было. Нас кормили четыре раза в день и давали каждый два часа чай. Чай очень приторный, но если привыкнуть, то его можно спокойно пить. Вообще вся еда была очень сладкой, но зато кормили много и сытно. Родители спрашивали меня обо всем. Половину вопросов и ответов я не помню, все странно перемешалось в голове. Удивительно, раньше помнил все детали, а сейчас не могу вспомнить и разговора. Наверное это из-за болезни. Помню, что жаловался на отсутствие снега, ведь скоро Новый Год. Отец устало улыбнулся, сказал, что все будет хорошо. Пожалуй, стоит ему поверить.
Родители сидели у меня практически до вечера. А потом ушли. На прощание отец сухо и сдержанно пожал мою руку, чего он раньше никогда не делал. Мама сначала просто сидела, а потом начала рыдать и целовать все мое лицо. Делала она это небрежно и отчаянно. Как-будто в последний раз. Я чувствовал как ее помада и тушь, смешанная со слезами, размазываются по моему лицу. Оно становилось грязным и мне это не нравилось. Отцу с трудом удалось увести ее от меня. Затем он поздравил меня с наступающими праздниками, но как-то без радости. И ушел. Напоследок я успел заметить, что в его глазах блестели слезы. Если скоро праздники, то зачем плакать? Такое чувство, что я что-то упустил… Не помню что.
Вернувшись в палату я разговорился с ребятами. Все ждали возвращения домой. Кто-то говорил о том, как будет играть с маленькой сестренкой вернувшись домой. Кого-то дома ждал новенький красный велосипед. Один мальчишка задал вопрос о цвете стен. Он не понимал почему они выкрашены в темно голубой, как дно океана. Где-то в глубине моего мозга был ответ, но вспомнить его не получалось. Наверное это было неважно, но меня это тревожило. Нервы натягивались как струна от того, что я не могу вспомнить таких очевидных и простых вещей.
Минут через двадцать после нашего разговора на улице зажглись яркие фонари. Их свет попадал в нашу комнату, принося с собой частичку жизни из внешнего мира. Странно, но при свете фонарей меня опять начала бить дрожь. Вместе с ней появилась какая-то паническая тревога. Никак не мог понять от чего, ведь завтра праздник, а послезавтра Новый год. Пусть и без снега, но все же это радостное событие.
Через некоторое время к больнице подъехала военная машина. Мы с мальчишками собрались у окон, чтобы на нее посмотреть. Из ее салона выскочил офицер. На нем была серый плащ с красивыми блестящими эполетами, знаменитая серая тканевая фуражка с чернум кожаным козырьком и кирзовые сапоги.
Офицер быстро обежал машину и открыл дверь пассажирского отделения. Оттуда вывалился человек. Офицер не дал тому упасть, подхватил его и быстро повел в больницу. О том, чтобы закрыть дверь никто и не позаботился.
Наблюдая из окна второго этажа мы с мальчишками поняли, что второй был ранен. Возможно серьезно. Тоненькая линия крови, видная даже при фонарях, вела от пассажирского сидения к корпусу больницы. Это ужасно, что человека так ранили, но в больнице всем помогают. Здесь еще никого не убили, это же не концлагерь. По крайней мере мне так кажется… Во всяком случае, я себе твержу об этом весь этот день. Но тревога почему-то не проходит.
Минут через десять офицер вышел. Он прислонился к машине, достал из внутреннего кармана плаща пачку сигарет, вынул оттуда сигарету и закурил. Затянувшись и выдохнув дым, он поднял голову и помахал нам. Мальчишки начали энергично махать ему в ответ и смеяться. Нам всем было весело. Офицер первого эшелона помахал нам рукой. Это хороший знак.
Примерно через пару минут пошел снег. Он был странного цвета, какой-то белосерый. Но нам это было неважно. Мальчишки радовались и кричали «СНЕГ! СНЕГ ИДЕТ!». Это был подарок к Новому Году от самой природы… Но при виде него зудящая тревога внутри меня стала еще сильней. Я никак не мог понять в чем причина. Чтобы успокоиться, приходилось смотреть на офицера.
Снег медленно падал на офицерскую фуражку. Он был одного цвета с кепкой. Едва различим. Странно, разве снег может быть такого цвета? Когда его стало слишко много, офицер снял фуражку и отряхнул ее. Снег начал падать на его лысую голову. Офицер начал что-то неразборчиво громко бормотать. Он стал энергично смахивать снег со своей лысины руками, но тот лишь размазывался оставляя на его коже грязно-серые полосы. Белая, как лист бумаги, кожа офицера стала жирной и грязной. В свете фонарей она блестела и выглядела мерзко. Внутри меня что-то резко щелкнуло и я все понял. Все встало на свои места.
Радость от наступающего Нового года и праздников исчезла. Я вспомнил свою бледную кожу и что до сих пор не здоров и вряд ли уже когда-то буду. Но это было не так важно, как то куда забрали Франко и Иова. Завтра нас заберут туда же. Ведь завтра «День Здоровой Нации». Последний праздник в умирающем году…
Мальчишки продолжали смеяться. Я не стал ничего говорить, но мне стало страшно засыпать. Ведь с наступлением тишины можно было услышать едва уловимый гул начавшего работать крематория….