Дракула. Мина и Александр

Продолжение истории о Мине и Александре , сериал "Дракула" NBC 2013

ДРАКУЛА.  МИНА И АЛЕКСАНДР


   В пригороде  Лондона размещается небольшое заведение : психиатрическая лечебница доктора Мюррея.  Двухэтажное, перестроенное из старой фермы здание, и, увы, уже порядком обветшавшее. Лечебницу окружают многолетние красивые дубы , липы и клёны,  с дорожки к главному входу открывается вид на успокаивающий взгляд пейзаж: тянутся зелёные поля, перемежаясь с лиственными перелесками и холмами, небольшая река-ручей впадает чуть дальше в уже заболоченное, но очень живописное озеро.   При больнице есть что-то вроде маленького парка, а так же  участок земли, на котором трудятся те пациенты, кому это под силу. Весной, словно стараясь скрасить жизнь несчастных  вокруг лечебницы сладко цветут липы, а осенью -- горят красиво , всеми переливами огнистых, золотых и охристых оттенков старые дубы и стройные клёны, с большими, словно экзотические птицы, листьями.

 Доктор Мюррей был идеалистом !, так вдруг поняла о своём отце Мина Мюррей, выступив теперь в качестве руководителя этого государственного учреждения с огромным количеством проблем. Доктор Мюррей мечтал ничуть не меньше, как о том чтобы со временем хотя бы отчасти переменить само отношение общества к душевнобольным. Увы, на данный момент бытовые проблемы просто душили всю работу больницы и какие-либо идеалы мисс Мюррей! … Мина теперь намного лучше понимала все заботы своего отца, хотя понимала и разделяла так же альтруистические движения его души.
 
После ужасного взрыва, уничтожившего машину Грейсона, всё в жизни Мины переменилось. Она закончила свой медицинский курс с прекрасными надеждами в сердце ! А получила разорванную помолвку с Джонатаном Харкером, и трагическую смерть отца . Это был просто случай!, что доктор Мюррей приехал домой раньше времени , увидел дома приглашение для Мины - от Грейсона, и совершенно неожиданно решил поехать вслед за дочерью.  Он не мог не замечать, что в последнее время на душе Мины грусть от разорванной помолвки. И ещё этот внезапно возникший Грейсон ,американец , богач, намного выше семьи Мюррей по социальному положению. Как  следовало относиться к его явным ухаживаниям за Миной ?... Ничего не предвещало катастрофы, которая унесла жизни так многих горожан. До сих пор все медицинские учреждения Лондона принимали раненых, вне зависимости от профиля, должны были оказывать им помощь. Будто бы Лондон накрыло военное время.
 
Потому доктор, а теперь и руководитель медицинского учреждения мисс Мина Мюррей чувствовала огромное напряжение. И этого не могло сгладить то обстоятельство, что, разорвав помолвку с Харкером, она стала жить в гражданском браке с американским промышленником Александром Грейсоном и была счастлива.

Трагические обстоятельства, связавшие их : разрушение дела всей жизни Александра и семейные потери Мины, всё это лишь крепче и неразделимее притянуло их друг к другу. Да, в это ужасное для многих лондонцев время Александр Грейсон и Мина Мюррей имели неуважение к бедам ближних быть счастливыми.


Глава 1 Вопросы Мины Мюррей
 
                "Hа все вопросы pассмеюсь я тихо,
                Hа все вопросы не будет ответа,
                Ведь имя мое - Иероглиф,
                Мои одежды залатаны ветром." *
               
С тех пор, как произошёл взрыв в Лондоне, столько всего переменилось! Я многое приобрела, и многое потеряла : погиб мой отец, исчезла ближайшая подруга Люси, разрушились отношения с Джонатаном Харкером. Я стала гражданской женой американского промышленника Александра Грейсона и переехала жить к нему в Карфакс.

Ещё -- я стала руководителем небольшой психиатрической лечебницы в пригороде Лондона.
Заканчивая свой медицинский курс, я лелеяла куда более честолюбивые планы ! Хотела заниматься наукой и только наукой ! Но, так сложились обстоятельства, пришлось заниматься другим : обычными пациентами и насущными нуждами небольшого, не слишком престижного учреждения на окраине города. Мне не из чего было выбирать. Я должна была поддержать дело папы, в которое он вложил столько сил. Никто из молодых деятельных людей не согласился бы руководить затерянным в глуши домом для умалишённых ! К тому же я во всём помогала отцу, проходила практику в его больнице, и лучше всех была посвящена во все дела лечебницы.

Я благодарна своей работе. Она отвлекла меня от очень тяжёлых мыслей, связанных со смертью папы. Буквально - через мои руки, проходило столько пострадавших, столько потерявших своих близких людей !, я видела , что не меня одну постигло  ужасное горе. Как все больницы Лондона в тот период, после катастрофы, мы принимали пациентов не по профилю. У меня и до сих пор складывается неодолимое впечатление, что в Лондоне идёт военное время, так трудно приходится всем людям, так напуганы и растеряны они произошедшим с машиной Александра. Не по его вине, он сам стал жертвой.

К счастью, Уилл Мильтон, мой коллега по курсу у профессора Ван Хельсинга, согласился работать за скромную ставку в нашей больнице. Теперь только я да Уилл – два ведущих специалиста здесь. Остальной персонал – фельдшеры, медсёстры, нянечки. Если бы не Уилл, я бы просто закопалась с головой в ворохе свалившихся на меня проблем !

О, теперь я как никогда хорошо понимаю папу ! Наши несчастные пациенты попросту никому не нужны, ни государству, ни родным. Увы, говорить о «радости врача, излечившего своего больного» в клинике для душевнобольных почти не приходится. Наши пациенты уходят домой – где, часто, им намного хуже, чем здесь – потом, через какое-то время возвращаются. Это просто факты, которые невозможно отрицать.

Так же как папа, я принципиальный противник жёстких методов лечения, и без того, очень несчастных людей. В нашем учреждении нет и не будет этих изматывающих больного процедур, которые нынче стало так модно практиковать в некоторых психиатрических лечебницах.

Папа мечтал, чтобы эта клиника дарила нашим пациентам радость и спокойствие, оттого выбрал красивое место в пригороде, в приятной деревенской местности. Природа удивительно успокаивает, утишает душевные бури , да... Но хозяйственных проблем при таком расположении , довольно далёком от города, становится больше. И мне приходится ими заниматься ! Так было всегда : наши пациенты спят в тёплых , обустроенных палатах и на чистом белье, их регулярно купают и они полноценно питаются, выходят на прогулки и посильно помогают в обустройстве территории и самой больницы , те , кто может работать. По другому не будет. Человеческое отношение помогает добиться человеческого отклика в их заснувшем сознании. Но эти бытовые «мелочи» требуют большого труда. Теперь я поняла это. Будучи студенткой просто приходящей к отцу на практику – не понимала.

Мой дорогой Александр помогает мне всем, что только в его силах. Так же как другие влиятельные люди, покровители нашей больницы. Некоторые из них ближайшие родственники наших клиентов. Потому что , разумеется, государственных средств на достойное содержание и лечение психиатрических больных не может хватить в принципе, даже при самом экономном раскладе.
...............................................


Теперь, в короткую минутку отдыха, когда я сижу в своём – бывшем папином – кабинете, и размышляю над проблемами, я не могу не задуматься о наших отношениях с Алексом… Меня ничуть не смущает то, что мы живём в гражданском браке. Но со временем, когда схлынул поток раненых, я стала не так занята, меня всё больше тревожат некоторые вопросы. Я не могу найти на них ответов, ни как врач, ни как влюблённая женщина.

В первое время нашей близости с Алексом я ни на что не обращала внимания. Его любовь , его нежность, трогательные заботы были (и остаются) для меня спасением и радостью -- потому что на меня свалилось множество проблем и горестей, и, как я писала выше, вообще во всём Лондоне идёт время потерь, вопиющей неразберихи и чисто человеческого горя.

Но теперь, когда всё несколько улеглось и стало спокойнее, когда мы с Алексом пожили некоторое время бок о бок , совершенно как муж и жена , я стала чётче замечать некоторые необъяснимые ничем странности.
Например то , что Александр совсем мало спит, я почти всегда вижу его бодрствующим. У нас разные спальни, всё же теперь я живу не в скромном студенческом доме, а в особняке богатого промышленника. Александр сам приходит ко мне, как это принято у супружеских пар знатного сословия, но почти никогда не остаётся со мной до утра.

Сначала я думала, что ему так привычнее, как человеку никогда ранее не жившему семейной жизнью. Но теперь меня это огорчает. Хотя бы раз – за всё это время ! – проснуться вместе ! Нет, он уходит в свою спальню, или в свой кабинет на отдых. Я этого не замечаю, потому что уже крепко сплю. А когда просыпаюсь, выхожу к завтраку -- Александр уже собран и весь готов к работе. Он почти никогда не проводит дни напролёт дома.

Поначалу я связывала бессонницу Александра с огромным беспокойством и хлопотами из-за взрыва машины. Но и потом, когда заботы несколько улеглись, его бессонница не прекратилась.

Пару раз я просыпалась среди ночи, подходила к спальне мужа или его кабинету – он не спал, читал или что-либо записывал. Заметив меня, с улыбкой отправлял отдыхать, говоря, чтобы я не волновалась, ему просто нужно поработать. Позже объяснял мне , что спит в принципе мало , так было всегда, и потому не хочет меня беспокоить своими частыми ночными бдениями.

Несколько раз его спальня или кабинет были заперты… Не доверять Алексу у меня нет причины, я же не могу вот так сразу переделать его холостяцкие привычки ! Человек и в семейной жизни имеет право на уединение и какую-то, только свою, территорию. Но всё же я сердцем чувствую, что всё это не просто так. Что Александр именно что-то от меня скрывает.

О, если бы проблема с бессонницей Александра была единственной ! Есть и другие вещи, откровенно настораживающие меня. Я не видела ни разу, чтобы Александр с аппетитом ел. Обычно он едва притрагивается к блюдам. Я по сравнению с ним кажусь себе просто обжорой ! И это повторяется из раза в раз, я уже чувствую себя неловко. Но Александр снова занял в ответах на мои вопросы одну и ту же позицию : всё прекрасно, дорогая Мина, тебе просто кажется, что у меня плохой аппетит.

Если бы мне всё это казалось, я бы теперь была спокойна и почти совершенно счастлива !

А его постоянная, какая-то маниакальная ! боязнь солнечного света ?... Александр рассказал мне, что вырос в северной стране, где мало солнца, и потому он терпеть не может жары. Но ведь Лондон далеко не Африка ! , и солнечных дней здесь мало. За время нашей совместной жизни я вполне убедилась, что Александр не просто плохо переносит солнечный свет, а не переносит вообще. И это может быть признаком какого-либо заболевания , о котором он не хочет – или боится мне рассказать.

Скорее всего, боится. Я вижу, как он любит меня, как заботится обо мне , иногда я чувствую в его ко мне нежности что-то почти отеческое. Так заботится умудрённый опытом родитель о юной дочери : чтобы мой сон был спокойным , чтобы малышка-Мина  не забыла позавтракать перед работой , чтобы я непременно поехала на прогулку, в Лондон, в театр, или в парк с подругами, но без него, потому что у него всегда и особенно в последнее время дела, дела, дела.

Разумеется, из-за взрыва машины у Александра было ещё больше проблем, чем у меня, в моей скромной больнице. Если бы не предусмотрительность и тщательность до мелочей Ренфильда при заключении каждого контракта, Александр понёс бы невероятные убытки ! К счастью, этого не случилось. Но Александру крайне трудно ещё и потому, что Ренфильд куда-то пропал. Я замечаю, что Алексу очень и очень его не хватает. Ренфильд был не только его поверенным, его юридическим консультантом, но и лучшим другом. Это-то я прекрасно понимаю !

Но, несмотря на водоворот дел, в начале нашей совместной жизни в Карфаксе, Алекс находил время на часы совместного отдыха : мы посетили театр, выезжали вместе на прогулки, один раз побывали на скромном ужине, не светском вечере, но почти. А через какое-то время и прогулки, и выезды куда-либо совершенно прекратились. Александр стал намного более хмурым и замкнутым, и я не могу понять, в чём причина. Потому что , как раз наоборот, последствия от взрыва его машины становятся всё меньше и меньше, и он вполне может отдохнуть. Но – этого почему-то не происходит ...

Однажды днём (был солнечный день, и мой выходной ), возвратившись с , увы!, обычной для меня , одинокой прогулки, я заметила, что Александр прямо совсем нехорошо, очень нехорошо бледен. Я заботливо обняла его и спросила, здоров ли он, чисто машинально, по докторской привычке, постаралась нащупать пульс. Заметив это, Александр весьма и весьма грубо оттолкнул меня -- так сильно это получилось. Я была испугана, я едва не упала ! Он сразу же поддержал меня под локоть, бросился извиняться, сказал, что, действительно, сегодня плохо себя чувствует , но осматривать его не нужно, всё само собой пройдёт , это совершенно точно. Он просто привык болеть в одиночестве.

--Я понимаю, Алекс, -- постаралась улыбнуться я, немного оправившись от неожиданности и испуга перед таким внезапным проявлением силы, -- Не стоит извинений, ведь я не ушиблась, даже не упала. Пожалуйста, пойди к себе и приляг, я заварю тебе свежего чаю. Скорее всего, у тебя низкое давление.

Он кивнул согласно. Я пришла к нему в кабинет, принесла плед и крепкий чай, присела на край дивана, ухаживая за ни, подавая ему чай, который он принял с глубокой благодарностью. Мы хорошо поговорили , и он остался в кабинете , отдыхать… Но я не сказала Александру, что в те короткие секунды, когда я пыталась нащупать его пульс – он не просто был слабым. Пульс отсутствовал … И я никак не могу этого объяснить , разве только тем, что я ошиблась. Но я не ошиблась, я не слышала, совсем, его пульса.

Теперь Александр не выходит лишний раз прогуляться со мной даже в наш небольшой сад при доме, который я очень люблю, забочусь о нём. Иногда (я вижу это) Алекс наблюдает, как я там гуляю, ухаживаю за своими цветами, как разговариваю со слугами или садовником, но не более того.

За эти несколько месяцев Александр изменился. Или же я попросту узнала его лучше, что скорее всего.
............................................


От грустных раздумий меня отвлёк настойчивый стук в дверь. Я пригласила войти, и через мгновение, на пороге появился Уилл Мильтон.
- Мина, разрешишь? – вежливо спросил он.
- Пожалуйста !, Уильям, проходи!
Доктор Уилл Мильтон  талантливый хирург и отличный врач . На нашем курсе профессор не то чтобы выделял его, как своего любимчика -- у профессора Хельсинга невозможно было возникнуть любимчикам! --, но покровительствовал Уиллу. Подвижный  , сухого сложения молодой мужчина, Мильтон довольно быстро прошёл по комнате, опустился на стул напротив меня. Русоволосый , с тёмно-карими глазами , у Мильтона очень приятная внешность. Увы, уродливый рваный шрам перечеркнул с правой стороны его лицо, от виска и через всю щеку,только чудом не затронув глаз . Это не единственная травма. Я замечаю, что иногда ранения беспокоят Уилла : ему словно бы тяжелее ходить и в речи это тоже проявляется , но Мильтон никогда , из принципа, не заостряет на своих проблемах внимания. За долгие годы общения с ним я совершенно не замечаю  приметных деталей внешности Уилла , но он сам, особенно при общении с незнакомыми девушками, всегда стесняется своих увечий. Уильям получил эти серьёзные ранения в Африке, когда работал там вместе с Ван Хельсингом, в его научной экспедиции. Однако подробностей истории я не знаю, хотя мы с Мильтоном коллеги по работе и хорошие друзья ещё со времён учёбы.

Он сел напротив меня. Я заметила, как напряжён был взгляд Уилла. Взяв валяющийся на столе карандаш, Мильтон вертел и вертел его в пальцах, пытаясь начать разговор. Я знала за ним привычку внезапно уходить в мысли, ни на что не реагируя, улыбнувшись,корректно напомнила :
- Ты что-то хотел сказать мне, Уилл?
- Да, – кивнул он , наконец-то откладывая карандаш , – Это касается пострадавших от взрыва машины Грейсона... Хочу напомнить, что за последнее время к нам обратилось уже несколько таких, повторных пациентов, а так же новые – но с теми же симптомами. Когда их привозят в больницу, они все горят. Теперь уже точно выяснено : не от ран, которые мы очень тщательно обрабатывали.
- И ведь симптомы совершенно одинаковые , у всех?
- Да, идентичны. Недомогание, стремительно повышающая температура. Человек буквально сгорает , особенно во второй половине болезни. Мы делали неоднократный анализ крови у каждого пострадавшего, и результаты, как ты знаешь, шокируют… У всех похожие раны , и в крови обнаружены следы контакта, скорее всего, с каким-то животным, вероятно, хищником. Одни и те же … Мина, наше лечение не даёт должных результатов! Как ты знаешь, мы перепробовали разные лекарства, повышающие давление.Пытались улучшить очень странный, нигде не описанный, состав крови. Но, увы, ничего не даёт нужного результата. Кровообращение ускоряется на несколько часов, потом вновь возвращается к исходному состоянию. Наши больные умирают, и мы должны признаться, что ничем не можем им помочь.

Я встала, подходя к приоткрытому окну, на мгновение закрыла глаза. Как же я  устала! Мы почти два месяца бъёмся в лаборатории и возле наших необычных пациентов, и ничего не можем выяснить ! Я глубоко вздохнула. 
Уильям молчал, ожидая моего решения:
- Уилл, я снова просмотрю карты этих больных и старые записи с лекций профессора - ты сделай так же. Пока что продолжим прежнее лечение, ничего другого нам не остаётся. Но если в ближайшую неделю-полторы не получится добиться каких-либо значимых результатов, боюсь, придется объявить здесь, а так же во всём Лондоне о карантине. Ведь мы знаем, что и в других учреждениях столкнулись с той же проблемой ... Ты не обращался к другим коллегам по поводу похожих случаев? Что они думают ? Консультация нам не помешает.

Мильтон отрицательно покачал головой:
- К сожалению, никто ничего не может понять. И наши коллеги по Лондонским больницам -- тоже.

-Когда-то, в ту пору, когда я ему ассистировала, профессор Хельсинг представлял мне специалиста из Италии. Теперь точно не помню его имя и адрес, но вспомню, или найду в своих записях, непременно.… Я напишу ему. Возможно, он даст нам какой-нибудь совет. И это было бы очень,очень кстати, согласись!

Уильям не уходил и упрямо смотрел на свои скрещенные руки.
- У тебя есть что-то еще ? – спросила я , внутренне зная ответ : проблемы еще не окончены.
- Мина, я не хотел тебя расстраивать, но, видимо, придется. В связи с новым потоком не профильных больных у нас отчаянно не хватает рабочих рук. Слишком мало  медсестер и санитарок, те, кто есть, работают за троих. Они просто не успевают следить должны образом за всеми.
Из моей груди, снова в какой уж раз за этот день!, вырывался невольно тяжкий вздох:
- Я что-нибудь придумаю, Уилл, обещаю.

Это была чистой воды ложь, но что ещё я могла ответить ? Что нам едва хватает денег на лекарства, на полноценное питание и свежее бельё для больных,  а не только на дополнительных рабочих и санитарок ? Я подошла к своему столу. Вероятно, сказалось пережитое в последнее время постоянное напряжение, моя голова внезапно очень сильно закружилась, я едва успела удержаться за край стола , чтобы не упасть. Уильям быстро вскочил с места и осторожно поддержал меня под локоть, усадил в кресло. Его пальцы профессионально нащупали мой пульс, словно он и у меня боялся найти те же симптомы, что у наших новых и новых-старых пациентов. Уилл быстро пошире открыл окно, пододвигая кресло ближе к потоку свежего воздуха, подал мне стакан воды.
--Не волнуйся, Уилл, всё в порядке, — улыбнулась я, — До меня наш странный носитель загадочной болезни ещё не добрался! Да, я устала, но мой пульс не замедлен. И не как у мертвеца – то есть, не отсутствует.

Через минуту-две я встала с кресел.  Голова все еще кружилась, но я старалась держаться твёрдо. Отворив шкаф, я достала из него несколько книг и тетрадей. И – на пол упала незнакомая мне , весьма потрёпанная тетрадь. Я с изумлением подняла её, из-за этой суеты я стала так невнимательна ? Как же я могла раньше её не заметить ? Я положила тетрадь в сумку вместе с книгами, посмотрю позже что в ней,  и бодро улыбнулась.

Застегнув сумку, я  повторила Уиллу, что, без сомнения, он прав, нужно поехать домой и отдохнуть. Уильям проводил меня до двери кабинета. Почти на пороге, пока я ещё не открыла дверь в коридор, он вдруг взял меня за руку, его ладонь была сухой и горячей и чуть-чуть нервно подрагивала. Когда я , немножко недоумённо, взглянула на него, Уилл растеряно улыбнулся, и тот час же, словно устыдившись, отпустил мою руку:
- Мина…  Хоть изредка тебе нужно думать о себе… Знаешь что ? Забудь про всякие мелкие заботы о больнице , как-нибудь справимся, я уверен .
- О, не беспокойся ! Пока ты не пришёл, я здесь сидела и думала именно о себе , а не о больнице ! , -- по-дружески взглянула я на Уилла, -- И потом, как видишь, я слушаюсь твоего совета, ухожу домой пораньше. Это правда – я устала. И ещё я хочу снова проштудировать книги и наши записи лекций …. Хоть мы с тобой пересматривали их тысячу раз.
Мильтон кивнул согласно, уже спокойнее и совершенно как обычно попрощался со мной до завтра.
..........................

( *эпиграф к главе из песни группы "Пикник" , "Иероглиф" )




Глава 2 Тень профессора

Сегодня я закончила читать позабытую рукопись, выпавшую случайно из шкафа. Это оказались обрывочные записи моего учителя , профессора Ван Хельсинга (ума не приложу, как я могла не заметить этой тетради ? , и… как она вообще могла оказаться в моих записях и конспектах ?... ). Я закончила чтение в нашем маленьком саду при особняке, якобы выйдя прогуляться. Не знаю почему, но дома мне совершенно невозможно было сосредоточиться . Едва я хотела потихоньку взяться за чтение, как Алекс непременно входил в комнату, непременно оказывался где-то рядом. Показать ему тетрадь Хельсинга мне, по какой-то странной причине, совершенно не хотелось. Я оправдывала себя тем, что Алекс всё равно ничего не поймёт , ни ужасного почерка профессора, ни формул. Но это было только оправдание, я прекрасно это понимала !

Это оказались не полные записи об эксперименте, который вёл профессор Ван Хельсинг с каким-то очень странным больным.Некоторые страницы как будто лихорадочно , наспех вырваны. Большей частью, это научные заметки, о дозах лекарств (Хельсинг употребил в некоторых описаниях зашифрованные названия, которые я ещё не все разгадала, могу лишь только предполагать), и самом ходе лечения.

Как видно, профессор вёл работу над сывороткой от новой болезни. Описание симптомов сохранилось весьма обрывочно. Имя больного, разумеется, скрыто. Эта сыворотка каким-то образом воздействовала на кровь подопытного , как профессор пишет о своём пациенте . Не больной – подопытный.

Да, я ведь помню те образцы совершенно ни на чью не похожей крови ! Помню записи, подсмотренные тайком в скрытой комнате, кабинете Хельсинга, я даже запомнила формулы ! К счастью, у меня прекрасная память, что необходимо для профессии врача, в эти несколько дней я сумела вспомнить то, что видела в кабинете Хельсинга, внести вот в эти его научные заметки (конечно, переписав их ). Этот странный больной и невероятный эксперимент профессора всё более и более интересуют меня ! Но всё так тщательно замаскировано ! Нет имён, даты обозначены условно, нет указаний на какие-либо конкретные места. Я не могу определить время, когда проводился эксперимент. Судя по цвету чернил на последних листах – не так чтобы давно. Некоторые описания очень совпадают с тем, что мы видим теперь с Мильтоном , у наших новых пациентов.

Из обрывков, кратких описаний я узнала некоторые подробности личной жизни довольно скрытного Хельсинга, они шокировали меня ! Оказывается профессор Ван Хельсинг был когда-то женат, семья , дети --вероятно, тогда он был совсем другим человеком ! … Несчастный случай , а скорее жестокое злодеяние людей – он называет их участниками Тайного Ордена – отняли его семью… В этой части записей всё так сумбурно, что сразу становится ясно : писал человек, не вполне осознающий себя и реальность вокруг …

Последние сохранившиеся страницы этой странной рукописи , одновременно так же записок исследователя ,заставили навернуться на мои глаза слёзы : «…. Когда я думаю, что сделал с ними Орден, когда я вспоминаю их крики ко мне , и наш горящий дом -- вся кровь во мне закипает, и словно бы мою голову охватывает этот пожар ! ... Без них я труп, хуже своего подопытного ! Проклятый Орден сделал из гения безумца ! Я искалечен так же -- если не хуже...».
Кто бы знал о горестях, постигших Хельсинга … Господи, да мы же всегда считали его чудаковатым и оттого требовательным одиночкой! Но, похоже, это было не так… Я уже ненавижу всем сердцем Орден, о котором писал Ван Хельсинг. Это чувство родилось в глубине моей души.
 Так же как глубоко внутри меня возникло чувство странной симпатии к его пациенту , как Хельсинг назвал его -- подопытному.

 С прогулки я возвратилась  домой подавленная. Не забыла спрятать тетрадь в стол, но… Само по себе то, что я прочла, и ещё то, что у меня появились от Александра секреты – заставило грустить… У него есть секреты от меня, я уверена в этом. Теперь и у меня есть секреты от него.
 Но так быть не должно и не может у тех, кто искренне любит, кто предан друг другу и хочет прожить вместе всю жизнь. Может быть даже намного больше жизни , если верить в существование души. А я в это верю.

 Чтобы скрыть то, что я занималась в саду чтением, а не только приятной прогулкой, я срезала букет поздних  астр, и они украшали наш стол к ужину.
 Александр, как обычно, ел совсем мало. Мне же попросту не хотелось есть. Получалось так, что мы старались быть радостными, и даже шутили, и переговаривались как будто весело, но оба понимали, что во всём этом есть толика недомолвок и лжи. С одной из астр осыпались лепестки на наш стол. Это были тоже  не слишком радостные астры, хотя и очень красивые.

Алекс просматривал за ужином свою обычную вечернюю газету, иногда скользя в мою сторону взглядом, из-за её края. 
- Мина, -- сказал он, наконец, откладывая прессу. -- Сегодня ты почти совсем не ужинаешь. Что-то произошло ?... Или ты собралась увлечься какой-нибудь  модной диетой?
 Я слегка улыбнулась.
 - Нет, конечно, нет, Алекс ... Моя талия меня не беспокоит. Просто сегодня я не хочу ужинать. Недавно, в больнице , у меня очень сильно закружилась голова – так что Мильлтон испугался, и дал мне строгое врачебное предписание ехать домой. Но с тех пор ничего подобного не повторялось. Не хочется есть, и всё … О себе я не беспокоюсь, ничуть. Но вот ты, Алекс, я замечаю, довольно часто отказываешься от ужина и от завтрака, а в обеденное время мы чаще всего на работе … Скажи мне честно: тебе нездоровится?... Представляешь : что я за врач, если не могу распознать, что мой  муж болен!
 -- Мина, ну что ты! Я тебе скажу – я всегда был таким. Я понимаю, ты должна привыкнуть, что характер у меня, прямо скажем , не сахар. Я могу и сутками не есть, если меня вдруг охватывает идея или дело. А сейчас, ты знаешь это, я захвачен своими делами, они далеко не все решены. Беспокоиться не о чем, это совершенно точно.
 -- Да… и всё равно…  Почему бы тебе не прогуляться со мной, например, сегодня? День был прекрасный. Невыразимо-хорошо, последние тёплые дни осени. Я так редко отдыхаю, а мы , к сожалению!, проводим свой отдых порознь.
 -- Ты ведь хотела прогуляться одна.
 -- Но ты мог бы настоять на обратном. Ты легко согласился с тем, что я тебе предложила, и я знала, что согласишься. Я всегда любила гулять, с папой, с Джонатаном, я рассказывала тебе об этом. С тобой – не было почти ни одной долгой прогулки… И ты снова скажешь мне: я занят своим делом, Мина, я захвачен им… Это я уже слышала… Но… просто отдохнуть, просто побыть вместе ?!... Поэтому я снова спрашиваю: что с тобой творится? Ты нездоров? Ты боишься сказать мне об этом ? Разве мы так мало значим друг для друга? …

Александр опустил глаза, по своей привычке, когда досадовал, потёр лоб над бровью. Я уже видела  не раз в последнее время это выражение раздражения и хмурости на его лице. Я встала из-за стола откладывая салфетку демонстративно-чётким движением.
-- Я огорчена и не хочу ужинать. Я пойду к себе. Завтра с утра я уеду в больницу, а ты вновь займёшься своими делами. Я, конечно, понимаю, что из-за событий в Лондоне у тебя много дел. Но, пойми одно : проходят наши с тобой самые драгоценные часы !... Неужели ты не видишь, что мы, на самом деле, начинаем жить порознь? Не важно, что спим иногда в одной постели!

Это была ссора. Первая, постигшая наш семейный корабль, ссора. Видит Бог, как долго я всё держала в себе! Я видела – Александру нечего было возразить мне ,  потому что я была права. И этого не могли исправить ни его объятия, ни нежные поцелуи, которыми он постарался осыпать мои волосы и лоб,  поймав меня, проходящую сердито мимо, и усадив к себе на колени, как я ни сопротивлялась .
-- Ну что ты, ей-богу! Вот ведь нашло на тебя внезапно! Вдруг из доброй чудесной девочки –  стала совсем-совсем  злой. Почему, а?
-- Алекс, я не девочка, - качнула я упрямо головой,   -- Пожалуйста, прошу тебя :  не говори со мной так ! Не нужно говорить мне, что я не права, что мне что-то там придумалось, или почудилось… Пойми, что нужно только одно – только одно ! – сказать мне правду, ведь это так важно, очень важно! Наконец признайся мне, что ты скрываешь? Я уже устала от бесконечных загадок. Ей-Богу…

Он зарылся лицом в мои пушистые локоны, я знала, что он вздыхает и потихоньку целует их. Я знала, что он всё во мне обожает, я знала всю его безмерную нежность и любовь ко мне. Но ещё я чувствовала в самой-самой глубине его сердца страх… И ещё что-то … чего определить я пока что не могла , что я словно бы знала, но что ускользало от моего сознания -- но не от сердца… А он никак не хотел рассказать мне об этом , прояснит и прогнать прочь ненужные тайны из нашей жизни.
-- Отпусти меня, --  осторожно, но твёрдо освободилась я из объятий Алекса, поднявшись на ноги .
 Он отстранился. В его глазах я прочитала тот же страх, который до этого почувствовала сердцем. Лихорадочно и сильно схватив меня за руку, Александр воскликнул:
 - Отпустить ?! Как? Куда?!
 Поискав, но так и не встретив моего ответного взгляда, он нежно обнял меня за талию.
 Я взглянула в лицо Алекса, уперевшись руками в его крепкие плечи и слегка отстраняясь. Боже, он снова так сильно-сильно побледнел !,почти как мертвец , совсем как в тот раз ! Неужели подумал, что я собираюсь куда-то уйти от него, уйти навсегда ?!
 - Ну что ты, что ты ? -- постаралась я быть ласковой и прежней, как он хотел того, -- Боже мой, я всего лишь хочу побыть одна. Недолго. Чтобы подумать. Мне просто  нужно подумать, понимаешь?

   Александр словно оглох, только крепче и крепче прижимал меня к себе – его объятия стали так сильны, что я невольно громко вскрикнула от боли, ещё чуть-чуть и он сломал бы мне спину!  Он наконец-то пришёл  в себя, перестал так неистово сжимать руки, уткнулся лбом в моё платье.
Я не поняла причины его неистового порыва, ласково, успокаивающе перебирала его жёсткие волосы, стараясь улыбнуться. Но всё это было непонятно мне. И оттого невольные слёзы навернулись на глаза.
В тот вечер мы закончили всё нежными поцелуями, и мирно разошлись, как будто ничего и не случилось. Но -- мы лишь сделали вид , что не случилось ничего... Я прекрасно это понимала.



Глава 3  Встреча с прошлым.


 … Я  веду эти записи , скорее, по привычке… с того времени, когда в моей жизни ещё был  Джонатан Харкер… Могу ли я совершенно забыть его? Пока что нет… Он тоже был большой частью моей жизни… Большой частью! Которая растворилась в каком-то грустно-сером тумане  вместе со смертью моего отца.
Я не знаю, понимает ли Александр, как сильно я грущу об отце ? Как мы были близки с папой ? Как он меня любил, и как я любила его , потому что мы были единственные друг у друга во всём мире !... Если бы не было Александра, его потрясающей, просто поразительной нежности ко мне – я бы… не знаю что сделала… Нет, я бы  не сделала ничего страшного!, ведь я  доктор, так же как мой дорогой  отец… Я ценю жизнь, я  люблю её во всех проявлениях. Но, возможно, я бы работала, работала и работала, пока не обессилела  бы от изнеможения, что для врачебной специальности опасно : крайне устать до, может быть, роковой невнимательности.

…. И всё-таки  иногда я совсем не понимаю Александра. Я счастлива с ним, да. Но он для меня огромная загадка . Он очень нежный – и очень сильный ! Такой сильный, что, пожалуй, мне трудно это переносить. Я замечаю некоторые вещи (…), о которых пока что не хочу писать подробно. Весьма странные вещи ! Но я не могу объяснить их. Замечаю уже давно, ещё  с тех времён, когда жила с Джонатаном, и только иногда видела мистера Александра Грейсона… Мне думается, что Александр, как минимум, не вполне здоров. Но, может быть, боится мне сказать об этом, потому что всегда хочет быть  в моих глазах сильным  и героем ? …
Почему у него всегда такие холодные руки , довольно странная на ощупь кожа (теперь я это вполне понимаю) ?  Почему он боится и не хочет, чтобы я вслушалась в его пульс?  Это весьма странно . Если он болен, то я хотела бы помочь ему ! Я не маленькая девочка. Я могу быть сильной, и особенно ради едиственно-родного человека, который остался в моей жизни !
 
Однако он не позволяет мне этого. И мы оттого не становимся ближе друг к другу… Я со страхом думаю об этом. Насколько близки мы стали, и как дальше разовьётся наша, не телесная, нет – именно духовная близость?... Какие формы всё это примет ?... Потому что в мире нет ничего неизменного… И даже Джонатан Харкер, с которым я мечтала прожить долгую жизнь , и он изменился и ушёл, а точнее, позорно убежал  из моей жизни…
Из-за смерти папы, в которой Харкер (пусть лишь  косвенно!) виновен – видеть его не могу и не хочу. Я не хочу даже вспоминать о нём. Джонатан знал, но ничего не остановил ! Из-за него погибло столько людей ! Он не просто виновен, он – преступник !.... Его друг - погиб. Мой отец – погиб. Погибли женщины, дети, старики, чьи-то отцы и братья. Харкер виновен ! И этого уже не изменишь, никогда и ничем.

….Ещё раз о  Харкере. Я знаю, Александр постоянно помнит о нём. Все мои попытки доказать, что эти отношения остались в прошлом, что Джонатан перестал, совершенно, быть для меня чем-то значимым , раз так печально всё вышло в нашей короткой совместной жизни , заканчиваются провалом. Александр будто бы не слышит меня, или слышит лишь то, что хочет услышать сам.
.........................   

  В Лондоне стало спокойнее, случаев странных пациентов  не было за последние дни. Я могу погрузиться в обычную, знакомую мне с детства работу, ибо я часто приходила к папе. Всё потихоньку налаживается, всё прекрасно.

    Наконец-то в больнице нет постоянного аврала, наконец-то всё упорядоченно и хорошо,  и если возникают какие-то напряжённые ситуации, то они могут быть разрешены быстро и в самом спокойном рабочем режиме. Я отдохнула и выгляжу свежее, и, как я думаю,  более привлекательно. Признаюсь хотя бы сама себе: мне не нравится быть просто доктором Мюррей и просто попечительницей и даже ангелом-хранителем для нашей больницы, которой, я, без сомнения, очень дорожу. Но я так же молодая женщина.

  Я люблю жизнь, и солнце, и розы под солнцем, и даже под дождём ! Это всё так замечательно, несмотря на то, что осень, и Лондон весь серый, и как сказали бы некоторые – готический. Но я не люблю этого – готического…. Я пытаюсь доказать это Алексу. А он, в последнее время,  вечно занят, часто  хмур как осенняя туча, всё время  в своих делах и не весел. Никогда лишний раз даже не посмеётся со мной. Раньше он был другим. Раньше он в выходной день непременно поехал бы со мной в театр, или на прогулку в парк, или просто в Лондон,  раньше он чаще бывал весел !, Раньше он не был так отчаянно загружен своими делами !, чем он постоянно отговаривается теперь от всех моих предложений. И , увы!, наши чувства друг к другу всё более запутываются… Но что поделать, когда от него всё зависит, всё разрешение наших вопросов.  Ведь я же говорила ему об этом!  Увы, он словно бы не слышит меня…. А я … уже устала обо всём этом постоянно думать.  Просто устала.

 Сегодня я по-новому, более сложно, уложила волосы, и надела новый костюм, потому что у меня отличное настроение. Я отказалась от синего цвета, который так любит в моих нарядах Александр. Ничего синего. Почему бы мне даже на работе не выглядеть отлично – несмотря на то, что работаю я в белом халате ? Да, на днях я (как всегда одна) поехала в Лондон, и купила себе этот достаточно дорогой  костюм , строгий, но с изящными дорогими кружевами , и с достаточно подчёркнутой талией.

 Во время разъездов по модным магазинам, я острее вспомнила о Люси, о том, как она вытаскивала меня с лекций и из лаборатории в самые бесшабашные походы… Нам не было скучно вместе: мы постоянно подшучивали над Харкером и потихоньку хохмили над всеми мужчинами, чьи взгляды ловили на себе. О, мы были ещё те две шпильки !... Как  я жалею теперь,  что рядом со мной нет Люси – вот кто, действительно, мог развеять самые грустные мои мысли и заразительным смехом отвлечь от проблем, выслушать меня, искренне и бескорыстно помочь… Я скучаю по тебе, дорогая, я не знаю, что за беда случилась с тобой, ибо в глубине сердца я чувствую, что беда…  Все мои попытки отыскать Люси не увенчались успехом. Она уехала, так мне сказали. Я не знаю : может быть , она  сама не хочет того, чтобы я её искала. Вспоминая нашу последнюю встречу с ней, её слова, но особенно её слёзы и неподдельное страдание, я теперь думаю, что поступила не правильно, поступила жестоко!... Но!... Люси так неожиданно обо всём мне рассказала !… Теперь я бы хотела поговорить с ней, не отталкивать, но утешить и успокоить. Мне не хватает рядом моей дорогой Люси, она одна знала обо мне долгое время всё!, буквально всё ! Но куда же она пропала ?...  Я бы хотела сказать ей : о, если ты переживаешь из-за Харкера, так я уже давно не с ним, и счастлива с другим человеком ! И, может быть, я даже должна благодарить именно тебя за то, что так получилось. 

 … Задаваясь этим вопросами о Люси, я не забыла того, о чём говорили мы с Мильтоном. И загадочный пациент профессора Хельсинга не выходит у меня из головы.  Я тщательно вспоминаю всё, что, даже мельком, видела в лаборатории своего учителя, а я видела,  в том числе, и некоторые формулы.  Я так же нашла свои записи, по поводу работы с тем образцом странной крови. Если бы я где-нибудь ещё могла раздобыть такой же образец! Но, увы, похоже, он был уникален.  С недавнего времени, я стала всё записывать, так как записи помогают мне выстроить систему. И тогда я смогу докопаться до истины, я просто уверена в этом ! Не умом – но  в глубине души я понимаю, что для меня это очень-очень важно. Не знаю, почему во мне возникло такое убеждение, но я одержима в нём, как бывал одержим Ван Хельсинг своими исследованиями.

   Я снова написала итальянскому коллеге Хельсинга, и, надеюсь, он скоро как-то откликнется на моё письмо, может быть, даже приедет. Ибо какой учёный откажется от разрешения загадки! А то, что наблюдаем мы с Мильтоном самая настоящая загадка и, может быть, целая  неизвестная область в науке. И я не страдаю снобизмом, чтобы попросить помощи у коллег там, где самой недостаёт знаний.

 … Одна из новеньких младших медсестёр заглянула в мой кабинет, сообщив, что ко мне приехали, меня спрашивают. Неизвестный человек. Пропустить ли его в больницу? (ибо, в нашем учреждении, конечно, закрытый режим).
-- Пропустите…  Хотя нет, нет. Я сама выйду к нему. Кто это?
-- Он не представился. Сказал ,что ему очень нужно вас увидеть, поговорить с вами.  По срочному делу, не терпящему отлагательства.  Он ожидает в палисаднике при больнице.
На улице не жарко, но я не хотела возиться, накидывать пальто. Вдруг промелькнула мысль: а что если это коллега из Италии? Я почти бежала по коридорам больницы, и скоро уже  ворвалась  в наш палисадник – весной, кстати говоря, особенно красивый. Красивый даже теперь, поздней осенью.
 
… Молодой мужчина стоял возле самого приметного дерева в нашем палисаднике, близ засыпанной ярко-жёлтой  листвой скамейки. И, когда я подбежала с живостью, он обернулся. Я остановилась так резко, словно наткнулась на стеклянную стену. Это был никакой не итальянский учёный, а всего лишь Джонатан Харкер.
  На фоне серенького, дождливого дня -- в его руках просто cиял роскошный букет роз, как раз таких , какие я люблю, чайных.
-- Мина!
 Наконец он разродился хотя бы одним словом!
-- Доброе утро, Джонатан – холодно поздоровалась я. -- Мне сказали, что кто-то очень хочет встретиться, по очень срочному делу…. Слушаю. Прости, но я на самом деле занята , это не отговорка.
Он глубоко вздохнул, делая ко мне шаг и протягивая букет
-- Мина, дело весьма важное, можешь поверить. И срочное. Вот, я подумал, что ты всё ещё любишь такие розы. Как прежде…
Я взяла букет, улыбнувшись . Ну, не страдать же бедным цветам !, они не виноваты в том, что их купил не тот человек. Стал накрапывать дождь, и я нешуточно забеспокоилась о своём новом костюме – халат я ещё не успела накинуть, он остался в кабинете.

-- Послушай, Джонатан, я вижу, что парой слов ты не обойдёшься. Зайдём в мой кабинет, поговорим там. Тебе выдадут халат. И ещё снимешь свои ужасно грязные галоши, и оставишь трость и пальто в раздевалке. У нас всё же больница.
Харкер поспешно кивнул, словно боясь, что я передумаю.
 Мы прошли в здание, и я попросила нянечку принять пальто мистера Харкера. Пока Джонатан  передавал вещи (трость, так уж и быть,  я позволила ему оставить), и смешно натягивал халат, который оказался ему не по росту, я  невольно улыбнулась, говоря :
 - Ох, боже мой ! Да не лезь ты в него так упрямо ! Просто накинь на плечи, и достаточно… Пойдём.
Мы поднялись в мой кабинет, он на втором этаже. Я убрала с кресла халат и села за стол. Потом, вспомнив о цветах, снова встала в поисках вазы, вместо ножа использовав скальпель, чтобы подрезать розы, и правда, божественные! Вазы не нашлось, зато был медицинский кувшин, который заменил её. И я позвонила с просьбой принести воды для цветов, а заодно и чаю для нас с мистером Харкером. И снова села за стол, взглянув на Джонатана.
 
Всё это время Харкер просто пожирал  меня глазами, я этого, конечно, не могла не замечать. Но  что я могла теперь поделать, Джонатан Харкер, когда наша совместная жизнь уже в прошлом для меня ? Я сделала строгое и скучное лицо , сухим тоном произнесла :
-- Джонатан, ты что-то хотел сказать мне ?
 Он вздохнул,  кажется в третий или четвёртый раз за это короткое время.
-- Мина… Послушай ..., ты потрясающе выглядишь!
-- Спасибо,  приятно слышать. … Я немного пришла в себя, после аврала с пациентами, которых мы , как и все больницы, вынуждены были принимать ,хоть у нас совсем другой профиль, и…

Я хотела сказать «и, если ты помнишь об этом !, после смерти папы», но меня что-то остановило. Потому что Харкер это знал, конечно же. Нянечка принесла чай и свежие булочки . Я придвинула одно блюдце со стаканом чая и булочкой Харкеру, другое к себе.
-- Пей чай, Джон, на улице промозгло. И, ей-богу!, говори уже то, о чём хотел сказать! Пожалуйста. Перерывы   на чаепитие  у нас совсем небольшие.
Он отпил чай и съел полбулки прежде, чем решился заговорить дальше.
-- Мы так с тобой пьём сейчас чай, как бывало по утрам у нас дома… Ты помнишь наши завтраки, Мина ? Иногда довольно долгие...
-- Конечно,-- ответила я уже вполне серьёзно, -- Я не могу этого не помнить, Джонатан, хоть дом у нас был  короткое время…. И теперь у меня совсем другой дом.
 -- Тебе хорошо живётся с Грейсоном?
 Он посмотрел мне в глаза. На секунду я узнала его взгляд, и его лицо – того прежнего Джонатана Харкера, с которым когда-то хотела связать всю свою жизнь. Я промедлила с ответом… Он кивнул как бы понимающе, но я поспешила разочаровать его.
 -- Ты не правильно понял моё замедление, Джон. Мне хорошо живётся с Александром…. Он очень любит меня. Да, нам вполне хорошо вместе.
 -- И никаких, «но», Мина, абсолютно  никаких?
 Джонатан Харкер!, как журналист он умеет быть и въедливым и допытливым, и многое подмечать , я никогда не умела лгать ему, вот что было истинной правдой ! Он мне  умел, я ему – нет, ибо он легко это видел даже раньше меня самой…  Я, невольно, опустила глаза, слегка покраснев (к моей досаде, кожа у меня тонкая и светлая ,и покраснеть для меня не составляет труда!).

 -- Если хочешь знать правду, я тебе отвечу, абсолютно честно: мне хорошо с Александром. Но!... Но я чего-то недопонимаю в нём. В его жизни и … и в его поведении. Просто недопонимаю! Но – я думаю, что это пройдёт. Люди не сразу привыкают друг другу. Одно дело жить порознь, в любовании друг другом. Совсем другое – жить рядом, каждый день, со всевозможными мелочами. Я думаю, ты это понимаешь.
 Я отпила свой чай, и съела свои полбулки. Джонатан вновь кивнул согласно.
 -- Я рад, Мина. Если ты счастлива, я рад... Я рад видеть, что ты прекрасно выглядишь, и что у тебя по-прежнему хороший аппетит. Что ты – цветущая, весёлая, красивая молодая женщина. И, ей богу!, если бы это было по-другому, я был бы очень, очень несчастен.
 Я снова покраснела, гуще, чем в первый раз, и положила свои полбулочки на блюдце.
 --Харкер, ты, ты !..
Он вдруг наклонился  ко мне через стол, взгляд его стал очень-очень серъёзным и напряжённым.

 -- Мина, ты живёшь с чудовищем. Александр Грейсон не человек. Я работал с ним, я работал на него, и я знаю, о чём говорю.
 Он снова сел прямо на стуле, продолжая говорить с убеждением :
-- Мина, ты можешь ненавидеть меня, я, правда, сделал много, очень много зла. Я, может быть, и сам знаю это, понимаешь! Ведь что я – машина бесчувственная разве ?!... Меня обманули, мной манипулировали…  Ну ладно, не в этом дело – я не оправдываться пришёл. Я пришёл предупредить тебя. Понимаешь?...  Ты верь мне, или не верь, но ты мне дороже жизни. Ты можешь не любить, ненавидеть меня, но ты меня просто выслушай: Грейсон чудовище. Профессор Ван Хельсинг вытащил его из железного ящика, чтобы сделать своей машиной смерти против древнего и тайного Ордена Дракона. Профессор сам рассказал мне об этом ! Мина, всем, что было между нами хорошего, я клянусь тебе в этом.
 
Я вскочила со своего места и закричала, потому что, совершенно внезапно!, ужасная боль словно раскалённой иглой  пронзила  мою голову!
…………………………
 
Я  открыла глаза на кушетке в своём кабинете. Оказывается, я потеряла сознание. Д-р Мильтон прощупал мой пульс, затем посмотрел зрачки. Почему-то Харкер находился в той же комнате , то есть в моём кабинете. Он был очень бледен  и очень взволнован, маячил, буквально, как привидение за спиной Уилла. Я села на кушетке.  Мой красивый, модный костюм !, видимо, впопыхах оказывая мне помощь, чтобы ослабить корсет, оторвали пуговицы на застёжке ,прямо с кусочками ткани ! Я стянула ворот рукой, ещё слегка дрожащей.
 -- Мина, как чувствуешь себя ? , -- спросил осторожно и заботливо Мильтон.
 -- Хорошо… Немножко слабость.
Я снова с непониманием посмотрела на Харкера. Что он здесь делает, и когда пришёл сюда? Зачем?
 -- Что со мной случилось, Уилл ? Я… как-то слабо помню. У меня вдруг возникла очень сильная головная боль.
 -- Да, --  Мильтон  взял меня за руку, считая пульс, -- Ты ужасно закричала и потеряла сознание… Мистер Харкер был с тобой в кабинете. Ты сама проводила его сюда, вы о чём-то говорили.
Мильтон с неприязнью посмотрел в сторону Харкера. Я взглянула рассеяно в сторону гостя.
 -- Да ? … Я не очень помню. Я кажется, действительно, проводила сюда Джонатана. И мы о чём-то с ним беседовали… но… но я не помню… о чем ?...

 В моей голове вновь возникла какая-то лёгкая пульсация, я напряжённо потёрла висок, стараясь её унять. Мильтон, взглянув в сторону Харкера , сделав сердитый знак рукой, чтобы он удалился. Сию секунду. Немного помедлив, Джонатан вышел из кабинета, а Уилл  засыпал меня беспокойными вопросами, заставил снова лечь на кушетку, принёс плед и лекарства. Я и сама не могла понять, отчего возник этот обморок и слабость. И я вполне согласилась с Мильтоном в том, что  нужно поехать домой.

 Карета Александра прибыла буквально через полчаса. Мильтон проводил меня до неё лично.
Сегодня яркий день, и Александр, как обычно, не приехал. Слуга поддержал меня под руку, усаживая в карету. Мельком выглянув из окошечка  на больничный палисадник, я увидела Джонатана. Он стоял возле дерева, рядом со скамейкой, и так сжимал  свою трость, что пальцы просто побелели ! На его лице была написана крайняя решимость и одновременно отчаяние. Именно таким взглядом проводил он мою карету, вернее, карету американского промышленника и  моего мужа  Александра Грейсона.
 


Глава 4  Безоблачное счастье.
 

Эти дни я не ходила на работу: Уилл Мильтон прислал очень вежливое и трогательное письмо с глубочайшей просьбой, побыть несколько дней дома, т.к причины приступа не ясны и мне нельзя напрягаться какое-то время.  Он просил меня понаблюдать за собой, или позволить приехать ему, для врачебного осмотра. Зная подозрительность Александра, я написала Уиллу, что чувствую себя хорошо, но, если он так настаивает и согласен взять на себя обязанности по больнице, я  могу отдохнуть несколько дней. Однако понаблюдаю за собой сама.

Я вполне наслаждалась отдыхом, и никаких поводов для волнения не чувствовала. Хотя – не могу не согласиться с Мильтоном – что и причин обморока  и той жуткой боли, не знаю.  К сожалению, медицина не всесильна.

Я рассказала мужу об обмороке и приступе сильной головной боли. Александр с большим беспокойством и заботливостью всё выслушал, так трогательно!, и всякие подозрения улетучились из моего сердца, я просто счастлива! Мы ездили в маленький домик в горах Шотландии, и там провели три чудесных  дня. Мы гуляли. Погода была пасмурной, но это ничего не значит по сравнению с тем, как замечательно мы провели время. Я великолепно отдохнула, прекрасно спала. И, хоть небо над нашим домиком всегда было пасмурным, для меня – светило солнце. Потому что рядом был мой Александр, и нам было необыкновенно хорошо вместе.

Во время этого небольшого путешествия я даже перестала навязчиво думать о тетради Хельсинга и его формулах. В конце концов, не всё ли равно? К чему мне странные секреты не вполне адекватного профессора? Судя по этим запискам, что-то в гениальной голове Хельсинга дало сбой.
 
На второй день мы ушли в горы на долгую прогулку. В Шотландии чаще всего пасмурно и идёт дождь. А в эти дни небо было прямо постоянно свинцовым! Однако красота вокруг – неописуемая, мрачная и романтичная! Этот разноцветный осенний мох на камнях, и желтеющие низкие кустарники, сильный ветер на открытых местах, и всё ещё цветущий ароматный вереск. Александр, я удивилась этому, так будто хорошо знал тропинку, по которой мы шли (довольно долгое время). Мы вышли в небольшое ущелье к маленькому очень живописному водопаду. Вода была ледяной и звенела чистейшим колокольчиком. Я веселилась как ребёнок! Подбираясь как можно ближе к воде, я один раз чуть не грохнулась в воду, поскользнувшись на камнях в своих изящных городских ботинках, но Александр необыкновенно сильный! – сумел подхватить и удержать меня. Хотя, скажем честно, я совсем не тростинка по сложению.

На обратном пути пошёл дождь, у нас, конечно, были с собой плотные шотландские дождевики, и  ледяной ливень не стал для нас особой проблемой. Я снова удивлялась необыкновенной силе Александра: мои ботинки через какое-то время перестали выдерживать потоки воды, и он поднял меня на руки, и довольно долго, а, главное, легко, нёс. Пока я не воспротивилась, пока не сказала – довольно, я устала болтаться из стороны в сторону на его руках.
-- Здесь потоки воды, грязь, -- заметил он.
--Алекс, в Шотландии почти всегда потоки воды и грязь, мы ведь на сельской дороге!  - рассмеялась я, -- Ты что думаешь, что я сахарная и растаю?!
-- Иногда -- да, -- улыбнулся Александр.

Сам он не одел плаща, и сильные струи осеннего ливня, промочившего насквозь одежду, были ему как будто даже приятны, он совсем не дрожал от холода… И мы целовались под дождём…. Боже, какие это были чудесные,  сладчайшие поцелуи! Капюшон упал с моей головы, и дождь вмиг промочил волосы. А мы смеялись, и, крепко взявшись за руки, побежали к нашему волшебному домику, безобразно извозившись в грязи. По крайней мере – я, уж точно.

Боже, я бы хотела жить так вечно!, среди вересковых пустошей, под дождями или неярким солнцем Шотландии, с её временно-возникающими бурями, близким дыханием бескрайнего океана, и пронизывающими все долины ветрами.

Но отдых завершен, и завтра мы возвращаемся обратно.
Серый и скучный Лондон !, так мне показалось, едва мы въехали на эти улицы. Уже почти наступила зима, лондонская, не снежная зима, промозглая до ломоты в костях. Пока мы проезжали город , Александр велел остановился возле одного из модных магазинов, предложил мне зайти.
--Ты огорчалась по поводу испорченного платья. Давай просто купим другое !
В итоге  мы купили несколько платьев, в том числе одно очень красивое, домашнее, с ещё более дорогими кружевами, чем было на том, моём.  Разумеется, как всякая женщина, я приехала домой в отличном расположении духа. Вечером, когда нам приготовили вкусный ужин, я хотела примерить свой новый домашний наряд. В нашем особняке было очень хорошо: уютно, тепло и красиво.
………………………………………………….

Я поднялась к себе в комнату, чтобы полюбоваться купленными обновками, выбрать платье к ужину, как я хотела – новое. Но прекрасный вечер  был испорчен, потому что я услышала внизу, в холле незнакомый женский голос.
Александр с кем-то разговаривал, и я потихоньку вышла на лестницу, чтобы услышать всё лучше.
-- Ты знаешь, что мне совсем непросто было всё это раздобыть, -- говорила негромко гостья .
-- Конечно, знаю ! -- так же тихо и как будто с лёгким раздражением или досадой в голосе отвечал ей Алекс.
-- Это последняя партия. Больше нет. То, что эти здесь – вообще чудо. Я считаю, этот безумец попросту забыл о них.
-- Ты уверенна? – переспросил Александр.
-- Да, -- твёрдо отозвалась женщина.

 Я заглянула в холл, увидев что наша гостя очень красива : изящно-тонкая, с тёмно-рыжими искристыми волосами. Они были довольно короткими , но на модный манер изящно уложены ,и чёлка с одной стороны падала на её белоснежный, красивый лоб. Я приняла поначалу эту молодую даму за француженку.
То что она так вольно говорила с моим мужем, и, абсолютно не запинаясь , называла его на «ты», напомнило мне неприятную вещь : что Александр был когда-то в связи с аристократкой Джейн  Уизерби. Но краем глаза я увидела нечто другое, так же крайне интересное :  свёрток, который взял Александр. Секреты, снова эти секреты, от которых нам так легко и свободно было в тихом горном домике !

За окном разыгралась страшная непогода, мы словно бы привезли её за собой из Шотландии. И, конечно, мой добрый супруг галантно предложил даме остаться. Иногда я думаю: ах, лучше бы он иногда не был так вежлив и галантен !
-- Спасибо, но, пожалуй, мне лучше поехать домой , -- возразила леди .
-- Перестань, Доминик ! – довольно резко оборвал нашу гостью муж, в его тоне прозвучали  властные нотки, – Ты никуда не поедешь.

    Удивительно, что на нашу гостью такой тон Алекса подействовал моментально, она тут же послушно замолчала, подала руку и вместе они направились  в гостиную. Ну что ж!, я вполне поняла, что шотландская сказка совершенно закончилась.

Скоро служанка пришла доложить мне, что за ужином у нас будут гости. Полчаса спустя Алекс представил мне эту девушку, её звали пани Доминика (длинной ,непривычной моей речи фамилии я не запомнила), мне подумалось, что эта молодая женщина из польской аристократии. Я с любопытством наблюдала за Доминик. Бросалась в глаза фарфоровая белоснежность её кожи, почему-то совершенно без румянца , и карие, почти чёрные глаза. Я заметила, что  иногда её взгляды, бросаемые на Алекса, как будто говорили о большем , чем просто «хороший друг». Однако так представил мне её Александр: «мой давний и хороший друг из Польши».

Ужин прошёл натянуто. Наша гостья была немногословна и не притронулась ни к чему, кроме бокала красного вина, да отщипнула несколько янтарных виноградин своими изящными тонкими пальцами. Я довольно скоро пожаловалась на усталость после путешествия , Александр нежнейше поцеловал меня в лоб, отпуская отдыхать.
-- Добрых снов, пани Доминика, -- улыбнулась я полячке, добавляя , -- Алекс, прошу, не засиживайтесь долго ,ведь нашей гостье с дороги тоже  нужен отдых.
Я совершенно невинно улыбнулась, целуя в висок мужа. Боковым зрением я заметила, как изменилась в лице при этом Доминик, но так же вежливо попрощалась со мной , пожелав спокойной ночи, едва взглянула  на меня и тут же опустила свои густые тёмные ресницы.

Александр увлёкся разговором с нашей гостьей, и я воспользовалась моментом : меня до крайности интересовал свёрток, который привезла с собой Доминика. Шотландия закончилась ! Здесь снова был Лондон с его всевозможными тёмными тайнами .

    Притворившись, что иду к себе в комнату, и даже поднявшись по лестнице, и закрыв дверь, чтобы Александр это слышал, я в скором времени оказалась снова с той стороны двери. Немного подождав, я услышала, что между Александром и прекрасной пани  идёт оживлённая беседа, им  точно было не до моих шпионских вылазок. Это как нельзя играло мне на руку.

    Оставив в комнате туфли, я  как можно тише прошла по лестнице мимо гостиной и через другие комнаты подобралась  к кабинету Александра. Он не мог далеко убрать свёрток, у него просто не было на это времени ! , а я уже достаточно хорошо изучила его привычки. Я осторожно зажгла свечу, прикрывая рукой её огонёк, огляделась кругом на полки книг. Я знала, какие Алекс особенно любил. К тому же и сама часто пользовалась его библиотекой. Пару раз неудачно отодвинув книги, в третий раз я успешно нашла тайник, а в нём коробку-свёрток. Я узнала свёрток так же по чуть мокрой от дождя обёртке.
Там был целый ряд непрозрачных , плотно закрытых колб. Быстро открыв несколько, я поняла, что в них, вероятно, во всех одно и то же. Я предполагала, что , да, это могло быть именно какое-то лекарство. В несколько плотно закрывающихся пробирок я набрала понемногу смеси из разных колб. Точно так же всё завернула, и поместила на прежнее место, потушила свечу.

Некоторое время я переждала, чутко прислушиваясь. В доме было все относительно тихо, и я  благополучно выскользнула  из кабинета Александра.

   Они всё ещё были в гостиной, и всё ещё о  чём-то говорили. Пробираясь мимо, я невольно услышала обрывки разговора, когда тон беседы накалился , и Доминик заговорила чуть громче.
- О, пойми, это не может длиться долго !... Подавляя воспоминая , ты не стираешь их, но загоняешь всё глубже и глубже - и когда-нибудь, пойми же !, когда-нибудь это может закончиться очень плохо !...
- Тише, -- остановил её Александр, вновь, непривычно для меня, властно зазвеневшим голосом.
 
   Благополучно добравшись до своей комнаты, я спрятала добычу в  рабочий саквояж и заперла его в шкаф, а затем, быстро переодевшись ко сну, легла в постель. Но сон все не приходил. Меня терзали подозрения. Что за тайны между Александром и этой красавицей-аристократкой ? И еще: вместе с ревностью, меня грызло  любопытство, ведь уже завтра, возможно, я узнаю, что за секрет хранят странные колбы из свёртка. И мне не терпелось это узнать.

   Я крутилась в постели, проклиная ужасную грозу, которая так не вовремя разыгралась в столице, и Александра, который затеял это радушное гостеприимство. Я даже прислушалась, не раз!, к звукам в гостиной, но ничего особого не услышала, кроме тихо доносящейся до меня невнятной беседы .
   Постепенно возбуждение шпионской вылазкой в кабинет Александра прошло, усталость от поездки и приятные воспоминания о путешествии в Шотландию взяли верх над всей этой мутью… "Ничто не сможет разрушить нашего безоблачного счастья... ", -- подумала я в полусне , будто бы слыша шум того водопада в Шотландии, хотя это мерно шумел дождь за окном, гроза уже прошла,  я засыпала.
………………………………………

   Проснувшись утром,  я первым делом отперла шкаф и осмотрела свой сак и пробирки. Всё так же, как я сложила, и я поскорее позвала служанку, чтобы одеться, позавтракать  и ехать в больницу.

   Путешествие и отдых в Шотландии очень взбодрили меня,  я горела желанием работать. Я соскучилась по своим пациентам, и по рутине нашего скромного учреждения.
   Едва спустившись в холл, я заметила забытую на столике косынку : изысканного шёлка,  пропитанную роскошным ароматом -- как я это почувствовала, поднося ближе к лицу довольно дорогую вещь. Аромат вполне подходил Доминик, я сразу вспомнила её лицо, без румянца, и тёмно-рыжие завитки волос. Эта косынка так небрежно и, в тоже время, с такой явной яркостью лежала здесь на столике -- в нашем холле ! -- что я невольно сильно сжала в её руке. Аромат был подобран безупречно, так же как тонкий рисунок и изысканный шёлк этой личной вещицы нашей гостьи-аристократки. Слуга пришёл доложить о поданной карете.
-– У нас ли ещё пани Доминика ? , -- спросила я.
-- Нет, она уехала рано, до рассвета.

Тем лучше для нее и для нас, подумала я .
-- А где Александр? , -- спросила вновь я слугу.
-- Мистер Грейсон ещё не выходил из своей комнаты. Он и пани Доминика вчера вечером долго болтали, далеко за полночь разошлись по своим комнатам. Я несколько раз менял им пепельницу и приносил напитки, не алкогольные. Что-нибудь передать мистеру Грейсону ?
-- Пожалуй, спросите мистера Грейсона : куда отправить забытую пани Доминикой  косынку ?
Слуга согласно кивнул, и я, сев  в карету, отправилась в больницу, постаралась переключить все свои мысли от прекрасной пани Доминик к драгоценному свёртку  в  саквояже.




Глава 5  Неизвестная болезнь

 
Когда, после отдыха, я снова приехала в больницу, все с такой заботливостью меня встретили , что я, буквально!, растрогалась.
Все спрашивали о моём здоровье. Беспокоились – не лучше ли мне уйти в первый день пораньше. В конце концов я твёрдо заявила , что чувствую себя просто превосходно ! И готова работать не только в обычном режиме, но даже сверх того, хоть целую неделю или месяц.

Тогда  все наконец-то успокоились, и я смогла совершенно обыденно приступить к делам. Уилл кратко рассказал всё, что случилось за эти дни. Среди наших пациентов ничего особого не происходило.
-- Пришло письмо, ответное письмо от коллеги Хельсинга. Некоего Августо Бьянчи… Ты писала ему, помнишь, мы решили написать ему ? Он сообщает, что несколько месяцев отсутствовал дома, а, прочитав вашу просьбу , конечно, готов помочь. И приедет в скором времени. … Если же у нас есть хотя бы один такой странный пациент, Бьянчи просит не отпускать его из больницы , под какими угодно предлогами.
--Уилл, ты ведь знаешь, таких пациентов к нам больше не поступало – уж к счастью, или к сожалению, не знаю.

--Не совсем так, -- качнул отрицательно головой Уилл, -- Мина, извини меня, но пока ты отдыхала, я решился привезти к нам одного больного. Из другого учреждения, больницы-приюта для бездомных … Я … признаюсь честно, я специально, искал такого пациента, и поместил его в отдельной, совершенно изолированной палате… Все признаки, какие мы видели раньше, совпадают. Вплоть до снижения давления.
--Уилл ! , - воскликнула я укоризненно, -- У нас ведь не исследовательская лаборатория! У нас находятся, в целом, здоровые, хоть и душевнобольные люди. Как ты мог, и без моего ведома ?!
--Он уже здесь, Мина, этот несчастный. И , знаешь, в той больнице он бы просто умер и всё. Несчастный мальчишка, из тех, кто воровством и хитростью с детства добывают свой хлеб. Почти ребёнок. Я поместил его в совершенно изолированную комнату и предпринял кое-какие особые меры предосторожности. Вот уже пару дней наблюдаю за ним, после того, как оказал такую же , как мы с тобой оказывали другим пациентам, помощь… Ему стало немного лучше, как и тем. Но потом – хуже. … давление стремительно падает.
--Уилл, ты понимаешь, что нас могут закрыть за такие эксперименты ?!
--Не закроют. Больницы по-прежнему принимают всех. Правда, это оставлено на усмотрение администрации. Так хочешь взглянуть на него ?
Я кивнула согласно.

Мы спустились на первый этаж. Но на этом, к моему удивлению, не остановились, и спустились ниже – в подвальное помещение. Я знала, что там, действительно, как положено для психиатрической лечебницы, было несколько совершенно изолированных комнат. Для буйных больных, коих в нашей больнице не было бог знает сколько времени. А если с кем-то и случался приступ непослушания, то такая палата-камера в общем-то была не нужна. Отец всегда выступал против жестокого обращения с психиатрическими больными, и я с ним полностью согласна.

Мы вошли в палату, и Мильтон представил меня пациенту, попросил разрешения показать его рану доктору Мюррей. Мальчик слабо кивнул, едва открыв глаза. Ему и правда было едва ли четырнадцать, ребёнок, выросший на улице, это сразу становилось понятно по его лицу и сложению.
Вид раны был мне, конечно же, знаком.
--Как ты чувствуешь себя , Том ?, -- спросила я, трогая его лоб, и прослушивая пульс, да, замедленный… увы…
--Мэм, я хочу пить … И хочу спать.
--Ещё вчера у него был очень хороший аппетит, -- заметил Мильтон, -- И рана как будто затягивалась. 
--Ничего, мы дадим Тому новые лекарства, и он поправится, -- ободряюще улыбнулась я, -- Отдыхай , Томми. Доктор Уилл , без сомнения, очень хороший врач.
--Я тоже так думаю, -- кивнул Том, -- Потому-то , мэм, я и не пытался сбежать отсюда. Хотя меня посадили прям как в камеру !
-- Том, это не камера, просто отдельная палата. Потому что, прежде чем перевести тебя к относительно-здоровым людям, нам нужно посмотреть, проверить : не опасна ли твоя болезнь для других ? Просто так положено.
-- Я вот понимаю это, мэм. Я ж не дурак. И кормят здесь лучше, и рану мою намного лучше доктор Уилл обработал. И есть бельё, не то, что в той больнице.
-- Скажи ,Томми, только честно : где твои родные ?
-- Ну , мэм, вы ж сами понимаете – даже если они есть, то им на меня давно насрать !... То есть, простите, мэм,  наплевать.

Глубоко вздохнув, я понимающе погладила его по руке. Знакомая история ! Особенно в этих стенах.
-- Отдыхай, Томми , поспи. И ни о чём не думай, хорошо ?
Он кивнул согласно, послушно закрывая глаза.
 Мы вышли из палаты, Мильтон тщательно запер дверь. Когда мы достаточно отошли от палаты, сказал негромко:
--Я каждый день, утром и вечером , брал его кровь,  и другие показания снимал тоже. Он здесь уже пятый день.
-- Почти на следующий день, как я ушла в отпуск !, -- сердито нахмурилась я.
--Так пришло сообщение о больном, клянусь. … Суть в другом : это первая, имеющаяся у нас на руках подробная динамика болезни….
Мильтон увлёкся рассказом, впрочем, и я увлеклась тоже. Я попросила у него все данные, и кровь мальчика, которую он собрал. А так же описания изменений в крови, и вообще в организме. 

Весь день, забросив дела больницы, я сидела над этими данными, над восстановленными записями Ван Хельсинга. И , наконец, над тем образцом, что я взяла из тайника Александра. Весь день провела в лаборатории.
Мои предположения оказались верны : это очень походило на сыворотку, на лекарство… неизвестного нам действия , для неизвестного больного. Потому что – кто знает – для чего Александру нужна была эта сыворотка ? … Но сначала следовало понять, как же и на что она воздействовала…. И я  проторчала  в лаборатории до позднего вечера , в итоге, и Мильтону показав эту сыворотку. Правда, не сказала ему, каким образом она мне досталась. А так же показала все свои записи.
Уилл с большим энтузиазмом принялся всё читать, сел за микроскоп, рассматривая образцы, но мне сказал – непременно ехать домой. Я и сама чувствовала, что устала донельзя.
 
…………………………………………….

Какой уж день как я приезжаю домой лишь для того, чтобы наскоро поужинать, принять душ , поспать несколько часов, и потом снова лихорадочно еду обратно в больницу. Александра я почти не вижу, мы переговариваемся  только за ужином – за которым я уже клюю носом. Я оправдываюсь тем, что в больнице опять аврал в работе.

Развязанное мной и Уиллом исследование не даёт мне покоя. Несмотря на наше лечение, мальчику, не становится лучше. И признаки его болезни очень и очень не хороши – что может грозить чем угодно, вплоть до закрытия нашей лечебницы -- в общем-то для душевнобольных пациентов ! А это было бы крахом ! Я уже проклинала себя за то, что позволила Уиллу втянуть нас в этот эксперимент. Хорошо, что в связи с продолжительной неразберихой в Лондоне нынче мало кто инспектирует больницы, и особенно – заглядывает в их подвалы.

…………………………….
 
Тому плохо, очень плохо ! И состояние его пугает даже нас, врачей. Уилла Мильтона, повидавшего много-много чего в Африке !  Мы поочерёдно дежурим возле Томми, давая друг другу хоть немного сна. Я хотя бы уезжаю на несколько часов домой, а бедняга Уилл так и живёт какой уж день в больнице, спит на кушетке в моём кабинете. А чаще – на кушетке близ палаты нашего подопечного. Мы до изнеможения бъёмся в лаборатории, со всевозможными вариациями препарата, которого у нас так мало, катастрофически-мало !

Я так измучена этой ситуацией, что даже не задумываюсь почему это лекарство, хотя бы немного помогающее Томми – оказалось у Александра ? … Я недавно пошла на низкий поступок, снова проникла в кабинет Александра , отыскала тайник – что было сложнее прошлого раза -- и, буквально, украла несколько ампул ! … Вот ведь до чего довели нас все эти секреты !... Но, кстати говоря, я заметила, что ампул стало значительно меньше.
 
Однако это даст некоторое время нам с Уиллом, и Томми. И , может быть, мы с доктором Мильтоном  до чего-нибудь дельного додумаемся за это время.
Сыворотка  ужасна , на самом деле ! Она действует подобно молотку, пациент испытывает жуткие боли ! Однако он живёт. И перерождение клеток его крови всё-таки приостанавливается.

Бедный Томми, он уже умоляет нас с Уиллом дать ему какое-нибудь такое средство, чтобы поскорее умереть… Это ужасно !
Обстоятельства подталкивают нас с Уиллом продвигаться просто семимильными шагами в исследовании. И мы уже многое, очень многое определили. Как в какой-нибудь сложной мозаике, мы собрали почти всё и за очень короткое время ! Но всё-таки , без последних всего-то пары другой стёклышек – всё же рисунок не собран. И потому нет нужного действия.

……………………………………………..

Сегодня становится совершенно понятно, что все наши труды напрасны : Томми умирает. Продержался он, конечно, намного дольше всех других, с подобными же симптомами… Но и мучился в эти дни ужасно, намного дольше других !.... Я сидела у себя в кабинете – не в лаборатории, как во все эти дни. Уилл находился внизу, освободив меня от этой обязанности…

Пока я так, бесцельно и уже апатично сидела в своём кабинете, ожидая когда умрёт наш пациент, мне доложили о человеке, который  хочет меня видеть.
-- Кто это ? – чуть нахмурясь, спросила я молодую сестричку.
-- Он не сказал. Сказал только, что у вас есть общие друзья.
-- Ну хотя бы как он выглядит ? Молодой мужчина, пожилой ?
-- Скорее пожилой, старше средних лет. И, хотя говорит по-английски чисто , но с акцентом… И… не европеец… Я бы затруднилась определить его национальность. Он не белый…
Брови мои удивлённо взлетели. Это интересно !

Я вышла в холл больницы, и вскоре увидела нашего гостя : хорошо одетого мужчину старше средних лет, в сером котелке и с тростью. Темнокожего. Но я не сказала бы, что негра… Сложения незнакомец крепкого, и невысокого роста.
--Мисс Мюррей ? – приподнял он котелок, открыто улыбаясь.
--Да, вы хотели меня видеть ? -- немного растеряно ответила я.
--Августо Кетут Лоренцо Бьянчи 
--Вы знакомый доктора Ван Хельсинга ?! – радостно воскликнула я.
--Да, -- вновь улыбнулся он, -- Я прочитал ваши письма. Но приехать раньше никак не получилось.
-- Пройдёмте со мной, сеньор Бьянчи !
-- Просто Августо… И сразу же – я хотел бы спросить о пациенте, о котором вы писали. … Он ещё жив ?...
--Да, -- кивнула я, -- Пройдёмте, Августо. Вы прямо сразу же хотите увидеть его ?
--Боюсь, дорога каждая минута.
Я кивнула согласно, и мы спустились сразу же в подвальное помещение. Своим ключом  я открыла пару дверей, прежде чем мы добрались до комнаты рядом с комнатой-камерой больного.

--Уилл Мильтон, -- представила я своего коллегу сеньору Бьянчи, -- Августо Бьянчи, которому мы писали.
Мужчины обменялись крепкими рукопожатиями.
--Что ваш пациент ? Ещё жив ? Как вы смогли продержать его живым так долго ?...
--Мы, скажем так, проводили экспериментальное лечение, -- пояснила я, -- Уилл, мы можем увидеть Томми ? Он жив ?... Он в сознании ?...
--Да, он жив. Впрочем, наверное, сеньор Августо понимает , о чём идёт речь.
--Предполагаю -- да, -- отозвался наш гость.
Вскоре мы вошли в палату. К сожалению, Томми  пришлось привязать к постели ещё и потому, что иногда в эти дни он хотел вскочить с постели и навредить себе. Аугусто очень внимательно осмотрел мальчика.
--Быть живым человеком ему осталось недолго. Хотя ваши усилия феноменальны !
--Быть живым человеком ?!, -- удивлённо переспросила я, -- А потом – вы знаете, что станет с ним потом ?

Аугусто кивнул.
--В племенах Бали, откуда я родом , таких называют живыми мертвецами. Им отрубают голову. Или, закапывая их в землю, протыкают грудь колом и забивают рот камнями и землёй…. Но этот ещё человек… Я могу, обрядами и средствами своего народа ещё  недолгое время продержать его в человеческом состоянии… Ну, может быть, на пять-шесть часов дольше.
--Нам нужны эти шесть часов, Августо, -- уверенно сказала я , -- Делайте всё, что посчитаете нужным.
Он кивнул согласно, открывая свой сак в котором оказались какие-то ритуальные и совершенно немыслимые вещи !
--Я вижу, что вы уже предприняли кое-какие меры, это очень правильно, -- взглянул Августо на доктора Мильтона, который вдруг покраснел.
Мне не хотелось вдаваться в подробности, что имеет ввиду Августо.  Я с удивлением следила за тем, что он делает. Он обвёл кровать больного кругом, начертывая на нём какие-то знаки и шепча заклинания. Затем разложил пучки трав в четырёх углах кровати. Вероятно, те же знаки написал на четырёх углах окна, и там тоже оставил пучок травы.

К моему удивлению, через пятнадцать-двадцать минут после того Томми уже приоткрыл глаза. Он был страшно измучен и очень-очень бледен, и правда – живой мертвец. В чайной ложке воды Аугусто дал проглотить больному несколько капель пахучей настойки из бутылочки тёмного стекла, тоже расписанной какими-то знаками. От этого лекарства Томми через некоторое время почувствовал себя лучше, даже смог заговорить.

-- Мисс Мюррей, -- обратился он внезапно ко мне, -- Я вот что хочу сказать – ясное дело, что я не жилец, как видно… ну вот что я хочу сказать – я не хочу превращаться в ночного убийцу. Поэтому, … пусть доктор Мильтон так сделает, чтоб этого не было…
--О чём ты говоришь, Томми !, -- горячо воскликнула я , -- Мы ведь обещали тебя вылечить !
--Ну ,говорю вам, я ж не дурак , мисс Мюррей !... Так что… Видно так уж случилось.
Может быть, впервые в жизни я так растерялась, и совершенно не знала , что ответить своему пациенту.
-- Обещаю тебе это, Томми, -- вдруг заговорил Августо, -- Можешь быть спокоен. Твоя душа уйдёт к Богу. А тело, спокойно, к земле.
--Ну вот хорошо это, -- вздохнул мальчик, -- Хоть мамку свою увижу. Она уж наверняка – у Бога ! А тело её в земле, давно.
Поворачиваясь на бок , Томми сказал это в полусне, в следующую минуту спокойно засыпая. Если бы я не знала, что Томми умрёт, я могла бы принять этот сон за улучшение в болезни. Но, увы, я знала, что такого не случится !

Мы потихоньку вышли из палаты в ту комнату, где на некоторое время  поселился доктор Уилл. Я взглянула на сеньора Авгосто, на Мильтона, который снова слегка смутился под моим взглядом.
--Я не стану спрашивать, Уилл, какие ещё ты предпринял средства, помимо известных мне… Но, Августо, я хочу узнать : какое лекарство вы дали ребёнку ?
--Мисс Мюррей, это настойка , приготовленная на Балли, годная как раз при таких случаях. Говорят , что иногда – очень редко – если принять её рано, она спасала некоторых. На моей , довольно большой , практике – ни одного , как я ни старался. Но всё-таки это снадобье оставляет некоторое время человека в памяти, и избавляет от болей. Это даёт время,  хотя бы попрощаться с родными. И принять смерть, как положено… А не в облике зверя…
--Вы можете дать мне один пузырёк ?
--Вполне. Я был готов к визиту сюда, и захватил лекарства.

Взяв бутылочку, я почти сразу пошла к двери – к недоумению мужчин, потом, опомнившись, обратилась к Уиллу:
--Доктор Мильтон, покажите нашему гостю больницу. В общем позаботьтесь о мистере Августо.  Вы где-то разместились в Лондоне ?
--Нет, ещё не успел, мисс Мюррей… Но я , с вашего позволения, размещусь здесь. До… до того, как выполню то, что обещал Томми.
-- Да, Мина, конечно. Сеньора  Августо  я  устрою. И , я хотел сказать, что хотел сообщить тебе…
Я подняла руку.
-- Не сейчас , Уилл. Как я заметила : ты всё сообщаешь мне потом, -- заметила я с лёгким раздражением.

………………………………

Я закрылась в лаборатории, приказав, чтобы мне никто не мешал, и эти четыре часа провела там. Августо сказал, что у нас есть шесть, может быть, чуть больше.
 
По истечении четвёртого часа я снова спустилась в подвал. Мужчины курили, приоткрыв окно подвальной комнаты,  отдыхали на кушетках, болтали и даже смеялись. Я понимала, что Томми всего лишь очередной пациент, с неизвестной болезнью, с которой у нас нет сил и знаний бороться, мы делали всё, что могли ! Но все мои чувства как женщины, были против такого решения судьбы. Ведь это только ребёнок ! Измученный, больной ребёнок, и без того много страдавший в жизни... Я заметила, что Уилл принёс обед для сеньора Августо из нашей столовой – слава богу , догадался. Увидев меня, мужчины быстро встали,  Уилл стал поспешно оправлять одежду и натягивать пиджак.
-- Что Томми ? – спросила я.
-- Мальчик спокоен и отдыхает, -- с грустным вздохом, ответил мне Уилл, -- Августо, я ,  мы с ним поговорили. Августо описал мне , как всё это происходит… В общем , Томи ведёт себя как мужчина, и вполне готов ко всему.
-- Сколько времени ему ещё осталось ? -- спросила я Августо.
-- Думаю, часа два, не больше, -- твёрдо ответил баллиец, так же одевая пиджак, и приглаживая рукой свои густые чёрно-седые волосы, -- Дольше ждать уже будет опасно.
--Но, скажите – вы твёрдо знаете эти признаки – назовём так, перерождения ? Сможете их угадать на ранней стадии, или понять, что их нет ?
--Без сомнения – смогу.
Я кивнула согласно.
--Тогда пойдёмте. Терять Томми нечего. Если лекарство поможет, значит он родился в счастливой рубашке. Если нет… Сеньор Августо всё сделает, как нужно.
Мы прошли в палату. Мальчик, и правда, выглядел спокойным, хоть и слабым. Я сама сделала Томми внутривенную инъекцию , немного поговорила с ним. Он, действительно, держался весьма мужественно.

Господь Всемогущий помоги ему !, невольно горячо помолилась я за Томми в душе. И даже поцеловала его в лоб, перед тем как уйти. Я видела, что в глазах мальчика блеснули слёзы от моей искренней, почти материнской ласки.
Сколько горя даёт Господь иным людям !

…………………………………
Прошло три  часа. Я только что поднялась из подвала к себе. Похоже, в эту ночь я домой не поеду. Так же как Мильтон и Августо, останусь в больнице, переночую у себя в кабинете.
Томми  жив, к великому удивлению Августо, который наблюдал за ним, и сказал мне , что не обнаружил никаких явных признаков перерождения… Если я права, инъекции нужно будет делать каждые четыре часа в течение суток. Потом – реже. … Плюс дополнительные реабилитационные средства, над которыми нужно ещё подумать… Я попросила Мильтона всякий раз брать кровь пациента на анализ.
 
……………………………….

В течение суток я не покидала больницы, и сама делала Томми инъекции лекарства. Мальчик жив ! К концу суток, что заметны изменения в крови, явные. Она возвращается к нормальному своему составу.
--Это победа, -- коротко сказал он, -- И принадлежит она тебе , Мина !
--Подождём, подождём, Уилл, -- возразила я, однако же про себя ликуя, -- Не знаю, победа это или нет, но я хочу принять ванну у себя дома и пару часов поспать в постели… Да и Александр меня потерял, хоть я отправила ему не одну записку.
Уилл слегка нахмурился.
--Ты… точно хочешь съездить домой ?
--Абсолютно точно. Господи, Уилл, что за загадки ?!...
Он тяжко вздохнул, сказав только .
-- Хорошо, я послежу за пациентом. И сделаю инъекции, по графику. Если что – пошлю за тобой.
-- И , пожалуйста, всё фиксируй, любые, любые изменения.
Уилл кивнул согласно. Когда я уже надела пальто и взяла в руки зонтик, он снова, как в тот раз, почти на пороге  кабинета – нагнал меня и крепко сжал мою руку. Я взглянула вопросительно в его глаза, не вполне понимая внезапный порыв.
--Я всё сделаю, как ты говоришь, -- сказал он, вздыхая и снова отпуская мою ладонь , так ничего и не объяснив.
--Уилл, я дико – просто дико устала !
Улыбнулась я, тем не менее, очень радостно.

……………………………………………………….

Прошло трое суток. Томми жив ! На второй день, к вечеру, у него поднялся сильный жар, и весь следующий день он находился в сильной лихорадке, -- но это хороший признак. На четвёртые сутки наступил криз, пациент начал поправляться. Мы трое – я , Мильтон и Августо постоянно дежурим возле мальчика. Августо и меня подробно просветил в признаках болезни, с которой мы боролись всё это время – не зная, что дикие племена Балли открыли её уже давно. И почти открыли лекарство для её излечения. Почти. Не хватало пары маленьких пазлов – сыворотки Ван Хельсинга, и моей собственной догадки, в какую цепь собрать все составляющие и как наиболее щадящим образом проводить лечение…. И тогда весь пазл оказался собран !, без единого пустого местечка !  Это было и удачей, и итогом кропотливой работы, не только меня одной.

Так или иначе, на пятый день стало ясно, что Томми именно выздоравливающий. И я уже пришла в палату , радостно поболтать с мальчиком,  и принести ему некоторые вкусности – от себя. У ребёнка появился аппетит !

Мильтон и Августо , похоже, стали друзьями, после этих дней , безвылазно проведённых в больнице. Ибо скоро мне пришлось определить для Томми  особую нянечку, так как доктор Мильтон и Августо дни напролёт  по важным делам прочёсывали весь Лондон. В поисках таких же как Томми пострадавших.

 По их словам, таких больных нынче в Лондоне было немало.  И, боюсь, нам придётся заселять ими все подвальные палаты. А так же, без сомнения, делиться опытом с другими врачами – если они поверят тому, что расскажет оцивилизованный дикарь с Бали, потомственный колдун и бывший раб.
 



Глава  6  Sanguinis Frigus – синдром Холодной Крови.


Прошло несколько недель. В нашей больнице,  стараниями Августо и доктора Мильтона , снова полно работы ! Я занята постоянно, не только обычными своими пациентами (которые тоже требуют внимания !), но и теми, кого нынче привезли и поместили в закрытых помещениях в подвале.

У нас уже собрано достаточно материала, для целой научной конференции -- но нет времени её устраивать. Время драгоценно,  особенно для наших больных. Пока что мы не раскрываем своих секретов, и метод лечения, по настоянию Уилла, назван "Метод доктора Мюррей", и "Сыворотка Мины Мюрей" против определённого нами синдрома Sanguinis Frigus.

Болезнь, охватившую Лондон, конечно, наблюдали и в других больницах.
Томми , наш счастливый первый пациент, вполне поправился. Но, так как идти ему, по сути, некуда, да и понаблюдать за ним хотелось бы подольше, а в больнице всегда нехватка младшего персонала, теперь он работает младшим медбратом в нашем новом отделении, подвальном. Именно там находятся пациенты с Синдромом Холодной Крови Sanguinis Frigus.

Том, первым переживший этот ужас, трудится усердно. Ему нравится работать в больнице. И они очень сдружились с Августо. Баллиец в душе чистый ребёнок !, как не раз убедилась я за это время. Я ещё не вполне понимаю род его занятий, когда Августо Кетут находится вне стен нашего учреждения. Но он совершенно не высокомерен, охотно (сугубо как волонтёр, в качестве добровольной помощи)  делает любую, даже грязную работу, ничего не гнушаясь -- а в больнице немало такого труда. Августо всегда, особенно с больными, терпелив, вежлив и немногословен. Хотя деньги у сеньора Бьянчини есть, и с недавнего времени он стал снимать жильё близ больницы. Томи часто уходит к нему на ночёвку. Я не противлюсь этому, потому что мальчику всё же нужен дом : нельзя всегда жить в казённом учреждении, среди страданий.

Работа над нашей сывороткой всё продолжается, от больного к больному мы чему-либо учимся и делаем новые наблюдения. Каждый больной в какой-то степени требует особого подхода. И меня, и Мильтона решение этой загадки просто захватило -- нужно признаться в этом ! Я просто лечу на работу. Засыпаю вечером с мыслями о рабочих вопросах, и просыпаюсь утром с теми же вопросами в голове.
К счастью, Александр тоже очень занят, и мы, мирно погружённые каждый в свои дела -- едва-едва встречаемся за ужином. Ибо часто я так устаю, что едва доползаю до своей постели... Наверное, я стала совсем скучной женой. Но Александр на это не жалуется, а мне -- просто некогда задумываться. Все мои мысли заняты новыми разработками.

С недавнего времени у Уилла Мильтона, Августо и Томми появился совершенно особый , свой секрет. Уилл приносит в лабораторию сторонние образцы крови. А Томми разговаривает с ним, порой, с очень загадочным видом. Несложно раскусить ребёнка и не умеющего врать доктора !, я подступилась к ним с настоятельными вопросами и Уилл раскололся.
--Мина, мы наконец-то поймали полностью обратившегося подопытного.
--И ? Вы держите его здесь, среди наших выздоравливающих больных ?!
--Нет-нет ! Что ты ! Мы держим её -- это она -- в специально оборудованном подвале Августо. В том доме, где он теперь живёт... Мы не стали тебе говорить, что он специально купил часть дома, в основном из-за подвала.
--Вы держите опасного пациента в подвале жилого дома -- пускай и специально оборудованного ?!
--Она находится у нас всего вторые сутки. И Августо сумел погрузить её в сонное состояние. То есть в то состояние, которое можно было бы назвать для  этих пациентов сонным.... Ты с трудом поверишь Мина -- с помощью каких-то древних ритуалов своего племени ! Что, впрочем, похоже на гипноз.
--Послушай, Уилл, я хочу первое -- взглянуть на образцы её крови. Второе -- увидеть её саму.
--Образцы я только что рассматривал. За чем ты меня и застукала. У тебя феноменальное чутьё строго начальницы, Мина !, ты знала об этом ?
Я села за микроскоп, но через минуту-две отодвинулась от него, взглянув на Уилла , чувствуя, что даже слегка побледнела от волнения.
--Я уже видела такую кровь... Помнишь, я рассказывала тебе об образце,  который , скажем так, подсмотрела у Хельсинга ?... Та была такой же.
--Кровь полностью Обращённого...
Вот и открылся секрет Хельсинга, с кем и с чем он работал, вероятно, долгие годы.
--Уилл, веди меня скорее в ваш подвал !
..........................................................

Августо постарался : в очень короткое время этот глубокий подвал был оборудован идеально для содержания такой вот подопытной.... То оказалась молодая и очень красивая, хрупкая девушка, с белокурыми волосами. Она напомнила мне пропавшую бесследно (так же как бедный Ван Хельсинг !) Люси , и от этого моё сердце болезненно защемило. 
Я не стала спрашивать Августо, откуда у него есть средства на всё это. В конце концов, сколько я могла судить по его виду, жизнь баллийца была полна приключений.

Девушка как будто спала. У неё была просто алебастровая кожа, почти светящаяся в темноте. В сочетании с утончёнными чертами лица и белокурыми (или вообще снежно-белыми ?) длинными локонами это смотрелось просто завораживающе.
--Мисс Мина, -- негромко сказал Августо, -- Они обладают свойством внушать нужные мысли... Теперь эта лэди всеми силами хочет вырваться отсюда, из своей темницы... Хотя кажется, что она спит -- но она не спит. Они почти не спят, на самом деле.
Я невольно отступила на шаг назад, оглянулась на Уилла.
--Но ведь нельзя держать её постоянно словно бы без сознания. Нужно наблюдать не только за физическими изменениями. Вы уже давали ей лекарство ?
Доктор Мильтон кивнул согласно.
--Около двух суток. У не до конца Обращённых изменения в лучшую сторону начинают происходить уже на второй-третий день, как мы знаем.
--Боюсь, что её нужно будет разбудить, иначе мы ничего не поймём. Хотя это опасно... Августо, ты можешь сказать сколько , примерно, времени она обращена ?
--Я могу сказать это точно, мэм. Год, или чуть больше года. И она из Англии, возможно даже из Лондона... Но пока что её родных не стоит разыскивать и что-то сообщать им. Потому что они, наверняка, похоронили -- свою дочь, или сестру, или даже жену, -- умершую от невыясненной болезни. То есть, доктора, может быть, как-то и объяснили её недуг, сугубо для родных... Я определяю возраст вампира по его волосам и ногтям, и кое-каким внешним признакам, по роговице глаз. Ей всего год. Она молодой вампир... Вампир -- так их называют у вас здесь, в Англии. Наше название длиннее и не произносимо европейцу.

Мильтон и Августо вошли в клетку, в которой держали вампиршу, чтобы сделать очередную инъекцию. Я невольно вздрогнула, это было страшно -- словно войти в клетку тигра, хоть и спящего. В какой-то момент мне даже показалось, что вампирша приоткрыла глаза. Впрочем, её держали хоть и в клетке, но как больного человека : была постель, и всё что полагалось в лечебной палате для пациента... Но я, внутри себя, услышала словно бы отголосок чьих-то мыслей, почувствовала, как дико, как зверски-мучительно она голодна. Это её неподконтрольные мысли прорвались ко мне. Близкое присутствие живой человеческой крови заставляло её всю содрогаться в голодных конвульсиях.

Мильтон делал ей внутривенную инъекцию и брал очередную порцию крови для анализа, в то время как Августо обновлял на её лбу , и груди, и руках знаки, написанные тонкой красной палочкой, читал негромко нараспев какие-то заклинания. Оглядевшись, я увидела всё те же круги со знаками, пучки трав, и в воздухе остатки курения этих трав. Больной так же влили в рот несколько капель уже известного мне снадобья.

Она успокоилась, как я это чувствовала -- так, словно бы мучительные боли перестали терзать тело. Словно бы, действительно, заснула. Хотя мы не могли и предполагать, что у этих существ считается сном.
Мужчины вышли из клетки, крепко заперев её. Сделали мне знак, что нужно подняться наверх.

В жилой комнате Августо я увидела так же Томми, подошедшего чуть позже нас. Он поздоровался со мной.
--Томми, как ты мог скрывать от меня новый эксперимент доктора Уилла  ?, -- спросила я его с упрёком
--Мэм, я говорил им , что вы очень умная женщина, и скоро, очень скоро обо всём догадаетесь ! -- улыбнулся Том.
--Приготовь-ка нам чаю, сынок, -- попросил Августо, затем обратившись ко мне, -- Знаете, мисс Мина, у меня никогда не было семьи. У Томми тоже её нет, так уж получилось. Так что, может быть, нам стоит как-то помогать друг другу ? Так вот я подумал.
--Это очень, очень хорошая мысль, -- улыбнулась я Августо.
--Я учу его чтению, письму и счёту. И даже думаю, что немного погодя, он пойдёт куда-нибудь учиться. Он очень сообразительный паренёк, и главное, что хочет учиться и жить нормально... Этот месяц перевернул его жизнь, и представления о жизни. Ну а мне уже шестьдесят, хотя, вроде как я неплохо сохранился ! Но -- жизнь уже потихоньку движется к закату.

Томми принёс для всех чай и растопил маленькую печку в комнате. Погода в Лондоне стояла уже по-зимнему промозглая.
--Я потому сделал знак подняться наверх, что здесь она нас не слышит, -- пояснил Августо отпивая свой чай.
--Объясните мне, Августо, почему вы так хорошо знаете этих существ ?
--Наш народ хорошо их знает, -- заметил Августо, -- Когда-то, очень-очень давно они были Рассой Богов, почти вымершей, благодаря Героям . О которых в каждом народе есть свои легенды... Они были Богами -- а мы их рабами, и их пищей... Ещё мы называем эту болезнь Проклятием Красных Людей. Так это переводится, мэм... Я -- из сословия колдунов, как сказали бы в вашем народе. У нас их считают не совсем колдунами, не так темно и однозначно, такого понятия в вашем языке нет. Хотя я рано попал в Европу, по стечению обстоятельств. Жизнь у меня непростая, мэм... Я и не предполагал, что в Европе встречу то же, с чем боролись тысячи веков мои соплеменники на Балли. Хотя нас считают отсталым, реликтовым народом... Видите, за 45 лет, проведённых в цивилизации, я тоже кое-чему научился, из вашей науки... Обратившийся, на самом деле, мэм, приобретает множество давно вожделенных для людей качеств. Во-первых он становится почти бессмертным. Просто неизвестно, как долго они стареют, и умирают ли, есть ли у них такое... Во-вторых  может на протяжение всего своего существования, как вампира, сохранять относительную молодость и красоту. Они стареют, то есть изменяются, но намного-намного медленнее людей, насколько нам это известно... Смотря в каком возрасте вампир был обращён. В-третьих они обладают феноменальными бойцовскими способностями : большой силой, устойчивостью к холоду и любым неблагоприятным условиям, кроме сильного жара и солнца, как вы это тоже знаете. Это ночные существа. Мы не знаем, откуда они появились. Может быть, изначально, как древнейшие демоны, из глубин Океана.  Древние, существующие не один век и даже тысячелетие, могут не только внушать свои мысли, но и словно бы управлять мыслями других людей. Это очень-очень сильные вампиры, но Древних осталось немного. Может быть, есть ещё какие-то качества, о которых мы не знаем... Вновьобращённые же нетерпеливы, подвержены инстинктам, как молодые звери, пьянящиеся от чувства крови, мало кто может пользоваться телепатией и внушением. Это тоже, своего рода талант -- у них...  Далеко не всем удаётся сохранить человеческий облик и не превратиться, совершенно , в зверя, живущего инстинктами, самый сильный из которых есть и защищать себя, то есть убивать, то есть -- повергать и властвовать над теми, кто ниже. И, как рудимент, у вновьобращённых -- необузданное сексуальное желание. Их сексуальность, привлекательность, что, часто, используется при заманивании жертвы.

Я обратилась к Мильтону, какие он заметил новые качества у полностью Обращённого, и мы погрузились в горячую научную беседу. И за этой же беседой скоро вернулись в больницу, оставив Августо и Томми с нашей новой пациенткой.
 
--Увы, -- воскликнул Мильтон, когда мы рассмотрели свежевзятый образец крови, -- Следующий этап нашего исследования требует совершенно конкретного материала : нам нужен труп. Не сгоревший под солнцем, а ещё свежий, обезглавленный вампирский труп. То есть, скажем так, с отделённой головой, которая тоже должна оказаться у нас. Ибо невозможно представить, какие изменения происходят в человеческом теле без вскрытия. А значит и невозможно продвигаться дальше... И, я думаю, у Ван Хельсинга такие трупы были. Но все свои записи он уничтожил. Несчастный, несчастный безумец !
 
Я молчала. Но не могла с ним не согласиться.




Глава 7 Sanguinis Frigus  Синдром Холодной  Крови (продолжение )


Прошло несколько дней. Наша новая подопытная -- ибо это теперь самый большой наш интерес -- была ненадолго приведена в сознание, поскольку, через целых семь дней!, мы наконец-то увидели изменения в её крови и теле.

Она слаба и неистова одновременно. Она шипела на нас, как кошка, и говорила всякий бред, что легко списать на её ужасное состояние. Томми, который терпел всю эту боль, хотя и не был до конца обращён, говорит нам, что Сэнди (так мы её назвали, своего имени она нам не открывает ) испытывает просто жуткие мучения.
Мы с Мильтоном понимаем, что Обращённого нельзя вот так резко посадить на "голодную диету", Сэнди "получает свой паёк", как называет это Мильтон. Кровь нужна свежая, ибо -- о, да, мы постепенно открываем секреты диеты Обращённых ! : кровь, хранящаяся какое-то время (ещё не знаем какое ), теряет свои качества. Грубо говоря, становится мёртвой кровью, и причиняет этому существу страдания. По методу Мильтона, крови каждый раз нужно всё меньше и меньше. Доза сознательно уменьшается.

Поставщиком свежей пищи для нашей Сэнди согласился быть сам Мильтон, иногда его подменяет Августо, один раз это была я. Кровь Томи мы не решаемся брать, как кровь перенёсшего ту же болезнь, пусть и в ослабленной форме. Теперь, ко второй неделе нашего исследования -- достаточно небольшой пробирки в день, которую она, однако же, с жадностью выпивает.

Мильтон шутит, что , со времён Средневековья, кровопускание было самым действенным лечением от всех болезней, даже от поноса.
Я смеюсь:
--Уилл! Ну ты ведь прекрасно знаешь, что с тех времён наука шагнула далеко вперёд. И теперь вполне доказано, что Средневековье -- эпоха схоластики.
--Правда ? -- он указал на знаки всюду в комнате, -- Вот это ведь, вроде бы, тоже называется схоластикой ?... Хотя, Мина, конечно я пошутил : я полностью согласен с тем, что понос кровопусканием не лечится.
Сэнди наблюдает за нами. За нашим оживлением, и перепирательствами , за нашим разговором... Она словно бы что-то вспоминает... Она уже не такая дикая...

Прошло целых три недели, когда наконец-то и в состоянии Сэнди возник перелом. Мы медленно наблюдали изменения в её крови. И она далеко не сразу перестала ассоциировать своё чувство голода -- с чувством желания крови.
--Я хочу это, -- сказал она как-то, когда Уилл спустился вниз с недоеденным бутербродом.
--Ты хочешь есть ? , -- спросил он.
--Я хочу ... хлеба... Я хочу чай.... Я хочу искупаться в ванной. И... не стоять в ночной рубашке, а надеть платье... Как  у Мины…
Мильтон с удивлением взглянул в её сторону, сказал:
--Мы подумаем, что приготовить тебе на завтрак, Сэнди, -- сказал он, -- Такая вот пища сразу может быть для тебя слишком тяжела. И ванну..., пожалуй, что организуем. И платье.
Она кивнула согласно , спокойно удаляясь в угол своей клетки, на постель. Завернувшись в одеяло, легла и отвернулась к стене.
Я спросила у Августо сколько ей человеческих лет , не вампирских, на его взгляд.
--Вероятно, лет девятнадцать-двадцать, -- ответил он.

Завтрак для нашей Сэнди мы приготовили быстро, и Мильтон сам отнёс ей кашу, чай и хлеб. Она съела почти всё, и сразу же заснула , как погружается в сон выздоравливающий человек. Но о ванне в этот день беспокоиться не пришлось, так как через пару часов сна у Сэнди поднялся сильный жар. Несколько суток Сэнди находилась в лихорадочном состоянии, в полусознании. Примерно таком же, как мы наблюдали у Томми. Мы применяли жаропонижающие лекарства, это-то и позволяло её телу выдерживать такой стресс. Потом температура резко спала, но остановилась на вполне нормальной для человека отметке.
 
На время лихорадки, на свой страх и риск, мы переместили Сэнди из её вампирской тюрьмы в нормальную постель, наверху, в отдельную комнату. Которую, впрочем, запирали. Уилл попросил меня освободить его от всех дел в больнице. Я, разумеется, согласилась на это.
 
Когда, какое-то время спустя я навестила выздоравливающую Сэнди -- по всем показаниям она уже перешла в эту категорию больных, -- Уилл потихоньку провёл меня в её комнату. Сэнди спала, она чувствовала себя ещё очень слабо. Но изменения в ней произошли сильные, изменился цвет кожи, и цвет волос. Они перестали быль белоснежными, но , да, остались светлыми, точнее светло-рыжими, редкий палевый цвет. Её кожа, хоть и была бледной, но приобрела едва заметный естественный оттенок, так же изменили оттенок ногти, ресницы, брови. Ресницы и брови стали темнее, почти светло-русого цвета. В комнате были плотные шторы, которые скрывали солнце, в кои то веки в Лондоне  был солнечный день.

Сделав мне знак, чтобы я сохраняла тишину, Мильтон отогнул край шторы так, чтобы солнечный свет упал на её постель и на руку. Девушка даже не пошевелилась во сне. 
Мильтон опустил штору на место, и мы тихо вышли из комнаты.

-- Она уже может переносить солнечный свет, но не может пересилить свой страх. И я не знаю, помнит ли она, как её зовут на самом деле, то есть кто она как человек. Ещё не знаю, насколько цела её психика. Она очень слаба и говорит совсем мало. Но ей уже не нужно нисколько крови, удивительно – она испытывает к этому отвращение… Она уже испытывает аппетит, так же как Томми , в период выздоровления.  Думаю, что все её воспоминания, связанные с вампиризмом, так же вытеснены в подсознание… Я думаю, следует отыскать её родных. Это можно сделать, пролистав  некрологи в газетах примерно годичной давности… Августо считает, что она из состоятельной семьи… Я тоже так думаю.
   
Негромко сообщил мне Мильтон, и при последних словах слегка вздохнул,  добавил :
-- Я считаю, что общение с родными,  приятная и знакомая обстановка помогут вернуться её памяти. Но через пару дней, когда Сэнди немного окрепнет, нам нужно будет перевезти её в больницу. В какую-нибудь палату для выздоравливающих… И придумать историю для родственников… Чтобы они могли поверить , почему похороненная девушка – чудесным образом воскресла.
 
-- Это можно сделать. Ты сам напишешь историю болезни, конечно, не упоминая, явно, названия… Официально его ещё нет. Но, просто, напиши традиционно для нашей лечебницы : пациент был привезён в такое-то время, помещён в отдельную палату, по причине агрессивного поведения. Наблюдается потеря памяти … В принципе, мы обязаны каким-то образом определять личность таких пациентов, отыскивать их родных. … Полуправда – всегда лучшая ложь.

Ободряюще сказала я Уиллу. Настало моё время по-дружески крепко пожать его руку.




Глава  8  Мина и Александр
 

Уже несколько месяцев мы с Алексом вместе, дольше, чем была моя семейная жизнь с Харкером. Я всей душой люблю Алекса, предана ему, и у меня просто нет мысли о другом мужчине.

Конечно, я молодая женщина, и замечаю, что другие мужчины смотрят на меня. Тот же Уилл Мильтон. Он, кажется, был влюблён в меня ещё со времени лекций у профессора Хельсинга. Что я могла ему ответить тогда, да и теперь ? Тогда был Харкер, которого я знала с детства, любила с отрочества. Теперь Алекс. Я предана Алексу, как это говорится, душой и телом. Моё тело не хочет другого любовника, моя душа – другого мужчину.
 
Счастлива ли я совершенно с Алексом ? О, вот это вопрос не такой простой!, как я чувствую это теперь. Ибо я много в Александре не понимаю. И я бы сказала так : между нами и нашим счастьем стоят его загадки… О которых я здесь, уже писала.
Алекс очень нежен, очень заботлив. Это, действительно, трогает, до глубины души. Волшебные дни в Шотландии! Где мы были вместе, вдвоём, и ничто нам не мешало: ни вечно срочные и неотложные дела Алекса, ни моя, подчас, очень напряжённая работа. Я отдыхала душой и сердцем, и Алекс был со мной. И это было счастье, о, да!, это было счастье!

Но мы вернулись в Лондон и снова начались бесконечные не решённые вопросы, разрушающие нашу семью. Ибо я, конечно, считаю, что мы с Алексом семейная пара. По другому и быть не может.

Там, в Шотландии, у нас всё было прекрасно. Я вспоминаю, как мы ходили гулять к тому волшебному водопаду в ущелье, и вспоминаю, до самой поздней осени, цветущий дикий вереск. И тяжёлое небо над просторными полями. Но, боже мой, как это было красиво! Эти фиолетовые тучи, цвета ярких закатов, от ярко-пурпурного до густо-фиолетового, ветер, и наша дорога к домику, замёрзшие руки и щёки. Была осень и темнело уже рано. А потом жар печки, горячий чай, запах древесины, сухих трав и овчин, разбросанных по полу и на грубом топчане. И никакого Лондона, никакой чопорности, условностей , и вежливых и пустых разговоров.
А потом, после чая и простого обеда, который готовили мы сами, мы любили друг друга на этой жёсткой кровати, в мягких овчинах…

Потрескивала печка, и вокруг уединённого нашего домика было так тихо, только ветер, часто дождь !, отчего было ещё уютнее ! Мы так нежно любили друг друга… Я помню все касания Алекса, все его поцелуи,  сначала осторожные, постепенно всё более распаляющиеся. И всё более распаляющие меня… Так что я уже становилась, нет, не строгой докторшей Миной Мюррей,  а тем, что я и сама в себе не подозревала ! Какой-то ведьмой с Вересковых Пустошей ! С горящими глазами, с вдруг загорающимися яркими , призывно-полными губами, с тёмными в беспорядке разбросанными волосами. С грудью, которая наливалась и желала прикосновений и ласк, и которую Алекс целовал и приникал к моим соскам как младенец. А потом спускался ниже, по животу, и ещё ниже… Сминая своими руками мои бёдра, гладя мои ноги. И целуя ещё ниже, уже приводя меня в совершенное неистовство ! … Повторюсь, которого я в себе даже не подозревала !

Ему безумно это нравилось, моё неистовство вейлы. И в эти три дня мы, кажется, испробовали множество поз и новшеств – по крайней мере, о многих я никогда не знала!… Алексу очень нравилось, когда я отбрасывала свою скованность, и становилась полнобёдрой , лебединно-белоснежной, с губами, полными сладкого сока, его сладчайшей возлюбленной.  О боже!, как он обожал мои ножки, ступни, колени, всё это так заводило его – что стоило мне только приподнять подол, как уж он на всё был готов, и в ту же секунду…

Кажется, за всё время мы использовали самые разные позы. И Алекс был так силён, что мог даже стоя удерживать меня на руках, ему не составляло это труда, -- хотя я не пушинка и не субтильная.

Один раз, это было уже вечером, когда в нашем домике горел только камелёк, и было жарко, мы расположились на овчинных шкурах на полу , разумеется, почти без одежды, потягивая терпкий осенний эль, который Алекс купил в деревне. Лаская меня, он сказал.
--Хочу , чтобы мой сладкий доктор Мюррей осмотрела меня…
--Ты правда этого хочешь ? , -- рассмеялась я весело , от такого неожиданно предложения.   
Голова моя чуть-чуть кружилась от эля, который оказался достаточно крепким. Он кивнул согласно.
--Я весь твой. Делай, что хочешь.
--Ну тогда…. – загадочно протянула я, -- Ты даже не знаешь, о чём попросил !...
--Покажи ! Я жду…
Я растянула рубашку, так чтобы он видел мою напрягшуюся ещё более полную грудь. И я провела его рукой там, внизу. Он мучительно и напряжённо выдохнул, сдерживая себя. Потом я провела его рукой по своей груди и наклонилась к Алексу, чтобы он почувствовал этот аромат.
 
Я стянула с него всё, и стала гладить его живот, потом спину, тихонько говоря :
--Ах, позвольте мне осмотреть ваш бедный живот, мой несчастный больной…
Я осторожно ласкала рукой его от верха до низа живота, и ещё ниже, делая это всё смелее и нежнее одновременно. Алекса это возбудило, он сорвал с меня рубашку, едва-едва сдерживался, и тяжко дышал, напряжённо водя рукой по тыльной стороне моих бёдер. И я закончила осмотр по всем правилам, отчего его лучший друг напрягся уже совершенно невыносимо, и мы тот час же повалились вместе на овчины. Алекс сильными руками быстро перевернул меня,  и -- мы улетели, а потом вместе вернулись из экстаза.
-- Обожаю тебя, -- поцеловал Алекс мой висок, и влажные от пота волосы, -- Тебе не было неудобно или больно ?...
-- Мне было непривычно ! Но очень хорошо, -- улыбнулась я.

.........................

Так вот прошли те чудесные дни …
Я удивилась, что, вернувшись в Лондон, я не заметила никаких приятных для себя признаков. Потому что время, что мы провели в Шотландии, было самое подходящее. Я здоровая женщина, и с Харкером, проживи мы чуть дольше (и только пожелай того ) – у нас бы, уж наверное, с первого месяца обозначилось моё приятное положение. К моему огромному недоумению, с Алексом этого нет… Хотя должно было случиться не раз. Мы никогда не осторожничали.
Как было задать Алексу этот вопрос, не простой для каждого мужчины ?... Себя я знаю, я сама врач, и к тому же проверилась дополнительно, мнение специалиста очень важно. Услышать в ответ: «Причина, скорее всего не в вас, Мина. Приходите сюда вместе с мужем».
Когда я всё же собралась с духом, и решила попросить Алекса посетить со мной этого специалиста, он помрачнел, выражение его лица стало замкнутым и холодным.
--Алекс, я хочу ребёнка, нашего ребёнка ! Разве ты этого не хочешь ?...
--Больше всего в жизни хочу, Мина, -- сказал он это так, что я сразу же поверила, --Я очень несчастен, что у нас нет детей.
--Так пойдём ! Он прекрасный врач ! Хороший знакомый, друг моего отца. Наши секреты сохранятся в тайне, можешь быть уверен.
--Не сейчас. Прости , Мина. Не сейчас.
Только и ответил он мне, будто облил ушатом холодной воды. И ничего не объяснил больше !

……………………………………..

О, если бы он только решился наконец-то рассказать мне то, что разрушает наш союз ! , именно потому, что остаётся тайной, до которой я вынуждена докапываться сама ! … В тот день, когда состоялся наш прохладный разговор о детях, или, может быть днём позже, я уединилась в нашей ( то есть своей ) спальной. Я говорю своей, потому что спален в доме, разумеется, не одна. Александр к тому же иногда любит спать на большом диване в своём кабинете.
 
Прееехав к Алексу, я немного переустроила несколько комнат в доме, на свой вкус : добавила лёгкости и света в интерьеры , в каких-то деталях. Александру это понравилось. Переустройство коснулось и нашей спальни, в которой всё в моём любимом серо-голубом и белом цвете. В вазе на туалетном столике (которым я почти не пользуюсь, потому что у меня нет декоративной косметики )  всегда стоят розы. Часто их приношу я, из нашего небольшого сада. Иногда Алекс. Он любит покупать мне необычные розы, не просто розовые или красные. Кремовые, алебастрово-белые, один раз то был какой-то удивительный букет, сиреневых, почти голубых роз !
На комоде стоит средневековый триптих, тот удивительный портрет Илоны. Женщины настолько похожей на меня !

Я села на нашу постель и стала смотреть на этот триптих. Я помню : ещё до того, как мы с Алексом стали жить вместе, Илона словно бы приходила ко мне. Во снах, или в каких-то видениях, в полуяви. Как было в тот ужасный вечер, когда я узнала о двойном предательстве : жениха и лучшей подруги. Я видела лицо и глаза  Илоны, чувствовала её руки, как живого, здесь присутствующего человека . Это немного пугало . Позже я рассказала обо всём Алексу, у меня-то от него нет секретов! И, помню, он так сильно прижал меня к себе, и целовал мои волосы, моё лицо, просто как-то неистово !  Я помню, что спросила у Алекса об этой женщине в тот день, когда после взрыва машины пришла в Карфакс. Но я смутно помню, что он мне ответил, потому что был такой горестный день ! , ведь через несколько часов я узнала о смерти отца…

И потом я спрашивала у Александра об Илоне снова. Он рассказал мне, что Илона была единственной и любимой женой Влада Цепеша, Господаря Валахии. Что она была жестоко убита его врагами, сожжена заживо.
О, как я могла знать это ещё до его рассказа ! Ведь мне снился этот момент , и я просыпалась с разрывающим грудь криком, почти ощущая на своей коже языки пламени. Почти ощущая, как безгрешная душа Илоны оставляет Юдоль Слёз, и уносится к Небу, вместе с ещё одной совсем-совсем крошечной душой, что только начинала своё существование в ней. И – они оставляют кого-то там, вдали, безмерно любящего и безмерно любимого. Я слышала и ЕГО крик тоже.
 
Я просыпалась с болью в груди, в холодном поту. Ибо сон этот посещал меня не раз. До тех пор, пока мы с Алексом не стали жить вместе. Тогда посещения Илоны прекратились, словно бы душа её успокоилась.

На комоде, там, где её портрет, чуть в стороне, я поместила небольшие иконки, и иногда зажигаю ладан и маленькую лампадку. Я почему-то постелила там же чистый вышитый рушник, который нашла среди старинных вещей Алекса. Он, оказывается, большой любитель всякой старины, особенно из совершенно неизвестной мне Валахии. Увлечён её историей, и глубоко знает историю вообще.

Я не слишком набожный человек, редко хожу в церковь (не помню уже, когда была в последний раз, за всеми этими хлопотами в больнице ). Но иногда я молюсь. Я стала делать это чаще после смерти мамы, о которой, будучи совсем ещё девочкой, я часто тосковала. Папа безмерно любил меня ! Но материнских слов, и материнских советов мне часто не хватало. И мне бывало иногда очень грустно. Тогда я потихоньку, чтобы не огорчать отца (ибо он очень огорчался, когда видел, что я грущу ) – я потихоньку молилась. Богу, к которому ушла моя мама, И мысленно я обращалась к ней, представляла её себе, и спрашивала совета… Удивительным образом, ответ через какое-то время приходил, не в виде каких-то голосов или призраков, посещающих девичьи спальни. Нет. Но в виде чего-то, каких-то связей, что происходили в жизни. Непонятных человеческому разуму связей.

Не знаю, верю ли я в Бога или не верю, потому что я не фанатик веры. Но мне нужно иногда это духовное погружение.

И теперь тоже, я подошла к портрету Илонны, странно дорогому для Александра. Портрет мамы я храню в маленьком старинном медальоне, она там совсем девушка, и так хорошо улыбается ! Я храню его в этой же комнате, в своём секретере, в шкатулке, где теперь так же лежит фотографический портрет папы. Я зажгла лампадку и воскурила кусочек ладана и несколько капель приятных ароматических масел, которые я просто люблю: шалфея, розмарина и тимьяна. Огонёк лампадки  тихо-тихо горел, слегка потрескивая. Утренний свет вливался в комнату сквозь белые и голубые шторы, и чистыми бликами ложился на нашу постель. Словно бы и всю комнату наполнял чистейшим прозрачно-голубым цветом.

Я опустилась на колени и стала негромко повторять молитвы, которым учила меня в детстве мама. И ещё я читала их в маленькой книжице, где, я запомнила тот рисунок!, девочка молится перед своей кроваткой, а за её плечами стоят два ангела. С зелёными ветвями, с крыльями, чьё тихое трепетание  (тогда, в детстве ) я почти слышала. Девочка их, конечно, не видит, но эти два ангела они есть, и они всюду оберегают её.

Потом мои мысли от этой картинки-воспоминания из детской книжечки плавно перетекли в другое русло. Я молилась о нашей с Алексом новой жизни. Молилась, чтобы окрепла и пополнилась наша семья. Снова я почему-то увидела перед собой ласковое и улыбающееся лицо Илоны. Она ли была всегда тем моим вторым ангелом ?.... Ну так помогите мне, мои добрые ангелы, мой добрый ангел…
Так я молилась некоторое время, глубоко погрузившись в себя. И ароматы курений наполняли всю комнату, а свет стал какой-то необычный, так мне начало казаться, искристый, переливающийся всеми цветами радуги и голубоватый. Словно бы какие-то чудесные Сущности, не понятные ещё ограниченному человеческому разуму, посетили нашу комнату, откликнулись на мою искреннюю молитву, глубокую просьбу и сильный порыв души.

Потом я подняла голову, несколько очнувшись от своего погружения. Не знаю, что меня заставило посмотреть в сторону двери. Она оказалась полузакрытой, и кто-то наблюдал за мной , подглядывал из полутёмного коридора! И это было какое-то чудовище, с искажённым лицом, с красными глазами, особенно в полутьме коридора -- они особенно выделялись на его бледном как у мертвеца лице, горящие красные глаза !, и ещё губы – алые и жестокие, чувственные, верхняя губа была слегка приподнята, и я увидела верхний ряд острых зубов и клыки !... Боже мой, это действительно было чудовище!, невесть как пробравшееся в наш дом ! Я вскочила на ноги, закричала, стала отчаянно звать Алекса, -- и потеряла сознание.

…………………………………………..

Я очнулась на нашей постели. Алекс потушил лампадку и курения, и широко открыл окно, белая штора раздувалась от холодного ветра. Я заплакала, уткнувшись в подушку и сжав крепко сначала колено Алекса потом его руку. Он осторожно гладил меня по плечам и спине, стараясь успокоить.
 
--Я кого-то видела здесь, в нашем доме !, -- сказала я наконец, -- Я видела какое-то чудовище! Что-то странное, или кого-то странного !... Ты что-нибудь видел, заметил ?!
--В комнате было очень душно. Я открыл окно, проветрить. Я услышал, как ты кричишь, благо, что ещё не вышел из дома, поднялся наверх… Может быть, не поедешь сегодня на работу ?
 Я отрицательно мотнула головой.
--Нет, это никак невозможно. Я, конечно, опоздаю, сильно. Но поехать – поеду. Ты тоже сегодня будешь дома к вечеру ?...
Алекс кивнул.
--Всё же я видела кого-то !, по меньшей мере кого-то странного ! И он подглядывал за мной !

Нахмурила я брови.
--Видит Бог, Мина, тебе показалось. От духоты в комнате. Я, конечно, спрошу слуг, но, уверен, никого не было. Я поднялся почти сразу же ! Я стоял в холле и уже собирался выйти из дома… Может быть, попросить, чтобы тебе приготовили чай ? Да и завтрак не помешал бы. Я думал, что ты ещё спишь, или только проснулась.
--Да, чай и завтрак. Это было бы неплохо !, особенно если вместе !, - наконец-то улыбнулась я.
--Тогда, послушай, я тоже задержусь. Ничего страшного – дела не убегут. Одевайся и спускайся вниз.

Я притянула к себе Алекса, и поцеловала… Он странно взглянул на меня !, очень глубоко !, и сдержанно,… и что ещё я прочитала в его взгляде, я не могла уяснить для себя, но у меня вдруг сжало сердце, и повлажнели глаза. Он сам, во второй раз поцеловал меня, вздохнув, долго взглянул на меня . Это было лишь на одно мгновение, словно бы глаза его изменились, потемнели, и сам зрачок стал как-то темнее и глубже, стал словно крохотная щелочка , уходящая в огромный холодный космос! Но это мгновение прошло, и взгляд его и улыбка стали прежними. Поцелуй между нами был сладостно-долог, Алекс обожал мои губы.
 
Потом он спустился вниз, я слышала, как отдавал распоряжения слугам.
Я чувствовала лёгкую слабость, но заставила себя встать, одеться в костюм для работы, написать записку в больницу о своём опоздании и спуститься в столовую. Горячий чай и горячий завтрак были очень кстати ! Иногда, убегая на работу, я забывала завтракать, за что Александр часто делал мне выговоры. Впрочем, я всегда могла позавтракать и на работе.

Снова во время того, когда мы так мило, совместно проводили утро, в кои то веки никуда не торопясь -- я время от времени замечала на себе короткие взгляды Алекса. Улыбалась ему в ответ. Он улыбался мне тоже, и, как обычно, мы много болтали, Александр заботливо подливал мне горячий чай, пододвигал сливки. Сам тоже пил и ел, но больше пил один крепкий чай, без сливок. Однако, когда он не улыбался, и погружался в обычный просмотр утренней газеты, я видела его лицо -- как маску, и его губы подрагивали, и были опущены, и глаза... о, да!.. мне показалось один раз, в очень короткий момент, что глаза его наполнились слезами ! Через секунду он снова взглянул на меня, и я уже не увидела этого, обычный взгляд его привычных мне серо-голубых глаз, совсем не тёмных и не бездонных...

Слабость моя после обморока и испытанного страха прошла. Алекс при мне позвал дворецкого, и попросил проверить весь дом и расспросить слуг. Никаких гостей, или посторонних людей в доме никто не заметил. Я немного успокоилась. Может быть, и правда в комнате стало душно от курений, и потом... это моё несколько экстатическое состояние... изменение ощущений -- я ведь его почувствовала. Может быть, всё действительно лишь показалось мне, придумалось воображением. Окончив завтрак, я подошла к Алексу и сказала :"До свиданья". Я села к нему на колени, обняла за шею, и чмокнула его лоб и щёки, ласково погружая пальцы в тёмные, густые и жёсткие волосы. Но мне так нравилось их требушить, и так нравилось сидеть на его коленях, мне было так уютно ! Его глаза вновь повлажнели, он не смог этого скрыть ! Я нежно поцеловала его веки, когда он прикрыл их. Одна слезинка скатилась по щеке… Я опустила голову на его плечо.
--Алекс… я рядом с тобой, и всегда буду рядом… даже если я далеко, и занята делами, то всё равно , в свободные минуты – я думаю о тебе, и  о нашем прекрасном доме , -- я чувствовала, что по совершенно непонятной для себя причине, и сама плачу .
-- И – до вечера. Спасибо, что накормил меня завтраком, теперь я отлично себя чувствую !

Алекс кивнул согласно, вдруг так крепко обнимая меня, так крепко прижимая к себе, что я не знала, что и подумать на этот молчаливый порыв !
Он ослабил железный круг своих объятий, отпуская меня, сказал глухо и с некоторой хрипотцой в голосе:
--До вечера. Да, до вечера !
Встав на ноги, я снова взъерошила его волосы.
--Мне , правда, нужно идти. Я уже опаздываю даже к тому времени, которое написала в записке… Ты в порядке ?...
--Всё нормально, Мина. Беги. Правда – беги на работу.
Поцеловав его на прощанье ещё раз, я поспешила накинуть пальто и выйти из дома. Наша карета уже давно ждала меня.

Но всё же это странный и очень сильный порыв в Алексе смутил меня. Смутил даже больше, чем то видение, я теперь была уверена в этом, -- которого я так испугалась. То была игра фантазии ! Но -- Алекс живой и любимый мной человек. Я не могла не замечать, как сильно он был взволнован, и как хотел скрыть это от меня. По совершенно непонятной причине.



Глава  9 Поиски  лекарства.


Я приехала в больницу поздно. Водоворот обычных рабочих дел, которых оказалось довольно много !, отвлёк меня от этого утра. Ближе к вечеру в мой кабинет вошёл Уилл Мильтон.

Он выглядел как человек чем-то удручённый, погружённый в проблему. Впрочем. Это чувство было знакомо мне. Его халат, обычно отглаженный, был как мятая тряпка, лицо слегка посерело, и тёмные круги, видимо от бессонницы, обозначились вокруг глаз. Всё говорило о не лучшем настрое доктора Мильтона.

--Чаю? , -- спросила я, он кивнул согласно.
Я позвонила, попросив нянечку принести нам чаю и что-нибудь к чаю. Потому что Мильтон, похоже, забыл про еду.
--Когда ты приехал от Маккларенов ? , -- спросила снова я.
--Позавчера.
--Я почти не видела тебя в больнице, и собрания врачебного персонала  ты пропустил…. Уилл. Всё же это твоя обязанность, как доктора. Я понимаю, что это скучно, что рутина, но хотя бы раз в неделю?... Что-то произошло у Маккларенов ?

Нам принесли чай на подносе, отличные булочки и масло, всё с нашей кухни. Я поблагодарила, пододвигая Уиллу чашку, и сама намазала его булку маслом, положила на блюдце. Он жевал её машинально и  даже не заметил мою заботливость !
--Доктор Уилл Мильтон !, -- улыбнулась я, -- Вы слышите меня ?... Ты в какой-то прострации, ей-богу !... Как чувствует себя Синди ?
--Ей все были рады, -- наконец поднял голову Мильтон, -- Тормошили её, задавали кучу вопросов. Братья лишь малая часть её родных. Ещё были кузины, все очень говорливые. Они и меня затормошили. Я сказал матери, что Синди сейчас нужна спокойная обстановка. И девушку увели отдыхать. Я пробыл там пару часов, уехал вечером. Перед отъездом, осмотрел Синди, и ещё раз сказал, что ей нужно спокойствие, не стоит задавать ей никаких вопросов о прошлом.
--И что тебя смущает ? Скажи честно, Уилл, тебе понравилась девушка ?, -- снова улыбнулась я, -- Редко встретишь такую красавицу, ведь прямо скажем -- красавицу !... Мы многократно проверяли её кровь, и другие данные, всё в порядке. Она чуть заторможена, и ещё вся в себе, мало идёт на контакт, но в норме.

Уилл помолчал.
--Меня не оставляет чувство, что мы совершили какую-то ошибку. Я, за эти полтора дня, пересмотрел снова всё, что мы делали. В том числе с первыми пациентами. Синди первая полностью Обращённая, и вернувшаяся к жизни. Мина, меня не оставляет чувство, что мы совершили ошибку! И я снова готов ехать к Маккларенам и забрать Синди сюда !
--Почему?...
--Ей-богу, я не знаю! Вроде бы всё в норме. Она улыбалась, немного говорила, ей было не неприятно находиться в обществе родных. Хотя никого она так и не узнала.
Уилл снова глубоко вздохнул, закидывая руки за голову.
--Понимаешь… она словно бы какая-то пустая ! В ней есть жизнь, но… словно бы и нет жизни ! Словно это всё – муляж жизни, точная копия, но не жизнь. Я пытался понять, я не могу !

Я только что хотела что-то ответить, как наш разговор прервался вбежавшей в мой кабинет сестрой.
--Мисс Мина, мисс Мина, к вам прорвался какой-то грубиян!
Мильтон вскочил с места. Я знаю, что человек он не малой силы, раз путешествовал по Африке, хотя по нему с первого взгляда и не скажешь. Через секунду, буквально отшвырнув с порога сестру, в кабинет ворвался один из братьев Маккларенов. Он бросился прямо к моему столу.
--Что вы сделали с моей сестрой, что вы с ней сделали ?!
Он не учёл у себя на пути доктора Мильтона, который постарался удержать его. Когда неучтивый посетитель оказал сопротивление, заставил его двумя ударами согнуться, и немного прийти в себя. Подоспели и санитары (обычно, в работе нашей больницы такая физическая сила не требуется ). Маккларен был усмирён и усажен на кушетку. Но он вдруг перестал сопротивляться и расплакался как ребёнок. Мильтон быстро сделал ему в руку укол успокоительного, подал воды, которую тот выпил залпом. Маккларен отер лицо платком, сидел всё ещё низко опустив голову.
--Что произошло, м-р Маккларен ? – спросила я, -- Пожалуйста, объясните нам.
Он поднял голову, взглянув на нас исподлобья, скулы его были крепко сведены.
--Я думаю, что моя сестра сошла с ума. И это самое малое, что можно сказать о ней !
Мы с Уиллом одновременно переглянулись, и, кажется, одновременно помрачнели.

………………………………

Уже через полчаса мы отправились вместе с мистером Макклареном в их небольшой дом в пригороде Лондона. Всё выглядело так, как рассказывал Уилл. По дороге м-р Маккларен принёс мне свои извинения, и рассказал о том, что произошло в их доме.
В первый вечер и первую ночь Синди была спокойна. Она никого не узнавала, но мать, находившаяся с ней всё время, говорила, что Синди вполне разумно разговаривала, и даже отужинала вместе с матушкой.

--Её возвращение было большой радостью ! Потому что Синди прекрасная девушка, и мы все её очень любили. Не знаем, спала она или нет ночью, мы оставили её в своей комнате сразу же одну. Наутро она позавтракала с нами, и потом пошла гулять с матерью. Близ дома, и к церкви, матушка непременно так хотела. Священник был, конечно, крайне удивлён, потому что он ведь лично… гхм… читал молитвы над умершей… И мы раскопали потом, после вашего сообщения, могилу: гроб был сломан изнутри и пуст. Впрочем, сохранились истории , когда по ошибке людей хоронили заживо. Правда, я никогда не верил в них. До нынешнего дня…. Матушка говорила, что Синди никак не отреагировала на священника, и на то, что он прочитал молитвы, окропил её святой водой. Сестра всё сделала так , как указали ей сделать священник и мать. И потом – они проходили мимо кладбища, где Синди остановилась, и, как сказала нам матушка, стала странно втягивать носом воздух, как… как зверь… и странно дышать… Если вы бывали когда-нибудь на охоте, особенно на волка, вы понимаете о чём я говорю. Матушка перекрестилась, и поскорее увела Синди. Дома этот приступ как будто прошёл.
Мы к вечеру все собрались, поужинали и разошлись спать. Всё было спокойно. И Синди даже ужинала и смеялась вместе с нами !

Мы с Мильтоном тихонько переглянулись: нам следовало ожидать, что мать потащит Синди в церковь ! , и что они окажутся на том самом кладбище ! Почему же мы не предупредили их, что делать этого не нужно ?...
--Мистер Маккларен, есть ли жертвы ? – спросил напрямую Уилл.
--Ночью в неё как будто вселился дьявол ! Накануне она стащила нож на кухне, никто не заметил как. Потом мы увидели : что изрезала всю постель, и все стены у себя в комнате… Ночью она пробралась в нашу половину. Нанесла увечье моей жене, которая вовремя проснулась и попыталась защитить своего ребёнка, семимесячную малышку. К счастью, я вовремя оглушил Синди, отобрал нож, а Мэгги кинулась звать на помощь. Благодарение Богу, Мэгги и мой ребёнок живы ! Синди пришла украсть ребёнка, и кричала, что ей нужно выпить его кровь. А потом вообще перестала что-то связно говорить. Мы её связали и поместили в подвал, она боится любого света, хотя ведь мы сами видели , что свет ничего не делает ей ! Благодарение Богу, что жена вовремя проснулась, но Синди успела сильно поранить её лицо и руку, Мэгги наложили швы.

Мы потихоньку вздохнули – к нашему везению !, нет жертв, есть пострадавшие, но смертей нет !

Скоро мы были на месте и увидели Синди. Ничего человеческого в ней не осталось. Это было совершенно обезумевшее существо, вопли и какой-то странный вой из подвала – говорили сами за себя. Когда открыли дверь и дневной свет ворвался внутрь помещения, она завыла ещё страшнее, стараясь откатиться в угол совершенно.
--Пойдёмте, -- обратился Мильтон к двум братьям, -- Держите её, нужно вколоть успокоительное и увезти её в больницу.
Никто и спорить не стал.
--Держите ей голову, вставьте кляп в рот. Держите крепче !
Синди дико извивалась, стараясь вырваться, но и Мильтон быстро справился со своим делом, вколол ей успокоительное. Через некоторое время обмякшее тело Синди завернули в плащ и перенесли в карету.

Я не видела покалеченной женщины, но я видела мать, которой пришлось , по сути , пережить смерть своего ребёнка дважды… Миссис Маккларен стояла рядом с мужем и , наконец, уткнулась лицом в его грудь, один из сыновей поддержал её под руку… Женщину практически унесли в дом. Я хотела было подойти к туда, спросить не нужна ли помощь, но, по неприязненным взглядам мужчин, поняла, что лучше не стоит этого делать.

Тот из братьев Маккларенов, что приехал к нам в больницу, проводил нас, некоторое время, шёл рядом по дороге -- мы некоторое время шли пешком. Наконец, он остановился, воскликнул с неподдельной грустью в голосе:
--А ведь мы так любили её, единственная родная сестра ! Что теперь будет с Синди ?
--Её поместят в специальную лечебницу, -- сухо ответил Мильтон, --- Вы сможете навещать её, если захотите. Но, как правило, родные таких больных этого не хотят. Шанс , что она поправиться, крайне невелик.
Мы попрощались и уехали.
Почти всю дорогу обратно до больницы мы мало говорили. Мильтон достал сигаретницу и попросил позволения закурить. Я кивнула согласно. Он курил сигареты одну за другой, я уже не считала сколько. Перед самым въездом в Лондон Уилл наконец-то заговорил :
-- Нам нужен труп вампира. И я собираюсь его достать.
Я глубоко вздохнула, не зная, что ответить.
--Милосерднее было бы убить её !
--Но мы не можем сделать этого, Мильтон ! Она наша пациентка, наша – или другой больницы.
--Ты хочешь отправить её в одну из вонючих психушек с окраин?... Где больные – будем честны, -- умирают заживо, особенно буйные ?
Я промолчала.

……………………………………

Синди поместили в одну из закрытых палат, в подвальном помещении. Пациентов там почти не осталось. Не полностью обращённые вылечивались успешно. С теми же, кто уже стал Обращённым, или попросту говоря вампиром – как это оказалось, дело обстояло намного сложнее !

Девушку почти постоянно держали под сильным снотворным, но так не могло продолжаться долго. Мы брали её кровь, неоднократно – она была человеком ! Мильтон ходил мрачный. Мне тоже было не по себе от всего этого. Мы не имели права держать в нашей больнице такую пациентку, её следовало отправить в профильное учреждение. Я уже хотела серьёзно поговорить об этом с Мильтоном, собралась с духом это сказать. Когда Уилл сам появился в моём кабинете с сообщением, что Синди нынче ночью скончалась. Не выдержало сердце.

--Нужно написать родным. Я сам напишу, если ты не против.
--Конечно пиши сам, -- кивнула я, -- Только кто теперь поверит свидетельству о смерти !
--Я попрошу у родных позволения на вскрытие. Думаю, они его дадут. Нет причин не дать. Я сам съезжу и поговорю с Маккларенами.
Он секунду помолчал и добавил:
--Мина, у нас есть труп полностью Обращённого. Нужно продолжать работу, пока эта чума бродит по Лондону, и бог ещё знает где !
Я не могла с ним не согласиться.

…………………………………

Самонадеянность иногда играет с нами дурную шутку ! Особенно учёному, нужно всегда помнить, что самонадеянность может привести к беде ! Так случилось с несчастной Синди… Видно было и без лишних слов, что Уилл имел несчастье привязаться к нашей пациентке… Впрочем, когда её тело оказалось на анатомическом столе, в Мильтоне, конечно, проснулся врач.
Наше заключение необходимо было и для полиции, которая вполне могла затеять следствие о странной пациентке.

Все внутренние органы Синди имели человеческий вид и структуру, вероятно, восстановились за то время, пока она принимала лекарства. Внутренние органы, а так же кожные покровы, роговица глаз, ногти, волосы, всё, что мы уже видели. Всё было без каких-либо , по крайней мере видимых, деформаций. Смерть наступила от сердечной недостаточности, к которой девушка , видимо, была склонна ещё до обращения. До поры до времени болезнь просто дремала в ней.

В последнюю очередь мы вскрыли черепную коробку. И когда мы взглянули на мозг той, что была когда-то Синди Маккларен, всё стало ясно. Изменения произошедшие в мозге полностью обращённых невозможно было повернуть вспять.
--Умерла от сердечной недостаточности и необратимых повреждений мозга, -- сделал окончательное заключение Мильтон.
Однако вскрытие дало нам массу нового материала в области очень малоизученной медициной, мозга. Мы взяли образцы и спиномозговой жидкости, и костного мозга. Прежде чем позволить успокоиться Синди уже навечно.

Когда мы закончили работу, было глубоко за полночь. Мильтон накрыл тело простынёй, снял маску и перчатки, и, не спрашивая у меня позволения, пошарил по карманам и затянулся наконец найденной сигаретой.
--Вполне возможно, Мина, что вампиризм в первую очередь болезнь мозга. И коли уж мы теперь доподлинно узнали, что вампиризм есть !, нам нужен труп вампира, не подвергшегося нашему лечению… И всё же мы на шаг ближе к разгадке .
Я заметила в глазах Уилла тот лихорадочный блеск, который мне не нравился, например, во взгляде Ван Хельсинга, -- иногда, когда я в профессоре замечала что-то подобное.
--Уилл, послушай… У всех случаются ошибки. И мы не Боги ! Мы идём часто наощупь, и мы столкнулись с такими невероятными вещами ! – в которые вообще мало кто поверит !
Он вздохнул, заметив очень серьёзно :
--Мне кажется, Мина, что это время перевернуло всю мою жизнь. Уже совершенно безвозвратно.
Я горько улыбнулась. Я и о себе могла сказать абсолютно то же самое !

……………………………


Я вернулась домой в четвёртом часу, то есть под утро. Александр ещё не спал. Он находился в нашей гостиной и, расхаживая по ней, дымил, дымил -- я никогда не видела, чтобы в нашей гостиной было так накурено. На столике стоял почти пустой графин бренди.

--Прости меня, пожалуйста, Алекс, -- с порога сказала я, выпутываясь из шарфа и сбрасывая на стул пальто, -- Умерла пациентка, срочно нужно было делать вскрытие. Потому что необычный случай, и всё затянулось.
--Ты делала его на пару с тем молодым доктором, твоим коллегой ?...
--Да. Уилл Мильтон, мы с ним учились вместе у профессора Ван Хельсинга. Можешь мне поверить, эта пациентка, это был исключительный случай ! Теперь мы работаем над одной проблемой... Алекс, ты ужасно накурил здесь !
--Сейчас открою окно. Будешь ужинать ?... Я ждал тебя к двенадцати, или немного позже, как ты написала. Не расскажешь мне подробнее, что это был за пациент ? Ужин сейчас принесут, я распорядился, чтобы его держали подогретым.
Я устало села на диван.

--Ты правда хочешь знать о моей работе, Алекс ?  -- взглянула я в его сторону, -- Но тогда я тоже должна буду спросить об одной вещи. Может быть, неприятной для тебя.
--О чём ?
Он снова налил себе бренди. Нынче он был таким мрачным, что совсем не напоминал мне того Александра, которого я видела рядом обычно. И, я понимала, что приблизилась какая-то черта, после которой мы или объясним всё друг другу, или... Я даже думать не хотела об этом "или" !

Слуга принёс ужин, поставил на столик возле дивана, напротив камина. Я почувствовала, что сильно голодна, так как добрую половину дня проторчала безвылазно в лаборатории, и, сказать честно, забыла о еде. Я поужинала, одновременно собравшись с мыслями, внутренне приготовилась задать свои вопросы.

 Алекс не закрывал окно, и я видела луну, почти скрывшуюся, побледневшую, и тёмно-синее но уже светлеющее небо, прочерченное высокими облаками. Порывы ветра врывались в комнату, разогнав табачный дым. Алекс стоял как раз возле окна, я видела его профиль, он напряжённо смотрел на всё более и более светлеющее небо.

Я уже пила чай, откинувшись устало на диванные подушки.
--Алекс, прежде, чем я расскажу о своей работе, пожалуйста, ответь мне на два вопроса. Первый : кто для тебя пани Доминика ? Второй : почему именно тебе привезла она тот свёрток, от моего пропавшего учителя Ван Хельсинга ?...
Алекс оторвал свой взгляд от светлеющего неба, отошёл от окна, даже прикрывая его и задёргивая на нём штору. Он сел рядом с диваном, в кресло, продолжая потягивать свой бренди.

--Так же как ты назвала доктора Мильтона своим коллегой по работе и, думаю, другом, так же и Доминика -- друг нам. Она помогает мне в одном деле. Ты знаешь прекрасно, Мина, что у меня есть враги, могущественные и сильные враги ! Которые разрушили, можно сказать, дело всей моей жизни. Электрическую, беспроводную машину Грейсона. И ты знаешь, какие это были колоссальные возможности для прогресса, не только нашего, по сути, маленького Лондона . Эти враги никуда не исчезли из моей жизни, Мина ! И Доминика помогает мне в борьбе с ними. По своим причинам, а не из альтруизма, уж можешь мне поверить... Ты не знаешь этого, Мина, я не говорил, потому что не хотел огорчать тебя, Ренфильд не погиб во время взрыва.  Профессор Ван Хельсинг убил моего слугу и очень хорошего друга, Ренфильда, прежде чем бесследно исчез из Лондона. Да, это произошло как раз в день взрыва моей машины, но узнал я об этом лишь несколько дней спустя... Я попросил Доминику помочь мне в поисках профессора, её связи в обществе и знания очень помогли мне. Мы нашли его пустую лабораторию, потом остатки лекарства, и другую часть, в другом тайнике, который отыскали люди Доминики. Профессор Ван Хельсинг гениальный учёный, Мина, но так же совершенно невменяемый человек и убийца. У меня есть доказательства, что он убил ещё одного человека, не только моего лучшего друга, замечательного Ренфильда, более того – Ван Хельсинг убил невинных детей. Я не знаю подробно, с чем работал профессор, я не врач, но его лекарство помогает некоторым больным, мы с Доминикой это скоро поняли. Я думаю , что ты знаешь каким, потому что нескольких ампул в своём свёртке я не досчитался... Но я не мешал  тебе и, как ты сказала, твоему коллеге Мильтону заниматься раскрытием тайны профессора. Я думаю, что вы далеко продвинулись в этом вопросе. Ваши больные успешно выздоравливают. Кроме, вероятно, той пациентки, которая умерла нынче.
 
Теперь пришла моя очередь покраснеть, в то время как мне так хотелось, чтобы покраснел наконец-то Александр !

--Мина, я видел, как ты увлечена, и, конечно, не мешал тебе. Ещё с того времени, как я влюбился в Мину Мюррей, я знаю всё, что происходит в её жизни, на работе, и вообще в больнице, куда она ездила сначала как дочь к любимому отцу и помощница в его делах. Теперь как доктор Мина Мюррей, и руководитель очень нужного лондонцам учреждения.
 
Глаза мои наполнились слезами.
--Алекс, ты должен верить мне, так же как я всей душой доверяю тебе. Тебя не должен волновать бедняга Мильтон ! Бог мой, он смотрел на меня ещё на лекциях Хельсинга, и если бы между нами могло что-то произойти, оно бы уже тысячу раз произошло !.. Я не знаю почему, но я чувствую сердцем, что лекарство Хельсинга для тебя многое значит. Я добилась его усовершенствования, и добьюсь ещё большего, можешь не сомневаться в этом !

Он наконец-то встал с кресла, подошёл ко мне, и, обняв за плечи, поцеловал в висок, потом в губы.
-- Ты -- лучшая, Мина Мюррей. И я знаю что то, чего ты хочешь, ты непременно добъёшься. Ты , конечно, видишь, какая чума охватила Лондон ! Без вашего лекарства она была бы всё шире и шире.
--Мы боремся с последствиями, Алекс, но не знаем источника, -- грустно заметила я, -- Мы не знаем причины ! Надеюсь, сможем узнать... Но пока что я очень-очень устала, и пойду к себе. Сна мне осталось всего несколько часов !
--Конечно, иди. Спокойного утра, я ещё побуду здесь, а потом уйду в кабинет, не стану тебя тревожить, -- наконец-то улыбнулся он.
Поднявшись с дивана, я тоже улыбнулась, уже радостнее, и поцеловала своего мужа, слаще и продолжительнее, чем его осторожное, хотя и очень нежное  касание моего виска.
 
Заснула я почти сразу же, едва коснувшись головой подушки, ибо смертельно устала в лаборатории.

 

Глава 10 Новый подопытный


--Доктор Мюррей, – позвали меня.
Я обернулась. Передо мной стоял крепкий, невысокий мужчина, держа за руку мальчика.
--Мы пришли поблагодарить вас, -- сказал он, подталкивая вперёд ребёнка с цветами.
--Вы спасли нашу маму !
--Да, Элизабет теперь , слава Богу, выздоравливает ! Мы пришли к ней, поговорили,  значит скоро всё наладится. У нас трое ребятишек, доктор Мюррей. Болезнь, гуляющая по Лондону, потихоньку угасает. Как говорят, благодаря изобретённому вами лекарству.
Я улыбнулась мальчику и папе, расцеловав ребёнка в румяные щёчки, с благодарностью взяла цветы.
--Мне очень приятно! Я очень рада, что твоя мамочка здорова, и скоро будет снова вместе с семьёй.
 
Я принесла цветы в свой кабинет, где меня уже ожидал Мильтон.
--Уилл, доброе утро, -- поздоровалась я, снимая пальто и ставя саквояж на стул. – Есть какие-то новости ?
--Я всю ночь думал над тем, что мы увидели вчера, не мог заснуть.
--Да, выглядишь ты уставшим ! И это не полезно для работы.
--Мина, мы должны выяснить процесс превращения ! Допустим (мы этого достоверно не знаем ) есть какая-то болезнь – палочка, бактерия. Мы не можем этого определить, пока что ! Но мы знаем, что идёт развитие болезни. Что она проходит какие-то стадии . Нужен не труп , Мина. Нужно несколько больных. Всё же, они больны!, в разной стадии заболевания. И я собираюсь поговорить об этом с Августо. Подопытные будут содержаться у него. Но я прошу несколько дней отпуска. Охота наэтих существ, к тому же так, чтобы поймать их живьём, дело хлопотное. Я знаю, что только Августо сможет мне в этом помочь. То есть, скорее я буду помогать Августо.
--Я подпишу тебе отпуск, -- сказала я Уиллу. – Но, ради Бога, пойди домой прямо сейчас и отоспись до вечера.
Уилл кивнул согласно, но я была совершенно не уверена, последует ли он моему совету. Я предполагала, что прямиком от меня он направится к Августо. Ну, может быть, хоть старик убедит его поспать !

……………………..

Те месяцы, которые я провёл в учениках профессора Хельсинга, изменили мою жизнь. Это был гений! Мы путешествовали по Африке, я был простым рабочим в его экспедиции, двадцатилетним парнишкой. Потом меня так всё заинтересовало, что я ушёл с головой в науку, которой занимался Хельсинг.

Я был старше всех на курсе. Я мог бы похвалиться багажом практических знаний, усвоенным (не в одной !) в экспедиции, но никогда не делал этого. Как раз в экспедиции Хельсинга со мной и вышел несчастный случай, обезобразивший лицо. Ничего героического, просто случайность, в большей степени, моя неосторожность. Но профессор Хельсинг, судя по всему, чувствовал себя ответственным за это , и он замечал мою любознательность, я был грамотен , и потому потом, на континенте, помог мне с учёбой.
 
Я работаю с самой красивой девушкой не только нашего курса (на всех курсах женщин было очень мало ), но , наверное, всего Лондона . Мина Мюррей, редчайшая умница и красавица. Но, ещё со времён учёбы у Хельсинга, я мог, оставаясь всегда в стороне, только любоваться ею. 
Те, кто был одержим наукой , и понимал, что такое самоотверженно погрузиться в глубины исследования, те обожали Хельсинга, и не пропустили ни одной лекции этого гениального учёного. Несмотря на его крайне тяжёлый характер, желчный, подозрительный, и обидчивый. И Мина, единственная!, сумела стать его ассистентом !
 
Теперь, когда мы с ней поняли над чем работал Ван Хельсинг, нетерпение моё развить его работу растёт в геометрической прогрессии. Кто бы представлял себе, что Хельсинг уже давно знал об этих существах, бывших когда-то людьми ! Как ни уговаривала меня Мина отдохнуть , я сразу же побежал к своему новому другу Августо. Очень необычному, с необычной судьбой человеку, баллийцу по происхождению.

Сразу же, чуть ли не с порога, я описал ему свою идею. Августо выслушал меня внимательно, попыхивая время от времени трубкой. Потом заметил :
-- На вампиров охотятся ночью. Мистер Уилл, сейчас вам лучше отдохнуть, я же за это время подготовлюсь. Это не простое дело. Мы будем охотиться не на того, кто ещё человек, но на того, кто уже демон… Поэтому послушайте, пожалуйста, моего совета, Томи постелит вам во второй комнате. И мы разбудим вас к семи вечера.
Я согласился с доводами Августо. Я действительно устал, чувствовал себя на взводе именно из-за слишком сильного напряжения последних дней. Ещё по Африке я помнил, как хладнокровен должен быть охотник. Это одно из условий выживания в дикой природе. Томми постелил мне в соседней комнате, и я сразу же провалился в сон.

Меня разбудили в семь вечера. Томми и Августо уже были готовы, меня пригласили к лёгкому ужину и заодно обсуждению плана действий.
--Возможно, охота займёт не одну ночь, если вампир достаточно старый -- заметил Августо – А молодых вампиров легко поймать. Они как звери, не умеют контролировать себя. Кто умён, и быстро обучается контролю, того поймать труднее. Опыт, как известно, приходит с годами !.... Итак, мы заметили следы вампира здесь. Томи уже установил ловушку, а приманка скоро будет. Есть ли у нас средство, которым можно не убить, а обездвижить вампира ? Предупреждаю вас, что они очень быстры.
 
Мы вышли из дома. Кэбмэн уже дожидался нас, доехав до места, некоторое время шли пешком, двигаясь, по возможности, без лишнего шума.
--Вот здесь его видели, -- сказал Томми Августо, указывая на заброшенное строение.—Он собрался на охоту и уже раззадорен запахом крови, и очень голоден. По моим подсчётам, он не охотился несколько дней.
--На людей ?
-- На людей боится. Пока что питается кровью животных, но непременно захочет человеческой, -- пояснил Августо.
--А разве не нужны э-э … заклинания, святая вода ?...
--Всё это долго , мастер Мильтон, частью – бесполезно, -- заломил котелок Августо. – Да и ничто не удержит на месте вернее пули в сердце.
-- Серебряной ?, -- вновь спросил я.
--Зачем? И обычная сойдёт…. Но, посмотрите, он выходит…

Мы притаились в своём укрытии. Вампиром оказался совсем юный парнишка, едва ли чуть старше Томми. Он скрывался долгое время, и одет был в какое-то тряпьё, кое-где, в особо зияющих местах, прихваченное. Холода вампиры не чувствуют. Мальчик пробирался меж кустов как зверь, иногда опускаясь на четвереньки, потягивая носом воздух, принюхиваясь к земле. Иногда на четвереньках продвигаясь вперёд. Двигался он, действительно, очень быстро. Вот он остановился, как раз в месте достаточно близком для выстрела. Августо прицелился, выстрел был точным, подбив ногу вампирёнышу. Почти одновременно выстрелил Томми, не менее точно. Вампир, лишившись возможности быстро двигаться, уходил от погони туда, куда его гнали, скоро попав в сеть-силок.
--Доктор, ваша очередь, -- взглянул на меня Августо.

У меня уже всё было приготовлено. Едва Томми и Августо удержали на месте вампира, я быстро сделал пару инъекций. Движения нашей добычи стали замедленны, через пятнадцать минут он вообще впал в глубокий сон. Опыты с Синди позволили мне в достаточной степени изучить дозы снотворного для вампира, средства, действующие на них лучше всего. Я перевязал его раны, которые у вампиров быстро заживают, мальчишку крепко связали, завернули в плащ и отнесли в кэб. Эта охота прошла быстро и успешно лишь потому, что вампир был молод и неопытен, почти ребёнок по разуму, к тому же испуганный ребёнок, и далеко не такой сильный оттого, что питался кровью животных.

Дома мы  устроили пациента в нашем своеобразном изоляторе, умыв и переодев его. Я осмотрел мальчика, отметил изменения кожи, и строения тела, конечно, челюсти. Мальчик, в отличие от Синди, был черноволос.
--Сколько ему ? – спросил я Августо.
--Едва ли полгода, может быть, чуть больше.
Я знал, что с момента смерти Синди и до того времени, как мы её нашли, прошло чуть больше года. Я сверился потом со свидетельством смерти девушки. Я сделал первые инъекции Карлу, так мы назвали подопытного.
--Почему обращают в основном молодых ? – спросил я Августо.
--По простой причине, молодой организм пластичнее и подвижнее. Нужно, чтобы тело было молодо, и разум достаточно зрел. Чтобы выжить. Этот малец через месяц-другой нашёл бы свою стаю. Мы поймали совсем не оперившегося птенца.
--Тем лучше, -- заметил я, -- Тем лучше.

Прошло несколько дней. Я живу у Августо и наблюдаю за своим пациентом, я изменил дозы лекарств и систему лечения. Карл довольно спокоен, в отличие от Синди, он совсем ещё   ребёнок. Я попросил Августо найти семью мальчика.

Удивительный человек этот Августо! Я ожидал , что после смерти Синди , и особенно после её  буйства дома больнице предъявят по крайней мере какие-либо претензии. Но ничего не произошло, не было даже дополнительных разбирательств по её делу — а зияющие дыры в нашем с Миной рассказе чувствовал даже я, доктор, а не следователь!
Как я заметил, Августо жил скромно лишь потому, что привык так жить. Ему хватало нескольких комнат и Томми – не столько в качестве слуги, сколько в качестве помощника и воспитанника. Томми очень изменился в короткое время, и в лучшую сторону. Теперь у него была крыша над головой, добротная одежда, и даже учебники, Томми недавно вернулся в школу. Мы все хвалили его за это, да и учиться он старался. Кроме того, как я увидел в деле с Карлом, в свободное время мальчик выполнял не только поручения по хозяйству. Я бы сказал , что за последнее время мальчик стал более серьёзен и более улыбчив одновременно.

Августо, уже ожидаемо для меня, быстро нашёл родственников Карла. Они так же, как семья Синди, жили в Лондонском пригороде. То была семья среднего достатка, из крепких буржуа. На этот раз мой пациент не умер, но бесследно  пропал. Юноша был болен (симптомы болезни известные нам ), затем, в ту ночь когда родные особенно беспокоились за его жизнь, исчез. Поиски не принесли никаких результатов. Судя по описаниям родных, Карл (*мы оставили за ним это имя ) был каштанововолосым, голубоглазым юношей. Ему едва исполнилось шестнадцать, он посещал престижную школу и был довольно умным подростком.

Как я видел теперь, волосы его потемнели до смолянисто-чёрного цвета, и глаза, характерно для вампира, потемнели тоже и приобрели красноватый оттенок, сама роговица, особенно зрачок, и даже белки глаз. Он исчез полгода назад, и в этом Августо тоже не ошибся.

Синди было больше года и, по словам Августо, "она уже отыскала свою стаю", или семью, назвать можно и так, и так… Моё предположение подтвердилось : вампир, переродившись, как бы рождается заново и проходит свои стадии взросления. А значит, скорее всего, ещё возможно  на каком-то этапе повернуть процесс вспять !

Дни пролетели незаметно. Я уже вывел Карла из полусонного состояния,  и, принимая лекарство, он, одновременно, получает свою пробирку крови. Питаться, как человек (так, как было это с Синди ), он  начал намного быстрее. Я не замечаю в нём никакой заторможенности или дикости в поведении. Он весьма спокоен, разумно отвечает на вопросы, он помнит себя до обращения, помнит свою семью и своё имя, имена всех своих родных.

Я в очередной раз сел напротив нашего изолятора, побеседовать со своим пациентом. Кстати, он  вполне спокойно (по крайней мере внешне) относится к тому, что нас разделяют прутья клетки.
—Карл, ты находишься в больнице, а не в тюрьме, — пояснил я. — Эти прутья лишь временная предосторожность. Ты сам знаешь свою болезнь… Мы должны провести лечение, потом некоторое время подержать тебя в карантине, чтобы убедиться, что все симптомы исчезли. И только потом ты сможешь вернуться в семью.
Карл глубоко вздохнул.
—Я знаю, я помню, что убивал не только животных, мне было отвратительно это делать ! Но кровь человека прибавляет столько сил и способностей !
—Способностей ? Не можешь сказать каких ?...
—Быстрота, физическая сила… Способность выслеживать и уходить от погони, и.. и  убивать… Я многое мог, чувствовал огромную силу ! И… я знаю, что некоторым из нас это очень нравится,  они считают, что  человеческая  жертва не большая цена за могущество. Я уже слышал зов и голоса других вампиров, если хотел. И знал, что мне следует начинать искать свою семью.
—А теперь?
—Теперь я никаких голосов не слышу. Доктор Мильтон, мне  не нравится быть тем,  кто я теперь. Обратившись, я чуть не убил свою маленькую сестру. Только какое-то чудо помешало мне, случайность, просто случайность !... Вы сможете вылечить меня ?...
—Я постараюсь, — честно ответил я, не вдаваясь в подробности.
Пациент совсем не обязан знать о предыдущих  неудачах. Но я сделал для себя ценный вывод : сохранение человекоподобия в состоянии вампира имеет большое значение. У Карла был совсем другой настрой ! Он помнил своё человеческое я, и хотел к нему вернуться.

О, мы лишь начали изучать человеческий мозг, и знаем о нём так мало ! Как врач, работающий в психиатрической лечебнице, я знаю, что  настрой пациента имеет огромное, если не решающее, значение.

Движение к выздоровлению Карла идёт успешно. Сегодня я провёл эксперимент, дал больному пробирку крови Томми, пациента перенёсшего это заболевание  в лёгкой форме. Результат ошеломил меня ! Уже через несколько часов Карл впал в полубессознательное состояние, криза. У него возник жар и, что важно!, сразу же потоотделение! Кожа его уже через несколько часов приобрела естественный оттенок, стали проходить изменения в челюсти. Его кровь приобрела нормальный состав, и возвращение к человеческому виду шло намного быстрее, с менее высокой температурой и болями, что, по словам Томми, ломают всё тело. Карлу крайне повезло, что носитель ценной для него крови находился рядом, и каждый нужный раз предоставлял свежую пробирку.

После криза, то есть после лихорадки и видимого  восстановления состава крови, я не перестал давать Карлу "живую кровь", лишь постепенно, очень постепенно уменьшал дозу.

Карл восстановился полностью в человеческом облике,  у него был ясный разум, он   не испытывал тяги к крови, но принимал её , как принимает больной лекарство. Правда, некоторые последствия в его внешности остались : его волосы стали тёмного цвета, и глаза, хоть из них ушла краснота, стали темнее, с красноватым зрачком. Особенность эта, если не знать каким Карл был до обращения, не сразу бросалась в глаза.

Я уже вполне спокойно оставлял Карла не в подвале, а в спальной наверху, и вернулся к работе  в больнице,   предоставив Мине самый подробный отчёт. Карла следовало потихоньку перевезти в наше новое подвальное отделение, определить к выздоравливающим и , через некоторое время, сообщить родным. Торопиться мы не хотели, но Карл сам очень просил этого, так как соскучился по семье. Он просил хотя бы одним глазком взглянуть на родных, не обязательно сразу же возвращаться домой. На это мы вполне могли согласиться. К тому же недалеко были Рождественские Праздники, кому бы не хотелось провести их  дома ! Карл достаточно настрадался за время своей болезни.

Оповещение родных, традиционно, взял на себя Августо. Родственников предупредили, что их сын перенёс частичную потерю памяти и тяжёлую болезнь, и потому переменился внешне. Карла, впрочем, узнали сразу же,   несмотря на его потемневшие глаза и волосы. Наученные горьким опытом, мы с Миной разрешили родным посещать больного, но ещё несколько недель, как минимум, ему следовало провести в больнице, под нашим пристальным наблюдением , хотя Карл уже перестал принимать кровь, даже в качестве лекарства, и чувствовал себя хорошо. Мы вполне могли пообещать матери Карла отпустить её сына домой к Рождеству, то есть через пару недель. Наблюдать счастье своих выздоравливающих пациентов, и радость их родных — одна из самых приятных сторон профессии врача. Мы с Миной были рады, пожалуй, не меньше чем родные юноши.

Когда мы остались одни в кабинете, то есть я, Мина и Августо, я сказал:
—Но всё же, следует особо отметить разницу между Синди и Карлом. Синди, как сказал мне Августо, уже нашла свою стаю. Это же подтвердил Карл :  что , повзрослев, вампиры ищут свою новую семью или стаю, слышат голоса других, себе подобных. Синди была, по   нашему счёту, полноценным вампиром. Карл только взрослел. Кроме того, он сохранил ясную память о прошлом, о своей человеческой сущности, хотел вернуться в свою родную семью, и вампиризм не казался ему чем-то привлекательным,  одаряющим могуществом.
—Абсолютно согласна с тобой , Уилл,— кивнула Мина, — Но какой же радостный сегодня день ! Мы вернули к полноценной человеческой жизни  мальчика, мы излечили первого полностью Обращённого ! И теперь я уже могу сказать : благодаря вашему методу лечения, доктор Уилл Мильтон .
 
Августо слушал нас с улыбкой. Без сомнения, он тоже разделял нашу радость, но, прежде, чем мы с Миной пустились бы в научную дискуссию, Августо  выдвинул своё , очень дельное предложение.
—Доктор Мюррей, доктор Мильтон, я думаю, что для некоторых семей в Лондоне теперь появился реальный шанс : вернуть своих родных. И хочу спросить: как вы считаете до какого возраста, по счёту вампира, возможно излечение ?
—Августо, у нас только первый вылеченный пациент ! Трудно сказать точно,  — ответил я. — Синди было больше года,  она была в стае и не помнила своих родных, своей человеческой сущности… Возможно, именно этот возраст. Я думаю, всё зависит от силы человека — или силы вампира в обращённом. Той половины, которая перетягивает весы.

—Очень хорошо, — кивнул Августо, — Я думаю, что в скором времени смогу предоставить вам несколько таких пациентов. И вот что ещё хотелось сказать. Держать нескольких в моём подвале будет уже не удобно. Как вы смотрите на расширение вашего нового, особого отделения, и, в скором времени , постройки для него отдельного корпуса с отдельной лабораторией ?... Средства для расширения больницы можно   найти. Более того, некоторые   из тех семей, кто может обрести надежду , весьма состоятельны и влиятельны в обществе. Я думаю, они обязаны будут сделать пожертвование на исследование, и на содержание всей больницы, всех пациентов. Потому что   наблюдать этих, особых пациентов, нужно будет не только во время лечения здесь, но и после… Так ли я это понял ?...
—Совершенно верно , — ответила Мина.  — И у вас такие дельные мысли, Августо, что я готова попросить вас войти в наш совет !
—Ох, вряд ли, вряд ли, мисс Мина ! — замахал сразу же рукой баллиец, — Мастер Мильтон, мисс Мина, я бывший раб, непонятных кровей иностранец, к тому же старик. От всей души стану помогать вам, но не официально. Итак, вы согласны с моими предложениями ?
—Разумеется !, — почти в один  голос воскликнули мы с Миной.
—Конечно, нужно будет подробнее рассмотреть этот  вопрос, и обсудить со всем персоналом, на совете. Но, я думаю, возражений не будет, с такими-то хорошими перспективами развития ! ,— улыбнулась Мина.
—Если вы не против, если вы мне доверяете, я помогу с подбором персонала для нового   отделения. И с устройством бумажной и прочей волокиты. У меня есть знакомые, которые могут помочь. Опять же, будут и родственники предполагаемых больных, как я  уже говорил. Доктор Мильтон, у вас есть желание  принять участие в поиске и поимке обращённых ?
—Что за вопрос ! — воскликнул я горячо.
—Доктор Мюррей, я попрошу вас принять завтра одного человека, моего  друга. Он оговорит с вами подробности расширения больницы.
Мина кивнула согласно, и было заметно какой радостью и энергией осветилось её лицо. Ведь всё же , это было дело доктора Мюррея, её отца. Выгоду должны были получить и несчастные пациенты нашего психиатрического отделения.



Глава 11 За семью замками.


Приближаются Рождественские праздники , самые радостные и светлые дни во всём году для каждой семьи. Особенно там, где есть дети.
Хотя я была очень увлечена нашим исследованием, а теперь, в последние дни, крайне занята хлопотами по расширению больницы, но мысли о   нашей семейной жизни с Александром, конечно, никуда не исчезли. И особенно о детях. Видит Бог, я была счастлива с мистером Александром Грейсоном , и только этот вопрос, о детях, ставил меня в абсолютное непонимание ! Александр мрачнел сразу же, едва только я заводила  разговор, едва только я начинала хотя  бы просить о посещении нужного нам специалиста. Я была уверена : нужного !

Мне   крайне   грустно было думать об этом. Особенно перед Рождеством, временем семейного веселья, детских ёлок и утренников. Каждый день я наблюдала эту приятную суету, слышала разговоры своих коллег. Мильтон никогда не был женат, насколько мне известно, может быть, теперь уже задумывается об этом. Но многие нянечки и медсёстры из нашего младшего персонала -- счастливые мамы и не менее счастливые бабушки. В больнице тоже хотят устроить небольшой благотворительный вечер, теперь нашлись  добрые души, которые не оставили вниманием и наших, очень одиноких, душевнобольных.
 
Увы!, между мной и Алексом поселилось молчание: вежливые разговоры, вежливые и как будто по-прежнему  нежные  поцелуи, будто бы прежняя заботливость друг о друге -- и, в то же время, упрямое молчание о самом-самом важном вопросе. Мы видимся лишь утром и вечером, утром, чаще всего, мельком.

От этих мыслей меня спасала только развернувшаяся кипучая деятельность  в нашем учреждении, в связи с открытием нового крыла и новой лаборатории. Августо не разводил слов с делом,  его друзья оказались весьма влиятельными людьми. К тому же обратилось внимание на наших психически нездоровых пациентов, улучшилось их содержание (я думаю — улучшится ещё ), а так же выделились дополнительные деньги на так необходимый младший медицинский персонал и на расширение штата врачей. Наше маленькое учреждение переставало быть маленьким и забытым всеми,  это не могло меня не радовать.

Сегодня, во второй половине дня, Уилл Мильтон  отыскал меня в водовороте дел. Был уже полдень, обеденное время, я немного освободилась после решения всех ежедневных больничных  вопросов. Уилл  настоятельно попросил меня прямо сейчас  вместе с ним посетить дом Августо Бъянчи.
—Появился кто-то новый ?, — с любопытством спросила я.
—Да, Мина. Ты сама увидишь. Скажем так: могли бы мы теперь прогуляться, ненадолго ?...
—Думаю, да. Вполне.
Мильтон кивнул согласно.
 
Старик очень радушно встретил нас, сказал, что   Томми ещё в школе, на занятиях, но у него, Августо, есть дело лично для мисс Мины. И пригласил  спуститься в подвал.
В подвале никого не оказалось кроме меня и Мильтона.
—Зачем мы пришли сюда ? ,— спросила я Уилла.
Он крепко пожал мне руку.
—Мина, доверяешь ли ты моим словам, как словам старого друга,   а так же доктора и твоего сокурсника по учёбе у Ван Хельсинга ?
—Странный  вопрос! Конечно, да.
—Тогда присядь, пожалуйста, вот сюда. Послушай,  что я скажу… Сейчас в доме Августо есть ещё один человек, который желает поговорить с тобой. Я знаю, что между вами многое произошло,  но, прошу, просто выслушай. Он сейчас придёт. Нет, прошу, не вставай и никуда не сходи с этого места!  Пока Августо встретит и проводит сюда нашего второго гостя, я хочу поговорить с тобой вот о чём. Ты всё ещё не веришь, что болезнь, охватившая Лондон, именно, как ты говоришь, мифический вампиризм ?
—Разумеется, нет, Уилл. Ведь ты учёный ! Вампиризм это миф, а мы занимаемся наукой. Что-то может напоминать мифы, или сказки, и так далее, но это не доказывает, что речь идёт об одном и том же заболевании . Это лишь предположение, которое можно допустить. Я верю в то, что есть : у нас есть неизвестная ранее болезнь, и успешно излеченные от неё больные.
—Хорошо. Но всё же позволь мне проверить мою теорию. И позволь себе поговорить с тем человеком, кто сейчас придёт. И, повторюсь, пожалуйста, не вставай с этого  места.

Я пожала недоумённо плечами и осталась сидеть на стуле, как будто специально    ради меня поставленном на цветной ковёр. В этой подвальной комнате было абсолютно темно, если бы не зажжённые светильники на стенах, и, как всегда, стоял аромат  каких-то особых трав или эфирных масел.
Августо скоро спустился вниз, вместе с Джонатаном Харкером ! Я чуть не подскочила со своего стула, едва увидев его ! По крайней мере, крепко сжала подлокотники и слегка нахмурилась. Мужчины присели на диван,   на стулья так , что я оказалась  словно бы в самом центре полукруга, словно бы их пациенткой !
—Уилл, — обратилась я к Мильтону .— Под "проверкой своих теорий" ты подразумевал меня ?! Опыты со мной ?!
—Увы, Мина, да, — кивнул Мильтон, — Но ты видишь : мы ничего не хотим делать против твоей воли. И если ты не захочешь раскрывать обмана в котором ежечасно, ежедневно живёшь, если хочешь оставаться в спасительной иллюзии, что ж !, это твоё право.
Я нахмурилась, я чувствовала сердцем, что Уилл прав.
—Мина, — вновь с убеждённостью заговорил Мильтон, — Я считаю, что болезнь, которую мы исследуем, именно вампиризм. И, я считаю, что ты , Мина Мюррей, подвергаешься самому мощному воздействию одного из Древнейших вампиров: Влада Кольщика, господаря Влада Дракулы. В Лондоне  находящегося под именем американского промышленника Александра Грейсона.
Я оцепенела. Возле моих ног словно бы ударила молния, вся кровь отхлынула от моего лица.
—Уилл, этого не может быть ! Он такой же как я и ты — человек ! … Мы видели обращённых !
—Мы никогда не видели Древних обращённых, тех, кто живёт с этим много веков. Как они меняются, и как приспосабливаются выживать, чтобы не быть узнанными ? Какими обладают способностями ? … Ведь мы уже узнали : вампиры взрослеют, набираются опыта. Новообращённые как дети, но уже обладают большой силой, в том числе телепатической… Но что могут те, кому много веков — это даже вообразить страшно ! Наш учитель, профессор Ван Хельсинг рассказал обо всём Джонатану Харкеру, прежде чем исчез из Лондона. … И, пожалуйста, ответь мне теперь, Мина : неужели тебя ничто    не настораживало в поведении Грейсона ?... И ещё: где Люси Вестенра, Мина ? Как ты думаешь, где твоя лучшая подруга, которая из этой своей "поездки" не прислала  ни тебе, ни кому бы то ещё весточки или хотя бы коротенькой  записки , ничего ?... Это на неё похоже ?

Я знала, конечно, знала, что каждый вопрос Мильтона словно острый меч, вонзающийся в мой сердце. Я взглянула на Харкера.
—Мина, я пытался сказать тебе обо всём,  в тот день когда, помнишь,  ты упала в обморок с сильной головной болью ?... Есть, скажем так, люди, которые уже давно ведут борьбу с вампирами. Особенно Древними вампирами. Древние крайне сильны и опасны, и могут почти идеально маскироваться под людей. Я не знаю, как это происходит, но это так !... Древние — не те несчастные, полудикие существа, которые попадались вам с Мильтоном ! Они живут множество лет, и даже много веков !, обладают неизвестно какими способностями. По крайней мере , способностью контролировать людей обладают точно. Что мы и наблюдаем, увы!, на тебе .

—Ты хочешь сказать, что мой Алекс, будучи таким вот Древним, манипулировал мной, контролировал меня ?...
В моей памяти, пока я говорила это Джонатану, ясно всплыло лицо нашей гостьи, Доминики , её гладкая белизна кожи, совсем без румянца. И обрывок разговора, который я услышала в гостиной, когда они были там одни : "О, пойми, это не может длиться долго !... Подавляя воспоминая , ты не стираешь их, но загоняешь всё глубже и глубже - и когда-нибудь, о, пойми же !, когда-нибудь это может закончиться очень плохо !..."
Харкер кивнул согласно.
—Ему очень нужны разработки, которые ты ведёшь. Хельсинг исчез, исчезло и его лекарство, позволявшее Владу гулять под солнцем. Он мечтает стать более сильным, и избавиться от единственной слабости вампиров : не переносимости солнца.
—Харкер, это просто бред ! Это совершенно  невозможно !
Я вскочила с места.
—Мина, пожалуйста, оставайся там, где есть и , пожалуйста, сядь !, — воскликнул Мильтон, — Мы ведём очень опасную игру, с существом крайне сильным !
На мои глаза навернулись слёзы, и, одновременно, я задохнулась от возмущения.
—Вы, все вы, называете моего Алекса, моего мужа!, чудовищем, каким-то существом ! Вы не знаете его так, как я, не живёте с ним рядом изо дня в день. Вы — сторонние люди ! и вы можете лгать. Харкер точно может лгать, я уверена в этом !
—Хорошо, ладно. Ты считаешь, что Харкер может лгать, это твоё право. Увы, Мина, ты полюбила Грейсона, полюбила всем сердцем !, а глаза влюблённого никогда не  говорят правды ! Ты даже не видишь того, что твоя подруга Люси исчезла не просто так.
—Люси ? Вы знаете , что стало с Люси ?...
—Дракула обратил её в вампира, — вставил своё слово в наш с Мильтоном диалог Харкер, — Твоя бедная Люси в диком облике, который ты могла наблюдать в этой лаборатории, скрывается сейчас где-то. Если бы мы смогли отыскать Люси, она стала бы лучшим доказательством нашей правоты. Но Люси исчезла ! Потому я предполагаю, что и бывшая любовница Грейсона, Джейн, стала так же кровавым отребьем. Она исчезла точно так же, бесследно.
—Как ты можешь это знать ?! — воскликнула я , вновь с сильно вспыхнувшим во мне возмущением, —Как ты можешь говорить так уверенно ?!
—Я побывал в доме миссис Вестенра, в то утро, когда пропала твоя подруга. Я пришёл туда до прихода полиции,  и видел труп её матери, ещё до, такой поспешной, кремации. Тебе не дали на него взглянуть. Наверняка это был Александр Грейсон! Наверняка, он просто поставил тебя в известность, что миссис Вестенра умерла от сердечного приступа, а Люси уехала из Лондона. Тобой манипулируют ! Так же, как манипулировали мной ! — горько заметил Харкер, — Да, такую же версию, для газет, создала полиция. Но  на самом деле миссис Вестенра умерла от вампирьих зубов Люси Вестенра, своей драгоценной дочери.

Я наклонилась вперёд, закрывая лицо руками. Всё это обрушилось на меня подобно снежной лавине ! Но чувства мои всё ещё жалко цеплялись за то, что Алекс не может, совершенно не может быть каким-то там  Владом Колосажателем ! Ведь это просто бред, или … какая-то  ужасная ошибка !
—Мина, если   ты позволишь,  — вновь заговорил Мильтон, — Если ты сама , в глубине своего сердца, хочешь знать правду,  позволь Августо  помочь тебе своими  средствами. Это, разумеется, всего лишь средства дикарей с Балли,  которые, по словам Августо,  могут на время освободить разум человека от воздействия Древнего.  Что сейчас, частично,  уже и происходит. Если ты  согласишься , Августо введёт тебя, как это говорят, в состояние  гипнотического сна. И тогда ты, может быть, вспомнишь то, что  насильственно затирали в твоей памяти. Но не могли стереть совсем. Если ты согласишься на это, Августо тебе поможет. Если нет —  мы не станем принуждать тебя. Повторюсь : если ты захочешь жить в иллюзии,   ты сможешь продолжать жить в ней.

Я взглянула на Августо, на Мильтона, потом скользнула взглядом по Харкеру, и вновь посмотрела на Мильтона. Я не могла не признаться себе,  что у меня были свои неясности и подозрения, которые я никак не могла объяснить. И которые теперь, странным образом !, нахлынули потоком в мою память !
—Нужно торопиться, мисс  Мина, — сказал  негромко Августо.
—Хорошо. Я согласна. Что я должна делать ?
—Ничего. Просто довериться мне и доктору Мильтону, как вашим друзьям. Отпустить своё сознание, свои мысли течь так, как им захочется, и вслушиваться в то, что я буду говорить. Не стараться понимать, а просто слушать.
—И что же это будет ? Молитва? Изгнание демонов ? Заклинание ?
—Вы можете не верить во всё это, мисс Мина, но, пожалуйста, поверьте нам.
—Хорошо, — согласилась я.

Августо тонкой кисточкой и какой-то красноватой краской написал знаки на моих руках и моём лбу. От краски исходил приятный аромат, который сразу лёгкими парами слегка затуманил или, может быть, наоборот, очистил мой мозг и моё зрение. Я прикрыла глаза, отдаваясь потоку монотонной, спокойной речи Августо. Он говорил на незнакомом мне языке.

Отдаваясь свободному полёту мысли, я, как просил меня Августо, словно бы уносилась в прошлое, перебирая все дни, что мы жили бок о бок с Александром… И я увидела наш прекрасный маленький домик в Шотландии, почувствовала запах овчин и услышала треск дров в печке-камельке. Я почувствовала снова на своём теле все прикосновения Алекса, и на своих губах — его губы. Это был он, такой, каким я его знала. Но потом вдруг я ощутила, как  леденяще холодны его руки,  я увидела эти руки на своём теле. Их кожа была тонка как пергамент,  бело-желтоватого  цвета,  а под нею я увидела мышцы и сухожилия, и синие  вены , наполненные тёмной  кровью. Я подняла глаза: в обрамлении чёрных волос Алекса на меня смотрело чудовище, с красными глазами, с пергаментной кожей мумии или трупа, со слегка приподнятой верхней губой,  открывающей особое строение  челюсти, клыки вампира. Облик этот, словно бы передёрнувшись какой-то волной, стал вновь абсолютно человеческим. Но я видела её !, ту, другую Сущность !, за тем, что являлось всегда перед моим  взглядом, как мой возлюбленный Алекс ! Я видела чудовище. И теперь я знала, что оно не было плодом моего воображения,  как подумалось мне тогда,  в нашей спальной, когда я обратилась с молитвой к своим любимым и ушедшим родным. Тогда они тоже показали мне  правду ! Я всё это время жила с чудовищем !

…………………………………………

—Мина, Мина, —  закричал я, — Выводи же её из сна, Августо!
—Не могу !, — воскликнул с отчаяньем баллиец, — Я не знаю, что   происходит !
Выпрямившись в кресле и сжав его ручки так, что побелели пальцы, напряжённо изогнув спину, Мина смотрела вперёд огромными и совершенно ничего не видящими глазами.
—Она видит всё без моей помощи, — выдохнул Августо, — Она в прошлых днях, и всё видит  теперь сама… Мы нажали какой-то спусковой крючок…
—Что ты мелешь ! — отчаянно закричал я на Августо.
Но он только что-то бормотал, уже не понятное мне, отступая дальше.
Мина встала со своего места,  подняв голову , смотрела куда-то, на то, что  было не доступно нам, подалась вперёд. Потом, сжав голову ладонями, застонала, и упала на колени. На пол внезапно волной хлынула кровь, открылось сильное носовое кровотечение. Я подхватил Мину как раз в тот момент, когда она просто отключилась.
—Лекарства, какие есть ! — бросил я Харкеру  и Августо.
Благо, что   со времени нахождения здесь наших пациентов лекарств осталось предостаточно. Я быстро сделал  внутривенную инъекцию Мине, её перенесли на постель. Потом, через некоторое время, мы перевезли девушку в больницу.
То был не просто обморок. Её  сознание отключилось. Она едва не умерла. Я не знал, чем всё закончится и когда Мина выйдет из этого  состояния. Оно могло продлиться от нескольких часов,  до нескольких лет. Так я и сказал абсолютно потеряным Харкеру и Августо.

 

Глава 12  Безрадостные  дни.


Послышалось лёгкое скрежетание отодвигаемого засова… , дверь палаты открылась, вошла нянечка. С тележкой, с порциями еды для больных. Мой поднос поставили на тумбочку возле постели. У меня одиночная, довольно просторная палата, чистая, и, я чуть не подумала, уютная… С решёткой на окне и запирающейся дверью.
Я нахожусь в той же самой больнице, которую до  недавнего времени возглавляла. Я не хочу есть,  с равнодушием смотрю на поднос с едой. С равнодушием смотрю на солнечный луч, который медленно ползёт по стене, отсчитывая часы, и дни, что я провожу здесь.

Когда солнечный луч доползает до особо отмеченной мною трещины на стене, — о, да, я изучила все особенности этих стен ! — снова слышится лёгкое скрежетание засова, с той стороны двери. На этот раз входит не нянечка или медсестра, а  врач, мужчина, светловолосый с тёмными глазами, и рваным шрамом через всю правую щёку, от самого виска. Я знаю его, это доктор Мильтон. Он  приходит каждый день, в то время, когда солнечный луч доползает вон до той трещины на стене (если только в этот день есть солнце ). Я помню, что мы были друзьями , но это было словно в какой-то прошлой жизни. Эти изменения произошли после какого-то момента… , о котором я не хочу вспоминать.
Доктор Мильтон всегда проводит со мной где-то час, или даже два, рассказывает мне о делах  больницы, или ещё о том исследовании, которое мы с ним проводили. Но которое меня больше не интересует. Наверное, он очень одинок, раз приходит ко мне, совершенно безучастной, и что-то говорит. Я плохо понимаю что, и, большей частью, не вникаю в смысл его речей.

Жизнь стала серым полотном. Лучики солнца передвигаются лишь по трещинам на этих стенах. Я вижу на полу тень от решётки , а за самой решёткой вижу кусочек неба. Мне трудно даже повернуть голову, чтобы увидеть чуть больше. Я не тружусь этого делать. Я вообще не тружусь, потому что уже очень много дней в полном бессилии. Я — пуста. Поначалу было довольно странно ощущать это в себе, но теперь я привыкла. Я смирилась,  с этой палатой, с каждой трещиной на стенах, с этим зарешеченным окном.

Но Мильтон !, он  почему-то  упрямо приходит и говорит со мной. Хотя я не отвечаю ему ни слова, и никак не реагирую на его приход. Я очень хочу, чтобы меня оставили в этой палате в покое. Просто забыли бы обо мне, пусть бы заперли дверь и выбросили ключ. Но, нет, этого не происходит ! Дверь открывают и закрывают,  нарушая мою глубокую, спасительную тишину. Открывают нянечки и медсёстры, которых я ещё могу переносить. Но доктор Мильтон, со своими  разговорами, просто испытывает моё терпение ! Иногда что-то из его рассказов прорывается ко мне,  словно бы через большой слой ваты. Я плотно закрываю глаза в такие минуты. А он, упрямец, всё продолжает говорить.

—Мина, Августо и Томми хотят навестить тебя. Я считаю, что им уже можно. Но я их предупредил, что ты ни с кем не разговариваешь. И что отказываешься от еды…. Я представляю твоё состояние… Я тебе не рассказывал, но я пережил что-то подобное в экспедиции Хельсинга, когда заработал вот это  на своём лице. … Мина, к тебе никто не относится здесь как к пациентке. Все помнят и любят тебя.  Эта палата лишь потому, что она одноместная, и  спокойна. И, поскольку ты отказываешься от еды,    тебе лучше находиться в больнице… Я думаю, Августо и Томми придут к тебе завтра.

Я не открываю глаза, и начинаю про себя  считать,   чтобы ничего не слышать. Хотя я, конечно, помню, кто такие Томми  и Августо. Я их знала. Они тоже были моими  друзьями,   когда-то давно.
Наконец-то Мильтон встаёт, прощается и уходит. Наконец-то я могу снова погрузиться в полусон.
…………….………………………………………………..

Мина Мюррей, Мина Мюррей ! Самая красивая и умная девушка всего Лондона !
Видит Бог, я бывал в разных переделках в своей жизни. В экспедиции профессора Хельсинга  мне, двадцатилетнему парню, узуродовало лицо. Благо, что не остался калекой на всю жизнь. Но вот красавица Мина Мюррей теперь может остаться искалеченным человеком , если она не приложит свои усилия выбраться из этого состояния… И если мы, те, кто любит её, не попытаемся ей помочь, всеми силами, какие у нас есть. Её душа болит. Не больна, а именно болит, и старается залечить себя забвением.
В тот день , когда мы привезли Мину сюда из дома Августо, она до вечера пробыла в бессознательном состоянии, ночью пришла в себя, и под утро у неё открылась горячка. Она была совсем плоха. Потом, когда горячка миновала, у больной несколько раз возникали внезапные и весьма сильные носовые кровотечения. Я считаю это следствием какой-то мозговой травмы, которую современной медициной определить невозможно.

Её состоятельный сожитель ( хотя Мина всегда называла его своим мужем) сбежал , просто исчез из Лондона. Я не особо интересовался, куда он пропал, я был слишком занят здоровьем Мины, делами больницы и вновь прибывающими пациентами в наше особое отделение. Пусть за этим лже-Александром  охотятся те, о ком рассказывал нам Харкер.
Из-за болезни Мины мне пришлось руководить всем учреждением. В нашем новом отделении мы благополучно возвращаем к жизни заболевших Синдромом Холодной Крови. Благодаря сыворотке Мины Мюррей, возвращаем людям любовь и надежды, возвращаем, можно сказать , из мёртвых их дорогих близких !
Августо помогал и помогает мне в делах всё это время. Море энергии у этого "старичка", как он иногда повторяет. Пожертвования  от богатых родственников наших особых клиентов уже сейчас, в первый месяц работы не в полную силу, позволяют прекрасно содержать более простых и несчастных, большей частью, не молодых больных. Но , самое главное, что позволяют продолжать  исследования. Штат больницы пополнился не только младшим персоналом, но и врачами.
Я мог бы уже привыкнуть к тому факту, что Августо, который иногда называет меня , на манер рабов из каких-нибудь книжек Майн Рида "мастер Мильтон",  что Августо совершенно не так прост, как кажется ! , несмотря на свою скромную жизнь, скромную одежду и один и тот же серый котелок. Томми, которого он взял под свою опеку, теперь совсем не похож на того разбитного оборванца,  каким я нашёл его в ночлежке.  Отеческая любовь и забота творит чудеса ! , и семья, которую наконец-то    нашёл Томми в лице нашего почтенного Августо.

Августо и Томми  пришли навестить мисс Мину точно в то время, которое я им назначил. Очень аккуратно и даже красиво одетые, как будто я хотел представить их какой-нибудь пожилой даме-покровительнице. Но таков уж Августо, он считает, что перед дамами, даже больными, нельзя появляться в расстрёпаном виде. Они принесли с собой небольшой подарок для Мины.
—Вы можете посмотреть, доктор Мильтон, если хотите. Томми приготовил с утра угощение для нашей больной. Между прочим, паренёк отлично готовит. Может, ему лучше стать поваром ? Открыл бы своё заведение !
Пошутил Августо. Томми слегка покраснел
—Да, спасибо, Том. Ты молодец, — потрепал я его по волосам. — Но я должен вас предупредить, что мисс  Мина сильно изменилась. Чтобы для вас не стало это шоком… Она уже долгое время на постельном режиме. И пришлось коротко остричь её прекрасные волосы. Так же она сильно исхудала.
—Она по-прежнему отказывается от еды ? — спросил серьёзно Томми.
—По-прежнему. И ни с кем не разговаривает. По крайней мере, со  мной… Но, может быть, я , как лечащий врач и просто коллега, надоел мисс Мине до  чёртиков ? Надоел ещё со времён нашей совместной работы, а ? Может , мисс Мину сумеет разговорить такой славный паренёк, как ты ?
Томми улыбнулся. Улыбка у него была просто подкупающая, я заметил это ещё тогда, в ночлежке. Хотя в то время он улыбался крайне редко.

Мы вместе вошли к Мине в обычное время моих посещений. Я заранее попросил нянечку принести ещё стулья.  Вид её, крайне исхудавшей и слабой, с коротко остриженными волосами, всё-таки шокировал и Августо и особенно Томми. Мальчик нахмурился и я видел, что он едва не заплакал. Мина не сразу открыла глаза, и я не знаю , увидела ли нас. Её ресницы лишь чуть-чуть дрогнули, и вновь опустились плотно. Я пригласил посетителей присесть, и сел сам, на своё обычное место.
--Мисс Мина, Томми и Августо пришли навестить вас.
--Вы меня узнаёте, мисс Мина ?— спросил осторожно Томми.
В её лице как будто ничего не изменилось. Но я заметил едва различимоё подрагивание век, и движение глазных яблок. Она слышала и всё понимала, я был уверен.
--Томми может рассказать о своих делах… , -- направил я всё-таки немного растерявшихся  посетителей.
--Ну… я ведь снова посещаю школу, -- растеребил свою прилично уложенную шевелюру Томми, -- Фуу-х!, я хожу в школу, и я самый большой пацан в классе ! … Но, вот думаю, что к концу года и через лето, плотно позанимавшись, Августо уже договорился с учителем о дополнительных занятиях, я смогу перепрыгнуть через год, а, может, и через два, и учиться уже со своими сверстниками. Знаете, мисс Мина, пацаны там в классе ещё дураки дураками, даже в бочонок на щелбаны с ними играть позорно ! Щеглы, одним словом. А девочки уже строят глазки.
Я снова заметил, что веки Мины чуть-чуть дрогнули, а губы чуть-чуть улыбнулись.
--Девчонки, вы знаете, есть и очень добрые. Некоторые жалеют, что я переросток, а всего лишь в их классе. Дают мне списывать, в чём-то помогают, если я чего-нибудь по учёбе недопонимаю. Я стараюсь не списывать, но это не всегда получается. Потому что, вы знаете, я ведь давно бросил школу. Так что мне не сладко приходится. Вот честное слово, иногда так и хочется всё послать !...
--Томми принёс для вас подарок, -- вставил своё слово Августо. – Покажи!
--А, да! Мисс Мина, я решил , что еда здесь в больнице не то чтобы не вкусная, но казённая, одним словом. А я, вы знаете, у нас дома иногда готовлю. Ну вот, Августо говорит, что неплохо получается. Говорит, что мне, наверное, нужно стать поваром ! Но это, я уверен, он просто так шутит. Однако ему чертовски нравятся одни мои печенья. И он для всех наших хороших гостей просит меня испечь эти печенья. Я сегодня с утра испёк их специально для вас. Они уже немного остыли, пока мы добирались сюда, но  всё-таки совсем свежие. Может быть…, может быть, вы попьёте с ними чаю, мисс Мина ?
Августо кивнул, делая Томми знак, чтобы он раскрыл принесённую коробку. Мальчик распаковал свой свёрток, открыл красивую коробку когда-то из-под магазинных печений.
--Августо может быть и прав!, -- воскликнул я.—Отличные печенья, Томми, даже по виду и аромату.
--Да нет, ну что вы, мистер Мильтон ! Я не поваром хочу стать, совсем нет !
--Капитаном корабля, -- многозначительно сказал Августо, -- И поехать в Новый Свет, бороться с остатками рабства.
Томми густо покраснел.
--Августо всегда смеётся надо мной ! Ну что, мисс, вы попробуете печенья ?...
Это было чудо. Я увидел, что Мина слегка кивнула, и открыла глаза… Боже мой, до чего же бездонные у неё стали глаза ! На этом худом, бледном лице, таком худом, что даже я , долгое время знакомый с ней, не узнал бы теперь мисс Мюррей. Она слегка пошевелила рукой, негромко сказала:
--Дай попробовать.
Томми оглянулся на меня. Я кивнул согласно. Мальчик присел на постель Мины , ставя перед ней коробку. У неё не сразу получилось взять печенье, но всё же получилось, и она чуть-чуть надкусила его, снова взглянув на Томми. Слегка приподняла брови, сказав :
--Ты можешь стать поваром на корабле.
И слегка улыбнулась, когда мы все рассмеялись тоже.
--Это мысль, мисс Мина, -- весело отозвался Томми. -- К тому же на повара меньше учиться, чем на капитана.
--Нет, -- ещё слабым, но вполне уверенным голосом сказала наша больная, -- Ты непременно должен стать именно капитаном , Томми… Большого и красивого корабля.
Кажется, у всех в глазах стояли слёзы, даже у Августо. Потому что старик вдруг наклонился и крепко пожал руку Мины.
--Выздоравливайте, мисс Мина. Вы даже не представляете, как нужны нам ! И, если вам понравились печенья, Томми напечёт их для вас хоть целый вагон.
Мы все снова рассмеялись, а Томми кивнул согласно.
--С глазурью, изюмом, орехами, с шоколадом, с чем только захотите.
Посетители побыли ещё недолго и ушли. Стало заметно, что Мина утомилась.
Но с того дня она начала поправляться. Благодарение Богу !, говорю я, хоть врачи считаются заядлыми атеистами и скептиками.
…………………………………………………………

Счастливые посетители, Томми и Августо, навестили Мину ещё не раз. И всякий раз Томми услужливо радовал больную своими новыми достижениями в кулинарии.
Мина почти совсем поправилась, и уже несколько раз выходила с нянечкой на прогулку. Я ни о чём из прошлого не решался разговаривать с ней, даже о наших исследованиях.
 По большому счёту, уже возможно было выписать Мину домой. Если бы – как это ни странно ! – у Мины был дом !

В один из свободных вечеров я наведался в особняк Александра Гейсона, в Карфакс. Дом стоял весь погружённый в темноту и казался абсолютно не жилым. Ни единого огонька, ни в одном окошке, ни единого движения. Я не стал вламываться в чужую собственность, хотя долго стучался в двери и окна. И было большое искушение вломиться. На следующий день, наведя кое-какие справки, я узнал, что дом, уж несколько недель как, выставлен на продажу. Американский промышленник Александр Грейсон словно расстворился в воздухе. По его , ещё давнему поручению, дела с домом и кое-какой другой недвижимостью вели разные конторы. Его не было в Лононе, вероятно, больше месяца. И оставалось не понятным : увидит ли Лондон его когда-нибудь снова ? Александр Грейсон, попросту говоря, сбежал, бросив свою больную девушку, которую, вроде как тоже!, считал практически своей женой ! Впрочем – Александра Грейсона не было в принципе. Он был мифом, за которым скрывался непонятной нам силы Древний вампир, чудовище. 

Я навестил квартиру семьи Мюррей, из которой нынче осталась одна только Мина. Там никто не жил. Мина, перебравшись к Грейсону, насколько я знал, не стала сдавать в наём это жильё. За квартирой следила время от времени приходящая женщина. В доме Мины (показав служанке доверительную записку от хозяйки ) я нашёл составленные чемоданы.
--Прибыли от мистера Грейсона, -- сообщила служанка.
--Когда ?
--Где-то с месяц назад, может, чуть больше - чуть меньше, точно не помню, сэр.
 
По-поручению Мины нужно было собрать небольшой чемодан. Я пришёл с одной из нянечек из больницы, женский чемодан следует собирать женщине , а не мужчине, который к тому же является просто хорошим другом.
Я решился открыть чемоданы, присланные Грейсоном. Судя по всему,там были только вещи Мины из Карфакса. Лизбет скоро собрала всё из списка, который составила ей Мина , и с тем мы вернулись в больницу, складывалось такое неодолимое впечатление, что  в единственный дом мисс Мюррей !

Я не стал рассказывать Мине о Карфаксе, и Грейсоне, и о чемоданах в её квартире от Александра Грейсона. Она и не спрашивала. Словно бы ни Александра, ни Карфакса никогда не было в её жизни. Мина попросила найти какое-нибудь недорогое жильё недалеко от работы, и порядочную женщину в услужение, она хотела как можно скорее приступить к своим обязанностям в больнице.
Августо помог в поиске жилья и служанки, и, как всегда, выполнил обещанное быстро. Через неделю, с одним только чемоданчиком, который мы с Лизбет ей собрали, Мина вошла в свой новый, скромный дом.

Я некоторое время следил за Миной, стараясь делать это не навязчиво. Опасался неожиданных рецидивов болезни. Ведь всё-таки причина этих сильных носовых кровотечений так и осталась не ясной. К счастью, Мина чувствовала себя хорошо. Жильё, которое нашёл для неё Августо, оказалось уютным и как нельзя лучше подходящим для нынешнего настроя и состояния Мины. Приходящая служанка – весьма доброй и ответственной женщиной. Мина, как я не раз убедился, ни в чём не испытывала неудобств. Утром она приходила на работу в больницу, потому что теперь могла свободно добираться до работы пешком. И часто лишь поздно вечером возвращалась домой. Выходные дни отдыхала дома, иногда выезжала в центр Лондона, прогуляться по магазинам или в парке. Чаще всего одна, реже – с подругами, вернее , со знакомыми девушками, ещё с учёбы или со школьной скамьи. Знакомств у Мины было совсем не много.

Ни полслова, никогда не спрашивала она меня об Александре Грейсоне или Карфаксе. По моим сведениям, никогда, даже из любопытства, не ездила к особняку. Впрочем, кажется, не посещала и дом своего отца. И можно было сказать, что Мина жила только работой. Но и в этой области с ней произошли перемены : она больше не питала никакого интереса к нашему исследованию. Она продолжала руководить всем учреждением, изрядно расширившимся, работала как врач с прежними своими, психиатрическими больными. Но редко, лишь по необходимости , заглядывала в совершенно отданное мне дополнительное крыло (к этому времени оно уже было полностью выстроено). Лаборатория, эти особенные больные, её больше словно бы не интересовали. Об открытой ею сыворотке Мина молчала, и отказалась представлять её на лондонской научной конференции – предоставив, так сказать, все лавры мне и моей Лаборатории Крови доктора Мильтона. Разумеется, я ни в коем случае не присвоил себе открытия Мины, но её имя прозвучало совсем не громко, совсем не так, как она того заслуживала. Однако она сама захотела именно такого представления её заслуг.

То, что я замечал в лице Мины, в её глазах во время болезни, не прошло. Она изменилась весьма сильно, хотя физически, внешне скоро вернулась к своему прежнему обаянию и красоте.



Глава 13  Холодный рассвет.


                "Я жду, ручей мой милый,
                Дыханье затая.
                Не мучь — скажи скорее,
                Скажи, любим ли я ?" (Ф.Шуберт)
   
Уже больше двух месяцев миновало с того времени, как я оставила совсем особняк Александра Грейсона , Карфакс. Добрейший Августо нашёл мне приличное жильё недалеко от работы, временно я поселилась там. По моей просьбе Уилл Мильтон с одной из нянечек съёздил ко мне домой и привёз небольшую кладь вещей, чтобы было в чём выйти из больницы. Я уже приступила к своим обычным делам. Иногда выезжаю прогуляться в город, когда выдаётся редкий выходной.

Без Алекса в моей жизни возникла не заполненная ничем пустота. Хотя я видела его другой облик, и знаю, что он так же и Влад Цепеш… Тот, кто был с Илоной, второй половиной моей души.И есть ещё третий облик, третья Сущность -- чудовища...
Если бы я кому-то рассказала об этом опыте, человек резонно решил бы, что я сошла с ума ! И тогда стены психиатрической лечебницы были бы обеспечены мне далеко не как врачу !

«Драго Владе ! Свет очей моих, радость сердца»  – эти слова во мне от Илоны, но они и мои тоже. Откуда я их знаю ? Отчего они звучат в моей голове, словно молитва или заклинание ? Я не берусь объяснить. И я боюсь, что если расскажу об этом Уиллу Мильтону, меня снова запрут в удобной и уютной палате, изучать голые стены.

Вчера я выезжала в Лондон, чтобы немного развеяться, погулять в парке. Лондонская зима подходит к концу, тепло и сыро, и по терпким испарениям от земли уже очень чувствуется приближение весны. Я взяла с собой немного хлеба и возле большого пруда в парке кормила лебедей и уток. Они не улетают на зиму, им достаточно комфортно здесь, в парке. Лебеди были с белоснежным оперением, а так же чёрные. Солнечный день яркими бликами играл на воде, и в холодной , прозрачной воде, словно сквозь увеличительное стекло, я видела мелкие камешки и чистое песчаное дно пруда.

Редко погожий день для отдыха ! Я гуляла по парку и вполне наслаждалась своей прогулкой и ярким солнцем. Недалеко от парка был и мой прежний дом, доктора Мюррея. Чтобы не тревожить такие острые для меня воспоминания о папе, я не ездила туда во время жизни с Александром в Карфаксе. Но теперь прошло столько времени ! Я решила наведаться. Ключ был с собой. Я скоро пришла к знакомому мне дому, и открыла дверь. Всюду было темно и сыровато, совсем не пахло жильём. Я прошла дальше, зажгла лампы в коридоре, и в своей комнате, и сразу же наткнулась на сложенные возле моей кровати чемоданы.

Они прибыли из Карфакса ! Сердце моё так сжало, что я вынуждена была опуститься на постель и закрыть лицо ладонями. Слёзы сами собой полились из глаз, их невозможно было остановить. Но – следовало разобрать присланные вещи.

…Там были мои платья и разные безделушки, из нашей спальни в Карфаксе. Украшения - подарки Алекса мне в разное время. Мои книги и тетради, которые я вела так же, как теперь веду вот эти записи. Я развешала платья в шкафу, и разложила тетради и книги по полкам. Заперла самые драгоценные из вещей, которые дарил мне Алекс в нашем семейном секретере-хранилище. Там в шкатулке лежат скромные мамины украшения, теперь – будут и мои.

Я никогда не просила у Алекса дорогих подарков, и если он пытался подарить мне какую-нибудь сногсшибательную брошь, с большим изумрудом, осыпанную блескучими бриллиантами, всегда отказывалась. Я считала себя его женой, но ведь не была ею ! И носить такие броши бедному врачу не полагалось по статусу. Но я приняла в подарок несколько других украшений. Изящный серебряный браслет, старинный или под старину работы, с аметистами. Нитку крупного жемчуга, а так же кольцо и серьги к ней. И красивую подвеску с редким зелёным гранатом.

Прежде чем спрятать эти вещи, я разложила их у себя на постели. Обстоятельства появления каждой я отлично помнила, к какому празднику или просто маленькому семейному событию они были подарены мне.

Нитку жемчуга, кольцо и серьги Алекс купил для меня перед нашим первым совместным выездом в театр. И сказал, что жемчуг лишь оттеняет белизну моей кожи и яркость глаз. Это был очень приятный вечер. После представления мы ещё катались по Лондону, я изрядно замёрзла, будучи только в вечернем платье и достаточно лёгкой мантилье. Да, Александр никогда не мёрз, но я смутно понимаю, почему словно бы не замечала этого. И замечала, и тут же забывала, как нечто незначительное…

Серебряный браслет Алекс подарил к наряду из тафты цвета увядшей розы. Его беленькая Мина с серо-зелёными глазами смотрелась в этом платье великолепно. И, я помню, когда мы пришли вместе в гости, на небольшой, почти семейный ужин, дамы оглядывались, невольно, на меня. Большей частью недоброжелательно. А мужчины совсем-совсем по-другому. Алексу нравилось, что я так прекрасно выгляжу, и он был горд и доволен, подчёркивая, представляя меня : «Мина Мюррей, моя невеста… Мина очень занята работой, она врач…».   «Мина много работает, на благо своих пациентов. Я тоже слишком часто занят.  Нам редко удаётся, совместно, выбраться на отдых».
Ох, боже мой, мне не внове было ловить на себе подозрительные, осуждающие, но чаще завистливые взгляды женщин ! Ещё со времени учёбы, и даже раньше, со времени постоянной помощи отцу в больнице.

Подвеску с зелёным , редким гранатом Алекс подарил просто так, без всяких поводов. Потому что ему понравилось это украшение, и потому что, по его словам, оно оттеняло так же глубинную зелень моих глаз. И вообще, как ещё он добавил, что зелёный цвет идёт брюнеткам. Я надевала её пару раз, на небольшие праздничные вечера в коллективе больницы. На один из таких вечеров заехал за мной Александр. Вечер удался, было весело, я танцевала и даже играла на фортепиано и пела. Алекс в тот вечер с удивлением узнал, что я неплохо музицирую .

Он ведь не знал моей мамы, и, видимо, боялся причинить мне боль, не спрашивал о ней. А моя мама была очень артистичным человеком, и она воспитывала меня как настоящую леди. Меня с детства обучали музыке, танцам, этикету, поощряли хороший литературный вкус… Учили изящно одеваться… Папа был вечно на работе, и только и приходил, чтобы «любоваться своими девочками». С мамой я ездила в театры и на художественные выставки, выходила гулять в парк недалеко от дома , ездила на детские утренники и ёлки, и посещала гостей… И если бы она узнала, что, позже, я буду с таким же интересом посещать папин врачебный кабинет, рассматривать пособия по анатомии и физиологии… А что было делать ? Папа так горевал по её смерти, и, одновременно, был настолько в работе ! А мне просто невыносимо стало оставаться в доме после занятий, когда там уже не было мамы. Я забросила музыку и литературу, и занялась анатомическими атласами. А через несколько лет легко поступила на медицинское отделение.

Но большая любовь к музыке во мне сохранилась. Здесь, в этом доме и сейчас стоит мамино пианино, на котором позже время от времени я играла. Учитель когда-то давно говорил, что у меня неплохо получается. Я играла, конечно, простенькие вещицы, для души (и стеснялась играть их перед Алексом , который музицировал  превосходно).

Я взяла подсвечник и прошла в потемневшую гостиную, тихую и пустую.  Так незаметно наступил вечер ! Все предметы затянуло серыми сумерками. Без конца колеблющийся огонёк свечи вырывал из тьмы то одну, то другую знакомую мне с детства вещь. Скорее всего, мне придётся сдавать эту квартиру, чтобы жить более-менее достойно. И отсюда совсем исчезнет дух семьи Мюррей. Мамино пианино отвезут в комиссионную лавку… Или на нём станут, балуясь,  брякать чьи-нибудь дети… Не мои…

Я глубоко вздохнула, поставила подсвечник на крышку пианино и села за инструмент, подняла мягко струящийся бархатный чехол, открыла. Клавиши поблёскивали в полутьме от свечного пламени: чёрные чередовались с белыми. Так чередуется и наша жизнь, чёрное соседствует с белым. Что, по идее, должно рождать гармонию. Но происходит это далеко не всегда.

Я взяла несколько плавных аккордов. Потом заиграла вальс, и польку, их слышал тогда Александр, на нашей весёлой вечеринке. Врач Мина Мюррей играла на фортепиано ! Ну, между прочим так же, как врач Уилл Мильтон тогда отлично исполнил под мой аккомпанемент Шуберта , и на немецком языке : «В движенье Мельник жизнь ведёт, в движенье ... Вода примером служит нам, примером. Ничем она не дорожит и дальше, дальше все бежит ,все дальше, все дальше!». У него оказался глубокий баритон, и это было неожиданно.
Я уже давно не занималась, да и время, проведённое в больничной койке, никак не могло поспособствовать беглости пальцев. Я запиналась, ошибалась поначалу. Потом стала играть уверенней.

Ну что же, Мина Мюррей, оставь здесь свои наряды и мечты об яркой, красивой жизни с блистательным Александром Грейсоном ! Попрощайся с дорогими тенями, чьё присутствие здесь ты ещё ощущаешь… Как будто бы рука мамы тихонько коснулась моего плеча, как будто бы она наклонилась ко мне и ласково поцеловала в кудрявый затылок свою добрую и послушную Мину.

Я оборвала игру и снова опустила голову на скрещенные руки, плакала и плакала. Так же как тихо стучал за окном дождь. Я была одна, совершенно одна в этом мире. Родителей уже нет со мной. И Алекс покинул меня, испугавшись того, что я увидела, став рядом с ним Миной-Илоной. «О, драго Владе !, свет глаз моих, долгая любовь души… Любимый Влад! »

Наплакавшись вдосталь и чувствуя, что голова моя уже болит от слёз, что дольше находиться здесь нельзя, я ушла в свою спальню, быстро разобрала и разложила немногие оставшиеся вещи, заперла шкатулку с украшениями. Почти ничего не взяла с собой, кроме нескольких повседневных вещей из гардероба, которые могли мне понадобиться. Ничего нового я себе в последнее время не покупала.

Когда я заперла квартиру и вышла из дома, короткий дождь над Лондоном уже прошёл и небо прояснилось. Сквозь лёгкие тучи видны были звёзды и яркая луна. Нужно было торопиться, чтобы успеть на последний кэб до Лондонского пригорода. Краем глаза я заметила промелькнувшую тень: человека, в двойном свете, от фонаря и луны. Впрочем, мало ли кто мог просто проходить по улице в этот час ! , случайно приостановиться возле нашего дома.

Мне повезло, кэбмэн ещё не уехал со стоянки, хоть я опоздала на пятнадцать минут (и он должен был уехать…).
 Уже поздней ночью я благополучно добралась до дома, вошла в свою маленькую квартирку, всего из двух комнат. Впрочем, мне их вполне хватало. Я задёрнула на окнах плотные шторы, зажгла абажур над столом, и налила в таз ледяной воды, умывая лицо и делая ромашковые примочки к глазам. Завтра мне нужно быть весёлой и доброжелательной, перед своими больными и перед коллегами. Но мне уже так непривычно стало ложиться в холодную пустую постель ! , и не чувствовать во сне рядом его плеча…

Это было так горько, что хотелось снова расплакаться. Я потушила лампу и приоткрыла вновь штору, а потом и окно, закуталась поверх рубашки в шаль, вдыхая влажный и густой ночной воздух, стараясь успокоиться, чтобы заснуть без лекарств, которые понавыписывал мне добряк-Мильтон. После больницы мои волосы  были всё ещё коротки и не могли по-прежнему роскошными волнами укрыть плечи – как любил это Алекс… Дождик прошёл и в пригороде, полная луна хрустально светила сквозь переплетения голых ветвей в нашем маленьком палисаднике при доме. В воздухе чувствовалась скорая свежесть молодой травы. Прикрыв глаза и словно бы слившись с этими влажно-дышащими деревьями, я мысленно отделилась от себя самой. Мне очень хотелось увидеть его, Влада-Александра, того, с кем моя душа и моё тело были всё ещё так крепко связаны.

Я увидела волка с седовато-серым, как лунный свет , и густым загривком, и льдисто-голубыми яркими глазами. Я же сама словно бы стала совой с бело-серым оперением, мягко, бесшумно опустившейся на ветку дерева. Волк передвигался среди  заснеженных деревьев очень быстро, уверенно. Он спешил к своей стае. Он не заметил, что кто-то наблюдает за ним.
Я подняла голову со скрещенных рук, закрыла окно и легла одна в свою холодную постель.

…………………………
 
Но  моё приключение на этом не закончилось, потому что, едва успокоившись и погрузившись в сон – я провалилась в него не сразу – я снова увидела себя серо-белой совой, летящей чуть в стороне от рыщущего волка. Я видела, какие места мы миновали, заснеженные равнины и серебристые перелески. Вскоре увидела тот дом, к которому он направлялся. Уже светало, и дом выделялся на ультрамариновом и холодно-розовом небе лишь силуэтом. Я полетела к чугунной  витой ограде и села на её край. Ночь заканчивалась. Я увидела молодую женщину , вышедшую встретить своего господаря. И я узнала это лицо и медно-рыжие яркие волосы ! О, это была Доминика! Если бы я захотела увидеть другие Их Сущности, я бы увидела. Но мне  не хотелось этого. Сердце моё и во сне сильно заколотилось, и стало призывно рваться, чуть не разбивая тесную оболочку груди. Сова, встряхнув большими крыльями, закричала. Влад, уже принявший человеческий облик, повернул голову на крик: я видела его лицо, его глаза, лицо потемневшее и осунувшееся, и глаза, по-прежнему яркие, но глубоко ушедшие под надбровные дуги. Вдруг и ветви деревьев вокруг заколыхались и заплескались, от порывов внезапного ветра. И его чёрные, изрядно отросшие за это время волосы, бросило на лицо.

--Господарь…, -- осторожно, но настойчиво  позвала его Доминика.
Небо всё больше светлело, всё ярче пробивались сквозь деревья лучи солнца. Сова снова тревожно закричала, мне следовало отпустить птицу, я освободила её разум.

……………………….

Не знаю, видела ли я дальше какой-то другой сон,  я словно нырнула во тьму. А открыв глаза, поняла, что уже утро. Я проснулась в достаточной мере отдохнувшей, по привычке как раз к тому времени, когда следовало вставать на работу. Служанка уже пришла, растопила печь, и возилась на кухне с завтраком. Я встала с постели, накинув на плечи халат, вышла.
--Доброе утро, мисс, -- поздоровалась Анна.
Я так же поздоровалась с нею и поблагодарила за завтрак , села за стол, затягивая плотнее пояс халата.
--Как там на улице, Анна ?
--Снова холодно, мисс ! За ночь резко похолодало, и теперь опять идёт снег.
--Я привезла кое какие вещи, вон там,-- указала я на дорожную сумку в углу, -- Их следует постирать , привести в порядок. Уже невозможно появляться в одном и том же на работе. И приготовь, пожалуйста, платок, раз пошёл снег.
--И ветер, мисс, холодный ветер !
--Ничего, добегу благополучно. Значит не грязь – раз холод.

Я вышла из дома. И правда шёл снег, запаха молодой травы совсем не осталось в воздухе. Всё было чёрное и белое, как в моём сне. Белые перья птицы , чёрная ночь , тёмный, с седыми прядями загривок большого волка. А небо – как его серо-льдистые глаза. Я подняла лицо, подставляя его снегу, и вновь моя мысль и мой мысленный взгляд так легко понеслись туда,  куда бы я только ни захотела их направить ! Но я прекратила это занятие. Следовало поспешить на работу.



Глава 14  Цветы яблони.


Уже несколько дней после того вечера, когда я набралась смелости посетить свой дом в Лондоне, я с интересом заглядываю в лабораторию Мильтона. Уилл многое успел сделать. Пока я была больна и бездействовала наше исследование значительно продвинулось, методы лечения и лекарства значительно усовершенствовались. В штате больницы среди докторского состава появились новенькие, весьма талантливые люди, заинтересовавшиеся нашей работой.

Как правильно говорил Августо, часть новых пациентов оказалась из состоятельных семей, их родственники делали щедрые пожертвования на больницу, помимо государственного финансирования исследований в Лаборатории Крови, как назвал её Мильтон.
 
Полностью обращённых ( я всё ещё с трудом произношу слово «вампиров», потому что это кажется мне каким-то мракобесием ) держат в совершенно отдельном крыле, в отдельных палатах со всеми условиями. Они не чувствуют себя заключёнными в клетку зверями. Они чувствуют себя именно больными, для которых возможно благополучное излечение.

Большей частью, это люди ещё не старые, и, большей частью, красивые, по крайней мере, интересные. Но не всегда. Попадаются и случайные жертвы. Однако ни одного слишком старого обращённого у нас , к сожалению, нет. Всё это, по меркам вампиров, дети, едва осознавшие себя. Ведь я теперь доподлинно знала, что среди обращённых есть Древние, самые старшие и опасные, те, чья Сущность намного непригляднее, но они умеют её срывать. Научились, за много веков охоты. И ещё я знала то , что могу видеть эту настоящую Сущность Древних. Хотя для врача Мины Мюррей это звучало совершенно абсурдно.

Пациенты доктора Мильтона в основном выздоравливают. После неудачи с Сэнди было всего два смертельных случая. Мы пришли к выводу, что пациенты были намного старше, по вампирским меркам, чем те, кто встречались нам обычно. Наша больница стала пользоваться славой как те, кто может прямо-таки воскрешать из мёртвых ! , а не просто лечить. В этом случае не обошлось без казусов, потому что несколько раз приезжали какие-то совершенно посторонние люди, со своими горестными историями, везли фотографии, и пару раз умудрились привезти с собой тела усопших родственников… Объяснения с ними , к счастью, почти всегда брал на себя Августо, который , как волонтёр, очень и очень помогал мне и доктору Мильтону.

Так что в начатых нами с Мильтоном исследованиях всё складывалось благополучно, и я была этому рада.

Проблема заключалась не в работе, но во мне самой. В глубине своей души я всё ещё не могла разрешить ряд вопросов… Кем же я всё-таки являюсь ? Обычной девушкой, Миной Мюррей, потерявшей отца, пережившей дважды неудачную помолвку ? Или теперь уже женщиной со странными способностями, непонятными доктору Мюррей ? Или оставленной женой Древнего вампира, Влада Дракулы-Цепеша ? Кто я – Мина Мюррей или Илона с того портрета, который я видела ещё в Карфаксе ? Меня продолжали посещать странные сны, я отлично помнила их просыпаясь. Не всегда они были связаны с Владом-Александром. Иногда я просто видела какие-то картины : прошлого или настоящего, я уже не могла разобрать.

Я пожаловалась Мильтону на плохой сон, Уилл с трогательной внимательностью отнёсся к моей жалобе, сразу же осмотрел меня и выписал новое успокоительное. Я принимала лекарство некоторое время, и несколько дней подряд спала без всяких сновидений.

Между тем, зима совершенно подошла к концу, во всём разгаре царила весна. И это само по себе приносило радость. Всякий раз я охотно шла пешком на работу и с работы. Ведь теперь моё жильё располагалось в пригороде, недалеко от больницы, в небольшом и можно сказать что деревенском доме-коттедже.
 
Уже на деревьях густо набухли почки, и зелёная трава покрыла особенно солнечные пригорки. Появились первые нарциссы и подснежники, целые ложбинки, затянутые нежно-жёлтым ковром нарциссов и роскошно-фиолетовых ирисов чуть позже, особенно в пойме небольшого лесного ручья-реки, близ моего дома и нашей больницы. Чтобы пройти на работу или вернуться домой мне нужно было миновать его, через небольшой полукруглый мостик. Часто, останавливаясь на мостике, я наблюдала за бегущей водой, совершенно отрешаясь от всяких мыслей – только слушая мелодичный звон ручья. Природа была божественна !, и исцеляла сама по себе, одним присутствием внутри её спокойной зелёной колыбели.

В маленьком уютном палисаднике возле моего дома тоже всё цвело и росли не только нарциссы, садовые и более крупные, но вскоре появились душистые гиацинты и фиалки. Я любила некоторое время после работы посидеть в плетёном кресле, иногда с книжкой в руках. Но читала я мало, а больше просто любовалась тем, как ветер качает всё более и более зеленеющие ветви деревьев. Любовалась закатом, и выходила посмотреть на поля, которые уже начинали вспахивать. Вроде бы чисто городской, лондонский житель Мина Мюррей, теперь я всё это полюбила. И , пожалуй, это было лучше таблеток от бессонницы.

Мои ближайшие соседи, и все люди вокруг, и приходящая ко мне служанка Анна (со своей многочисленной семьёй она жила всего-то через дом от меня ), все очень хорошо, с большой заботливостью и вниманием относились ко мне. Пару раз ко мне обращались за помощью: мамы с ребятишками, или старики. Естественно, я никому не отказывала, охотно работала в любое время суток, как всякий врач. Я даже не могла назвать это работой, просто небольшие консультации.  Да, здесь было тихо и спокойно, и моя жизнь могла бы так и течь дальше, размерно.

В один из таких спокойных вечеров, их теперь было много в моей жизни, меня навестил Джонатан Харкер. Был прекрасный, погожий день и мы расположились в моём любимом маленьком палисаднике, под цветущей яблоней. Лепестки цветов падали нам в чашки чая, и были так же бело-розовы, как облака в уже вечереющем небе. Я смотрела в основном на свои руки, или на блюдце с положенной на его край серебряной ложечкой. Мы большей частью молчали, если не брать во внимание каких-то пустых и вежливых вопросов и ответов.

Харкер, наконец, глубоко вздохнул:
--Тебе идут полудлинные локоны. И ты сильно похудела. Но тебя это тоже совершенно не портит. Стала совсем как та пятнадцатилетняя девочка, которую я помню, которую встречал в доме доктора Мюррея.
--Ты помнишь моего отца ?
--Конечно. И миссис Мюррей отлично помню.
Мои глаза повлажнели, как я это почувствовала.
--Но это всё осталось в прошлом. Ты ведь понимаешь это, Джон ?...
--Иногда прошлое помогает развиться чему-то новому, чему-то будущему.
--У нас была такая возможность, -- кивнула я согласно, -- И мы с тобой всё упустили. Видимо, это то, что называется судьба.
Как тонко зазвенел форфор, когда рука Джонатана дрогнула, и ложечка чуть сильнее коснулась стенки чашки !
--Мина, я пришёл сказать, что уезжаю. И я пришёл спросить : не поедешь ли ты со мной ?
Я отрицательно покачала головой.
--Значит ты будешь с кем-то другим ?
Я снова ответила отрицательно, взглянув ему прямо в глаза.
--Я останусь сама с собой, Джонатан. Так, как делаю это теперь. Но вот что я хотела бы спросить : ты уезжаешь, но как же твоя великолепная карьера здесь, и твои высокопоставленные покровители ?
--Они уже далеко не те, Мина… Да и карьеры никакой у меня нет, не станем обманываться. Я хочу переехать в совершенно новое место и начать жить заново.
--И зачем же тебе, в абсолютно новом месте, такой обломок прошлого, в лице меня ? – улыбнулась я.
--Потому что я люблю тебя, Мина Мюррей. И хочу , чтобы мы вместе попробовали начать всё заново.
Я покачала головой понимающе.
--Джонатан, я не сержусь на тебя. Мне даже не за что прощать тебя, на самом деле ! Нельзя обвинять одного человека в действиях многих людей и в несчастливом стечении обстоятельств. Ведь мой отец совершенно случайно увидел приглашение Грейсона на его презентацию. Я ни в чём тебя не виню, Джон. Более того, и ты тоже не должен в чём-то себя винить. Но, может быть, к лучшему, чтобы вообще никто и ничто не напоминало тебе о прошлом ? Начни всё, действительно, с абсолютно чистого листа.

Мы поднялись из-за стола, и я протянула Харкеру руку, на прощанье. Он осторожно слегка коснулся её губами, и крепко пожал, в последний раз взглянув на меня. Но я осталась абсолютно спокойна, доброжелательно улыбнулась ему, пожелав удачного путешествия.

…………………………………………………

Как всегда, один из своих выходных, наслаждаясь солнечным днём, я проводила в гамаке с книжкой. Я смотрела на ветви деревьев над собой – листва на них стала уже совсем густой и ярко-зелёной, сквозь её игру под тёплым ветром ярко просвечивало  совсем летнее небо. Меня отвлекла Анна от этого погружения в безмолвное спокойствие ,она сказала что какой-то человек спрашивает доктора Мину Мюррей. Я взглянула в сторону калитки. Человек был мне совершенно незнаком, он приподнял цилиндр, слегка поклонившись.
Я попросила Анну провести гостя сюда, встала на ноги, оправляя юбку и блузку, улыбнувшись, указала ему на стул возле плетёного чайного столика. Он ещё раз вежливо поздоровался со мной, и я сразу услышала по его речи – иностранец.
--Маленькое послание для вас, мисс Мина, -- коротко сказал он, -- И вот что просили передать на словах : если вы желаете, вы можете приехать.
 
Я почувствовала, что сильно переменилась в лице, что кровь жарко прилила к моим щекам. Открыв запечатанный плотный конверт, я нашла небольшой медальон – единственную вещь, которой не было в клади , присланной из Карфакса. В медальоне  хранилось два фоторгафических портрета, на двух сторонах, мой находился на прежнем месте. Но портрет Александра отсутствовал... Этот его жест, отчаянный, решительный, так напомнил мне Алекса, и так сжал сердце, почти физически, почти ощутимо, что я принуждена была опереться на стол, и несколько секунд не смотрела на своего гостя. Но потом всё же подняла голову. Я поняла вдруг, что у него за акцент, спросила.
--Вы предлагаете поехать мне в дом Господаря Влада ?
Он кивнул согласно и очень почтительно.



Глава 15   В чужом доме.


Почти середина лета, год прошёл с момента аварии в Лондоне. Но столько всего переменилось ! Уже месяц я живу в уютной усадьбе,  расположенной в одной из южно-славянских стран. Вокруг прекрасные ландшафты, благодатная, райская и древняя земля.
 
Сама усадьба , в современном и классическом стиле, не слишком большая, весьма красива по архитектуре. С открытой высокой террасы открывается  чудесный вид, на поросшие лесом горы вдали, реку, перелески и возделанные поля. Здесь очень много солнечных дней, совсем не так, как в Лондоне. Никакой серости и приглушённости тонов. Всё играет яркими красками, и в это время года – благодатного лета – можно наблюдать совершенно чудесное зрелище : целые поля роз, которые, со времён Римской империи, здесь культивируют. Такое обилие прекрасных цветов мне не доводилось видеть никогда, нигде .

В доме много антикварных вещей, теперь я поняла любовь Александра ко всему старинному. Здесь вполне можно примерить на себя какое-нибудь средневековое бархатное платье или тяжёлое рыцарское одеяние. Я могла бы выбрать всё что угодно, на любой вкус, но не испытываю тяги к такому переодеванию.
Однако мне всё здесь непривычно, и в первую очередь то, что Александра зовут  Влад , а иногда, на старинный манер, Господарь. Для меня же он всегда был и остаётся Алекс, Александр Грейсон.
 
Кроме того, я сама перестала быть обычным человеком. Мой , пробудившийся от жизни рядом с Древним дар, время от времени даёт о себе знать. В такие минуты я великолепно понимаю Александра, с его зверем внутри ! Эти способности дарят мне силу единения с природой, и ещё -управления своими мыслями, своей интуицией и внутренним зрением. Впрочем, я совершенно не собираюсь подобно тем, описанным в средневековых трактатах ведьмам, «побивать урожай градом» или морить несчастный скот.

Я не боюсь Древних. Я уже научилась немного контролировать дремавшие во мне способности и могу не видеть Их Сущностей, когда Они находятся в своём человеческом обличии. Но это не значит, что я не знаю, что внутри каждого такого получеловека дремлет самый опасный в мире хищник.
 
Я, разумеется, сразу оборудовала небольшую комнатку для своих научных изысканий. Привезла с собой лекарства и часто переписываюсь с доктором Уиллом Мильтоном. Не знаю каким образом, но наша переписка ведётся очень быстро, «благодаря особым посыльным», как мне коротко пояснил Алекс. Здесь у меня необозримое поле для исследований, ибо теперь под рукой сколько хочешь вампирской крови, да ещё и крови Древних! Несколько образцов я отослала Мильтону. В лаборатории мне его очень не хватает , но ведь и больницу, и нашу Лабораторию Крови в Лондоне я не могла оставить незнамо на кого.

Я помню, что в первый день, когда приехала сюда (это было самое начало лета) меня встретила на дорожке к дому Доминика и двое слуг, ожидавших распоряжений о моём багаже.  Полька была абсолютно так же красива, бледна и изящна, как в нашу первую встречу в Карфаксе. Её тщательно уложенные короткие волосы играли яркой бронзой от закатных лучей, крадущихся к нам из-за высоких деревьев. Усадьбу почти со всех сторон окружали старые дубы и вязы. На Доминик был современный модный наряд, светлая блузка и тёмная юбка. Если бы я хотела, я могла бы за её первой, притягательной внешностью, увидеть другую Сущность. Но я не хотела этого, и особенно против воли самой Доминик. Девушка низко поклонилась мне на старинный манер, так , как будто бы я была какой-нибудь принцессой или даже королевой, а она всего лишь фрейлиной. И это заставило меня совершенно растеряться.
 
Я помню, что Доминика проводила меня в приготовленную комнату – она была убрана почти так же как в Карфаксе, в бело-голубом  цвете, и на туалетном столике стояли в вазе розы ! , такие крупные и красивые, каких я никогда не видела в Лондоне ! Я приехала как раз к ужину, устроенному , скорее, для меня, чем для Них. Но ни в тот вечер, когда я впервые после долгого времени взглянула вновь и по-новому на Влада-Александра , ни позже – невидимая преграда меж нами не растворилась вот так сразу, бесследно...

Александр как прежде очень заботлив и очень нежен ко мне. Но мне не так просто забыть его ложь, на протяжение долгого времени !, и то, что это закончилось для меня тяжёлой болезнью. Мне непросто забыть, что  Дракула сотворил с моей бедной подругой, Люси… Пусть я понимаю теперь его лучше, и понимаю, что это был взрыв негативных чувств, пробудивший в Алексе бесконтрольного зверя. И всё же -- не так просто выкинуть из головы такие вещи !

Алекс понимает это и даёт мне время ко всему привыкнуть, не навязывает своё внимание и общение, и я благодарна ему за терпеливость… Ведь мне, по сути, приходится узнавать его заново. Бывает, что мы видимся часто в течение дня, но недолго…. Иногда, я знаю и чувствую это своим чутьём второй сущности, вейлы, открывшейся во мне : он следит за мной, он смотрит на меня… Но скоро это чувство проходит. Я редко вижу его слишком близко. Я знаю : он боится испугать меня снова.

………………………………………………………….

  Как ни странно, мы чаще беседуем с Доминикой. Я хочу знать о Древних больше, мне проще задать ей свои вопросы  – и она может дать мне на них ответы.
Днём я могу гулять по окрестностям, отдыхать и любоваться всеми красотами природы. А здесь действительно потрясающе-красиво ! Но Доминик лишена этой возможности, и, если беседы наши ведутся днём, то полуденные часы мы проводим на затенённой густыми виноградными листьями террасе. Доминик, так же как Влад (так она называет его ) часто пьёт красное вино. Как она пояснила мне, это немного притупляет постоянно терзающий её вампирский голод. И , по моей глубокой просьбе, мы с первого же вечера отказались от любых старинных церемоний и перешли на «ты».

--Ты живёшь здесь как…
--Друг, -- улыбнулась Доминика, -- С тех пор, как Влад покинул Лондон, он много где побывал… Я живу здесь как друг, в том смысле, что он предоставляет мне кров, спокойное убежище. В таком месте и в такое время мы не питаемся человеческой кровью. Хоть это несколько мучительно для нас… Но здесь убежище, а не место охоты.

Доминика осторожно пожала мою руку своими ледяными  изящными пальцами.
--Мина, можешь поверить – не было дня или часа, когда бы Влад не думал о тебе. Я предупреждала его, ещё в тот визит в Карфаксе, который ты, может быть, помнишь, что его обращение с тобой не может закончиться благополучно… Он не находил себе места, пока ты проходила лечение в больнице, его люди постоянно следили за каждым изменением в твоём состоянии. И за твоей жизнью потом, когда он понял, что ты всё ещё помнишь, думаешь о нём… Только представь себе всё его огромное сомнение, после всего, что случилось !... Мы много разговаривали с Владом. Мы с ним, действительно, старые друзья. Я нашла его здесь, погружённого в страшное  одиночество и самые мрачные мысли… До некоторого времени у него была цель : отомстить своим врагам. Но с того времени прошло много веков! Его враги либо погибли, либо умерли от старости. Их дело, со временем, пришло к развалу, рассыпалось само по себе, как прогнившее изнутри дерево. И Влад победил хотя бы тем, что увидел это разрушение Ордена. Впрочем, к чему сам приложил немало усилий, за что и был заперт , в своё время , в гробнице, томился в ней не один век. А его слуги и его рыцари за это время рассеялись по свету, и почти все приняли мучительную смерть. Последнего, Йосифа, убила похотливая лондонская охотница леди Джейн…. Как это ни странно, но Влад победил Орден именно тем , что сохранил своё подобие жизни, и самое главное, что сумел сохранить через все эти жесточайшее испытание свою человеческую сущность… За столько веков, все мы, ими созданные, бесчеловечным инквизиторским  Орденом – стали их же погибелью. Водой, которая капля за каплей точила огромную глыбу, пока та не распалась на куски. А через недолгое время превратится просто в песок. Я тоже приложила к этому свои усилия, Мина, чем вполне могу гордиться.

Доминика помолчала, отпивая маленькими глотками вино.
--Но мы говорили с Владом все последние дни ещё и о другом… Орден, как явление, неистребим. Могущество одних, сменяется могуществом других, более молодых и хищных. И это вечное движение. Мы же, по крайней мере Влад и я, теперь хотим одного : снова вернуться к солнцу. И , если это возможно, Мина, то мы просим тебя об этом.
--Вы снова хотите стать людьми ? Не машинами смерти , не могущественными Древними, а всего лишь людьми ? Со всеми их бедами, болью и короткой жизнью ?...

Доминика согласно кивнула.
--Влад всегда пристально следил за твоей работой. Харкер солгал тебе в том, что Владу нужно было это для того, чтобы стать ещё более жестоким и неуязвимым чудовищем-убийцей. Нет. Узнав тебя, он снова, как никогда прежде, захотел быть человеком. Он и был рядом с тобой человеком… Ты дарила ему это, одним своим присутствием… А без тебя для него снова возникла лишь пустота и тьма… Я знаю это. Потому что и рядом со мной был человек, которого я любила, который любил меня – такую, какая я есть, чудовище.

Доминика указала рукой на вид, открывающийся с нашей террасы, на луга и поля , залитые солнцем, на далёкие горы.
--Посмотри туда, на всю эту красоту, сияние и радость. Мне не нужно бесконечных лет жизни в убийстве и темноте. Меня обрекли на это, так же как Влада, помимо моей воли. Я хочу жить там, среди радости и света. Я снова хочу жить среди людей, хотя бы недолгое время. Мне и не нужно долгого. Я  хочу умереть человеком, чего бы мне это ни стоило.




  Глава 16  История Доминики.

 
  Беседуя с Доминик, я узнала , что Александр (так же как она ) хочет принять моё лечение. Но прежде чем приступить к рискованному действию, помятуя наш горький опыт с «выздоровлением» Синди !, я должна лучше понять природу и особенности Древних. Возможно ли для них хотя бы частичное излечение? Хоть какая-то относительно-нормальная жизнь ? … Я не знаю этого, потому что даже не несколько лет, но много веков они оставались вампирами. Не люблю этого слова, и предпочитаю свой термин : людьми с синдромом Холодной Крови.

Я живу в доме Алекса (или, как его зовёт Доминик, Влада ) уже почти два месяца, и лишь постепенно, и очень осторожно подхожу к пробам своего лекарства. Я вновь перечитываю записи Ван Хельсинга, свои и Мильтона, и постепенно лучше изучаю физиологию Древних.

В свободное время  я разговариваю с Доминикой, узнаю лучше жизнь и привычки, если можно так сказать, Их сообщества. Они живут по одиночке, или семьями. Семья Влада, когда-то созданная им, за много веков, проведённых Цепешем в железном гробу, рассеялась по свету. Большинство из них перебили Охотники Ордена. Последний, Йозеф, погиб не так давно от руки леди Джейн. Странно, что жестокий Орден сохранил Владу такую вот полу-жизнь, обрекая его не жить и не умирать в железном ящике. Но, как сказала мне Доминик, это вполне похоже на Орден: придумать мучение, худшее, чем смерть. 

--Влад оказал мне покровительство, вытащил из очень опасной ситуации, предоставил убежище здесь, с своём доме. Я глубоко благодарна ему, -- пояснила мне как-то Доминика, когда мы в очередной раз отдыхали с ней на нашей излюбленной высокой террасе.
Доминик как всегда пила красное вино, что помогает ей держаться на жёсткой диете – крови только животных. Ей больше двухсот лет, но, по меркам Древних, она ещё достаточно молода. Доминик рассказала мне невесёлую историю своего обращения.

--Меня тоже обратил Орден, в наказание моему отцу, знатному польскому аристократу,  за его непослушание. Мне исполнилось всего-то 17 лет !, я была прекрасно воспитанной девушкой, нежным домашним цветком… Меня обратили на глазах у отца и моего жениха. И когда любимый попытался защитить меня от ужасной участи, его забили до смерти… Потом я сбежала из клетки, напитавшись кровью стражников. Год я жила как дикий зверь, скитаясь по лесам, никогда не оставаясь надолго на одном месте. Потом нашла свою первую стаю, затем, по стечению обстоятельств, перешла в другую. А потом и вообще захотела стать одиночкой. Я была достаточно умна, и достаточно многому научилась, чтобы почти идеально скрывать свою Сущность… Я видела Французскую революцию, и была возлюбленной одного из активных её сподвижников. Потом его казнили, а я снова сумела сбежать, но , увы, не успела помочь своему другу. Это был второй человек в моей долгой жизни, кто знал, что я такое, и не сбежал тот же час от меня, и не попытался всадить мне кол в сердце. Не скрою, это был странный человек, но мы любили друг друга, и умер он с высоко поднятой головой… Потом я выпила до последней капли кровь хотя бы некоторых его убийц… Другие – были уже обращёнными, ни убить их, ни лишить крови, я не могла… Как видишь, Мина, все, кого я любила, ушли. А я хочу окончить свои дни человеком.

--Послушай, если ты не пьёшь кровь человека, то что ты чувствуешь ? Боль? Недомогание ?
--Самое главное, что я чувствую себя более слабой и оттого менее защищённой. Со всем другим можно бороться … до поры до времени…
--Я хотела сказать то, Доминик, что с нынешними технологиями я вполне могу обеспечить тебе и Алексу безболезненное,  безопасное для донора получение крови. От человека, вполне безопасно и для вас и для него, можно взять до пятисот граммов. Этого, насколько я поняла, вполне достаточно для … для одного питания. Для притупления острого голода, на какое-то время… Ведь это просто переливание , при том что донору совсем не обязательно знать, видеть кому он отдаёт свою кровь ! Просто для больного человека. Что, по сути, является правдой.

Глаза Доминики расширились, взглянув на меня пристально, она качнула своей пышной искристо-рыжей шевелюрой, сдув упавшую на лоб чёлку.
--Да, Мина Мюррей !... Ты напоминаешь мне моего друга, убитого его , вот уж по-настоящему кровавыми !, братьями по революционному делу !... Ты действительно не боишься ни меня, ни Влада, ты можешь видеть наши настоящие Сущности, и всё же не боишься нас. И, более того, хочешь нам помочь. Ты уникальный человек, Мина Мюррей !... Что ты желаешь от меня за свою помощь ?
--Я хочу найти свою подругу, Люси. Быть может, я смогу ей помочь.

Доминик помрачнела.
--Ты знаешь, Мина, что далеко не все Древние такие, как я или Влад. Многие из Древних предпочитают облик и силу зверя. Так жить проще, тем более жить очень долго – не терзаясь ничем человеческим, и, по-сути, не являясь уже человеком. Относясь к человеку просто как к низшему существу, еде, средству для жизни. Ведь даже идеально маскируясь под человека, можно человеком и не быть… А жизнь новообращённого вампира, это жизнь зверя. Дальше он живёт (или точнее – если выживает !) или в получеловеческом, или уж в совершенно зверином обличии. Потому Люси… Хочешь ли ты увидеть её такой ?...

--Доминика, мы успешно излечиваем недавно обращённых, прошу, пожалуйста, помоги мне найти её ! , -- с убеждением воскликнула я. – По крайней мере я попытаюсь вернуть её к человеческой жизни. Мне очень нужно сказать ей то, что я не успела сказать.
Доминик согласно кивнула.
--Когда у меня будут силы, именно я со своим даром, смогу тебе помочь. Ты верно угадала, обратившись ко мне с этой просьбой, Мина Мюррей !
--Приведи сюда донора. Заплати ему, как платят обычным донорам за кровь для больных, или пообещай что угодно другое, что захочешь -- и ты получишь свои силы. Ради такой цели я сама согласна отдать для тебя толику крови !

На следующий день к нам пришёл молодой парень, из бедных. В своём медицинском кабинете, поместив за ширмой Доминик, я, очень аккуратно, сделала прямое переливание крови, из вены в вену. Это длилось едва ли пятнадцать-двадцать минут. Я хорошо заплатила парню за его кровь, его накормили на кухне и дали с собой пай еды. Он ушёл более, чем довольный, к тому же вполне уверенный в том, что помог тяжелобольному человеку.

Всё оказалось так просто ! Доминик была поражена. Она чувствовала себя превосходно и в тот же вечер попросила меня зайти к ней в комнату, сказав :
--Захвати с собой, если есть, какую-нибудь вещь Люси… Что-нибудь, что она носила. Может быть, украшение, или что-то ещё. Но если ничего подобного  нет, то обойдёмся и так.

Я привезла с собой не много вещей, но к счастью вспомнила, что, в своё время , Люси подарила мне красивую нижнюю рубашку из своего гардероба, и она теперь лежала в моём чемодане. Увидев рубашку, Доминика утвердительно кивнула.
--Да. Я чувствую сохранившееся в ней тепло твоей подруги. Готова ли ты увидеть самые неприглядные картины ?....
--Разумеется, да !
--Присядь сюда, -- указала Доминик на стул, -- Возьми в руки рубашку, вспомни свою подругу. Если это её рубашка, представь Люси в ней. Обратись к ней мысленно, позови её… Ведь ты тоже, от жизни рядом с нами, стала необычным человеком, Мина. Обратись и ты к своей второй сущности, не бойся её…

Я понимала, о чём говорит Доминика. К тому же она приложила свои ледяные ладони к моим вискам, я чувствовала, что Доминик помогает мне в поиске, направляет меня. И мы словно бы следовали вместе по тонкому тепловому лучу…

Я вспомнила тот момент, когда Люси вручила мне рубашку. Мы ночевали у неё дома, и, когда я приняла ванну, оказалось, что мне нечего надеть для сна, кроме халата. Люси открыла свой гардероб и со смехом кинула в меня первую попавшуюся под руку ночнушку, она оказалась очень дорогой, изысканной, и благоухала её любимыми ароматом, с ноткой жасмина. Я так ярко вспомнила этот момент, что тепловая ниточка, связывающая нас, стала пульсирующей и почти горячей, яркой. Мы мгновенно перенеслись по ней в какую-то незнакомую мне местность.

Люси я не видела, но я сама словно бы стала ею. Я видела её исцарапанные, страшно грязные руки, её коленки и израненные босые ноги, едва прикрытые лохмотьями одежды. Она бежала, кто-то гнался за ней ! Она беспомощно оглядывалась и испытывала жуткий страх ! Я видела всё её глазами, и внезапно почувствовала в себе Доминик. Все наши, три сознания, слились, и я уступила Доминик место, став просто наблюдателем. Она же словно переместилась в голову несчастной Люси, стала руководить ею, руководить её телом, мыслями, реакциями. Сознание испуганной жертвы заняло сознание опытного и опасного хищника, я видела , что Люси начала вести себя совсем по-другому, намного хитрее, расчетливей, и скоро совсем ушла от погони. Мы подоспели в самый нужный момент ! Доминика, напоследок, что-то сказала Люси, но что – я не поняла. И мы вновь вернулись в комнату. Доминик отняла руки от моих висков.

--Твоя связь с подругой сильна !, -- заметила девушка, -- Не волнуйся, Люси уже ищет свою первую семью. Я знаю одну в тех краях, я направила к ним твою подругу. Её примут и уберегут от ошибок. Я сообщу им, что Люси ждут здесь, не вдаваясь в подробности. Если она захочет, она приедет. Но если не захочет, значит… останется тем, кто есть… Если можно, оставь мне её рубашку.
Я согласно кивнула. Глаза мои были полны слёз. Люси ! её загоняли как дикого зверя, на неё охотились ! Доминик сжала мою руку.

--Я помогу твоей подруге, я проведу её до семьи без всякой опасности. Но какой она сделает выбор, я не смогу решить за неё.
--Ты могла бы ей сказать, передать ей от меня, Мины, что я сожалею… Что теперь я бы так не сказала, что я думала всё время об её судьбе, искала её. Что я рассталась с Харкером, и это было к лучшему. Что я люблю её как своего самого лучшего друга !
--Я постараюсь , -- кивнула Доминик, -- Я постараюсь. Если она помнит тебя и себя, я попробую передать ей твои слова. Когда она доберётся до семьи, я сообщу тебе обо всём.
………………………………………..

Несколько дней спустя Доминик занесла мне рубашку.
--Твоя подруга нашла свою первую семью, она помнит тебя и услышала, что я хотела ей сказать. Но приезжать сюда она не хочет.
Я побледнела.
--Это значит…
--Она хочет остаться в своей новой семье. Твоя подруга умна, красива и сильна. Мина, она сможет выжить. И к тому же, благодаря тебе, в наше, если можно так сказать, сообщество пришли перемены. Быть может , теперь убийство перестанет быть неотъемлемой частью вампира.
--И ты всё-таки хочешь стать человеком, Доминик  ? Жить так недолго, терпя боль слабого тела ? Я не могу обещать тебе, что боли не будет.
--Хочу, -- отозвалась словно тихое эхо Доминик, -- Всё равно хочу… желаю хотя бы умереть человеком. Я хочу дожить до старости под солнечным светом. Или хотя бы уйти к тем, кого я любила. Когда-то я верила в существование души. Я не устала жить… Но все, кого я любила, ушли. И это, обычно, бывает самым тяжёлым, Мина.




Глава 17 Старый друг.

 
   Потихоньку и очень аккуратно я продолжаю лечение своих необычных пациентов. Однако я очень осторожничаю. Ведь так и не понятно годен ли теперь весь мой прежний опыт, и даже моё лекарство? Пока что я делаю инъекции, веду лечение по методу доктора Мильтона и слежу за составом крови больных.
 
   Это продолжается уже довольно долгое время. Я добилась того, что постоянно терзающее Алекса и Доминику чувство голода почти исчезло, нынче им достаточно всего лишь две пробирки крови в неделю, и ещё теперь они  вполне могут питаться как мы, обычной пищей. В донорах же , для таких малых порций, недостатка нет. Сама я не раз выступала донором для Алекса, и для Доминик тоже…  Но, может быть, я сознательно тяну это состояние «между», боясь привести своих пациентов к кризу за которым последует страшная неизвестность...

………………………………….

   Сегодня я обнаружила у себя в комнате на столе чьи-то заметки. Не знаю, кто принёс их, скорее всего, Доминик… Эти , сохранившиеся в отдельных листах, обрывочные записи, принадлежали Ренфильду, и я прочла их.

 «… С тех пор, как я покинул Луизиану, получил образование в Нью-Йорке, а потом, в связи со смертью моего опекуна и покровителя, пробивался любым честным заработком по всей стране – с тех пор я не видел человека справедливее, чем Александр-Влад Грейсон.

Легко ли быть рабом ? Родиться рабом, жить, трудиться каждый день, зная, да!, что это твои цепи , но и твоя привычная жизнь тоже ? Да не слишком-то это трудно! Если бы, в своё время, меня оставили тупой рабочей силой, ценили бы за мою феноменальную физику и выносливость, оберегали и лечили бы, как заботятся рачительные хозяева о ценном домашнем скоте, так, ей-ей, я, быть может, и умер бы совершенно счастливым человеком !

Но мне, как это принято считать, повезло. Уж не знаю почему. Мать ( которая умерла довольно рано ) никогда не поясняла мне отчего вдруг так случилось, что я вырос при хозяйских детях, играл вместе с ними, потом, по желанию хозяина, получил такое же как господа домашнее образование, далее образование специальное, в Нью-Йорке, уже не рабом, а свободным человеком, но всё же – сыном рабыни…

… Если бы меня оставили обезьяной, и не давали бы испробовать тех сладких плодов знаний, ни философии, ни понимания и знания Свободы ! Но – Господь, конечно, благослови их, моих благодетелей, -- ко мне проявили сострадание ! Мне всё это показали: гуманистические отношения, прекрасные книги, светлые мысли и чувства, возвышенные глубоким пониманием человеческой природы и веры в добрую сущность человеческой природы… А потом захлопнули перед мои носом сию дверь, ведущую к свету. И я, конечно, благодарю вас, добрые люди, за щедрое милосердие, за ваше великодушие к несчастному чёрному ублюдку, каковым я остался (и остаюсь) для многих белых.

Я, дипломированный юрист, великолепно разбирающийся так же в экономических вопросах, вынужден был мыть стаканы и подтирать блевотину в вагоне-ресторане, большую часть своего времени мотаясь в поезде по всей стране. Все мои знания, а тем более амбиции (Бог ты мой!, ведь они ещё и были, эти амбиции ! ), лежали мёртвым грузом, и, как тонна кирпичей, давили каждый вечер на меня, если я начинал о чём-либо задумываться. Я чувствовал, что жизнь проходит, и, вероятно, так и пройдёт вот в этом грязном вагоне. И что тупой труд не оставляет мне времени на развитие, и, хуже того, поглощает всё то, что я в себе наработал за эти годы. И что скоро от моего интеллекта останется ноль. А потом – кто знает ? – может быть, я сопьюсь, и будет уже даже меньше нуля...
И вот тогда я встретил человека, который изменил мою жизнь, Александра-Влада Грейсона. И это совершенно необычный, и очень несчастный человек.

Наверное, во мне всё ещё живёт и долгое время будет продолжать жить моя глубинная суть покорности и подчинения – слуги. Наверное, я впитал её с молоком матери, с покорностью, льющейся из её тёмных, прекрасных глаз, которая перетекла в меня. Она была необыкновенного ума женщиной, что проявлялось во всех бытовых «мелочах» той нашей жизни. Необыкновенного ума, осознающего свою необыкновенную покорность. И оттого рождалась печаль. Она не умела читать и писать, не знала Тацита и Плутарха, но она умела думать, замечать, делать правильные выводы, и ещё она умела любить. Ибо это дано далеко не каждому… И она умела и далжна была быть покорной.

Я стал слугой и поверенным в делах Александра Грейсона. За те годы, что мы прожили в Америке, помог организовать и наладить его бизнес. Учил его разбираться в экономике и в законах современного мира, в который он вернулся так внезапно для себя. Коротко сказать : мы стали друзьями, хотя это случилось не сразу, не с первого месяца, но, пожалуй что, с первого года нашего знакомства. У Александра было золото, которое мы обратили в дело, и заставили золото работать на себя. И Алекандр щедро поделился со мной результатами трудов, я больше не испытывал нужды  и мог бы , если только захотел, уйти.

Но я этого не сделал, и не потому , что моя, якобы, прирождённая покорность взяла верх. Я узнал, что деньги, богатство не являются окончательной целью Грейсона, а лишь средством для достижения цели. Именно тогда он рассказал мне всю историю своей жизни , рассказал подробнее о древней Гидре – Ордене Дракона. Я решил, что человек, испытавший такие страдания и несправедливость, заслуживает шанса на победу.

Да, я мог бы жить дальше спокойной и вполне счастливой жизнью, с чистой совестью покинув мистера Грейсона, забрав свою, немалую, долю на развитие уже собственного дела. И, кто знает !, может быть ( и скорее всего ) завёл бы семью, я люблю детей. Но я выбрал другое -- войну, которую продолжил Влад с Орденом Дракона. Выбрал не из-за логических умозаключений, а именно потому, что я устал быть рабом. И я почувствовал в себе радость и силу оттого, что я могу поднять голову, взять в руки оружие  и размозжить хоть пару голов этой Гидре. Хотя я прекрасно понимал, и сразу же предупредил Александра, что его Чудовище это именно Лирнейская Гидра. Срубив одну голову, мы обнаружим на её месте две !

 … Это было безумство,  ввязаться в такое дело, но это помогло мне оторвать взгляд от земли. И я счастлив. Деньги ничто по сравнению с тем чувством, когда внутри тебя рождается сознание по-настоящему свободного человека.

……………………

Я часто предупреждал Александра, что профессор Абрахам Ван Хельсинг , с которым он связался, человек далеко не такой благородный и справедливый, как можно решить из-за его трагической ситуации с Орденом. А возможно ( и скорее всего ) просто психически искалеченный человек, душевнобольной .
--Я тоже искалечен, и ты знаешь, кем и как, -- отвечал мне обычно Грейсон.

Я не представляю , что думал Александр в отношение моей осведомленности о его второй , чудовищной Сущности. Но , признаюсь, в первое время я был весьма шокирован, не без того !  Я считал такое попросту болтовнёй кликуш и старых бабок. Среди чернокожих всегда бродило множество страшилок о зомби, вампирах, и других кошмарных существах, коими с детства пугают бедных детишек. Как образованный человек, я считал всё это бредом, и никогда бы не позволил своим детям углубляться в такую мифологию.
   
Но ведь я в первую очередь узнал человека, Александра или Влада, а его другая Сущность , то было словно болезнь, от которой он не мог отделаться, и на которую его жестоко обрекли, не по его воле. Он жил с этим как мог. Да, с единственной целью, мести – поначалу.
 
Потом появилась прекрасная Мина Мюррей и Влад стал влюблённым мужчиной, познавшим снова свет : радости , любви к жизни, любования чудесной красотой Илоны-Мины. Это стало его наградой за бесконечные века нечеловеческих страданий и за огромное волевое усилие, сохранившее в монстре человека , Влада. Но сможет ли понять всё это Мина Мюрей ? Вот что я говорил своему другу. Сможет ли она разглядеть в нём человека , когда ( а это непременно когда-нибудь случится ) увидит чудовище ? Она прекрасная девушка и большая умница, но Мина не его, та, прежняя Илона. Она современная леди, девушка нашего мира…

Он не слушал меня, вернее бы сказать – он не слышал меня. Я считал, что Мина Мюррей должна прожить свою короткую, человеческую жизнь с понятным ей Харкером.  Хоть он и не самый лучший парень в мире. Но люди меняются с течением жизни, и , кто знает !, может быть, и Харкер, живя рядом с такой цельной и чистой натурой как Мина, развил бы в себе лучшие качества ! По крайней мере , так я говорил Александру, чтобы успокоить его несчастное сердце.

Разумеется, я в большей степени утешал своего друга, потому что я думаю – человек может воспитать себя, но не может изменить своей глубинной сути. А самая сердцевина Харкера всё же изрядно попахивала гнильцой.
 
……………………………

Пожив некоторое время бок о бок с вампиром ( вот уж не думал, что вполне серьёзно стану писать это слово ! ), я понял некоторые особенности их природы. Потому что Влад не единственный такой во всём мире. Должен был понять, чтобы помочь Александру скрывать его вторую Сущность.
Вампир, со временем (не за один год и даже десятилетие ), вынужден суметь приспособиться  почти идеально скрывать свой первый облик. Или, другими словами, выработать дар оборотничества, чтобы, хотя бы внешне, выглядеть совсем как человек. Конечно всё равно остаются некоторые приметы (известные ещё из старых сказочек ), с которым ничего нельзя поделать : холодная кожа, не слышимое человеческому уху сердцебиение, реакция на серебро , не прожигающее кожу вампира, но причиняющее терпимую боль. Да, они чувствую боль совершенно так же, как мы. Реакция на определённые ароматы трав и эфирных масел, выявляющих , как негатив, первую Сущность вампиров, именно с  пугающими нас клыками, бледной кожей и красными глазами. Эти вещества известны в сказках всех народов мира, как изгоняющие демонов, и часто используются в церковных службах. Но что касается крестов, святой воды и помещения вампиров в церковь , это на них не действует.
Если бы, к примеру, мы принесли в церковные стены больного малярией, или любым другим недугом – да, возможно, человек получил бы некоторое облегчение от искреннего сочувствия, духовный настрой тоже многое значит, особенно в выздоровлении. Но не более того. Больной не излечился бы совершенно от недуга, вызванного вполне конкретными причинами и процессами.

Я не врач, я не могу разобраться во всех тонкостях их физиологии, но я думаю, что вампиры стареют и умирают от старости, однако же так медленно, что обычному человеку, с его быстротечной жизнью, вампиры кажутся могущественными Бессмертными !   Да и до преклонного вампирьего возраста, я думаю, никто из них не доживает, по разным причинам.

  Они спят, но не так как мы. Их по-настоящему восстанавливающий силы сон очень глубок  и, действительно, похож на смерть. Человеку, с его слуховым аппаратом, кажется, что сердце вампира не бьётся совершенно. Я знаю, что Александру достаточно поспать всего пару часов, чтобы полностью восстановить силы. Однако, именно в эти два часа он очень уязвим, потому что, как я понял, почти ничего не слышит и не чувствует. Потому родились все эти бредни про сон в гробу, непременно в родной земле ! Ничего этого нет, тут я всегда про себя улыбался. Александр спит в нормальной постели, и на простынях, а не на земле. Просто, как правило, в эти пару часов не сплю я, и происходит это утром или днём – ибо я-то всё же привык восьмичасовому ночному сну.

Я знаю, что вампиры легко могут не спать подряд несколько суток,  но потом отдых им всё-таки необходим. Это говорит, что чувство усталости им знакомо.
Я видел другую Сущность Алекса, лицо зверя. Даже мне, физически весьма крепкому мужчине, стало не по себе ! Да, это хищник, самый дикий, самый кровожадный, хитрый и осторожный в мире. Чрезвычайно быстрый. Чтобы постоянно контролировать его в себе, я уверен, нужна колоссальная человеческая воля. И , я уверен, у Влада она есть, иначе бы он, после пробуждения, стал вампиром, а не Александром Грейсоном. Но жить в постоянной борьбе с этой кровожадной тварью внутри себя, жить долго, почти вечно ! Это ли не самая адская мука, какую только можно выдумать такому человеку, как Влад : благородному, справедливому человеку, хотя и воину по самой своей сути. Превратить в ад его вечную жизнь на земле, без любимой женщины, без родных и дома, в глухом одиночестве, среди быстро бегущего времени…
Я уверен, что вампиры, так же как люди могут сходить с ума. Нередко это случается именно со временем, поэтому никто из них, по той или иной причине, до старости не доживает.

Человек боится смерти и проклинает её, но иногда ведь и смерть является благом… Когда некого любить, когда всё в прошлом, когда мир изменился настолько, что приспособиться к нему, осколку прошлого, становится просто не реально…

…………………………………………

Я не любил, когда профессор Ван Хельсинг приходил к нам ради своих экпериментов, ради сыворотки, позволившей бы Владу гулять под солнцем и несколько разогревающей его тело. Всё это сделало бы Александра-Влада практически не отличимым от нормального человека. Но Ван Хельсинг считал моего друга просто подопытным, какой-то невероятной машиной смерти !, которую ОН поднял из могилы, не более того.  Его лекарство заставляло , на время, биться сильнее сердце Алекса, но какими дикими мучениями ! Чтобы просто пройтись под солнцем рядом с обожаемой Миной Мюррей, и, отчасти, ради мести Ордену,  Влад проходил настоящую пыточную камеру. Я не думаю, что Абрахам Ван Хельсинг не мог создать это лекарство более щадящим. Хельсингу как будто доставляло удовольствие причинять кому-либо боль. Тем более тому, кого он видел не более чем своим экспериментом .
 
Я пытался говорить об этом Александру. Он или не понимал меня, или не хотел понять, потому что у него просто не было выбора. Он страстно хотел достичь своей цели, разрушить в корне, до основания Орден. И собственные страдания на этом пути мало волновали  Влада.
 
Да, я прекрасно видел, что судьба забросила меня находиться меж двух огней : меж человеком полусумасшедшим и почти невменяемым (хоть и талантливым учёным ) , и человеком, которых вынужден постоянно бороться в себе с чудовищем. И оттого, конечно, тоже не вполне нормален из-за постоянных колоссальных усилий воли. Я знаю, что такое вот стояние меж двух слишком жарких огней, только по счастливой случайности !, может закончиться благополучно.

Что ж, я сделал свой выбор. Я от него не отступлюсь. Сейчас уже и поздно, и недостойно идти на попятный. Я просто не хочу этого, потому что мечтаю всё-таки срубить хотя бы одну голову вонючей Лирнейской Гидре.»




Глава 18  От тьмы к свету.


Я продолжаю так осторожно начатое мной лечение своих особенных пациентов. Мои чувства к Алексу и помогают и мешают мне, не позволяют быть смелой, не позволяет моему уму оценивать всё холодно ! Всякий раз, когда я наблюдаю какие-то значимые перемены, я радуюсь, как учёный, и страшно переживаю как влюблённая женщина. Просто терплю тысячу терзаний !

Сегодня Александр, как всегда, принимал меня у себя, в своей комнате, куда я прихожу к нему проводить осмотр. В этой просторной комнате-спальной и кабинете одновременно он выглядит совершенно как Господарь ! Там много древних книг и старинного оружия на средневековый манер развешанного по стенам, как в замке. И это несколько напоминает мне исторический музей. В этой комнате я вижу и тот, средневековый триптих Илоны. Но я не часто останавливаю на нём свой взгляд. Эта женщина давно умерла. Я не она, я – Мина Мюррей. Именно здесь, в доме Влада-Александра я поняла это лучше всего.
 
Алекс привычно мне довольно коротко остриг свои волосы (изрядно отросшие за то время, что я его не видела ), и обычно бывает одет  в простую рубашку и брюки, которые иногда заправляет в короткие сапоги. В этот  раз я увидела его плюс к тому в накинутой на плечи душегрее с меховым воротником. Алекс пожаловался, что начинает чувствовать холод – несмотря на то , что сегодня очень тёплый летний день.
 
Я потрогала его руку, внимательно прослушала сердце. Сердцебиение у вампиров есть, хотя и не такое, как у обычного человека, легко можно посчитать, что его нет вообще. Алекс прилёг на постель, и я осмотрела его кожные покровы и глаза.
-- Пожалуйста, ты должен говорить мне обо всех, хотя бы даже маленьких изменениях: сна, вкуса пищи, ощущениях холода или жары. Любые слуховые изменения, или какие угодно другие. Это очень важно ! Ведь ты понимаешь, что…
--Каким будет результат, неизвестно.
Я  кивнула согласно.
--Твои кожные покровы как будто изменили цвет, и температура тела чуть-чуть изменилась тоже, -- я показала ему термометр.
--Ну слава богу, я уже чуть-чуть теплее трупа ! – улыбнувшись, заметил Александр, стараясь немного развеселить меня. Но я только глубоко вздохнула, вся в мыслях находясь перед возникшей проблемой.

--Это опасно. То есть это говорит о том, что лекарство накопилось в твоей крови и начинает потихоньку действовать. Я бы просила тебя оставаться сегодня дома, и даже на постельном режиме.
--Совершенно невозможно, -- коротко, в полуприказном тоне ответил мне Алекс. -- Я хорошо себя чувствую, дорогой мой доктор. 
Ну что я могла возразить на такое заявление Господаря, Влада Дракулы, и в самую последнюю очередь Александра ! Я уже привыкла к тому, что он любит командовать (хотя рядом со мной сдерживается в этом ), и только чуть-чуть улыбнулась. Мы подошли к следующему этапу моего ежедневного визита.
--Алекс, -- сказала я , ласково пожимая и поглаживая его руку ,-- Пожалуйста, мне нужно увидеть тебя в другой Сущности.
 
Он крайне не любит сего момента, я всякий раз очень осторожно подхожу к этому, совершенно необходимому, этапу осмотра.
--Ты ведь знаешь, что я и без твоих усилий могу всё увидеть. Но я не хочу этого делать против твоей воли... 
Секунду переждав, он изменил свой облик.
 Для меня, как учёного и просто как человека, всегда оставалась абсолютным таинством эта способность Древних. И теперь, хотя я уже привыкла к его другому облику, я всё равно всякий раз испытываю душевный трепет. Но нет – не боязнь или отвращение. Я могу сказать это абсолютно честно.

Я не отпустила его руки, очень изменившейся, бледной , с синеватыми прожилками, только намного более обозначенными сквозь тонко-пергаментную кожу , с удлинившимися пальцами и сероватой ногтевой пластиной. Внимательно осмотрела кожу под направленным искусственным светом и увеличительным стеклом. Так же осторожно осмотрела его лицо и глаза. Перемены происходили, теперь я совершенно чётко это видела. И следующие несколько минут скурпулёзно заносила всё в тетрадь.
Обратившись в прежнюю, человеческую форму, Алекс тяжко вздохнул, отворачиваясь от меня на бок, лицом к стене. Я как раз закончила писать в тетради, и крепко сжала его плечо.
--Ты меня ненавидишь, Мина, -- глухо произнёс он.
 --И это говорит взрослый и даже очень взрослый мужчина !, -- укоризненно произнесла я, -- Александр, сейчас ты сказал абсолютную глупость. Как врач может ненавидеть своего пациента за болезнь, изменившую его ?!... Ты ведь знаешь, что существуют болезни внешне ужасно меняющие человека. Значительно, значительно! хуже, чем эта !

Он уже снова развернулся ко мне, ласково и осторожно пожимая мои пальцы. При этом я видела его лицо, своего Алекса, человека, к которому я привыкла, которого любила и люблю до сих пор. Я видела его глаза, он сказал мне так коротко, и так глубоко и сильно !
--Но ты не приходишь ко мне, Мина…

Всякий раз, когда я чувствую сердцем, что он хочет мне это сказать – не важно говорит ли он это вслух, как теперь, или просто думает при взгляде на меня,-- я чувствую так же, что внутри меня всё обрывается и летит в какую-то бездонную пропасть… Сердце моё и горит, и сжимается ледяными тисками одновременно ! Я тихо вздохнула , отводя взгляд от просто магнетических бирюзовых глаз Влада-Александра, понимая, что буду жестока в своём ответе.
--Я не прихожу к тебе не потому, что увидела твою другую сущность , Алекс. Теперь я могу увидеть её в тебе, и в Доминик, в любом из вас,  в любой момент,  когда только захочу…. Но я не хочу этого, хотя совершенно не испытываю страха. Я не прихожу к тебе по совсем другой причине… И ты прекрасно её знаешь.
 
Алекс прижался лицом к моим ладоням , и я ласково гладила его по волосам, целовала в лоб и в щёки. Снова мы так нежно и горячо сжимали руки друг друга, и почти касались губами губ. И теперь он мог не скрывать того, что руки его холоднее льда – меня это совсем не пугало ! Меня бы не испугал даже его настоящий облик, хоть он не понимал этого, и думал, что он мне , тот, другой, только отвратителен. Но это было не так! Я любила и своего , родного мне до каждой клеточки тела, Алекса, и того давнего Влада, Господаря из далёкого прошлого, и даже Дракулу – ведь таким его сделала злоба людей, и он был не виновен в этом.   
Эти минуты, они  были так сладки ! , я хотела, я очень хотела , чтобы его губы вновь коснулись моих ! Но я решительно всё оборвала,  встала с места, быстро собрала свой сак и вышла из комнаты. Как можно скорее, чтобы Александр не заметил мои повлажневшие глаза.

Я знаю, что мучаю его,  жестоко  мучаю!, но ничего не могу с собой поделать.
 
…………………………..

Меня ждала Доминика.  Её комната располагалась в самом конце по коридору, во втором этаже, где находятся все спальни. Девушка ровно столько же времени, как Александр, принимала моё лечение.

Доминика не стыдилась моей просьбы, она прекрасно знала, что я могу видеть Их Сущности. Я чувствовала, что Доминик испытывает облегчение, наблюдая , как я спокойно смотрю на другой её облик, не пугаюсь её обращения и не стремлюсь всадить осиновый кол в сердце. Но разговаривать со мной она всегда предпочитает в облике человека.
--Выражаясь языком врачебным, у тебя лёгкая лихорадка, дорогая,-- улыбнулась я Доминик.
--Я чувствую это. Мне немного холодно. Впервые за очень-очень долгое время. Я рада Мина, что…
-- Что можешь питаться всего лишь маленькими пробирками крови ? Я тоже очень рада, что смогла предоставить тебе и Александру такую возможность.
Доминик пристально посмотрела на меня, привычным жестом убирая со лба медно-рыжие пряди, и осторожно прикрыла мою руку ладонью, по-дружески пожимая и поглаживая её.
 
--Ведь ты только что от него, от Влада ? … Его так же лихорадит ?
Чуть помедлив, я кивнула согласно. Доминик глубоко вздохнула, очень крепко сжимая мою ладонь.
--Мина, он такой гордый человек ! Ни за что не признается, что ему страшно больно !
--Страшно больно?! И тебе тоже, Доминик ? Это от лекарства, которое я вам даю ?! И вы ничего мне не говорите !
--Мне тоже больно, -- приподнялась на постели на локте Доминика, -- И мне тоже, вот здесь !
Она приложила руку к левой стороне груди.

--Хотя считается, что у нас мёртвое сердце, но ведь это не так!, ведь ты это знаешь ! … Оно у нас есть, и даже может болеть…. Мина, я слышу слёзы его сердца. А теперь я слышу и твои слёзы тоже. Вы хотите , порознь, так и страдать вместе ? Всю оставшуюся жизнь – сколько бы её ни осталось ? Может быть, годы, но, может быть, всего-то несколько недель , особенно для нас с Владом...
Я густо покраснела, опуская голову.

--Ты знаешь, у каждого из Древних, открывается со временем не один дар. Мы вынуждены приспосабливаться, к своей жизни, к Охоте, и вечной охоте на нас… Кроме выслеживания людей и некоторых, подобных мне, вампиров, я могу читать мысли и чувства жертвы… Прости, Мина, так некоторые из нас называют людей. Я открыла свои дары, так же как ты, из-за жизни рядом с Древним и единения с ним в любви, открыла дремавшую в себе способность и научилась видеть наши сущности --возможно, откроешь и новые стороны своего дара, со временем... В прежние времена Орден использовал в своих целях таких как ты , или сжигал этих бедных девушек и женщин на кострах… Но, послушай, Мина Мюррей, не бойся своего дара! Спроси , сама себя, свою вторую духовную сущность, о возникших меж тобой и Владом вопросах ! Ведь ты не боишься Влада даже в самом ужасном его облике – Дракулы, и ты верно любила его всё время вашей разлуки. Так что же тогда мешает вам теперь быть вместе ?... Видит Бог, Мина, как он любит тебя ! Ты стала вторым воплощением Илоны на земле. Ты стала его радостью и его солнечным светом, той, чей образ не позволил ему превратиться в безумное чудовище. А ведь многие из нас становятся чудовищами, Мина , лишаются ума постепенно, из года в год, из века в век, или теряют рассудок сразу, едва проснувшись в другой форме. Ты знаешь об этом ? Илона и ты , вы вместе , подарили Владу самый бесценный для нас дар : способность оставаться человеком !

Доминика продолжала говорить уже тише.
-- Но вот что ещё я читаю в твоих мыслях, мисс Мина Мюррей : ты боишься того, что происходит сейчас с Владом и со мной. Ты не уверена. Ты боишься самого страшного. И, возможно, верно боишься… Мина, опробуй на мне своё лекарство, приостанови лечение Влада ! Но так, чтобы он не понял этого, потому что он не согласится… Если я умру человеком , я буду счастлива. Мне нечего терять. Быть может, если я пройду очищение страданием, Господь позволит мне увидеть тех, кого я любила… Сможешь ли ты сделать так, чтобы Влад не понял нашей маленькой хитрости ?... Я добровольно позволяю тебе наблюдать и экспериментировать со мной. Мы, Древние, не такие , как те, которых изучали вы с доктором Мильтоном… Ох, Владу не следует переживать об этом ! Уилл всего лишь друг тебе, такой же учёный, как ты !... Но сердце любящего во всём видит подозрение, а значит и грусть... Мина, пойди к Владу, верни ему свою любовь. Не храни её запертой в сундуке на тысячу замков. Ведь это такое сокровище, которое может лишь в жизни сверкать алмазно ! А в сундуке свет быстро угаснет… И сделай, прошу, так , как я сказала. Ускорь моё лечение, замедли лечение Влада.

Я взглянула на девушку, глубоко вздохнув, горячо ответила своим рукопожатием на её.
--Доминик , -- снова глубоко и горько вздохнула я, -- Ты должна знать: твоя жертва может  не оправдаться !
--Я долго жила. Много-много лет, с болью в сердце, ставшей тише, но не проходящей, уж поверь. И с проклятием убивать людей. Страшно ли мне умереть, Мина ? Нет, не страшно ! Я хочу этого.

--Но, Доминик, ты , может быть, будешь испытывать сильные мучения. Я ведь ничего не знаю. Я постараюсь всеми силами, но я ничего не знаю !
--Я вытерплю мучения. Я всегда, и во время человеческой жизни , была терпеливой… Может быть, это позволит мне искупить ту кровь, те жизни, которые я отнимала ? Когда-то, хотя это было очень давно !, я верила в Бога .
Я понимающе кивнула, вновь крепко сжимая руку Доминик. Я уже не могла не плакать, так много всего накопилось.
--О, ну что, ну что ты ? ! Ты должна быть сильной, наша чудесная мисс Мина , -- улыбнулась Доминик, -- Ты безумно боишься за Влада, каждую ночь думаешь об этом, я это слышу… Те , кого я любила – ушли. Но вы с Владом вместе , вы не разлучились, и не забыли друг друга. Это так драгоценно !…

Я вытерла слёзы. 
--Хорошо. Поступим так.
--Не говори ничего Владу, потому что он не согласится.
Я вновь кивнула согласно, крепко обнимая Доминик и продолжая плакать – как бы ни хотела я остановить этот безудержный поток слёз. И она понимала, что теперь мне это нужно больше слов.




Глава 19 Мисс Мина Мюррей
 

Как бы трогательно и убедительно ни просила меня Доминика, я не могла прийти к  Алексу. Я тысячу раз собиралась вернуть прежнее, и это было только хуже. Потому что он чувствовал, что я стою у той черты, которая пролегла между нами, и не могу перешагнуть её  именно так, чтобы вернуть всё абсолютно искренне и полно, так, как было прежде…. Ему чудилось, что моя нежность и ласковость были всего лишь состраданием к больному человеку, и , я думаю, Александра это терзало едва ли не больше всего другого.
……………….

Между тем Доминика приближалась к кризу, как совершенно точно определила я, ориентируясь на наши с Уиллом наблюдения. Её кожные покровы изменились настолько, что стало возможно потоотделение, температура тела приблизилась к человеческой. Способность к оборотничеству исчезла : она больше не могла принимать человеческий облик, или какой-либо другой. Её , оставшаяся только единственной , вампирская Сущность, начала возвращать человеческие черты : изменился цвет волос и цвет глаз, белок перестал быть красным, словно налитым кровью, глаза посветлели и стали просто карими. Очертания лица, ушей, челюсти приняли совершенно человеческую форму. Доминик обратили в совсем юном возрасте. Сияющую красоту молодости она потеряла, но стала просто молодой женщиной  по своему нынешнему виду, с болезненно бледной, а то болезненно разгорающейся от жара кожей.

В то время, когда Доминик не была погружена в сон, она испытывала дикие боли во всём теле, сомневаюсь, что без лекарства смогла бы перенести их и не сойти с ума. Уже неделю я продолжала  лечение Доминик и, втайне от Влада, приостановила его лечение, вводя плацебо вместо лекарства. Доминик, по меркам древних, была всё же молодым вампиром, на несколько столетий моложе Влада, и её , более ранняя, реакция на лечение была логически объяснима, не могла вызвать у него подозрений… К тому же Алекс видел, что я переживаю за Доминик, пристально слежу за её состоянием, он не задавал мне лишних вопросов. Я продолжала давать Доминик, помимо лекарства, кровь излечившегося полуобращённого человека, и её преображение от этого происходило быстрее.
 
Наконец, наступили и такие дни,  когда я практически всё время проводила возле Доминик, а остальные часы  в своей маленькой лаборатории, переписывалась постоянно с Уиллом, и ни на что больше не отвлекалась, даже сну уделяя всего 4-5 часов в сутки.

Доминик охватил жар, теперь она находилась в бессознательном, хотя, по внешнему виду, уже совершенно человеческом состоянии, только лекарства помогали её телу жить и бороться. Порции крови снизились до совсем небольших внутривенных инъекций. Вероятно, болей она уже не испытывала, но я не могла знать этого точно, и всё же давала пациентке обезболивающее. Несмотря на её бессознательное состояние, у меня появилась вполне реальная надежда, что Доминика выживет.
В одно утро мне сообщили, что жар не возобновился, больная пришла в себя. Накинув на плечи первое , что под руку попалось, едва ли не в ночной рубашке, я  побежала в комнату Доминики. Результаты лечения были на лицо : в спальной совсем открыли плотные шторы, впустив яркий солнечный свет, девушка лежала в постели с наслаждением подставляя руки под тёплые солнечные лучи. Она слабо улыбнулась, увидев меня. Теперь это была очень милая молодая женщина, с короткими тёмно-русыми, но всё же рыжеватого отлива волосами.

-- Как себя чувствуешь ?  -- постаралась спокойнее спросить я , присаживаясь возле постели, прощупывая пульс больной, -- Помнишь ли, кто ты ?...
--Мина, я в абсолютной памяти, -- снова счастливо улыбнулась девушка, -- Я снова человек. Я могу чувствовать солнечный свет. Я уже попросила, чтобы меня вынесли на балкон… Думаю, что мне осталось совсем недолго. Но Господь подарил мне часы человеческой жизни, и я абсолютно счастлива !

Я нахмурилась – что за странные настроения охватили мою подопечную !, взяла стетоскоп, чтобы прослушать её сердечные ритмы.
--Доминик, что за настроение ! , -- полушутливо заметила я, -- Ради чего я дольше  недели не вылазила из лаборатории и из твоей спальной , ради того, чтобы ты теперь хандрила ?... Да, ты человек, просто человек. Я ничего в тебе больше не вижу, никаких других Сущностей. Как ты и хотела. Мы добились этого.
-- Ты выполнила своё обещание, -- кивнула Доминик, благодарно пожимая мою руку, -- Но, знаешь, я чувствую – моё сердце бьётся всё труднее. Осталось недолго. Скоро сердце остановится… совсем.

Я внимательно и не раз прослушала сердце Доминик, посмотрела её лицо, руки. Сначала отгоняла от себя мысль, что Доминик всё почувствовала верно, но потом профессионал взял во мне верх, я убедилась, что девушка была права… Мои лекарства не смогли ей помочь, Доминик была человеком, но она умирала. Сколько это продлится, я не могла сказать точно... Мне не пришлось ничего говорить , она увидела всё по моему лицу, всё поняла.

--Послушай, Мина – не грусти обо мне . Я счастлива, клянусь тебе в этом . Я попросила, чтобы меня вынесли на солнечный свет, и ещё – чтобы привели сюда священника той веры, в которой я была крещена. Он сейчас будет здесь…  Но, Мина, послушай, потом, когда всё это произойдёт, и я смогу уйти , надеюсь, к тем, кого люблю – я знаю, тебе нужно будет моё тело. Возьми его и сделай с ним всё, что посчитаешь нужным. Я так хочу… И ещё, скажи мне теперь и здесь, что ты придёшь к Владу. Пообещай это.
Немного помедлив, я кивнула согласно, плотно прикрывая глаза, я не могла смотреть на неё, только скурпулёзно сворачивала и тщательно (зачем-то!) складывала в чехол свой стетоскоп.

--Скажи это вслух, -- настойчиво повторила Доминик, вновь слабо трогая меня за руку, близ локтя.
Вернуться к Владу, чтобы узнать, что такое ещё одна потеря, близкого и бесконечно любимого человека ?! Это я хотела сказать, и даже хотела закричать ! Но почему-то я сказала другое, дрогнувшим и не слишком уверенным голосом.
-- Хорошо, Доминик… Я обещаю. Не волнуйся об этом, пожалуйста.
 
Я наклонилась, обнимая девушку и целуя её в лоб, она же слегка коснулась губами моей щёки и улыбнулась, прошептав на ухо :
--Поверь мне : вы будете любить друг друга так  жарко, как никогда прежде…
На пороге уже стоял ксёндз, я знала это, Доминика из-за моего плеча невольно взглянула в ту сторону. Я на прощанье крепко-крепко пожала её руки и всё никак не могла их отпустить, чтобы священник занял моё место – врача не сумевшего выполнить до конца своё обещание !
Однако, прежде чем покинуть Доминику и уже больше не увидеть её живой,  я попросила позволения взять последнюю порцию крови, больная кивнула согласно. Ей становилось трудно говорить , а ещё необходимо было хоть сколько-то сил для беседы со священником.

--Делай, что посчитаешь нужным, Мина,… и теперь , и после. Я снова повторяю это.
Я собрала в пробирку её кровь. Доминик опять шепнула мне уже совершенно белыми, потрескавшимися от прошедшего многодневного жара губами :
--Я счастливый человек, Мина… Простимся…
Глубоко вздохнув, уже не сдерживая слёзы, я простилась с подругой, и уступила место священнику, облачившемуся в своё одеяние.
 Не время было для слёз и горя. Я поспешила в лабораторию и не покидала её до позднего вечера.

 Буквально через час-два,после того , как я оставила Доминик, мне сообщили, что девушка скончалась. Тихо, без мучений, разговаривая со священником, а затем просто находясь на залитом солнцем балконе… Слуги принесли для меня тело Доминик, и вскоре я положила его на анатомический стол. Я работала большую часть дня над анатомическим столом, потом , когда тело Доминик унесли для приготовления к похоронам,  работала со своими микроскопами  и колбами. И лишь под вечер второго дня меня просто накрыло сном, я едва дошла до кушетки в своём рабочем кабинете, и , чуть легла на неё, сразу же провалилась в глухую темноту, без всяких сновидений.

На лабораторном столе находился драгоценный бутылёк тёмного стекла , с плотно притёртой пробкой. Новое лекарство для Влада, которое позволила мне создать порция предсмертной крови Доминик и изучение произошедших именно в её крови и её организме изменений.
 
……………………………………………......

А через ночь я пришла к своему Владу… Мы любили друг друга, после всех этих испытаний -- любили с такой силой и страстью, как никогда ни до, ни после этого… Он так неистово целовал всю меня, буквально, с головы до ног, что мне казалось : я вся горю пламенем, я уже не осознавала ни себя, ни Влада … Мы любили друг друга  ненасытно, большую часть ночи, а под утро, совершенно измученная и совершенно счастливая , я заснула.
 
Вероятно, Влад оставался в комнате, лежал рядом со мной. Может быть, тоже погрузился в свой короткий сон, на несколько часов, но никуда не ушёл от меня.
Я проснулась поздним утром. Уже вступил в права жаркий летний день, и Влад открыл балконную дверь , впуская в комнату свежий воздух , ветер раздувал лёгкую штору на окне, словно белый парус корабля. В это утро мой Влад-Александр не покинул меня, как это обычно происходило в Карфаксе. Он снова сладко меня поцеловал – и мне было не страшно чувствовать, что его руки и его тело  холодны, как лёд, несмотря на жаркий день. Он лежал рядом со мной , я опустила голову ему на грудь – и, хотя я не слышала его сердцебиения, но знала всё же , что оно есть. Я нежно гладила, перебирала пальцами пряди  его густых и жёстких волос. И мне было так сладко, так хорошо ! Я приподнялась на локте, заглядывая в лицо своего Алекса-Влада, я хотела его видеть – в каком угодно облике. Но против его воли не желала изменять своего зрения.

-- Алекс, ты должен знать, что твоя настоящая Сущность не пугает меня. Ты должен просто быть уверен в этом ! То, что я увидела всё внезапно : внезапно открылся мой дар, внезапно увидела я твоё  другое лицо, вот что было шоком ! Это выбило меня, совершенно ! Но… но не твоя болезнь, с которой я , к тому же работала,  видела таких как ты раньше…
Алекс чуть нахмурился, вздохнув, крепче охватил меня рукой, сильно прижимая к себе.
--Я очень виноват перед тобой – я знаю…Я боялся всё потерять.
--Но ведь мы и без того почти потеряли друг друга ! -- грустно заметила я, -- В этом новом для меня доме , и моего Алекса, и Влада, которого я не знала, здесь мне поначалу было слишком непривычно. А теперь – хорошо ! … И теперь, я думаю, я сумею вернуть тебе радость солнечного света. Теперь я почти уверена в этом !... Я не думаю, что ты сможешь излечиться совершенно, но ты будешь постоянно принимать лекарство, и изредка чуточку крови… Я сама, с великой радостью, стану твоим донором, пусть даже в течение всей жизни. Но -- ты сможешь жить как человек. Не станет вампира. Уйдут и твои способности Древнего… Я думаю, что уйдут…. Согласен ли ты принести такую жертву ? Пройти тяжёлый путь болезни, боли ? Я буду с тобой рядом ежеминутно , никогда-никогда больше не сомневайся в этом ! Но согласен ли ты потерять вот это могущество Древних? Зная, что я не та, прежняя Илона, я Мина, Мина Мюррей, вернувшая тебя к солнечному свету.
 
 Александр зарылся лицом в ворох моих волос, вздыхая и целуя, кажется, каждую прядь , тихонько сказал
--Ты вся такая сладкая, Мина Мюррей… Твои губы как спелая вишня…
Я слегка покраснела, чувствуя его руку, вновь ненасытно ласкающую мою грудь, его нежные и одновременно жадные, жаркие поцелуи. И я тихо вскрикнула в ответ, и утро это стало продолжением самой сладчайшей в моей жизни ночи …
 
……………………………………………….

День спустя я возобновила лечение Алекса, перестав давать ему плацебо.
Последняя порция крови  Доминики, излечившегося Древнего, открыла мне окончательный секрет новой сыворотки – не сыворотки Ван Хельсинга, а лекарства Мины Мюррей  от открытого Абрахамом Ван Хельсингом Синдрома Холодной Крови. Для Алекса был риск не перенести лечения, также,  как случилось это с Доминик. Но моё новое лекарство было намного более щадящим, и , проведя наблюдение за ходом болезни Доминик, теперь я смогла максимально смягчить момент криза и время восстановления для Александра. Хотя были дни, во время его криза , да и выздоровления, когда, оставив весь свой научный скептицизм, я горячо молилась Богу о самой драгоценной для меня жизни.

Все преграды миновались и Влад стал человеком.
Но многие ли из Древних хотят этого ?... Мой Влад, мой дорогой Александр уникален, потому что на протяжении многих веков он сохранял в себе лицо человека, и своей огромной силой воли , и, может быть, мыслью об Илоне, потом  обо мне, Мине Мюррей,  не позволял Сущности Чудовища поглотить Человеческую Сущность. Я не уверена, что среди Древних найдётся много таких, как мой Александр.
Хотя Доминика тоже могла бы стать таким, первым возрождённым человеком. Я никогда не забуду её возвышенной жертвы.

Мы отвезли прах Доминики в Польшу. Её могила теперь тиха и спокойна, под старыми вязами, на земле её предков. Мы поместили урну близ отца и братьев Доминики , Влад показал мне затерявшееся для потомков место их упокоения. Но на могильном камне мы просто выгравировали её имя , не указав каких-либо дат и без всяких изречений.


 

Глава 20  Эпилог


Да, мой Влад стал совершенно человеком, оставив для себя светское имя Александра Грейсона. Он изменился , но не настолько, чтобы неузнаваемо : стал выглядеть старше, как здоровый сорока или сорока пятилетний мужчина, сухой  и  сильный по конституции,  и волосы его приобрели каштановый, почти тёмно-русый цвет с благородными прядями седины у лба и на висках. Глаза утратили магнетическую , яркую бирюзовость, став просто серыми , но с тем особенным зрачком красноватого отлива, который сохраняется у излечившихся от Синдрома Холодной Крови.  Эту особенность мало кто кроме меня мог заметить , разве что доктор Уилл Мильтон ,  руководитель известной среди научных кругов Лондонской Лаборатории Крови.
 
Я больше не вернулась в Лондон. Усадьба Карфакс, так же как моё скромное жильё, доктора Мины Мюррей , всё было продано. Мы с Алексом  какое-то время оставались в его южно-славянском поместье, пока он проходил восстанавливающее лечение, только один раз выбрались в поездку  в Польшу, по описанной выше причине. Затем продолжили отдых и его реабилитацию в Греции, на море. Мне было нелегко!, и потребовалась масса терпения и любви , кроме моих медицинских знаний, чтобы помочь Владу пережить эти непростые месяцы. Его излечение не могло быть полным, он так и оставался, по сути, больным человеком с уведённым в латентную форму Синдромом Холодной Крови – и всё же именно человеком. Ему постоянно требовалось лекарство, и моё наблюдение как врача, и присутствие рядом как донора , ведь время от времени приступы болезни возвращались. Правда, год от года это происходило всё реже и реже, и всё в более и более лёгкой форме.
 
К зиме мы оказались в Америке, где сосредоточен был основной бизнес Александра , дела требовали его присутствия. Ведя постоянную переписку с Мильтоном, я оставалась очень ценным, но внештатным и анонимным сотрудником его лаборатории, постоянно отсылая наработанные материалы. На протяжение многих лет Уиллу Мильтону встретился ещё не один больной с Синдромом Холодной  Крови , но, насколько я знаю, ни одного такого, как  Влад. Так что мои исследования были уникальны , хоть я и не присутствовала ни  в лондонской лаборатории, ни на каких-либо научных конференциях. По вполне понятным причинам  я  не хотела, чтобы моё имя громко фигурировало в исследованиях профессора Уилла Мильтона, изрядно нашумевших в научном мире.

Ещё во время нашего путешествия в Польшу я стала миссис Миной Грейсон. Однако светские чаепития были мне невыносимо-скучны. В скором времени Алекс предложил мне , от лица и при финансировании ряда состоятельных людей города, улучшить благотворительную больницу для бедных.  Я с большим энтузиазмом взялась за дело, нашла врачей и персонал, и сама вела врачебную практику. Поначалу это было не слишком большое учреждение, но со своей лабораторией  и  операционной. За возможность заниматься любимым делом я готова была бесконечно благодарить Алекса. 
Я знала , что , вероятнее всего, у нас с Александром не смогут появиться дети. Теперь я никогда не поднимала при нём этой темы и старалась без грусти смотреть в сторону молодых мамочек, приходящих  в наше врачебное учреждение. Через несколько лет эта , по большому счёту, благотворительная деятельность на пользу стремительно разрастающегося города, принесла нам с Алексом совершенно неожиданные результаты.

  В больницу привезли молодую темнокожую женщину на последних месяцах беременности. Они с мужем были из вольноотпущенных, муж работал в доках, несчастный случай унёс его жизнь. Нэнси осталась одна, внезапное известие о трагедии чуть не спровоцировало выкидыш , но молодую женщину вовремя привезли в больницу. Нэнси стала моей пациенткой. После положенных  двух недель, молодой женщине ,по большому счёту, некуда было идти, и я предложила Нэнси поселиться в нашем доме до родов малышей (она ожидала двойню), чтобы затем,  если она захочет, остаться в прислугах.

Нэнси  согласилась  и горячо благодарила меня за предоставленную помощь. Но как  раз в те дни, когда она пришла в наш дом, Александра  накрыл сильнейший приступ болезни. Мне было очень трудно : следить за его лечением, ещё и скрывать подробности , чтобы не возникло ненужных толков. По официальной версии Александр страдал рецидивами  редкой тропической лихорадки. Нэнси оказалась на редкость умной и тактичной девушкой, она помогала мне во всём, и хотя многое могла замечать и, конечно, делать какие-то выводы, но ни разу  не задала мне ни одного лишнего вопроса, и ни капли ненужной информации не оказалось в ушах словоохотливых кумушек. Нэнси словно бы воплотила для нашего дома второго Ренфильда, друга, которого никогда не забывал Александр.

В положенный срок Нэнси родила двух прекрасных девочек-близняшек. Увы, роды прошли  тяжёло, к тому же двойни. Для такой худенькой женщины выносить двоих , ещё и пережить смерть любимого человека, всё это сыграло свою роль. Нэнси спасти не удалось, неделю проболев, она скончалась. Но девочки были чудесные, крепкие и абсолютно здоровенькие.  Не сговариваясь, мы с Алексом  в одну минуту решили официально удочерить темнокожих близняшек. Таким образом , наша семья стала полной и абсолютно счастливой.
 
Среди  темнокожего квартала  города быстро распространился рассказ, как хорошо мы отнеслись к Нэнси, и вскоре в нашем доме, как-то сам по себе составился штат именно  темнокожей прислуги, из людей  не болтливых и не задающих лишних вопросов , на которых я вполне  могла положиться. За  близняшками присматривала  заботливая темнокожая  няня , потому что, так неожиданно став мамой, я, конечно, не могла бросить работу в больнице на самотёк.
 
Изольда и Нэнси, подрастая, радовали нас с Александром самыми лучшими и интересными  моментами своего взросления. Девочки росли умненькими и весьма красивыми, совершенно  опровергая все теории о неполноценности каких-либо рас. Александр просто наслаждался часами , проведёнными в семейном кругу, девочки обожали его, и, сколько я помню, первым словом с их чудесных губ прозвучало именно «папа», затем только «мама» (вечно убегающая на работу… ) и , наконец, «бонна».
 
Мне было удивительно, как охотно занимался с детьми Алекс ! Девочки, обладая довольно живым нравом, нередко устраивали во время игры настоящий кавардак в доме, и Александр охотно позволял им это. Ему нравилось, когда я одевала наших красоток буквально как принцесс, выводя на прогулку, и  мы с бонной возили девочек в театр, и на Рождественские представления. Иногда сам Александр сопровождал нас. Девчонки обожали «дорогого папочку», и, обычно, выклянчивали у него море сладостей и подарков, ни перед одной их просьбой он не мог устоять, а мой голос разума, обычно, никем не был услышан. В комнатах наших двух принцесс было всё, что только можно вообразить, нужное и не нужное для детей.
 
С ранних лет девочек начали готовить в одну из самых престижных школ города, где вскоре они стали учиться, и обожали хвастаться дорогому папуле своими оценками. Но и бойкая Изольда и более спокойная, рассудительная Нэнси не были совсем уж примерными ученицами, как в один голос чуть ли не еженедельно сообщали нам учителя. Девочки нередко позволяли себе шалости, а если кто-то из одноклассников смел упомянуть презрительно о цвете их кожи, могли сами разобраться с обидчиком. Я не была такой бойкой, вероятно потому, что росла единственным ребёнком в семье , и из-за ранней смерти  моей  матери , что сразу переменило всю мою жизнь на серьёзный лад.

Но когда с их папой случались приступы болезни, наши девочки становились тихи, как агнцы, и часто поджидали меня возле  комнаты  Алекса, и просили увидеться с ним, что, разумеется, было невозможно. На третий-четвёртый день приступ  почти  проходил, и девочки, зная это, умели проскользнуть в спальню мимо самого строгого надзора.
--Папа, папа здоров ! Мы снова пойдём гулять, вместе, вместе, вместе с ним !
Кричали наши маленькие чернокудрявые бестии на весь дом, и , ей-богу, я не видела Александра более счастливым, когда девочки с воплями запрыгивали к нему, тормошили, прыгали на постели, обнимали его, расцеловывая в щёки. Потом какой-нибудь из предметов, непременно с грохотом, опрокидывался, и они, опасаясь моих строгих замечаний, так же стремительно вылетали из комнаты.

Возможно, приступы болезни Алекса, которые окружены были молчанием и строгой тайной, напряжённая атмосфера в доме в это время, какие-то свои заключения и мысли об этой странной болезни, а так же моя работа , где девочки, поневоле, часто бывали  -- подтолкнули более вдумчивую и дисциплинированную Нэнси заинтересоваться медициной. Что касается Изабель, то она не питала склонности к науке или искусствам, и захотела выбрать для себя экономическую специальность, она живо интересовалась делами отца, и бизнесом, и Алекс верно подметил в ней деловую жилку. Но никто из моих девочек никогда не мечтал только о том, чтобы «успешно выйти замуж», слава Богу, эти мрачные времена  зависимости от необходимого статуса жены для женщин проходили.

К 18-ти годам наши прекрасные дочери поступили на задуманные ими курсы. Они  выросли  просто красавицами . Стройные, довольно высокого роста -- как два грациозных чёрных лебедя плыли они по бальному залу, и то было одно из лучших воспоминаний нашей с Алексом жизни , их первый выезд в свет .
 
Примерно в это время нас, в Америке, навестил профессор Уилл Мильтон. Он хотел увидеться с моими дочерьми, о которых я ему достаточно писала. Поговорить со мной. Его внешний вид опечалил меня. Он так и не обрёл семейного счастья, был погружён только и исключительно в работу. Впрочем, его Лаборатория Крови процветала и уже стала отдельным учреждением от психиатрической лечебницы доктора Мюррея. Я была благодарна , что лондонской больнице оставили имя моего отца. Она так же, вполне успешно, продолжала работать, по новым, щадящим методам -- как говорил мне Мильтон. В те дни я и попросила его написать свои дополнения к моим записям, о тех событиях, которые я не помнила или не знала.

Уильям прожил в Америке около месяца, вручил мне свои заметки, и вернулся в Европу. Оказалось, что это была наша последняя встреча. Буквально через полгода я узнала, что профессор Уильям Мильтон погиб в своей лаборатории. Мне ответили кратко , что это был несчастный случай, и никто ничего не захотел пояснять подробнее. Я не жила в Лондоне и вообще в Англии. Я уже не была подданной королевы. Лабораторию Мильтона в скором времени закрыли, и все наработки Уилла, как я предполагаю, ушли в тайный архив. Он лишь мельком, лишь вскользь в свой единственный визит в Америку, упомянул о такой возможности. Предполагаю , что в этом же таинственном архиве находятся и мои записи и наработки (те, которые я отсылала профессору Мильтону под псевдонимом , как врач , а не простые дружеские письма ).

Иногда, в глубине души, у меня возникает чувство вины за то, что Уилл не обрёл личного счастья... Я не могла не замечать, в его визит в Америку, как он смотрит на меня и моих дочерей. Он ни о чём не говорил, как всегда, и был предельно, безукоризненно корректен и вежлив, но... Они часто разговаривали с Нэнси, увлёкшейся медициной , и один раз , при мне, Уилл сказал ей :"Ваша мама -- гениальный врач и учёный". На что я сразу же поспешила возразить, и всё перевела в шутку. Но, мне думается, что Нэнси запомнила эти слова.   
 
Со временем приступы болезни Александра приходили всё реже и реже, мог пройти целый  год , два-три года  совершенно спокойно.

 Наша жизнь была долгой, но промелькнула как один день… Мой дорогой Александр постарел – так же как я. Когда он умирал , я находилась рядом с ним , и не было во всей  моей жизни минуты горше ! И теперь , я чувствую, что , Благодарение Богу, скоро соединюсь со своим дорогим супругом. На этом я заканчиваю редактировать и дополнять свои записки врача Мины Мюррей , в замужестве Мины Грейсон.