Уроки английского

Людмила Вятская
Вообще-то речь пойдёт не столько об уроках, сколько об учителях английского.
Раиса Михайловна была первой.

В наш 5Б зашли тогда трое.
Все - стройные, модно одетые, благоухающие. 
В руках у каждой - список её группы.

Никто не спрашивал нашего желания, а вот если бы спросили, то к Раисе Михайловне  едва ли кто из нас пошёл...
 
Пока глаза опущены  вниз - красавица.
Фигура манекенщицы, чёрная волна блестящих волос на плечах, белозубая улыбка  при пухлых губах в ярко-красной помаде.
Но как только посмотрела на класс - все замерли. Косоглазие. И каждый стал  мысленно умолять: "Только бы не к ней".
 
Родители учили не обращать внимание на физические изъяны людей, и не задерживать на них взгляд, а здесь — глаза учителя!
 
Если бы ущербный глаз был закрыт повязкой, было бы лучше.

На первых занятиях, когда  только знакомились с алфавитом и тренировали английские звуки,  не раз бывало, что, Раиса Михайловна, не зная ещё наших имён, взглядом и кивком головы предлагала повторить звук одного ученика, а повторял - другой, а то и несколько.
 
Она сердилась, мы паниковали.

Страх — плохой помощник в ученье.
 
А любовь не состоялась... Ни к ней, ни к языку...
Если бы она не раздражалась, была бы помягче с перепуганными пятиклассниками, для которых и сам предмет был совершенно нов,  взаимопонимание и наступило бы. 
Но случилось как в той песне: «А любовь у нас с тобой была недлинной, или просто не дождались мы любви».
 
Через полгода  Раиса  Михайловна  куда-то исчезла.
 
Скажу честно, мы не очень переживали.
 
Уроки пытались заменять, но от двух других групп мы отстали.

Месяца через два пришла Елена Дорофеевна.
Глаза  новой «англичанки» были серо-голубые, и смотрели мы в них, почти не моргая.
Голос -  необычайно тихий,  сама она, вся такая ладненькая, миниатюрная с кукольным личиком, на голове — аккуратная стрижка волосок к волоску.
 
Характер часто меняет возраст в одну или другую сторону. Так и нам она казалась  много моложе Раисы Михайловны.
 
Её никто не боялся. Скорее она побаивалась учеников. 
Особенно старшеклассников.
Они часто с громким смехом залетали в наш класс на перемене, и тут же убегали, оборачиваясь на Елену Дорофеевну.
 
Я очень смутно помню её уроки: что-то писали, хором повторяли, читали... Зато хорошо помню, как мы все разглядывали её ножки, выглядывающие из-под мини юбки ровными столбиками, которые обычно рисуют в карикатурах на красоток.

Через год у Елены Дорофеевны случилась личная драма: её бросил муж, и она не смогла с этим справиться.
Всё чаще на уроках она останавливалась на полуслове и долго молчала. 
Мы стали догадываться, что  думает Елена Дорофеевна совсем не об английском.

Однажды летом она пришла в школу босой.
После этого случая  нам опять стали заменять уроки.

Тот  майский день был солнечно ярок, когда в кабинет вошла Дора Самойловна.   
В её глазах жили солнечные зайчики, и они сразу сказали всё за свою хозяйку.
Что пришла надолго, любит своё дело, и дома у неё всё в порядке.
 
Перед нами стояла счастливая женщина возраста наших мам.
 
Тёмные вьющиеся волосы схвачены сзади заколкой, губы слегка  подкрашены неяркой помадой. Карие глаза чуть прищурены, словно она всё про нас знает, но никому не скажет.
 
У Доры Самойловны всегда было прекрасное настроение и шутка для разминки.
 
Про то лиловое платье крупной ручной вязки, посаженное на чёрный атласный чехол, проглядываемый сквозь ажурный рисунок, узнала не только вся школа.
Про него узнали и наши мамы. Каждая девочка хотела свою видеть в таком же.

Дети, как известно, всё замечают даже когда смотрят вам прямо в глаза.
К Доре Самойловне мы с подругой были особенно пристрастны, а потом делились впечатлениями:

 - Заметила, она заколку поменяла?
 - Я видела такую в промтоварах.
 - Сколько стоит?
 - Не помню. Хочешь купить?
 - Вот маме бы такую!
 - Так у твоей,  вроде, волосы короткие?
 - Да, жалко. Ну, когда вырастут...


 - Пусть она не самая молодая, но зато лучшая, да?
 - Да Алле с Натальей до нашей Дорушки, как до Луны, - утверждали мы с уверенностью, познав уроки двух других «англичанок».

 - Она сроду в свою тетрадку не заглядывает.
 - И обращается только по именам.
 - И на каждом уроке успевает всех спросить.
 - И на русский не переходит.
 - И на часы не смотрит, и всё успеваем.




Её уроки стали долгожданными. 
Она учила думать и не бояться делать ошибки,  петь английские песни и подбирать иллюстрации к прочитанному тексту,  понимать английский юмор и печь пирог с яблоками и корицей.

Однажды мы с подругой пришли к ней в гости. Одна из её дочерей-близняшек, которая училась в музыкальной школе,  должна была подобрать мелодию под песню, исполняемую нами на конкурсе.

В самый разгар репетиции пришёл муж Доры Самойловны.
 
То, как они встретились друг с другом, улыбнувшись глазами, и как  голос  её  зазвенел в вопросе: «Ты голоден или подождёшь?»
И как он пропел: «Я в этот дом всегда вхожу голодный», сразу раскрыл выпускницам  глаза: эти двое влюблены друг в друга!

А потом он снял пиджак, а там... кобура с пистолетом!
Она, заметив нашу реакцию, улыбнулась и сказала: «Не пугай моих девчонок! Девочки, мой муж  - не бандит. Он работает в уголовном розыске».


После окончания школы  подруга решила поступать в пединститут.  Я  точно не решила, но  пошла  вместе с ней, за компанию.
Вступительный экзамен по языку обе сдали на пять.  И тогда мы пришли к Доре Самойловне со словами благодарности, решив в душе, что будем учителями такими,  как она. 

Это был последний раз, когда я видела своего кумира.  Через четыре года  её не стало.  Почему я не приходила к ней так долго?  На то была причина...

В институте язык преподавали двое.
С первого курса - бессменная Татьяна Георгиевна. На четвёртом к ней присоединился  Игорь Александрович.
Потрясающая фигура статуэтки, красивая грива крашеных в цвет красного дерева волос,  небольшие глаза ярко синего цвета, маленький рот и красивый мужской нос, нарушающий пропорции — вот и портрет Татьяны.
 
Татьяна Георгиевна была дамой эксцентричной. 
Когда женщина  предпенсионного возраста, вышедшая вторично замуж за своего студента, который  на полтора десятка лет моложе её, думает, что ужимками  девочки можно эту разницу в возрасте сократить, выглядит это жалко. Когда она желает нравиться всей мужской половине человечества, смотрится забавно.
Так мы к ней и относились: с пониманием.

Авторитет  её на кафедре был достигнут за счёт первого мужа — старого профессора. 
Коллеги с ней считались, некоторые даже уважали, чего я не могу сказать о себе.
На занятиях Татьяна халтурила.
 
Группа  наша была малочисленной —  всего шесть человек.
Все на виду. Скрыть отношение не получалось.

Она любила рассказывать нелепые истории из своей  жизни на русском.

Если бы она это делала на английском, то  пусть бы себе резвилась. 
Но время тратилось на  пустые байки, от которых ни уму, ни сердцу.
Непонимание и отчуждение возникло после одной из первых историй...
 
Придя в аудиторию с опозданием, и, стряхивая дождевые капли с зонта, она рассказывала на русском.
 
 - Представляете, сегодня у нас в доме какой-то парень выбросился  с шестого этажа! Я сижу — пью кофе. А он, представляете, - летит!  Ничего себе! Да? Какой тут кофе! Так и не позавтракала. Потом скорая приехала, милиция. Милиционер пришёл, спрашивает: «Что видели?»  Я так и говорю, что пролетел мимо. Вот и опоздала.

При этом она хихикает и закатывает глазки. 
И пятеро из группы  начинают  ей подхихикивать в разной громкости и тональности.  Этаким бэквокалом.
 
Одна  глаза опустила, чтобы взглядом не выдать, что по этому поводу думает, но Татьяна  эту опущенную голову заметила. 
Барьер  почувствовала. И с тех пор дистанция между нами не сокращалась.

Всякий раз, когда она рассказывала что-то подобное, я опускала голову. Это был такой поединок: она ждала признания, а в меня всякий раз вселялась упрямая ослица, которая никак не хотела идти на поводу.
 
Первую сессию я сдала  ей на тройку. Причём,  просила, чтобы Татьяна поставила мне два. Тогда бы я могла объяснить родителям, что мне не место в том вузе. Но она поставила три.
И  по этой причине институт  я не бросила, но и к Доре Самойловне пойти не могла.
Подруга передавала от неё приветы, а я чувствовала себя предательницей.
 

Сейчас-то я знаю,  нельзя научиться чему-то  у человека, которого не уважаешь.
Тогда ещё не знала. И к концу первого курса у меня появился мощный комплекс неполноценности на базе английского.
 
Все следующие сессии я единственная из группы сдавала на четыре. У остальных были пятёрки. И только на выпускном экзамене, на котором сидели  ассистенты,  я получила пять.
И тогда, наконец, собралась к Доре Самойловне,  не зная, что уже месяц прошёл, как она умерла от рака.

А на четвёртом - пришёл  Игорь Александрович. Молодой спортивный красивый блондин тридцати лет.  Он стал вести внеклассное чтение и газету. И эти занятия опять стали любимыми.
 
Но тем обожанием, которое я испытывала к Доре Самойловне,  больше никто удостоен не был.

Про Игоря Александровича ходили легенды, что он очень жёсток и груб со студентами, и до слёз доводить любит. И, вообще, может на занятии  стулом запустить в какого-нибудь лоботряса.
 
С нашей группой ничего подобного не случилось. Напротив, лёгкая влюблённость влетала в  аудиторию вместе с ИАшечкой и не желала её покидать до окончания занятий.  И отношения  сложились самые доверительные. 
У него  была одна забавная черта, которая веселила: пытался казаться строже и старше, что не всегда получалось. Он любил парадоксы. Ему нравилось нас дразнить: высказывая отличную от принятой точку зрения, он учил отстаивать своё мнение.

Тигруша был задирист и молод не только по возрасту, но и  по характеру. Такие преподаватели до старости остаются молодыми и любимыми студентами.

За свою строптивость он и пострадал. Игнорируя  все профсоюзные собрания и заседания кафедры,  он (по словам Татьяны) вслух  обозначил своё к ним отношение, назвав это «мышиной вознёй», которая ему не интересна. 

Отношения с руководством института резко испортились.

И когда  среди зимы он сообщил, что уезжает в Москву, и сегодня было последнее занятие, мы  с подругой были ошарашены. 
Деньги, предназначенные на обед, были потрачены на  три гвоздики — единственные живые цветы, которые можно было купить в то время. 

Вызвав его из аудитории,  вручили только две - одна сломалась. 

И тогда он сказал: «Не понял намёка? Я ведь пока жив». 
Тогда я достала из своей сумки ещё одну — сломанную,  и сказала: «Их было три. А сейчас каждая из нас дарит по одной. Поставьте их в разные вазы, раз вы такой  суеверный...  Живите долго и счастливо!»

На что он ответил: «Если вы, Люда, засушите эту гвоздику между страниц  учебника по английскому, я буду считать что свою миссию в этом заведении выполнил».
При этом он, конечно,  насмешливо улыбался.- «Ведь вы не просто так гвоздичку сохранили?» -
«Так она только что сломалась. Куда нам её было выбросить то?» -
«И вот зачем вы, Люда,  всегда торопитесь со своей правдой?!  И не даёте даже шанса старому преподавателю надеяться, что через много-много лет, открыв однажды книгу, его ученица вспомнит о нём..»

Гвоздика та не сохранилась, но я и без неё их всех помню. 
И всем говорю «спасибо» за такие разные уроки английского.