Пассажир рядом с ней был настойчив, всё время заводил разговор. Обрывки фраз повисали в стеклянном воздухе и висели в нём неподвижно, пока она, замерев, не застывала, не погружалась в себя. И не видела в абсолютной звенящей тишине только его шевелящиеся губы. Не поддавалась магии, гипнозу- обволакивающему, убаюкивающему, проникающему в каждую дырочку, складочку, в каждое отверстие. И не было от этого спасения. Хотелось закрыть глаза, отпустить себя и качаться на волнах хриплого тембра голоса. Мускулинного запаха туалетной воды, какого-то неуловимо знакомого, известной марки. Видеть перед собой шершавую щетину щеки, узкие скулы, жёсткий подбородок. Светлые, блекло голубые радужки и мелькающие белки глаз. Брови щёточками, гусеничками. Высокий открытый лоб и волосы, густые, зачёсанные назад. Так хотелось провести по ним рукой, ощутить податливую упругость золотой гривки.
Потом как бы включалось радио. Давали звук. Время от времени она бросала взгляд в иллюминатор самолёта, косилась вниз, открыв пластиковую шторку. Снизу проплывали горы изломанными разноцветными хребтами. Или океан, или череда облаков покрывала всё белой пушистой ватой. После приземления она обнаружила себя в зале аэропорта. Прохладном, с блестящим мраморным полом и никелированными планками стоек. Он подхватил её маленький чемодан, в другую руку свою дорожную кожаную рыжую под крокодил сумку и уверенно пошёл к выходу. Раздвинулись и захлопнулись за ними стеклянные двери. Город дыхнул в лицо невыносимым жаром, шумом, суетой. Зелёными макушками пальм, плавящимся под ногами асфальтом. Два с половиной часа езды на такси и вот они уже в маленьком приморском городке. С удивлением увидела, как он на рецепшен снимает для них один номер. Но не было сил сопротивляться. Пусть будет, что будет.
Комната беленькая и чистая, хрустящая простыня на кровати, олеандры под окном, запах шалфея и дублёной кожи. Из ванной он появился в купальных трусах и сандалиях. Она натянула купальник и длинное платье из тонкой светлой ткани с ирисами до пят. Пошли бродить по побережью. Ветер хлестал подолом и обрисовывал силуэт. Бухточка, совсем безлюдная. С белым песком, запахом травы, йода, цветущего кустарника с мелкими жёлтыми цветочками. Солнце обжигало кожу. Какая-то марь, дурь переполняла разум и тело. Нельзя было ни думать, ни выбирать. Всё было заранее предрешено. Прохладная вода, стоишь в ней по пояс и видишь пальцы своих ног. Жар, лёгкий бриз, холод, дрожь во всём теле. Зуб на зуб не попадает, пальцы рук холодные как ледышки.
-Почему меня так трясёт?
Странный секс вечером, торопливый, механический. И как плотину прорвало. Всё теперь во мне принадлежит ему.
Каждое движение, жест, взгляд, вздох, каждая мысль. Теперь у неё нет ничего своего. Он арендовал мотоцикл, и ночью гонял с ней за спиной по побережью вечером, когда вылезает луна и ползёт по небу за тобой сквозь облака. Когда тени от бананов падают на землю тёмными полосами, и море, чёрное, непонятное, белыми бурунчиками лижет песок, шуршит и отползает назад.
- Это не я, этого не может быть. Луна, ночь, высокий берег над морем..
Тут же заскрежетал гравий под колёсами, и мотоцикл необъяснимо накренился и стал сползать вниз с горы к морю. Она успела зацепиться за кривой сук дерева. И висела в полутьме, слушая как тяжёлый металлический корпус, ломая деревца, почти отвесно падает вниз. Она бросилась с горы, раздирая камнями руки и царапая о колючки колени. Поломанная красная металлическая игрушка исчезала под водой метрах в десяти от берега. С дальнего конца пляжа ковыляла, подволакивая ногу, тёмная фигура. Брюки разорвались на колене, ссадина кровила. Но всё это полная ерунда, они родились в рубашке.
Утром оба синхронно, в какой-то лихорадке собрались, побросали вещи в багаж. Не разбирая, не укладывая. Просто ворохом. Вызвали такси и помчались в город. Опомнилась она уже в самолёте под шум двигателей, поменяли билеты. Стюардесса разносила напитки. Она взяла себе маленькую бутылочку красного сухого вина. Обрывки фраз повисали в стеклянном воздухе и висели в нём неподвижно, пока она, замерев, не застывала. Не погружалась в себя. И не видела в абсолютной звенящей тишине только его шевелящиеся губы.