Сверкающий чистотой “Икарус” плавно подъехал к ультрасовременному зданию пансионата, перед входом которого собралась разношерстная масса отъезжающих в дальнюю турпоездку.
Стояла прекрасная осенняя погода, которая редко выдается на морском побережье, обычно сыром и промозглом в это время года. Белокурые северные красавицы охотно подставляли солнцу свои курносые мордашки, томно склонив головки набок и кокетливо прищурив глазки, стреляющие между тем в поисках жгучих южных кавалеров, щедрых на комплименты и более весомые знаки внимания. Как и в любом курортном городке, вокруг гостиниц и пансионатов роились и толклись юные повесы и не очень удачливые донжуаны как из местных, так и приезжих – вечно “холостых” или “разведенных”...
Яркое солнце, синее море и роскошные пальмы создавали иллюзию земного рая для курортников, не избалованных отдыхом в разгар сезона и довольствующихся “горящими” путевками, благосклонно распределяемыми обычно среди простых совслужащих всемогущими профсоюзами.
Итак, собравшаяся публика радовалась позднеоктябрьскому солнцу и теплу и не очень спешила рассесться по своим местам в отъезжающем автобусе. Появившийся откуда ни возьмись деловитый водитель в истертых джинсах и кожаной куртке, быстро направлявшийся к машине, заставил массу всколыхнуться и, засуетившись, ринуться к распахнутой двери автобуса. Замелькали дорожные сумки юнцов, пожилые туристы степенно гуськом проследовали в нутро огромной машины; молодежь, смеясь и дурачась, прошла в конец салона в надежде не терять время зря в долгой дороге с приглянувшимися довольно фривольными и раскованными девицами...
Скромный служащий Ваник Каркашян из армянской глубинки, не избалованный шикарной жизнью и почти случайно попавший на известный курорт по никем не востребованной в собственном коллективе путевке (“не сезон!”), тихо и незаметно проследовал на свое, отмеченное в билете, место у окна и, уставившись в одну точку за стеклом, замер – в ожидании отхода уже урчащего автобуса. Путь был неблизкий, и поэтому он на всякий случай взял побольше денег (на непредвиденные и мелкие расходы в утомительной дороге) и “сухой завтрак” из пансионатской столовки. Его слегка озадачило лишь то, что сиденье рядом пустовало: как-никак приятный попутчик был бы весьма кстати – не молчать же всю дорогу!
Автобус наконец медленно двинулся, но тут к нему подскочили почти наперерез двое – как выяснилось чуть позже, это были эксурсовод и девушка с дорожной сумкой. Забежавшая последней блондинка и оказалась попутчицей Каркашяна. Он учтиво подвинулся и предложил новоявленной соседке свое место у окна. Молодая женщина поблагодарила за широкий жест, но отказалась и села “согласно билету” с краю. Только ее вместительная сумка больно ударилась о коленку соседа, прежде чем плюхнуться на пол. Ваник, конечно, не придал этому никакого значения, и после обычного и дежурного обмена мнениями о турмаршруте, водителе и предстоящих дорожных хлопотах, устроился поглубже в сиденье и замолк. За окном мелькал причерноморский ландшафт, абхазская земля радовала глаз...
“Странно однако же, - подумал молодой мужчина, - говорили, что курортницы легко идут на знакомство, моя же попутчица что-то не очень коммуникабельна... Уже битый час едем – и ни слова, ни единой попытки сблизиться!” Каркашян искоса взглянул на девушку и мигом определил: не дурнушка, но и не красавица, судя по всему незамужем.
Анна, как назвалась она при знакомстве, демонстративно уткнулась в книжку и оторвалась от нее лишь когда автобус раза два сильно тряхнуло на выбоинах неважного шоссе. Она недовольно покачала головой и, кинув презрительный взгляд на водителя, вполголоса переговаривавшегося с эксурсоводом, вновь углубилась в чтение.
- Интересная книга? – попытался завязать разговор Ваник, где-то в глубине души надеявшийся на недолгий курортный роман: ведь все мужчины у него на работе талдычили, что без этого не обходится ни одна поездка!
Девушка нехотя оторвалась от чтения и из вежливости, слегка повернувшись в сторону попутчика, ответила: “Очень!”.
- Любопытно! – обрадовался мужчина своей удачной попытке развязать язык соседке. – А что именно?
- О-о, - театрально закатила подведенные глазки Анна, - это секрет!
- Ну-у! – искренне удивился такому ответу Ваник. – Бьюсь об заклад: о неразделенной любви!
- Почти угадали, - несколько оживилась девушка, - только о взаимной любви... что бывает крайне редко...
- Ну почему же, - вошел во вкус Ваник, пытаясь своими мыслями заинтересовать попутчицу. – Ныне сплошь и рядом именно взаимная любовь!
- Вы женаты? – вдруг став серьезной, спросила Анна в упор.
- Н-нет, - осекся от неожиданного вопроса Каркашян.
- Неправда, - усмехнулась девушка, - на курорте все мужчины, как правило, холостые или разведенные... Особенно кавказцы... А вы из каких будете?
- А для вас это может иметь какое-то значение? – игриво спросил Ваник, явно смутив женщину.
- Никакого! – сухо ответила Анна и вновь с серьезным видом уткнулась в книжку.
“Перебор...” – подумал мужчина и, почувствовав, что малость перегнул палку, снова уставился в окно. – “Ну ничего, поездка долгая, путь длинный, впереди ночевка в Батуми... Еще наладим контакт – дело нехитрое”.
Экскурсовод монотонным голосом хрипел в микрофон тысячу раз сказанное им за сезон – о природе и культуре края, о населяющих его народах, а за окном резво мчавшегося “Икаруса” мелькали поселки, рощицы, речки; море то отдалялось от шоссе на километры, то вновь плескалось чуть ли не у колес машины. Сидевшие впереди провинциалочки – две увядшие женщины, явно из Сибири или с Урала, – восхищенно цокали, покачивали головами и всплескивали пухлыми ручками при виде проносившихся мимо дивных картин субтропической природы, не забывая при этом шарить в своих бездонных полиэтиленовых аляповато-красочных пакетах в поисках очередной порции съестного...
- Гляди, Сима, - басила одна из них, дородная и полная, откусывая зеленое яблоко, - плоды какие-то непонятные на голых деревьях...Яблоки не яблоки, мандарины не мандарины... Чудно как-то...
Южанин Ваник не удержался и, подавшись вперед, под ухо любознательной попутчицы, пояснил: “Это хурма, корольки... Вы их ели когда-нибудь?”
- Не-е, - добродушно ответила в проем между сиденьями женщина, повернувшись назад. – У нас только картошка да капуста... Ой, хорошо же вы живете, - с доброй завистью продолжала она, усекнув, что смугловатый собеседник сзади явно “лицо кавказской национальности”.
- Да, не жалуемся, солнце тоже нас кормит! – Каркашян довольно ухмыльнулся и одобрительно закивал головой, явно польщенный похвалой незнакомой и далекой гостьи в адрес “своего края”.
Анна едва заметным движением губ улыбнулась и искоса оценивающе посмотрела на соседа. Ваник уловил этот взгляд и тут же воспользовался ситуацией, вполне выигрышной для него.
- Вы не проголодались? – спросил он девушку, услужливо доставая из кармана пиджака плитку импортного шоколада, припасенную именно “на такие случаи” в дороге. – Угощайтесь!
- Нет-нет, не беспокойтесь, - как-то холодно, встревоженно оглядывая салон автобуса, ответила она.
Ванику показалось странным поведение девушки.
Все встало на свои места, когда резвый, молодой эксурсовод, отработав свой “хлеб”, развязной походкой подошел к Анне, поинтересовался, хорошо ли ей на этом месте и не желает ли она пересесть в освободившееся кресло впереди.
Девушка поблагодарила за заботу и отказалась, сославшись на скорую остановку автобуса в одном из придорожных городков.
- Ладненько, - согласился эксурсовод, - сойдем в Гали, там и разомнемся, и основательно пообедаем...
Каркашян, убедившись в явной бесперспективности попытки к более близкому знакомству с Анной, откинулся на сиденье и прикрыл глаза – в надежде малость отключиться и даже заснуть.
Автобус плавно скользил уже по великолепному магистральному шоссе все дальше и дальше на юг, к благодатным, но сырым равнинам Колхиды. Погода между тем менялась, солнце исчезло за плотными облаками, начинался мелкий осенний моросящий дождь... Соседка поежилась, отложила книжку и, достав из объемистой сумки расписной шерстяной платок, накинула его на плечи.
- Совсем не южная погода, - наконец соизволила она разомкнуть уста, обращаясь к уже задремавшему попутчику.
Ваник удивленно открыл глаза и, смекнув, что это все же не сон, поддержал: “Да, пожалуй... Впрочем, Колхида – самое сырое место на Кавказе, а в это время года здесь вообще одни дожди и слякоть”.
Анна с интересом посмотрела на “бывалого путешественника”.
- Вы что – местный?
- Нет. Но я хорошо знаю эти места, не раз бывал и летом, и зимой.
- Значит, грузин?
- Нет, армянин... из Армении, - оживился Каркашян.
- А-а, - как-то странно среагировала девушка, и Ванику было неясно, что скрывалось за этим “А-а” – разочарование или пробуждающийся интерес.
Анна, видимо, сама почувствовала двусмысленность своей реакции и поспешила сказать что-то, дабы не произвести впечатление бестактного человека.
- Ну ясно, что армяне живут в Армении, - с наигранной улыбкой сказала она.
- Не скажите! – обрадовался неожиданно возникшей теме сникший было от бесперспективности “любовной перспективы” мужчина. – Армяне живут по всему миру – и на Кавказе, и в Европе, и в Америке, и даже в Африке и Австралии... Так что мое уточнение было нелишним...
- Чего же вам не сидится на родине? – с наивной русской простотой удивилась Анна. – Красивая земля, и тепло как!
Ваник горько усмехнулся: “Такова армянская судьба... Рады были бы жить на родине, да ее все время отнимали у нас алчные и воинственные соседи... Долгая история, вам не понять...”
Анна замолкла, не зная как быть: об армянах она знала только то, что они бойкие торгаши и “кидалы”, любят русских баб, когда наезжают в их северную глубинку, и от этих “черномазых” лучше держаться подальше: “налюбившись вволю”, могут прибить и зарезать “по пьянке” или из ревности. Она вспомнила одну жуткую историю, произошедшую в их городе, когда “армян с рынка” заколол постоянную любовницу, застав ее в один из своих очередных заездов к ней с другим... “Армяне – звери!”
Девушка опасливо вжалась в кресло и опять замкнулась в себе. Экскурсовод снова взял микрофон и продолжал нудный и затертый рассказ, искажая и перевирая местные названия и исторические факты. Иногда он бросал поверх массы многозначительный взгляд на Анну, улыбаясь одними глазами. Соседка Ваника томно опускала в такие секунды свои загадочно блестящие глазки и теребила пальчиками концы шали...
“Ох шельма!” – подумывал, уже в который раз, Ваник.
- Скоро Гали, - оповестил экскурсовод и, отложив микрофон, играющей походкой подошел к Анне.
Каркашян вновь придвинулся к окну и прикрыл глаза, дабы не мешать “романтическим отношениям” парочки.
Остановка в южном заштатном городишке была недолгой и незапоминающейся. Отобедав в столовой сильно поперченным постным борщом, “путешественники” вмиг разбежались по страшно загаженным сортирам поодаль и, наспех справив нужду, юркнули от усиливавшегося дождя в спасительный автобус. Ваник не был исключением. Как и следовало ожидать, последними в машину поднялись экскурсовод с Анной. Он был явно навеселе; она смущенно, с печатью невинности на лице вновь расположилась рядом с Ваником. Молчание на этот раз длилось недолго.
- Какие острые здесь блюда, - недовольно кинула девушка, но скорее лишь для того, чтобы не замыкаться в себе сразу и не выглядеть перед попутчиком неучтивой.
- Разве это плохо? – среагировал южанин Ваник, обожающий острую пищу.
-Но ведь не борщ же! – насмешливо воскликнула Анна.
- Да, что верно, то – верно! – согласился Каркашян. – Борщ получился явно грузинский, а не украинский...
Анна от души рассмеялась, кокетливо прижав нежную белую руку к своей упругой небольшой груди. Встретившись взглядом с зорко следящим за ней экскурсоводом, расположившимся рядом с водителем, она вмиг “собралась”, робко кашлянула и вновь взялась за книжку.
Всю дорогу до въезда в Батуми Анна не проронила больше ни слова, и Ванику не оставалось ничего, как тоже взять в руки номер “Недели” не первой свежести, предложенный добродушной северянкой с переднего кресла.
Впереди показался Батуми – большой портовый город, запомнившийся Ванику по урокам географии и окрещенный когда-то его школьным учителем из-за максимального количества осадков “мочевым пузырем СССР”... Картинно-красочный город под “кучерявыми” контурами синеющих вдали Понтийских гор, рельефно выделявшихся на фоне быстро надвигающихся сумерек, очаровал Каркашяна: эта была полная противоположность родным армянским пейзажам – сухим и суровым. И он не удержался поделиться своим восхищением с попутчицей.
Анна лишь рассеянно поддакнула и стала собираться к выходу, где ее ждал, как нетерпеливый кот, тонконогий поджарый экскурсовод. Как и было обговорено заранее организаторами, всех туристов распределили в частном секторе - “с удобствами во дворе”. “Пьющие” мужчины ушли в одну сторону, “храпящие” – в другую. Женщины поладили между собой быстрее: молодые – к молодым, пожилые – к пожилым; две-три молодухи, которым не хватило места в “женских” комнатах, почему-то упорно рвались в “мужские”... Мужики, однако, решили отдать предпочтение сорокаградусной и “отфутболили” подальше от себя настырных женщин, видимо, ищущих ночного приключения... “Мужской сектор”, состоявший преимущественно из славян, исходя из своего менталитета, отдавал предпочтение водке, а не женщинам, в отличие от кавказских мужчин, обычно не чуждых похотливых приключений на стороне... Впрочем, Каркашян не относился к последним...
Утомленные от долгой езды попутчики без канители поужинали и разбрелись по невзрачным и большим, как сарай, комнатам. Хозяюшка-аджарка, поднаторевшая в привычном и прибыльном деле, суетливо и подобострастно общалась с “клиентами”, уделяя особое внимание руководителю тургруппы и водителю, общаясь с ними как с равными и старыми знакомыми. Ваник заметил, что экскурсовод с Анной вскоре исчезли из виду – видно, вышли в город.
“Ясное дело – мимолетный курортный роман, коими не без оснований бахвалятся черноморские гиды”, - констатировал он, вдруг почувствовав себя страшно обделенным и несчастным на этой скрипучей жесткой кровати пропахшего батумской сыростью казенного дома, без женского тепла и ласки... Но через пару минут утомленный поездкой и неудобствами “турист” провалился в крепкий сон.
Спозаранку его разбудил сильный храп почти под самым ухом. Сосед, тучный херсонский хохол, неловко свесив голову с жиденькой подушки, “гремел” на всю комнату. Мужчины задвигались, зачесались, заматерились... Кто-то из дальнего угла посоветовал Ванику расшевелить соседа, чтоб тот затих наконец. Каркашян не осмелился будить “Илью Муромца” во избежание неприятностей на свою невинную головушку; зато не стал больше церемониться сосед хохла справа – он сильно двинул своим могучим волосатым ножищем по спинке железной кровати “храпуна” и заорал басом: ”... твою мать, земляк, заткнись!” “Земляк” дернулся от мощной встряски и проснулся: “Что, уезжаем уже?” Мужики хохотнули, поерзали еще немного в постелях и, обменявшись парой-другой сальных анекдотов, стали потихоньку вставать и одеваться. У туалета и водопроводного крана во дворе выстроилась длинная очередь нечесаных и немытых, полувыспавшихся людей обоего пола, еще вчера днем выглядевших столь привлекательно и нарядно в чистеньком интуристовском “Икарусе”...
Наметанным глазом армянского провинциала Ваник отметил, что кое-кто из попутчиков, пожалуй, ночью не сомкнул глаз в любовных утехах, но... среди собравшейся во дворе массы не было ни экскурсовода, ни его соседки по автобусу.
“Ну, понятно, - заключил Каркашян, - на виду у всех “роман” экскурсовода был бы слишком смелым и неприемлемым для девушки шагом. Репутацией она явно дорожит...”
Прогулка в центре маленького уютного Батуми была завораживающей и запоминающейся, а поездка в Ботанический сад не могла оставить равнодушным никого. После обеда многие из тургруппы уже явно тянули на “парочки” и исчезли на бесчисленных тропинках, ведущих куда-то вглубь парка... Попутчица Каркашяна так и не появилась среди них!
Ровно в четыре “Икарус” вновь подрулил к месту сбора группы на живописной набережной. Вся разноликая масса энергично “влилась” в нутро автобуса – в обратный путь. Ваник, чья добродетельная натура не допускала распутства и которому нечего было вспомнить, как иным его спутникам, за время батумской ночевки, кроме неудобств в душной комнате, набитой мужиками “всех кровей и рас” с дурно пахнувшими ногами и храпом соседа, с явным облегчением завалился в “родное” сиденье и прислонился к стеклу – в надежде толком выспаться хотя бы в пути. Он забылся легким сном, лишь “вестибулярно” почувствовав вырулирование автобуса на трассу.
От дремоты его оторвал звонкий и дружелюбный голос Анны, буквально плюхнувшейся рядом. Отдышавшись, она деловито стала запихивать под сиденье свою, уже хорошо знакомую Ванику, дорожную сумку и огромный полиэтиленовый пакет, доверху набитый прославленными своей сладостью батумскими мандаринами. Девушка была, к удивлению попутчика, очень общительна с ним, не в пример вчерашнему дню.
“С чего бы это?” – подумал Каркашян, но, будучи воспитанным и тактичным, принял новые “правила игры” соседки.
Радостно-возбужденная, она все щебетала, как ей не удалось на рынке выторговать подешевле эти “злополучные” мандарины и пришлось бегать по частным домам, кстати – армян, как подчеркнула особо, в поисках более выгодного товара. “Говорят, в Новом Афоне можно купить дешевле и там мандарины слаще..., – не умолкала Анна. – Ничего, и там докуплю!”
- Зачем же вам столько? – осторожно поинтересовался Ваник.
- Как зачем?! – встрепенулась нервно Анна, - У нас на Урале они очень дорогие, ваш брат кавказец дерет дай бог, а так повезу, родных побалую, племянников малых полно у меня... Мне самой много не надо... А вы, что же, с пустыми руками приедете домой? Или у вас этого добра там хватает, а?
- Да нет, и мы на рынке берем, в Армении мандарины не растут, но я не люблю возиться с сумками, авоськами, да и здесь цены не больно разнятся с нашими местными, так что только хлопот прибавлю себе... Тащить неохота...
- Да, действительно, тащить тяжеловато..., - с пониманием покивала головой Анна, неожиданно для Ваника оказавшаяся столь практичной и хозяйственной. – И я вот выдохлась...
Девушку словно подменили: еще вчера соблюдавшая “дистанцию” соседка, лишь из приличия поддерживавшая разговор с Каркашяном и за весь многочасовой путь выдавившая из себя всего пару-другую дежурных фраз, сегодня была в ударе!
Ваника этот факт удивил и позабавил: “Точно, время с экскурсоводом провела весело и не без пользы...”
- А куда это вы вчера исчезли со своим другом? – осмелев, игриво, на правах уже спутника, спросил Ваник. – Я вас как-то не приметил на турбазе...
- А-а, да мы с Зауром старые знакомые, я ведь не первый год езжу в этот пансионат, а он – местный... Мы с ним в турпоездках все побережье из конца в конец изъездили вместе! – нисколько не смутившись явной бестактности вопроса совершенно чужого человека, разоткровенничалась Анна. – А вот, кстати, и он – легок на помине!
Экскурсовод проворно вскочил в машину и, дав знак водителю трогаться, захлопнул дверь. Вид у него был явно помятый, глаза выдавали невыспавшегося, “потрудившегося за ночь”, кобеля. Окинув взглядом салон автобуса и убедившись, что все на местах, Заур вяло опустился в кресло рядом с шофером, даже не посмотрев в сторону Анны, которую так старательно обхаживал в пути еще вчера...
Каркашян не мог не заметить этой метаморфозы и краешком глаза взглянул на попутчицу. Та как-то странно хмыкнула, наклонилась к своим драгоценным мандаринам и вроде стала их укладывать поудобнее – “чтобы не выпали из пакетов на крутых виражах дороги”. Управившись, она перевела дух, и взгляды их встретились.
- Ох и намучаюсь я с этим грузом, пока доберусь до пансионата, - наигранно сказала Анна, выжидающе взглянув на Ваника.
Каркашян едва улыбнулся, уже, кажется, вполне улавливая подоплеку нынешней бурной активности бойкой соседки и реплики, прозвучавшей с особенной интонацией.
- Хорошо, что Заур с вами..., - не без лукавства среагировал Ваник, - парень атлетического сложения, надо полагать, выдюжит ради старой подружки...
- Как бы не так! – простодушно махнула рукой Анна. – Он в других делах мастак, а так... Да ведь он сходит в Гаграх, уже ведь выговорил вчера вам, туристам, положенное “по штату”... Хочет отоспаться у своих, дома... У него в Гаграх жена, двое детей, родители... Это он только числится на работе в Сочи, контора у них там, а так носится по всему побережью туда-сюда как угорелый...
Ваник, смекнув, что Заур ему больше не конкурент, осмелел и с маслеными глазками просыпающегося в нем “кобелька” (как-никак две недели вне дома, без женщины!) плотнее придвинулся к уралочке.
- У вашего Заура, видать, здесь в каждом городке по жене и дюжине ребятишек, а? – фамильярно выпалил он и игриво подмигнул.
Анна неожиданно прыснула со смеху: “Это уж точно!”. Затем, кокетливо покачав головой, потешила самолюбие кавказца: “А вы не лишены остроумия... Я заметила, вас, южан, характеризует не только бурный темперамент, но и большое чувство юмора”.
- Спасибо за комплимент, - осклабился “южанин”. – Это мне впору делать вам комплименты, а не вам!
- Ой, что вы, - вошла в роль обольстительницы девушка, еще вчера скованная в “рамки приличия”. – Меня комплиментами не возьмешь, я на них не падкая!
Голос ее был нарочито громким, звонким; девушка как-то наигранно заливисто смеялась, что в конце концов заставило Заура привстать с места и хмуро посмотреть в их сторону. Ваник заметил это и несколько отодвинулся от попутчицы, которая при каждом более или менее резком повороте машины ойкала и наваливалась на его руку...
“Не влипнуть бы в историю...”, - мелькнуло в голове добропорядочного Каркашяна при очередном недовольном взгляде экскурсовода, уже вставшего с места во вес рост и издали оглядывавшего всю “турбратию”, но особенно зорко – Анну. Попутчица сбавила обороты своей непринужденной, как она пыталась представить, беседы и на какое-то время умолкла.
Автобус резво продолжал свой бег по кромке моря. Вновь пробегали мимо мягкие, зелено-охристые ландшафты, маленькие поселки с неизменными насаждениями лавра, мандариновых и апельсиновых деревьев, извилистые черные стволы хурмы с ярко-оранжевыми плодами на совершенно голых ветвях. Мелькали фигурки одетых в черное сухоньких маленьких старушек в дворах, с вязанкой хвороста или корзиной золотых даров щедрой земли... В опускающихся сумерках и наступившей тишине все романтичнее и милее казался ласкающий слух морской прибой. Еще недавно суетливые и болтливые, пассажиры автобуса затихли и уставились в слегка запотевшие от наступившей прохлады окна, словно в последний раз видели и это чудное иссине-черное море с огромным висящим над ним оранжево-красным шаром солнца, медленно, но неуклонно опускающимся к глади воды, и эти покрытые пышной еще зеленью склоны холмов и гор. Тишина воцарилась в салоне “Икаруса” и лишь мерный, тихий гул мотора напоминал о том, что поездка еще не закончена.
Каркашян был умиротворен, - соседка приумолкла и не доставляла более беспокойства ни ему, ни ушлому гиду Зауру. Впрочем, последний, кажется, был занят своими мыслями и, уставившись в лобовое стекло, затягивался сигаретами и изредка перекидывался репликами с водителем. Рядом у ног его лежала видавшая виды спортивная сумка, так же, как и у остальных пассажиров, набитая “субтропическим товаром”.
Чем ближе подбирался автобус к Гаграм, тем оживленнее становился разговор между Зауром и шофером. Экскурсовод что-то говорил, жестикулируя, до Ваника долетали обрывки фраз, какие-то названия, и он понял, что “Заури”, как называла его не раз Анна, действительно сойдет именно здесь. Когда впереди замелькали первые огни манящего “кавказскую элиту” курорта, гид-ловелас, скорее для формы, подошел к девушке, обнял за плечо и тепло попрощался с ней, чмокнув “по-братски” в щечку и выразив надежду на скорую встречу “в следующую осень”. Затем неожиданно дружески крепко пожал руку Каркашяну и изрек: “Ну, земляк, будь рыцарем – не оставь Анну на полпути с такой ношей!”
Анна загадочно и многообещающе улыбнулась попутчику и как бы вскользь сказала: “Ну а кому же еще быть рыцарем, раз ты сходишь здесь... Может, все же заедешь ко мне в пансионат и останешься?”
Заур осклабился и, неопределенно мотнув головой, вновь ушел к шоферу. Через несколько минут автобус притормозил на одной из пригородных улиц близ трассы и экскурсовод почти спрыгнул на ходу со своим нелегким грузом. Его тонкая стройная фигура в черной куртке скрылась в сгустившихся сумерках.
Анна театрально вслеснула ручками: “Ах, как он меня подвел! Обещал довести до самого пансионата, и вот... Как же я доберусь в такой темноте, да еще с этими проклятыми мандаринами... Эх, Заури, прохвост...”
- Но ведь вы знали, что он сойдет в Гаграх, - шутливо среагировал Ваник на далеко не прозрачные намеки Анны, отлично поняв, куда клонит девушка и откуда взялись сегодня с утра необычная приветливость и разговорчивость попутчицы. – К чему было так нагружаться?
Анна перестала жеманничать и уже просто, без кокетства, упавшим голосом сказала: “Да кто его знает, у него семь пятниц на неделе – то придет, то уйдет, то – проводит, то нет... Таких знакомых, как я, у Заури пруд пруди на побережье...”
Каркашян участливо посмотрел на нее и понимающе улыбнулся: “Не волнуйтесь, я вас, конечно, не оставлю на полпути, провожу до самого номера!”
- Ой, спасибочки, - словно только этой фразы и ждала девушка, - а я так переживала, что не донесу эту тяжесть... Правы вы были, и чего я так нагрузилась... Двадцать пять кило! Ведь себе оставлю не больше двух-трех, остальное – родне...
- Да, груз нелегкий, - рассмеялся Ваник, отлично поняв, что “Заури” любитель легких и необременительных развлечений “на халяву”, вовсе и не собирался тащить “груз” на “своих двоих” до этого самого пансионата, расположенного вдали от шоссе, на крутом холме над морем.
- Скажу вам прямо, ваш друг оказался далеко не джентльменом! – Ваник посмотрел прямо в глаза девушке долгим и многозначительным взглядом.
Анна молча кивнула белокурой головкой, однако все же решила переменить тему разговора, чтобы совсем уж “не развенчать” своего героя в глазах случайного человека: “А ваш пансионат далеко от нашего?”
- Да не очень, но в удобном месте, прямо у моря! “Фрегат”, слышали?
- О, это хорошо, как вам повезло...
- Летом в нашем корпусе отдыхают только иностранцы, - пояснил Ваник, почерпнувший эту информацию из недавней беседы с дежурной по этажу, - а ближе к зиме, в межсезонье, как и принято у нас в стране, кое-что перепадает и нам, “совкам”...
- Вот, вам ближе, а тащить нечего! – снова повела разговор в нужном ей русле попутчица в шутливом тоне. – Как здорово, что рядом со мной в автобусе оказались именно вы! Вас сам бог мне послал!
“Вчера тебе, милочка, так не казалось, - ехидно подумал Каркашян, но вслух среагировал, конечно, иначе: “Спасибо на добром слове, но ваш друг намного симпатичнее меня, да и на вид вроде мужественнее...”
- Ну что вы, Ванечка, - она легонько дотронулась до руки соседа, впервые за два дня знакомства назвав его по имени, да еще “окрестив” на русский лад. – У вас, южан, совершенно иной шарм! Вы притягиваете к себе особой энергией, непосредственностью и вы, прости господи за откровенность, - почти всегда трезвые!
- Ну вы уж начали явно льстить мне! – добродушно рассмеялся Каркашян, прекрасно осознавая что к чему: на горизонте, впереди автобуса, показались темнеющие силуэты адлерских высотных пансионатов и гостиниц, мозаично расцвеченные яркими огоньками окон.
Между тем начался мелкий дождь, грозивший превратиться в ливень, судя по тяжелым низким облакам, опускающимся на вершины холмов и медленно сползающим к морю.
Анна, ловко обеспечив себя добровольным “носильщиком”, успокоилась и всю оставшуюся дорогу больше не проявляла особой активности.
А дождь все сильнее захлестывал окна автобуса...
Девушка наконец забеспокоилась: “Вот как некстати... Совсем размочит дорогу к пансионату, измажемся в грязи, а у меня сапожки новые, кстати, ваши – ереванские...”
“Уж не полагает ли, что впридачу я на руках донесу ее до порога вместе с этими гребаными мандаринами”, - раздосадованно подумал Каркашян, не среагировав на реплику вслух.
Испугавшись молчания соседа, Анна решила больше не искушать судьбу и положиться на волю случая. “Ведь, в сущности, этот черномазый ничем мне не обязан, может вообще мило попрощаться в автобусе и... поминай, как звали...”, - резонно прикинула она.
А дождь уже превратился в ливень, и редкие градинки вперемешку с дождинками застучали в крышу “Икаруса”. Над морем повис плотный туман, потерялись и стройные силуэты гостиниц и пансионатов, потускнели огни в их окнах.
Автобус плавно, шурша шинами, подъехал к центральному корпусу пансионатского комплекса. Туристы, похватав свои авоськи, пакеты и дорожные сумки с субтропическим добром, быстро повыскакивали из машины и кинулись в здание, боясь промокнуть до ниточки под этим занудливым холодным дождем, зарядившим, видно, на всю ночь.
Анна нерешительно взялась за свои тяжеленные сумки и глазами преданной собаки посмотрела на Каркашяна.
- Оставьте, - обиженным тоном покосился мужчина, - я же обещал вам помочь...
- Ой, но ведь такой ливень, как же так... До нашего пансионата ходьбы минут на пятнадцать-двадцать, а вам еще самому добираться к себе..., - сокрушалась Анна, впрочем, отлично понимая, что смирный попутчик с “кавказским” обостренным чувством собственного достоинства сдержит свое обещание.
- Ну уж как-нибудь доберемся... не сахарные ведь, не растаем...
- Ой, спасибо, душка Ванечка, - девушка, быстро натянув на себя аляповато-яркую куртку с капюшоном, с готовностью выпорхнула из салона, оставив на “Ванечку” хлопоты со своими дорожными сумками.
...Бедняга Каркашян, сгибаясь под тяжестью груза в обеих руках, балансируя на скользких тропинках по уже образовавшейся под ногами чавкающей грязи, под неутихающим дождем, доволок-таки до пансионата Анны злополучные мандарины. Девушка всю дорогу скрашивала путь “джентльмена из Армении” пустопорожней болтовней – о неудобствах туристской “походной” жизни, о неудачных соседях по комнате, оказавшихся заурядными провинциальными “гуленами” из-под Клязьмы, об их нечистоплотности в быту и т.д. и т.п. Промокший до ниточки Каркашян онемевшими руками плюхнул всю поклажу у пансионата и победно выдохнул: ”Ну вот вы и дома!”
Попутчица весело, по-детски, захлопала в ладоши и сказала с жалостливой миной на лице: “Я бы вас с удовольствием позвала к себе наверх, Ванечка, на чашку чая, да мои соседки по комнате такие мымры – старые девы – могут не так понять...”
- Да что вы... Спасибо на добром слове, - дрожа от холода проронил Каркашян, действительно задней мыслью рассчитывавший за свои труды хоть малость скоротать время за чайком и переждать непогоду в теплой комнате “знакомой незнакомки”, нежданно-негаданно свалившейся на голову и задавшей ему кучу хлопот...
Анна довольно неуклюже попыталась поднять свои сумки, но не смогла, - несколько крупных мандаринов выпали из одной из них и покатились к ногам спутника. Каркашян быстро поднял их и услужливо подал девушке, как бы ожидавшей еще какого-то шага. Мужчина сообразил: Анна не сможет донести весь груз до лифта и ему надо “нести крест до конца”...
- И не знаю, как вас благодарить..., - смущенно проронила Анна, уже перед лифтом потирая побледневшие от холода руки, и вдруг ее взгляд упал на один из полураскрывшихся пакетов с ярко-оранжевыми плодами, аппетитно сверкавшими в хорошо освещенном фойе модернового пансионата. Она быстро вытащила несколько крупных мандаринов и протянула Ванику.
- Ну что вы, зачем, - отодвинулся от нее смущенный мужчина, с еще не угасшей надеждой оказаться в более интимных интерьерах с “благодарной” Анной.
- Как же, вы мне очень помогли... Берите-берите, не то обижусь! – пылко воскликнула она, решительно сунув ему в руки солнечные дары. – До свидания, Ванечка, я вас никогда не забуду! Вы остались зарубочкой на моем сердце...
Бесшумный финский лифт навсегда поглотил случайную попутчицу...
Мужчине показалось, что с этой “взмывшей ввысь” энергичной девушкой уплыла еще одна забавная страничка в его скучноватом отпускном повседневье... Анна “уплыла” наверх, но запомнилась, осталась “зарубочкой” и в его жизни, чересчур благопристойной для мужчины-курортника...
Каркашян под уже стихавшим дождем спускался с холма, пытаясь в кромешной тьме не поскользнуться и не упасть, бережно неся в своих широких крестьянских ладонях несколько подаренных ему Анной золотистых мандаринов. Добравшись к себе лишь за полночь, весь мокрый, в заляпанных по колено брюках и облепленных грязью туфлях, он, не раздеваясь, прошел в комнату и выложил на журнальный столик романтические дары черноморского края.
“Рыцарь поневоле” устало откинулся на кровать, вновь взглянул на плоды и невольно улыбнулся, поймав себя на мысли, что встречей с этой шальной и не очень “добродетельной” девушкой перевернута еще одна лукавая, но никчемная страница его пристойной, не обремененной приключениями и рискованными похождениями, заурядной жизни провинциального и преданного семьянина: работа – дом – семья. “Долг перед родиной, долг перед семьей и детьми, долг перед всеми вокруг... А ему-то никто ничего не должен?” – заныло в груди у Каркашяна.
...Манящие мандарины на столике все более разжигали воображение мужчины. Но, разбитый усталостью и надломленный неожиданно нахлынувшей обидой, он быстро “отключился”.
В неровном и тревожном сне Ваник грубо и ненасытно обладал Анной, и самые смелые картины извращенных плотских утех были утешением для бедного мужика с гор. Девушка заливалась пошлым, похотливым смехом и, сидя на коленях в его ногах и извиваясь на постели всем своим тонким томным телом, игриво протягивала ему золотые плоды... Он сладострастно и судорожно тянулся к желанным, как эта женщина, мандаринам, но они выскальзывали из нежных рук белотелой блудницы и, скатываясь по его пышной волосатой груди и животу куда-то вниз, к ногам, исчезали, испарялись... Испарялись, как недосягаемые грезы, оставляя мужчине лишь зыбкое чувство разливающейся по телу сладостной истомы...
* * *