Аристакес и Шушан гуляли друг с другом почти с первого курса. Вначале обозначившаяся лишь как просто взаимная тяга двух молодых людей к насыщенной и интеллектуально богатой студенческой жизни дружба все более углублялась и где-то к третьему курсу вокруг были убеждены, что перед ними романтическая влюбленная пара и после окончания вуза однокурсники будут лицезреть будущих любящих супругов... Впрочем, мнения сплетниц и “кумушек” на курсе разделялись: одни считали, что красивый, “башковитый” юноша, к которому тянулись многие однокурсницы и уважали почти все преподаватели, достигнет еще многого в жизни, не пара “одутловатой, как хомячок, Шушо”; другие, наоборот, - что она достойна “лучшей партии”, так как парень “бесперспективный” – из скромной семьи, “ни машины, ни денег и что ему, филологу, может светить в будущем?” Но так или иначе, все сходились в том, что если на филфаке и есть “пара умников”, то это Арис и Шушо, и в общем-то они подходят друг другу.
Но была и другая “заковыка”: на курсе знали, что Арис сперва был без ума от Гаянэ – девушки обаятельной, современной и порою экстравагантной в поступках, словах, манере одеваться, в то же время начитанной и остроумной, короче, способной привлечь внимание (как-никак дочь профессора!). И несколько месяцев влюбленный по уши юноша, напрочь лишенный “карьерных соображений”, обхаживал ее, чувствуя некое взаимное расположение к себе, - Гаянэ зачастую не отказывалась от предложений Ариса проводить ее до дому после занятий, посидеть с ним в кафе или на лавочке в парке... Тем для разговоров у них всегда находилось – оба любили искусство, литературу, кино, были фанатами “Битлов”, мастерами “подколоть”, похохмить, блеснуть остроумием. Романтическому парню этого казалось достаточным, и он просто млел даже от короткого общения с ней, не помышляя о более интимных вещах. Но очень скоро ему, “нерешительному воздыхателю”, о котором сексуально продвинутые девчонки на курсе говорили, что он больше любит “работать языком”, чем “нужным местом”, дорогу перебежал “тифлисец Карлос” с выпускного курса – спортивного вида, модно одевающийся, вечно в изрядно потертых голубых джинсах, плотно облегающих и рельефно выпячивающих внушительные “причиндалы”, которыми он, видно, страшно гордился и завлекал девиц. Короче – истый кобель! Парень уже женатый, он был известен своими интрижками не только с институтскими шлюшками, но даже с молодыми преподавательницами, и, бесспорно, знавший лучше “зеленого болтуна” Ариса пути к сердцу и, главное, к телу женщины. В общем, Гаянэ сильно “втюрилась” в него, несмотря на уговоры окружающих и родных не связываться с этим лоботрясом, и Арису ничего не оставалось, как ретироваться. Комплексуя, он легко сдался: соперник превосходил его и чисто физически, и материально, а главное ведь его полюбила сама девушка, и теперь нередко Арис видел их страстно целующимися в укромных глухих аудиториях под чердаком или в парке... Этого было достаточно, чтобы самолюбивому, но слабовольному парню уже не бороться за свою любовь, а просто убрать “распутницу” из своих грез, вырвать из сердца...
Надо было “срочно” избавляться от душевных мук, – и юноша обратил свой взор на сокурсницу Шушан, к которой испытывал лишь дружеское расположение как к “умнице”, резко отличавшейся своим интеллектуальным багажом и острым язычком от остальных “дурочек” потока. Девушка, не имевшая конкретного “воздыхателя”, все это знала и, конечно, понимала, что Арис переметнулся к ней не из пламенной любви, а “с горя и досады”, но ей импонировало, что один из самых интересных и неординарных парней на курсе “приударяет” именно за ней, хотя рядом – масса вполне смазливых девчонок. Имевшая круг интересных приятелей вне института, Шушан также не была сильно влюблена в него. Будучи из артистической, почти богемной семьи и рано лишившаяся отца – довольно известного в свое время театрального режиссера, девушка скромно жила с матерью в комнатке в обшарпанном коммунальном двухэтажном доме “с удобствами в общем коридоре”, давно предназначенном к сносу. Арис нередко провожал ее домой после лекций, благо жила она в самом центре города, близ института, и порою задерживался у нее до полуночи – за традиционной чашечкой черного кофе с непременной “для кайфа” сигаретой беседовали об институтской жизни, о вузовских профессорах и их слабостях и странностях, о новых фильмах, музыке и самом разном...
Шушан по вечерам часто бывала дома одна (мать, артистка какого-то третьесортного театра, возвращалась обычно поздно или оставалась после спектакля на ночь у родни), но Арис ни разу не позволил себе ничего лишнего – да юношу и не тянуло “на интим”. Он рассматривал Шушо исключительно как “друга”, а не как женщину, и не раз задавался вопросом: ”У меня даже не возникает простого желания секса... Зачем она мне? Что я ей морочу голову, когда мне совсем не хочется ее!” Каждый раз, уходя от нее, Арис говорил себе, что не надо обнадеживать девушку, которая уже третий год общается близко, насколько ему известно, только с ним, и надо кончать с этим – ведь он не испытывает к ней подлинного чувства любви... “Надо постепенно охлаждать отношения”, - думал он и в следующий, и в каждый последующий раз и... тем не менее ничем не обременительная чистая дружба молодых продолжалась, без намеков на развитие “вглубь”, хотя институтские сплетницы их уже давно “уложили в постель”... В то же время, как это ему самому ни казалось странным и смешным, юноша рассматривал свою женитьбу на Шушан по получении диплома как почти неизбежный факт. “Если все ждать такого искреннего и острого чувства, как к этой “стерве” и “шлюшке” Гаянэ, можно остаться старым холостяком, а я люблю детей, семью... В конце концов, не все женятся по любви, но семья – дело святое”, - успокаивал себя рассудительный Арис, настраиваясь на “узаконенный” армянским менталитетом жизненный путь мужчины: высшее образование – неизбежная армия – неотвратимая женитьба на “чистой девушке”, апофеозом чего служат дети, это чудо природы...
Мать Ариса, почти смирившаяся с мыслью о женитьбе сына по окончании института на девушке, уже не раз бывавшей у них дома, как-то смиренно заметила: “Она же, сынок, внешне совсем неинтересная и мне не очень нравится, хотя, как ты говоришь, умница, но если ты решился, что же поделаешь...” Мать же Шушан, как и любая будущая теща, желающая иметь обеспеченного зятя, но довольная уже тем, что дочку “приметили” и она не останется в девках, также была согласна с наметившейся “партией”. Обе женщины “про себя” решили, что само время естественным образом все расставит на свои места.
...Развязка всему наступила очень неожиданно, одним промозглым осенним ноябрьским днем. Как обычно в такие дни, Арис предложил Шушан зайти к нему домой, благо мать напекла на праздники “вкусных вещей”, а затем прогуляться по городу, “малость развеяться”, а заодно и заглянуть в кино – шел нашумевший новый фильм “Начало” со становящейся популярной Инной Чуриковой.
Билеты были куплены сразу же и без нервотрепки, благо на советские фильмы народ не особо рвался... Времени было предостаточно, и парочка решила посидеть в ближайшем парке. Шуршавшие под ногами желто-бурые листья, слетевшие с могучих платанов, и пронизывающий ветер вселяли в душу Ариса какую-то непонятную тревогу, одолевали неясные ощущения, но он не мог понять, что с ним творится; в то же время острая интуиция юноши подсказывала, что неминуемо должно произойти что-то неприятное, нехорошее...
Разговор не очень клеился. Может причиной тому были хмурое серое небо и почти безлюдный, мокрый от недавно прошедшего дождя, умолкший парк, карканье огромных черных ворон, лениво перелетающих с одной ветки на другую...
Шушо была немногословна, но вся в предвкушении “хорошего фильма”, который, по ее мнению, просто не может быть плохим, если в нем играет “одна из лучших актрис”. Арис охотно соглашался с ней – тоже в надежде увидеть что-то достойное, чтобы не было жаль потерянного времени, которое можно было бы провести с большей пользой у него дома – за мамиными свежеиспеченными, аппетитно пахнущими “наполеонами” и “эклерами”, до которых она была мастерица...
Молодые присели на скамейку, обменялись еще парой фраз о сокурсниках, слегка “посплетничали” о вузовских лекторах, но Шушан не терпелось из-за усилившегося холодного ветра поскорее зайти в кинотеатр, и она все поглядывала на свои часики... “Посидим еще немного – ведь рано, подышим свежим осенним воздухом, успеем в зале надышаться человеческим амбрэ”, - полушутя уговаривал подругу Арис. Поболтали еще минут пять о том о сем, и вдруг до слуха парня отчетливо донесся отборный мат... потом еще и еще! Он раздраженно оглянулся по сторонам и наконец увидел на одной из скамеек двух парней, очевидно не очень трезвых, что-то увлеченно, жестикулируя, рассказывающих друг другу, и при этом перемежающих речь не самыми изысканными оборотами родной речи. Арис, естественно, как и любой уважающий себя и свою девушку парень, привстал с места и довольно грубо прикрикнул, чтобы те угомонились. “Петухи” удивленно переглянулись и тоже встали со своей скамейки: “Ты это нам, что ли, сказал?”
- Да, именно вам! Стыдно, пацаны, вы здесь не одни – я ведь с девушкой!
Парням явно не было “стыдно”, и они решительно двинулись к “смельчаку” – “выяснять “отношения”. Арис тоже направился навстречу им, чтобы Шушан не слышала “прелестей” назревающей “разборки”. Когда дошло почти до рукопашной, к ним на шум набежала откуда-то пара мужиков, оттащивших разгоряченных парней. Сопляки, размахивая руками и грозясь еще “встретиться на узкой дорожке” с “горе-рыцарем”, ушли, подталкиваемые собравшимися на шум людьми к выходу из парка...
Шушо все это время, как ни странно, сидела на той же скамье, в той же невозмутимой позе, словно все происходящее не касалось ее, а Арис был не другом, любимым человеком, а каким-то посторонним “раззадорившимся петушком”, ввязавшимся в бессмысленную “кашу” со шпаной. Никакого испуга или естественного женского волнения, что у нее на глазах сейчас могли избить или унизить ее парня, почти жениха, Арис не заметил...
Разгоряченный и раздосадованный, он перевел дух и, заправляя на ходу в брюки слегка разорванную сорочку, с тяжелым сердцем подсел к Шушан. В голове невольно пронеслось: “Если бы я был ей дорог, она опрометью бросилась бы ко мне разнимать нас, не позволив, чтобы у меня хотя бы волос упал с головы... Значит, ясно, не любит, равнодушна... Тогда зачем она мне – я-то ее вообще не люблю ведь по-настоящему...”
- Ты чего это распетушился? – спокойным, слегка насмешливым голосом спросила девушка, даже не подумав поправить ему галстук, отряхнуть запачкавшуюся куртку, приободрить хотя бы теплым взглядом “за проявленное геройство”. – Я не ожидала, что ты способен хорохориться, думала, пропустишь мимо ушей слова этих плебсов... Ты же видел, кто они... Не надо было ввязываться...”
Арис с усмешкой посмотрел на нее: ”Я не хотел, чтобы ты слышала этих грязных и гнусных слов... Ты бы меня больше любила, если б я прикинулся глухим и сидел бы рядом как олух? Я бы сам себя перестал уважать... Ладно, пошли скорей, а то опоздаем в кино...”
На экран он смотрел почти машинально: героиня проявляла подлинное мастерство, фильм был интересный и смешной, зал то и дело разражался хохотом, но Шушо и Арис почти не реагировали – словно были раздавлены недавним происшествием. Думали, наверное, о том же: произошло нечто непоправимое, - что-то важное сегодня сломалось в их отношениях...
Арис, проводив Шушан до дому, распрощался с ней довольно сухо, не сказав обычного “до завтра”.
- Ну, до завтра? - неуверенно промямлила сама Шушан, не посмев пригласить друга, по обыкновению, подняться к ней домой “на чашечку кофе”.
...Неспешными шагами поднимаясь по полутемной, как всегда, но любимой уютной улице Абовяна, “проутюженной” им с Шушан за последние годы, вдыхая холодный северный ветер, все сильнее дующий с канакерских высот, осмысливая этот странный день, полный неприятных открытий и откровений, Арис поймал себя на неожиданно мелькнувшей в мозгу мысли: а ведь фильм “Начало” по существу стал “концом” его отношений с Шушан.
Инцидент в осеннем парке оказался роковым и судьбоносным для обоих...
* * *