Стояла жуткая зима девяносто третьего года. Город стонал и метался в тисках безнадежности, мрака и холода. Занесенные снегом обледенелые, как каток, улицы даже в самом центре, кутающиеся в обветшалое старье растерянные и затравленные еще не старые люди – мужчины и женщины, вялые дети с блуждающим взглядом и голодными глазами у полупустых прилавков магазинов свидетельствовали о полном хаосе и беспределе...
Манучар Етимян, которого за глаза и на работе и дома называли не иначе как “Анчар Манучар”, т.е. “Рохля Манучар”, жил трудно и неприкаянно. “Глава семьи” заставлял себя каждое утро выныривать из-под ветхого одеяла и, наспех глотнув чаю, бежать на работу из холодной, уже насквозь отсыревшей нетопленной квартиры. Дом был ему не мил – жена, задерганная и истеричная, давно уже “не соответствовала” его душевным и телесным потребностям; повзрослевшие детки замкнулись каждый в себе, не жаждая впускать в свой внутренний мир вечно ссорящихся по пустякам родителей.
Так и жили – скучно и врозь...
“Талонный хлеб” не мог удовлетворить даже самые скромные потребности взрослого здорового мужчины, каким все еще оставался, как ни странно было при такой “собачьей жизни”, Манучар Рубенович. В своем собственном доме, на свои кровно заработанные денежки, он не осмеливался брать со стола лишний ломтик “белого” хлеба, так как буханка землистого цвета давно была уже поделена на всех, а пропеченная горбушка, и потолще, естественно, предназначалась самому младшему в семье – сынишке...
На службе у Манучара часто кружилась голова от вечного недоедания, мысли путались, цифры и строчки бесчисленных деловых бумаг двоились перед глазами, но сослуживцы наивно списывали все это на “возраст” и “давление”. А Етимян бывал просто голоден – ему часто снился румяный “советский” круглый матнакаш – и еле дотягивал до перерыва, чтобы выскочить из учреждения подышать хотя бы свежим воздухом... Манучар слонялся по улицам неухоженного и угрюмого города, не рискуя зайти ни в кафе, ни даже в какую-нибудь обшарпанную забегаловку. Имеющихся у него “на день” денег обычно хватало лишь на один-единственный пирожок с картошкой и транспорт. И нередко бедняга или “плотнее” завтракал, или пользовался “благами цивилизации” в виде раздолбанного и грязного трамвая или троллейбуса, все еще иногда ходивших... Совмещать то и другое “с лихвой” ему не было дано уже давно...
...Запах свежеиспеченных пончиков ударил ему в нос на подступах к Матенадарану. Вызывавший у некогда комсомольского активиста шестидесятых годов острую ностальгию по прежним сытым и беспечным временам знаменитый “пончиканоц” все еще дышал теплом и с грехом пополам пытался работать в условиях рынка и энергетического кризиса. Студенчество, когда-то набивавшееся сюда, теперь чаще обходило его: оно почти нищенствовало, как и весь народ... Редкие обладатели тугих кошельков, смело открывая двери ногой, по старинке “отоваривались” дюжиной аппетитных, обсыпанных белоснежной пудрой пончиков и вальяжно выходили из магазина с увесистым пакетом, всем своим видом демонстрируя превосходство над уличной публикой – пенсионерами, “неудачниками”, “дебилами”, не сумевшими сообразить что к чему и вовремя перестроиться в этом новом суетном мире...
Етимян, испытывая острое чувство голода, отвел глаза от запотевших витрин и быстро заскользил по обледенелому тротуару вниз, к давно омертвевшему кинотеатру “Наири”. Сладкий запах, наконец, перестал его мучить и преследовать. Но где-то около Оперы бедолага вновь наткнулся на ларек, где торговали “свэжи перашки-пончик”, как гордо гласила коряво написанная от руки вывеска над окошком. Манучар Рубенович почувствовал, как больно кольнуло где-то под сердцем и громко заурчало в животе, - все нутро его словно запротестовало!
Мужчина замедлил шаг, пошарил в карманах видавшего виды пальто – пусто! Долго рылся и во всех карманах пиджака, ожесточенно то застегивая, то расстегивая его. Вперемежку с мятым несвежим платком обнаружил несколько таких же мятых несвежих бумажек – сдачу от “транспортной” сотенки драмов. “Хватит быть мазохистом!” – подумал Етимян и решился “превозмочь” себя. Жалких бумажек, к счастью, хватало – на один-единственный, но горячий и аппетитный, вожделенный Его Величество Пончик!
Манучар смело подошел к прилавку, заставленному дымящимися лотками, проглотил слюну – и была ни была! – “кутнул”!
Миловидный паренек, сидевший с отрешенным взглядом в глубине “теплого объекта”, не сдвинулся с места: ”Оставь деньги, папаша, на прилавке и бери какой хочешь!”
Вмиг к нему подлетела какая-то крашеная девица и уволокла за руку “пить кофе”...
Етимян вострым глазом приметил самый крупный, румяный, обильно посыпанный пудрой пончик и... в два приема справился с ним! Во рту здоровяка остался лишь сладкий привкус – столь воздушным и “пустым” оказался этот ненаглядный, объемистый на вид “шедевр” кулинарного искусства рыночной поры. Так хотелось отведать еще один, дразнящий приторным сладким запахом Пончик! Рука невольно потянулась за вторым, хотя бедняга и знал, что денег у него уже просто нет... Етимян, пытаясь утолить голод, жадно и поспешно поглощал “запретный плод”! В добрые старые времена “сладкоежке” Манучару ничего не стоило в студенческой компании “умять” зараз полдюжины пончиков...
У честного служащего дышащего на ладан “бюджетного учреждения” Манучара Рубеновича Етимяна, никогда в жизни не позволившего себе за долгие годы службы “умыкнуть” с работы домой даже простой карандаш или ручку, давно наметившаяся лысина покрылась испариной, а руки мелко задрожали...
...Убыстряя шаги – подальше от злополучной лавчонки – и кляня себя за “скотское поведение” и “животную невоздержанность”, Етимян перевел дух, лишь плюхнувшись за свой рабочий стол, заваленный всякими бумагами, уже казавшимися бессмысленными и никому не нужными в атмосфере всеобщего развала...
“Не укради!” – гласит одна из библейских заповедей, - подумал Манучар, хлюпая за обедом жидким постным борщом в кругу родных, зорко следящих по-прежнему за каждым куском хлеба, отправляемым кем-то из домочадцев в рот. – А ведь я вор! Я своровал! Что подумает тот поверивший мне миловидный мальчик, который не досчитается вечером пусть и плевой, но все же – пары копеек?...
Подняв глаза на своего любимого сына-первоклассника, жадно улепетывающего мерзкое варево и крепко держащего в руке огромный ломоть “талонного хлеба”, Анчар Манучар вдруг вспомнил другую мудрость, народную - “не держи ребенка голодным, вырастет вором!”
...Поздно ночью, перед тем как лечь спать, жена Етимяна, вешая полумятый и давно истершийся костюм мужа в гардероб, по привычке отряхнула его, оглядела со всех сторон и, приглядевшись, недовольно буркнула: ”И где это он посеял пуговицу – вчера еще была на месте! Таких сейчас ведь с огнем не сыщешь... Придется опять тратиться... Ох, рохля мой....”
* * *