Подуставший от однообразия и бесперспективности жизни Гаспар Аветович Адонц хотя и работал уже более десяти лет в очень престижном госучреждении и был уважаем многими, тем не менее не располагал в нем никакими рычагами или налаженными связями практичного человека, и, прозябая в должности главного специалиста одного из управлений, жил тихо и скромно – “от зарплаты до зарплаты”, как говорилось в советские годы о честных и не обладающих деловой хваткой людях.
Свое недовольство жизнью и положением на работе он иногда выплескивал в узком кругу сослуживцев на “пьяную голову” – когда за парой-другой рюмок явно эрзац-коньяка или местной водки отмечался чей-то день рождения или на традиционных “новогодних посиделках” в родном отделе. Коллеги, обычно искренне сочувствуя и сердечно чокаясь за скромным столиком, одобрительно кивали головами в знак согласия и солидарности с “башковитым спецом Гаспарини”, как в шутку называли его за излишнюю открытость и “итальянский” темперамент, прекрасно понимая, что ему ничего не светит в смысле карьеры – возраст уже не тот, да и нет ни сильных покровителей за спиной, ни хватки и средств подмазать кого-либо “наверху” и “купить должность”... И хотя руководство учреждения менялось часто, принося с собой и перемены в лице новых смазливых длинноногих сотрудниц и шустрых начальников, в судьбе Гаспара ничего не менялось – он устраивал любое начальство, так как не “выпендривался” и не претендовал на должности, лишь добросовестно и профессионально исполняя свои служебные обязанности...
Очередная “смена власти” в учреждении – на более демократичное и “близкое низам”, благо “Сам Шеф” был из тех, о ком говорят в народе “из грязи в князи” – вселила в скромного служащего надежду попытать счастья хотя бы на склоне лет – впереди неумолимо маячила пенсия... Да и друзья все время подначивали: сколько можно терпеть несправедливость – вон сколько вокруг дилетантов, ставших и заведующими отделами, и начальниками управлений, ты-то чем плох, Гаспо-джан?!
Адонц, конечно, знал, что через него незаслуженно перепрыгивали годами всякие бездари с зачастую просто купленными дипломами “юристов” и “экономистов”, но за каждым из них стояли “самые-самые” – крутые личности в верхушке властной элиты... А он-то кто, и с какой радости этой “верхушке” выдвигать его, скромного специалиста, пусть и отличного знатока своего дела, если он им “не сват, не брат и не любовница”?
Так думал годами, при любых властях, разуверившийся мелкий госслужащий. Но последние пертурбации в родном заведении и слава вроде бы “своего парня”, возглавившего, наконец, коллектив, вдохнули в него слабую надежду на судьбоносные перемены и в его безмятежной жизни.
Гаспар, собрав волю в кулак, наконец записался на прием к новому Шефу и вскоре, неожиданно быстро, удостоился чести быть принятым в назначенное время.
Всю дорогу к кабинету высокого начальства он обдумывал, что и как будет говорить в первую очередь, не отвлекаясь на второстепенные детали. “Это очень важно – ведь от формы обращения и изложения просьбы зависит многое, благоприятное или негативное представление обо мне, - размышлял Адонц, медленно и боязливо подступая по алой ковровой дорожке к дубовым дверям “самого г-на Авруяна”.
Не так давно переведенный с “хлебного места” на новый, более авторитетный и ответственный пост высокопоставленный чиновник сам был весьма заинтересован в создании демократического имиджа “рубахи-парня” в новом коллективе, отличающемся укоренившимся стукачеством и подсиживанием коллег, подковерной борьбой за кресла и прочими пакостями, доставшимися еще с советских времен...
Фамилия Адонц, названная секретаршей по селектору, хотя и звучала благородно и даже пафосно, увы, ничего не подсказывала Шефу. Однако принять подчиненного “по личному вопросу” надо было: это входило в “тактические” и “стратегические” планы завоевания доверия и любви коллектива на всех уровнях – от еще несмещенных им заместителей и советников до бессменных при любых властях уборщиц...
Наметанный глаз матерого взяточника высшего калибра определил, что опасливо и робко приближающийся к его столу с испуганными глазами “белый воротничок” интеллигентного вида – всего лишь затравленное и битое жизнью “мелкотравчатое”. Такой вряд ли осмелиться ставить вопрос ребром и требовать должность начальника управления или завотделом... Беднягу хватит, видимо, только на слабый намек о повышении зарплаты – не более! Но надо было “сыграть” – и сыграть убедительно! – ревностного радетеля интересов своих сотрудников, в духе уже раздражающих местных азиатов “европейских демократических ценностей и прав человека”. Однако, новые времена – новые подходы!
Гаруш Азарапетович Авруян довольно резво для своей невысокой, но грузной фигуры встал из-за массивного инкрустированного стола и двинулся навстречу Гаспару с обворожительнейшей улыбкой гостеприимного хозяина. Шеф, тепло поздоровавшись и широким жестом пригласив подсесть к маленькому рабочему столику, на котором лежала коробка дорогих сигар, “по-свойски” предложил закурить и, расположившись в кресле напротив гостя, начал как ни в чем не бывало, не спеша, но живо и непринужденно, расспрашивать подчиненного о его житье-бытье, о семье и детях, о простых человеческих и мужских “слабостях”, приправляя разговор острым словцом, фразами из сальных анекдотов...
Проситель “клюнул наживку” опытного чиновника, легко манипулирующего сознанием рядовых людей. Забыв, где, с кем и зачем здесь находится, Гаспар Аветович тоже невольно перешел на несвойственный ему обычно фамильярный тон и, чересчур разоткровенничавшись, допустил пару-другую вольных и неосторожных фраз, которые могли быть неправильно истолкованы Шефом и, увы, не в его пользу...
Господин Авруян на секунду замолк и насторожился, но, чтобы не портить благостной атмосферы встречи, сдержанно растянул губы в вежливой улыбке, не предвещавшей Гаспару никаких иллюзий...
Бедный служащий, оторопевший от такого панибратски-дружеского приема и потерявший “бдительность”, кажется, и не заметил легкой перемены в лице Шефа. Его просто “разморило” от чуть ли не “родственного” отношения “самого Авруяна”! И вся заготовленная заранее в уме рассудительного и осторожного интеллигента смелая и аргументированная ораторская “речь” вмиг распалась, запуталась в голове и улетучилась куда-то под высоченный потолок начальственного кабинета с огромной хрустальной люстрой...
А ведь он собирался на приеме наконец “твердо” сказать новому руководителю, что давно засиделся на том же месте, что пора бы обратить на него более пристальное внимание и продвинуть по службе – “пусть не покажется нескромным”, в силу его высоких профессиональных и служебных достоинств, которые могут подтвердить сослуживцы и которые, увы, игнорировались предшественниками г-на Авруяна...
Теперь же Гаспар Аветович не знал уже, с чего начать и чем кончить – он виновато и застенчиво улыбался, отвечая на ничего не значащие и дежурные вопросы Авруяна, по-прежнему дипломатично улыбавшегося и одобрительно кивавшего головой на каждый незамысловатый его ответ.
В конце концов, поймав паузу в речи Шефа, весьма искусно “заболтавшего” всю встречу и не давшего просителю дойти до сути дела, Гаспар лишь скомканно и вполголоса выдавил, чуть ли не заикаясь, что рассчитывает на повышение зарплаты, не менявшейся уже долгое время: “Жизнь вокруг страшно подорожала, да и до пенсии недолго... А ведь на нее не проживешь...”
Господин Авруян стрельнул взглядом на пожилого мужчину и словно пропустил мимо ушей сказанное – для себя он уже определил, что этому “наивному и придурковатому старику” впору тихо сидеть и “дышать в тряпочку” до этой самой пенсии... “Какие тут еще прибавки – пусть спасибо скажет, что не сокращаю...” Но вслух Шеф вскользь утвердительно поддакнул, “вдруг” ни к селу ни к городу вспомнив один из “бородатых” анекдотов Армянского радио. Он от души рассмеялся и похотливо заерзал в кожаном кресле – анекдот о “прелестях” женщин был пресным и пошловатым, но Гаспар не осмелился не среагировать – он глуповато улыбнулся и кивком головы “одобрил” остроумие Шефа: “Клево!”...
Авруян шумно вздохнул, словно говорил до этого о глобальных мировых проблемах, потер холеные ручки и замолк. Воцарилось неловкое молчание. Гаспар Аветович не посмел нарушить его. Шеф, наконец, по-простецки хлопнув себя по ляжкам, поднялся с кресла и на прощание пообещал Гаспару “подумать”, не забыв заметить, что ему было “очень и очень интересно побеседовать” со своим толковым сотрудником, о котором он слышал “только хорошее”, хотя на самом деле и знать не знал о нем...
Проситель встал в некотором недоумении, еще не осознавая, что совершил какую-то “тактическую ошибку” в разговоре с хитрым и ушлым чиновником высшего ранга...
...Уже дома, лежа в холодноватой одинокой постели, Гаспар в темноте ночи вновь “прокрутил” всю беседу с “господином Авруяном”, проанализировав каждую свою фразу и соответствующую реакцию Шефа, – и понял, что допустил несколько “ляпов” и оплошностей, по сути сделавших бессмысленным весь “поход к начальству”...
Шеф ловко подкидывал ему живца, а он наивно заглатывал его!
- Просить и убеждать тоже надо уметь, - тяжело вздохнул мужчина, искренне сожалея о своем безрезультатном визите к Авруяну. - Поистине, язык мой – враг мой...
Гаспар Аветович все же верил в порядочность и “мужское слово” высокого чиновника и продолжал надеяться.
Прошла весна, настало жаркое лето, сменившееся золотой осенью... Суровая в тот год зима тоже не согрела “исполнением желаний” неудачливого служащего...
А спустя еще полгода Гаруша Авруяна просто снова “ушли”, опять, впрочем, не обидев, - дали другое, не менее теплое кресло в какой-то международной компании.
Гаспар Аветович же все еще работает, и все там же, – смиренно и с холодком в душе ожидая, когда его “попросят” на пенсию...
* * *