Преступник

Роберт Багдасарян
Единственная в доме свеча неровным светом освещала уютную, со вкусом обставленную комнату. Большая семья Аршака собралась в столовой – чтобы как-то скоротать время в ожидании двухчасового “электричества по графику”, обещанного после полуночи. Было еще около восьми… Разговор не клеился: обо всем уже переговорено долгими темными вечерами, но и расходиться не хотелось – в других комнатах холод стоял как в могиле. Хозяин дома отрешенно уставился на магический неверный огонек, то и дело затягиваясь дешевой сигареткой; жена его, поджав ноги под себя, ежилась в продавленном кресле и нервно теребила концы старенькой пуховой шали, накинутой на озябшие плечи; дети, скучившись, о чем-то шептались, не забывая порою вскидывать глаза то на омертвевшую люстру, то на часы, словно застывшие в своем бессилии ускорить бег времени. Надеялись на чудо или “ошибку” закайфовавшего “мага рубильника” – диспетчера? Бог его знает… Иногда случались “сюрпризы”…
Тишину нарушил довольно сильный и решительный  стук  в  дверь. Аршак вышел из оцепенения, жена встрепенулась и тревожно взглянула на  мужа:  “Кто  бы мог это быть?  Гости  нынче  в  это время к ним не ходят”.
Шаря в темноте руками перед собой, дабы ненароком не набить шишку на лбу, одна из девочек открыла входную дверь. В едва осветившемся проеме показались две дюжие фигуры молодцов и представились: “Из энергосети”.
Нашли время для проверок…, - хозяин укоризненно посмотрел на “дарующих свет” божков и тем не менее вежливо пригласил присесть. Но непрошенных визитеров интересовала не традиционная ереванская чашечка кофе, предложенная хозяйкой дома скорее по старой привычке, а, как следовало ожидать, показания пресловутого счетчика и плата за электроэнергию!
Глава семейства попытался робко объяснить, что, увы, есть “грешок” – зарплату задержали у обоих супругов, да ее едва хватает на скудное питание, так что, мол, извините, не до платы за электричество, которое и дают-то раз в сутки в эту зимнюю стужу. Сбивчивые и виноватые объяснения явно не понравилось “ходокам”, а смиренный вид “хозяина” придал смелости и раззадорил их, уже где-то успевших слегка “заправиться” сорокаградусной.
- Так не пойдет, дружок, - развязно и недовольно осклабился один из них, повыше ростом. – У  тебя  знаешь  уже  сколько  накрутило?   Кто долг платить будет? Я или Погос-Петрос?! Давай раскошеливайся!
- Извольте, дорогой, - пролепетал затурканный невзгодами ученый-археолог, - я, конечно же, заплачу, как же иначе… но не сейчас – образовавшуюся задолженность я при своей зарплате не смогу покрыть и за полгода… Я не ворую… и, кстати, свет тоже – сами убедитесь!
- Ты что, издеваешься? – повысил голос другой, в роскошной кожаной куртке, ночной гость, так, что пламя свечи испуганно дрогнуло и заколыхалось, - вот зарубим тебе свет, тогда иначе запоешь!
- Не петушитесь, милейший, - неожиданно вступилась за растерявшегося мужа более бойкая жена. - Вы сначала пойдите перережьте все “левые” линии, что опутали дома на все четыре стороны света, да проверьте счетчики, что никогда не крутятся, у тех, кто ворует ваше драгоценное электричество денно и нощно с таким размахом, что кабели дымятся и подстанции взрываются, а потом уж имейте дерзость приходить впотьмах к порядочным людям, которые не позволяют себе всего этого мошенничества! И неплохо было бы извиниться за свой тон – перед вами все-таки не бомж, а научный работник, уважаемый всеми человек!
Электрики опешили: столь дерзких и крамольных тирад   они   не   слышали   ни   в   одной     квартире – наоборот, их старались ублажить, сували в карман деньги, угощали на “прощанье” коньячком… С этой “гнилой интеллегенцией” одни хлопоты! “Бравые мужички” удивленно посмотрели сверху вниз на маленькую, хрупкую, но, как оказалось, больно “языкастую” женщину, гневно сверкающие глаза которой уже не предвещали им ничего хорошего. Аршак попытался успокоить жену и услал ее в зловещую темень квартиры.
- Ай, люди добрые, - вмиг изменился в лице и сменил тактику более опытный “благожелатель”, - для вашей же пользы говорю: не заплатите сейчас, потом еще труднее будет. Тарифы растут чуть ли не ежемесячно, как вывернетесь? Платить-то все равно придется – не отвертитесь от нас!
Наступила многозначительная пауза.
- Сейчас ведь знаете какая инструкция: нет денег – гони имущество!
Аргументация была “железобетонной”. Воцарилось тягостное молчание.
Свеча становилась все короче, а пламя – все судорожнее…
Электрик обвел оценивающим взглядом полутемную комнату.
- И чего плачетесь, средств нет! Вон смотрите сколько у вас добра – и сервизы отменные, и хрусталь чешский, и  мебель импортная, вот и ковер   красивый, ручной, что ли… в случае чего, в счет долга заберем телевизор, видно цветной, хоть и не японский…
Ваник, самый младший в семье, большой любитель “телека” и “мультиков”, судорожно всхлипнул и прижался к ноге отца, стушевавшегося от неприкрытого цинизма новоявленного фискала. Аршак крепко обнял сынишку за плечо, осмелел и резко выдохнул, тоже перейдя на “ты”:
- Не очень разоряйся тут! Все-таки пришел не в свой, а в мой дом, в семье находишься, дети, жена… Нехорошо перед ними… Знай меру!
- А как изволишь говорить! Должен – плати. И лучше сейчас, нам! – опять воспрял духом “ревнитель государственных интересов”. – Ведь мы по-хорошему с вами, по-родственному, “по-армянски”… А то, неровен час, можем и другие меры принять…
- Какие? – насмешливо спросила из темного угла старшая дочь, красивая чернобровая Анна, до этого с побледневшим лицом безмолвно сидевшая на диване, в глубине комнаты, и оттого незамеченная “гостями”.
Двое пришедших, особенно тот, что был помоложе, удивленно и не без интереса зыркнули в темноту: “А это кто там еще выступает?”
- Свои, свои, здесь, кроме вас, чужих нет…, - попробовала смутить девушка людей, столь бесцеремонно вторгшихся в их дом и явно третирующих отца.
Аршак с укоризной посмотрел на дочь – та потупилась и смолкла.
Электрик между тем перевел дух и важно заявил: “Так вот, знайте, не хотите по-человечески договориться – можем взыскать через суд! Вы преступаете закон, из-за таких несознательных неплательщиков, как вы, город сидит на голодном световом пайке! Деньги оборот любят”.
- Ты не пугай: давно пуганый я, мой хороший “товарищ-господин”, - безнадежно вздохнул отец семейства, - я скорее сам добровольно сяду в тюрьму… “Преступил” – значит, по логике, преступник! Платить все равно нечем…
“Господа-товарищи” переглянулись: “Как это?... С этой семейкой не соскучишься!”
- Да так, - озорные огоньки вдруг заиграли в оживившихся, добрых и честных глазах незадачливого интеллигента в летах, не принявшего новые правила игры в этой непонятной жизни. – В тюрьме есть, надеюсь, постоянные свет и тепло, да и кормят, хотя невкусно, но регулярно и даром, правда ведь?
- Н-не знаю, не сидел… Наверное да…, - промямлил опешивший и совсем сбитый с толку “блюститель порядков”, отступая в коридор и увлекая за собой товарища, явно протрезвевшего от странных доводов хозяина дома.
- Ну вот видишь, - грустно улыбнулся Аршак, - а в собственном, приватизированном жилище я живу, пожалуй, похуже, чем в тюрьме: месяцами почти в кромешной тьме – потому что нет шальных денег на “левый” свет, в холоде – нет средств на дрова и керосин… А чтобы нынче сытно и вкусно есть, сам знаешь, надо ой как вертеться и иметь кое-что похлеще толковой головы… Ферштейн?
- Чего? – выдохнул перегаром электрик и судорожно взялся за ручку двери…
- Де-е-нег не-е-т! Мужик называется… Недотепа! – удаляющиеся голоса спускающихся по лестнице “законников” гулко отдавались в вымершем подъезде.
…Одинокая свеча в бронзовом подсвечнике неумолима таяла на журнальном столике и грозилась вскоре потухнуть. Члены семьи “недотепы” Аршака, удрученные и подавленные неприятным инцидентом, поспешили разбрестись по комнатам и нырнули в ледяные постели…
Тьма и безысходная тоска вновь овладели некогда жизнерадостным и светлым армянским очагом.


*    *    *