Юрка втайне жалел свою мать. Она у него была тихая и добрая, работящая: много лет работала портнихой всё в одном и том же ателье и чуть ли не каждой второй семье в посёлке что-нибудь да шила. Он ещё спал крепким сном, когда мать уходила на работу. Возвращалась она почти всегда затемно, особенно накануне праздников: все хотели сделать себе праздничную обновку – вот и приходилось ей допоздна строчить на машинке.
Но Юрка жалел свою мать не только за то, что она много работала. Отец его погиб на фронте, и после войны они жили вдвоём с матерью. Он знал, что она у него красивая и совсем молодая – ей не было ещё и тридцати, и видел, как порой матери невыносимо тяжело переносить своё вдовье житьё на плечах быстро тающей молодости.
По воскресеньям к ним в гости приходила тётя Аня, материна подруга. У неё погиб в сорок третьем жених. Обе женщины подолгу вспоминали былые светлые дни в их жизни и читали старые фронтовые письма своих суженых помутнившими от горьких слёз глазами.
Зимой Юрка, вернувшись из школы и не дождавшись матери, шёл встречать её по заснеженным и притихшим улицам. В вечерней темноте ещё издали он узнавал невысокую, худенькую материну фигуру. Она тоже узнавала сына – из темноты слышался её мягкий голос:
– Юрчик! Это ты, сынок?..
К Юркиной матери сваталось много, но, как говорила она, ни одного путного. Правда, одному она как-то поверила. В ихнем доме появился мужчина, и жизнь у них потекла интереснее. Юрка гордился, что у него есть теперь отец. Как вдруг однажды на рассвете он проснулся от какого-то шума и возни в комнате. Смотрит сонными глазами, видит: посреди комнаты мать – в одной ночной сорочке с растрёпанными волосами и вся в слезах – вырывает у отчима какой-то свёрток. Отчим одет, порывается куда-то уйти. Юрка, не долго думая, вскочил с кровати, схватил материну длинную портняжную линейку и что есть силы двумя руками огрел отчима по спине, так что линейка треснула и раскололась пополам. Тот на миг выпустил из рук свёрток, выпрямился, уставился удивлёнными и злыми глазами на пасынка, заскрежетал зубами и прорычал:
– Ну, ты, шкет, за такие трюки задницу на голову напялю!
Этот человек, которого Юрка хотел было уже звать отцом, не пожелал, как он сказал, «кормить чужого пацана» и смылся из посёлка бесследно. А напоследок хотел прихватить с собой отрез габардина, который матери кто-то принёс на костюм.
И снова они стали жить вдвоём: хоть и мало радости, да зато тихо, спокойно…
Приближался Новый год, самый любимый Юркин праздник. Он любил не только один этот праздник, а вообще время года примерно с середины декабря до середины января. В декабре всё овеяно радостью скорого новогоднего дня. А в январе – зимние каникулы, беззаботная, весёлая пора: весь день можно носиться с ребятами по заснеженным улицам, а вечером, усталым, сидеть в тёплом доме, где нарядная ёлка долго, иногда до конца января, украшает жилой очаг, и с ней никак не хочется расставаться, потому что пока она в комнате, кажется, Новый год всё ещё продолжается.
Мальчонкой Юрка, бывало, с ребятами вечером тринадцатого января, или, как говорили старики, под старый Новый год, бегал по дворам и кричал вместе со всеми:
Щэдрык-вэдрык,
дайтэ варэнык…
Из дома выходил кто-нибудь, раздавал ребятам конфеты, печенье, пирожки, иногда деньги. Юрке нравились не столько эти подарки, сколько сама беготня по дворам, шум, смех, веселье. Но однажды в одном дворе мужчина позвал их войти в дом. Они, обрадованные, повалили в распахнутую дверь. Юрка, самый малый из всех, застрял где-то в хвосте и не успел ещё переступить порог, как вдруг внезапно был сбит с ног хлынувшей назад ребячьей ватагой. Ребята что есть духу мчались через двор к калитке. Юрка, перепуганный, спотыкаясь и падая, выскочил на улицу. Оказалось, как только гурьба ребят заполнила сенцы, мужчина развернулся и всей пятернёй в большой рукавице дал затрещину мальчишке, что был побольше и поближе. После этого у Юрки пропала охота бегать по дворам под старый Новый год…
На этот раз Юрка задумал к Новому году преподнести матери сюрприз: что-нибудь подарить. Он никогда не видел, чтобы ей кто-нибудь что-то дарил. К ним приходило много людей: приносили деньги за сшитую одежду, часто «благодарили» кто конфетами, кто банкой сметаны, кто ведром яблок, словом, у кого что было. Но чтобы кто-либо просто так, не за работу, а в честь праздника от чистого сердца дарил матери – такого ему не помнилось. И вот он решил во что бы то ни стало раздобыть немного денег, купить что-нибудь и подарить матери под Новый год. Но где взять деньги?
Каждый день мать давала сыну рубль, чтобы он в школьном буфете на большой перемене мог подкрепиться. Из этих-то рублей Юрка и надеялся собрать в ноябре-декабре деньги на подарок… На большой перемене ребята устремлялись в буфет и наперебой уминали тёплые, мягкие пирожки, булочки и вкусно пахнущий горячий кофе. Юрка смотрел из вестибюля на раскрытую дверь буфета, порой тоже забегал туда, обводил глазами манящие желтовато-коричневые хлебные корочки, дымящиеся чашки, тихо вздыхал про себя и выходил из буфета.
– Эй, Юрок, ты чего не ешь? – кричали ему вслед ребята.
– Неохота что-то… – отвечал он нехотя.
Накануне новогоднего праздника их отпустили из школы пораньше, и он, оставив дома портфель, помчался на трамвай, чтобы съездить в город, что был в нескольких километрах от их посёлка… Едет к центру города, а сам тревожно думает: «Хватит ли денег?» Ему хотелось купить пудру: он видел дома в тумбочке, что пудреница у матери уже вот-вот станет пустой, а новую она ещё не купила. Мать любила пудру – мягкую, нежную, душистую, и чтоб была она в красивой коробочке. Именно такую Юрка и решил купить.
Стемнело. Тихо падает пушистый снег. Всё кажется необычным и радостным: и улицы, и лица людей, и даже этот снег. Скоро праздник. Собственно, он уже давно начался. Ведь новогодний праздник для нас начинается не тогда, когда часы пробью двенадцать раз, и даже не тогда, когда мы сидим за праздничным столом в ожидании этой минуты, а намного раньше. Когда именно, трудно сказать. Наверное, он начинается с первыми мыслями о празднике, с первыми новогодними заботами о ёлке.
Юрка быстро шёл в центре города мимо ярко освещённых окон магазинов. Миновал площадь с кинотеатром и дворцом культуры. Обычно он здесь долго топтался, разглядывая афиши. Сейчас ему было не до них. Он не зашёл даже в магазин «Рыба» (там в большом аквариуме всегда плавали живые рыбы, и Юрка всякий раз заходил туда поглазеть на этот крохотный кусочек рыбного мира). На площади он лишь мельком бросил взгляд на статую шахтёра на крыше большого здания, терявшуюся в хороводе снежинок на фоне вечерней мглы.
Вот и магазин «Галантерея». Народа полно. В парфюмерном отделе Юрка с трудом просунул голову к прилавку и впился глазами в товары под стеклом. Его толкали сзади, с боков, шаркали по ушам рукавами пальто, сверху чей-то голос проговорил насчёт того, что детворы-то тут как раз только и не хватало, а Юркины глаза искали коробочку с пудрой. Тут была, как он понял, разная пудра, потому что коробочки лежали всякие: и маленькие, и побольше, и красивые, и так себе. Те, что поменьше, почему-то стоили дороже. «Это, наверное, как мыло: туалетное – маленький кусочек, а стоит дороже, чем большой кусок хозяйственного», – подумал Юрка. Наконец, он выбрал коробочку покрасивее и, главное, по цене ему подходящую, запихал её во внутренний карман своего бобрикового пальто и помчался снова на трамвай.
Юрка открыл дверь дома, и в лицо ему сразу пахнуло теплом и уютом. Мать мыла пол. На столе из радиоприёмника лился баритон Бунчикова:
Вальс, вальс, вальс
звучит над страной в этот ча-а-ас…
Мать оторвалась от пола, выпрямилась, одёрнула платье и повернула к сыну раскрасневшееся лицо:
– Где это ты пропадаешь? Поздновато уже.
Юрка прошёл к столу, засунул руку под пальто, вытащил коробочку в шелестящей белой бумажке и молча положил её на стол.
– Что это? – спросила мать.
– Тебе, мам… Праздник же, – проговорил он и стыдливо опустил глаза.
На какой-то миг сначала обое, и мать, и сын, как бы смутились, застеснялись друг друга. Мать стояла посреди комнаты с мокрой тряпкой в руке.
– Господи, сынок, да где ж ты денег взял? – проговорила она, опомнившись и опуская тряпку в ведро с водой. – Это ж надо такое придумать!
Она подошла к нему, улыбнулась, обняла, прижала его голову к груди:
– Ну, спасибо, сынок, спасибо… Давно мне никто не дарил.
На столе лежала коробочка – ярко-красная, с золотыми полосками.
Юрка почувствовал, что проголодался, и стал торопливо раздеваться. На душе у него было тепло и радостно.