I
олег приглашаем вечер встречи выпускников восемьдесят третьего года тчк
кафе рябинка двадцать седьмого восемнадцать час тчк
десятый б =
Снова и снова перечитываю телеграмму. Подумать только: я не видел своих товарищей пятнадцать лет!
После окончания школы, осенью, я первым ушёл в армию. Когда вернулся, то все ребята ещё служили. Девчонки учились в разных городах. В селе работы нет. Клуб закрыли…
Я уехал в подмосковный Маловолжск. Устроился на работу, поступил в вечерний техникум. Встретил девушку. Женился. Думал: «Мы обязательно съездим на мою малую родину. Всё впереди! Встретимся с моими друзьями-одноклассниками. Будут у нас ещё радостные воспоминания о школьной жизни».
Однако жизнь закрутила-завертела. Родился ребёнок. Получили общагу. Потом комнату в коммуналке. Надо было обустраиваться. И зарабатывать, зарабатывать, зарабатывать…
Я иногда приезжал на родину к матери. По делам. Помогал заниматься огородом, ремонтировал дом и постройки. Очень хотелось повидаться с ребятами. Но, было не до встреч…
Каждый приезд в голову приходила отчаянная мысль: «Ничего, вот в этот раз разделаюсь с делами и обязательно к кому-нибудь схожу». Но года шли. Пять. Десять… А встреча с друзьями всё откладывалась…
И вот телеграмма. Она застала меня врасплох. Конец июня. Разгар отпусков. На работе аврал.
Душа умоляла: «Нужно обязательно поехать! Ты не виделся с одноклассниками пятнадцать лет. Неужели тебе не хочется на них посмотреть? Наверняка на встречу придет Оксана. Помнишь, как она тебе нравилась? Придёт твой тёзка Олег. Ты с ним с первого класса сидел за одной партой. Придут Лев и Павел. Сколько всего можно будет вспомнить, сколько рассказать друг другу!»
Здравый смысл отговаривал: «Кто тебя летом отпустит с работы? Ты же совсем недавно, в мае, уже был в отпуске. Целый месяц провозился с теплицей и водопроводом. Шёл бы к друзьям. Что, некогда было? Ха-ха-ха… А теперь ехать тебе не нужно. Подумай сам: допустим, возьмёшь неделю за свой счет – это минус двести рублей, на дорогу туда и обратно – ещё минус двести, на встречу пойдёшь не с пустыми руками – это ещё сто. Как минимум – пятьсот рублей! Это же больше половины зарплаты! Да за такие деньги жена тебя со свету сживёт…»
Здравый смысл победил. Но дела мои поползли вниз…
Я потерял интерес к работе. На производстве стал не справляться со своими обязанностями. Из электромехаников меня перевели в слесаря…
Дома меня перестал интересовать быт. Я не понимал, зачем нам в коммуналку нужно покупать люстру со светодиодной иллюминацией. Зачем выбрасывать тарелки с синей каёмочкой, и покупать такие же тарелки, только с каёмочкой розовой?.. А бесконечные перевешивания полок и переклеивания обоев вообще стали меня раздражать.
Нам с женой стало не о чем говорить…
Меня вдруг осенило – моя жизнь пролетает бестолково… Что в жизни есть что-то ещё другое. Что?
* * *
В минуты душевной пустоты я брал Шарика, свою собачку, болонку персикового цвета, и мы уходили на набережную Волги. Бродили по аллеям парка. Я любовался природой, размышлял.
И вот однажды, как молния, мелькнула мысль. Я понял, что мне нужно что-то записать. На мою удачу в кармане оказались ручка и блокнот. Я быстро начал записывать:
Ещё не осень,
лишь на подходе знойный август.
Но ветер кружит
по саду плачущие листья,
Сорвав их с яблонь.
Так разлучал он с мачтой парус.
Смотрю на кроны.
А вижу в море корабли я…
Я прочитал написанное. И очень удивился! Что это?
На следующей прогулке у меня написались ещё строки:
Вот и пришла моя пора,
Пора дождей и листопада.
Сошла на нет уже жара,
И ветер гонит лист из сада.
С утра пройдусь с зонтом в руке,
Потом погреюсь у камина,
Растает вдруг под сердцем льдина,
Слова польются по строке.
Они заполнят всю страницу,
Вторую, вскоре новый лист.
Который был недавно чист,
Как будто выпустили птицу
Из клетки подышать на воле.
Чего ещё желать мне боле?..
Меня охватило чувство, незнакомое мне ранее. На душе стало легко и спокойно…
* * *
На работе, начальник участка заметил изменения в моём настроении, вернул меня в группу электромехаников и поручил монтаж очень сложного оборудования.
Я с воодушевлением взялся за работу. А вечером брал Шарика и почти бегом мы направлялись на своё любимое место на набережной.
Стихи писались легко! Иногда два стихотворения сразу:
Пролетело ещё одно лето,
Незаметно к нам осень пришла,
Меньше стало на улице света,
И совсем не осталось тепла.
«Но грустить о прошедшем не надо, -
Утешает тебя календарь,-
Нет сегодня в погоде разлада,
Просто так разгулялся сентябрь…»
Акварелью раскрасил берёзу,
Снял одежды с подруги ольхи,
Проводил за околицу прозу,
Взял перо и засел за стихи…
И тут же ещё одно:
Во дворе пожелтели все клёны,
В позолоту оделись берёзы –
Это лета ушедшего стоны –
Это августа жёлтые слёзы.
За окном увяданье природы:
Гонит ветер пожухлые листья.
Я слагаю осенние оды
Под мотивы сентябрьского твиста.
А земля ждёт покровского снега.
Чтобы скрыть наготу белым пледом.
В снах ей грезится зимняя нега,
Только жаль, этот сон нам неведом…
Буквально за несколько дней блокнот был исписан…
У меня появилось желание показать кому-нибудь свои стихи. Кому? Жене? Соседям? Мужикам в бригаде? Ха-ха-ха…
Я вспомнил, что в моём родном Яблоневском в районке печатают стихи местных авторов.
Я переписал красивым почерком все стихи, вложил листы в большой конверт и отнёс на почту. Сотрудница почты взвесила конверт, назвала вес и количество марок, которое я должен оплатить и как бы между прочим спросила:
- Что в конверте? Случайно не стихи?
- Стихи, - смутился я. – А как вы догадались?
- Опыт, - женщина улыбнулась и показала на адрес на конверте. – А вы в местную редакцию ходили?
- Нет. – Про маловолдскую газету я почему-то не подумал.
- Вы сходите! В «Маловолжских вестях» стихи публикуют регулярно.
- Большое спасибо! – Я побежал домой и стал переписывать стихи ещё раз…
На следующий день я взял на работе отгул и отправился в редакцию.
В редакции меня встретили весьма приветливо.
- Мария Лихачёва, - представилась одна из сотрудниц, - журналист. Вы по какому вопросу?
- Стихи, - растерялся я, - вот принёс.
- Очень хорошо. Проходите к главному редактору, - Мария проводила меня до нужной двери. - Поэзией у нас занимается сам Иван Иванович.
Я постучал в дверь и вошёл. За столом сидел грузный мужчина, и курил трубку. (Почему-то главного редактора я таким и представлял). Не глядя на меня, спросил:
- Вы поэт? Стихи принесли? Оставляйте. Рассмотрим.
Я положил листы на стол, сказал «спасибо» и «до свидания» и вышел.
- Ну как? – спросила Мария. – Принял?
- Даже не посмотрел в мою сторону. Буркнул «оставляйте», «рассмотрим».
- Ну, это он сегодня, наверно, не в духе. А так он хороший. К самодеятельным авторам относится с пониманием.
Я поблагодарил Марию и будто на крыльях вылетел из редакции.
* * *
Ближайший номер «Маловолжских вестей» выходил через три дня. Я понимал, что так быстро стихи не опубликуют. Но вот следующий номер ждал с нетерпением. К моему огорчению, своих стихов в газете я не нашёл! Не нашёл я своих стихов и в последующих номерах…
Зато я нашёл в почтовом ящике письмо из Яблоневкого от моего одноклассника Пашки Аникина. Пашка писал, что к его удивлению в районке он обнаружил целую страницу моих стихов.
Пашка, дружище! Надо же, письмо прислал! Пашка, как я по тебе соскучился! Как же я соскучился по всем ребятам и девчонкам из нашего класса…
* * *
… Августовский кризис в стране коснулся и моего предприятия. Со второй половины сентября администрация приняла решение отправлять рабочих в недельные неоплачиваемые отпуска. В список «счастливчиков» попал и я.
Но я особо не расстроился. Всех денег не заработаешь. Зато я теперь смогу поехать в родное Яблоневское! И всю неделю потратить на встречи с одноклассниками!
Я ещё раз с умилением перечитал телеграмму.
II
К родной станции подъезжал с вожделенным чувством. Телеграмма лежала во внутреннем кармане и грела сердце. Я был весь в предвкушении приятных встреч. К материнскому дому летел, будто на крыльях. Сумки казались невесомыми.
Несмотря на середину сентября, природа ещё вовсю бушевала. Берёзки только чуть-чуть покрылись позолотой. Во дворах, то здесь, то там краснели, желтели, синели, белели георгины, астры, настурции, гладиолусы. Через заборы свисали и просились в рот яблоки, груши. Красными жучками в ежовых колючках прятался боярышник.
Мать моему приезду обрадовалась:
- Хорошо, что ты приехал! Надолго?
- Нет, - ответил я. – Всего на пять дней.
- Все равно хорошо. Надо будет колонку перекрыть, дверь в подвале на зиму утеплить. В курятнике петух стекло разбил. Тоже нужно сделать. В совхозный сад надо будет сходить за яблоками. У нас тут все уже омилионерились на яблоках. Тащат мешками, на машинах, на мотоциклах, кто во что горазд.
- Мам, конечно, всё сделаю, - без всякого энтузиазма ответил я. – И за яблоками сходим. Наберём ящиков шесть. И тебе на зиму хватит, и я с собой в Маловолжск ящичек возьму.
- Да что шесть, - подосадовала мать, - неплохо бы и что-нибудь продать.
- Мам, я понимаю, что неплохо бы и продать. Но, видишь ли, мне очень хотелось бы в этот приезд повидаться со своими одноклассниками.
- Одноклас-сники… - многозначительно протянула мать. – На что они тебе нужны! На что им нужен ты? Все заняты своими делами. Никто никому не нужен.
- Как же, - возразил я, - а встреча была нашего выпуска, а телеграмму мне прислали.
Я достал телеграмму. Прочитал вслух.
- Подумаешь, - иронично сказала мать. – Собрались. Посидели. Разошлись.
Я вопросительно смотрел на мать.
- Делом нужно заниматься, сынок! – подытожила свою речь мать. – Делом!
* * *
Все материнские задания я выполнил за день. Наутро наметил выход к друзьям.
Перед сном открыл томик Бунина. Пробежался по строкам: «- Срам сказать! – пробормотал Тихон Ильич. – В Москве сроду не был!.. Да что – в Москве! В березовый лесишко, что за шоссе, и то десять лет напрасно прособирался. Всё надеялся как-нибудь урвать свободный вечерок, посидеть в зелени, в прохладе, - да так и не урвал… Как вода меж пальцев, скользят дни, опомниться не успел – пятьдесят стукнуло, вот-вот и конец всему…»
Спал плохо. Всё размышлял над бунинскими словами, сопоставлял со своей жизнью. Стало очень обидно – прошло почти сто лет, с тех пор, как были написаны эти строки, а ничего не изменилось. Неужели и мне не удастся попасть в «березовый лесишко, что за шоссе»?
С утра настроение было скверное. Я никуда не пошёл. И весь день, как бунинский Тихон Ильич, «сидел, стискивая зубы и сонно, мрачно глядел в стол». Мать звала есть, потом смотреть сериал. Я не очень понимал, чего она от меня хотела…
* * *
К вечеру я ожил. Сел за телефон. Дозвонился до Павла. Он моему звонку обрадовался. Я предложил завтра встретиться:
- Помнишь, наше место, в старой посадке в саду? Интересно, как там сейчас?
- Да интересно, - согласился Павел. – Я давно собирался туда сходить, только всё никак не получалось. В сад-то ходил лишь за яблоками, а до нашего места так и не дошёл. Давай соберёмся нашим тесным кругом, как и раньше: ты, я и твой тёзка-однопартник.
- Здорово! – крикнул я в трубку телефона, не сумев скрыть своего восторга. – Вот Олег будет рад!
- Я ему сейчас перезвоню. – Павел немного сбил мой пыл.
-Пулей завтра прилетит, - предположил я. – А Лев? Почему ты его не упомянул? Он же всегда у нас был за Д’Артаньяна! Где он? Как он?
Павел замялся.
- У Льва, наверное, сейчас всё в порядке. Правда, - Павел подбирал слова, - у него были проблемы. К сожалению, в районе его сейчас нет.
- Жаль! Жаль, что со Львом я не увижусь, - расстроился я.
Я хотел задать ещё один вопрос, но стеснялся. А Павел оказался хорошим психологом и заговорил первым на интересующую меня тему:
- Зато в Яблоневском Оксана. Закончила институт. Работает. Не замужем. И не была! Ещё больше похорошела. Ты ей позвони.
- Да неудобно как-то. Столько лет прошло… - и я перевел разговор на предстоящую встречу: - Ну ладно, Павлик, завтра в пять собираемся у меня и идём на наше место.
- Договорились, пока!
* * *
Ночь проспал хорошо. День прошёл легко. Домашние дела спорились.
После обеда начал готовиться к предстоящему пикнику. Сходил в магазин, купил водки и хлеба. Из подвала достал банку огурцов и вишневого компота. Сделал салат. «Так, вроде всё готово, - размышлял я, - сала и картошки обещал принести Павел».
До назначенного времени оставался час. Я вышел на крыльцо и решил дожидаться ребят там.
- Чего так рано вышел? – ироничным тоном спросила мать. – Всё равно никто не придёт.
- Как же не придут, - отмахнулся я. – Обязательно придут!
Прошло полчаса, час. Ребят не было. Я начал было беспокоиться. Вдруг загремела калитка. «Это, наверное, Олег!» – обрадовался я.
Из-за кустов калины показался Павел.
- А что, Олег ещё не пришёл? – спросил он.
Я развёл руками.
- Странн-но, - протянул Павел. - Я ему вчера дозвонился. Обещался прийти.
Мы с час просидели на скамейке у калитки. Поговорили о вечере встречи выпускников, об учителях. Олега не было. Павел предложил перезвонить ему. Мы сходили в дом, позвонили. Никто не ответил.
- Ну ладно, - сказал Павел, - наше место он знает. Захочет – найдёт.
Мы прошли до конца улицы. Перешли тополёвый лесок и очутились за селом. За автотрассой начинался бесконечный, бывший когда-то совхозным, сад.
Последние годы за ним никто не ухаживал. Одичалость бросалась в глаза. Яблони стояли косматые. Междурядья не пропаханы. Дороги заросли травой и кустарником. В защитных посадках многие деревья повалились и лежали безобразно.
Мы прошли первую «клетку». Слева должна была стоять каменная постройка. Когда-то в ней держали лошадей. Потом хранили яблоки. Но название так и осталось – «конюшня». В детстве, в наших играх, она служила нам и крепостью, и кораблём, и скалой для «альпинистских восхождений» и вышкой для прыжков в солому или в снег.
Конюшни не было…
- Сняли сначала шифер, - пояснил Павел, а потом и стены разобрали по камушкам.
Я, молча, покачал головой.
- Пасеки на третьей «клетке» тоже нет, - продолжал Павел, – и пруд на шестой высох.
Прошли вторую «клетку». Кое-где попадались яблоки.
- Яблок становится всё меньше и меньше, - посетовал Павел. – Сад-то надо обрезать, опрыскивать ядохимикатами, перепахивать. Теперь некому. Люди как будто ополоумели, как будто живут последний год. Всё ободрали, всё истоптали. Такое варварство! Такое варварство!
- А помнишь, как нас, школьников, гоняли на яблоки? – вспомнилось мне.
- Ага. Сначала с апреля свёклу доставали из буртов. В июне свёклу тяпали: первая обработка, вторая обработка, третья обработка. Потом собирали огурцы. Уж потом яблоки. Потом опять, до морозов, на свеклУ… – В слове «свеклу» Павел специально сделал ударение на последний слог. – Каникул у нас почти не было. Да и в школе учились в основном зимой. Спасибо товарищу Брежневу за наше счастливое детство!..
- А помните,как нас гоняли в поле,
С апреля и до белой пелены,
В те дни почти мы не учились в школе,
Так что за двойки нашей нет вины... - я посмотрел на Павла. Мне оказалось, что у него в газах блеснула слеза. - Паш, а сейчас детей на свёклу гоняют?
- Ты чего? – Павел посмотрел на меня вопросительным взглядом. – Сейчас вся земля у фермерОв. Они обходятся без раб силы. В какое время живём?! Слава Богу, не в совке!
- Ну да, год тысяча девятьсот девяносто восьмой … - я помолчал. – Сегодня зашёл в магазин – хлеб лежит свободно. Помнишь, в детстве, по четыре часа в очереди стояли? Буквально по головам все лезли…
- Да. Тогда скотину все кормили хлебом. Комбикорм-то открыто не продавался.
Мы свернули вправо в посадку и стали пробираться по бурелому к её середине.
- Вроде где-то здесь должно быть наше место, - предположил я.
- Нет, - возразил Павел. – Дальше.
- Да нет же, мы его прошли.
- На нашем месте дерево повалено поперек и должно быть кострище. – И Павел стал целеустремленно продираться сквозь кусты вперед.
-Тут на каждом шагу деревья повалены поперек, а кострище завалило листвой. Давай немного вернемся, - настаивал я.
Но Павел меня не слушал. Мы прошли ещё метров тридцать и, окончательно поняли, что нашего места не найти.
- Давай остановимся здесь, - предложил Павел.
Мне уже было всё равно… Олег – не пришёл. Со Львом непонятно что произошло и непонятно где он сейчас. Наше место – не нашли. Настроение у меня совсем испортилось.
Оборудовали стойбище. Из поваленного дерева получились кресла. Вырыли яму под костёр. Набрали дров, благо далеко ходить не надо было. Стало смеркаться. Развели костёр. Павел пожарил сало. Выпили. Закусили. Разговор что-то не клеился…
- Как у тебя дела вообще?
- Да ничего. А у тебя?
- Неплохо. А как с женой?
- Да так себе. А у тебя?
- Да так же.
Павел налил ещё по рюмке:
- А помнишь, со мной за одной партой сидел Шурик?
- Помню, - убедительно ответил я. – Он у тебя всё время списывал.
- Да, - подтвердил Павел. – И с уроков сбегал. Так вот он сейчас директор наших Электросетей.
- Шурик? Директор Электросетей?!Дык какой из него директор? Ды он такой пофигист был, – я не смог сдержать своего удивления.
- А Малыша помнишь? В люди выбился. Второй «Москвич» уже купил.
Мы ещё немного посидели. Павел рассказал и про других ребят. Картина вырисовывалась в основном мрачная: тот развелся, та разведена, тот пьет, тот уже допился...
- А ты, стало быть, большим поэтом стал? – вдруг спросил Павел.
- Я только учусь, в первом классе, - попытался отшутиться я.
- Не скромничай, не скромничай. И не уходи от ответа, - Павел достал из кармана свёрнутую несколько раз газету и протянул её мне. – Читал читал твои стихи.
- Ну и как? – не смог сдержать своего интереса я, разглаживая лист. - Кстати, спасибо, за газету.
- Не за что. А я в твоих стихах ничего не понял, - искренне признался Павел. – Вот ты пишешь: «Я люблю твои поля, в три обхвата тополя». Таких тополей-то не бывает. Или вот ты пишешь про октябрь: «Акварелью раскрасил березу, снял одежды с подруги ольхи, проводил за околицу прозу, взял перо и засел за стихи». Извини меня, но как это октябрь может засесть за стихи. И как это снял одежды с ольхи?
- Павлик! Ничего я тебе объяснять не буду. Это можно понимать или не понимать. А объяснить невозможно. – Мне стало жарко, и я отсел от костра.
- А ты Оксане стихи посвящал? – не унимался Павел.
- Посвящал, - стараясь, как можно равнодушнее ответил я.
- А ты ей позвонил?
- Нет.
- А ты позвони! Позвони!
Водка была выпита. Закуска съедена. Наш костёр выгрызал куски темноты, но ему было уже невмочь справиться с черным покрывалом ночи, окутавшей сад.
Мы побрели обратно через бурелом к выходу. Выбравшись на автотрассу, уже через четверть часа распрощались.
* * *
Ночь прошла скверно. Я почти не спал. Вспоминал прошедший вечер. Размышлял.
Жаль было сад. Надо же, до какой степени его запустили! Как впрочем, и страну. Вот что нам мешало жить в советское время? Правильно – коммунистическая партия. Если бы не эта паршивая лживая идеология, эти парторги и комсорги – народ бы не разбегался из деревень. Было бы всё по уму, по хозяйски. Была бы нормальная работа, нормальные заработки, нормальные условия быта. Казалось бы: вот прекратится деятельность КПСС – не будет мироедов, и заживём мы хорошо. И вот, деятельность КПСС прекращена! А жить мы стали ещё хуже. К власти пришли другие мироеды, по сути те же коммуняки, только более жадные и циничные. Народ совсем обобрали. Вынудили народ выживать, воровать, мародёрствовать… В стране нет хозяина!Уже давно нет хозяина...
Какие были проблемы у Лёвки? Куда он уехал? Пашка почему-то так и не сказал?! Пашка вообще огорчил. Чувствовалась какая-то отчуждённость. Почему не пришёл Олег? Неужели мать была права?!.
Мать… Мать стала какая-то апатичная!? Она такой не была!..
В голову опять полезли мысли о Павле. Ну, у него и оценка ценностей! Как он сказал про Малыша: « В люди выбился. Второй «Москвич» уже купил". Интересно, а кто я в его представлении? У меня в Маловолжске только велосипед…
Я подошёл к книжному шкафу и стал рассматривать свои школьные книги.
Как повторяется история. Как прозорливы были классики. В «Герое нашего времени» Лермонтов писал о встрече Максима Максимыча с Печориным: « - Ведь сейчас прибежит!.. – сказал мне Максим Максимыч с торжествующим видом». Но Печорин в этот день не пришёл. И на другой день чуть было не уехал, не простившись со старым товарищем. Но встреча всё же произошла, и когда Максим Максимыч подбежал к Печорину, тот довольно холодно обошёлся с ним. Максим Максимыч очень расстроился, на что Печорин сказал: «Ну полно, полно! Неужели я не тот же?.. Что делать?.. Всякому своя дорога…» И уехал. Почему? Почему? Почему так происходит?
* * *
Оставшиеся дни ходил с матерью за яблоками.
Лишь к вечеру последнего дня пребывания в Яблоневском я осмелился позвонить Оксане:
- Алло, Оксана? Здравствуй! Это Олег.
- Олег? – удивилась Оксана. – Ты откуда? Почему не приехал на встречу одноклассников?
- Так получилось… - пространственно ответил я. – Я много о тебе думал. Я завтра уезжаю. Может, встретимся?
- Ой, нет! – растерялась Оксана. – Я сейчас не могу. Я так сразу не могу. Давай просто поговорим по телефону.
Мы проговорили с час. Ко мне подошла мать:
- Ну, хватит разговаривать. Наверное, забил девке всю голову. Спать пора. Завтра уезжаешь. Надо рано вставать.
Но Оксана никак не хотела вешать трубку. Проговорили ещё столько же… «Олег! Когда приедешь в следующий раз, обязательно звони!» – стояли у меня в ушах последние Оксанины слова.
* * *
Мною овладело эллегическо-ностальгическое чувство, связанное с идеализацией чего-то безвозвратно-ушедшего. Спать совершенно не хотелось. Я не пошёл в спальню. Остался в кабинете и с большим удовольствием засел за письменный стол.
Мне захотелось написать о саде, лесе, поле… «Какая прелесть вокруг! – думал я, - а мы её не замечаем в погоне за обыденным. Какие же мы несчастные! А чего не хватает для счастья мне? Или кого?..»
В блокноте появились «наработки» – слова, фразы, рифмы:
Мне для счастья мало надо
сада листопада
Поля расписного дождика грибного
Мне для счастья мало надо
обжигающего взгляда
Озорной улыбки
Я почувствовал, что вот-вот появится на свет новое стихотворение…
Посидев немного в раздумьях и переделав черновой вариант стихотворения, я переписал на чистый лист:
Мне для счастья мало надо
Мне для счастья мало надо:
Зацветающего сада,
Летом – поля расписного,
В роще дождика грибного.
Мне для счастья мало надо:
Рыжих красок листопада,
Поздней осенью – морозца,
И весь год сиянья солнца.
Мне для счастья мало надо:
Обжигающего взгляда,
Озорной твоей улыбки
И прощения ошибки…
Мне для счастья надо мало –
Лишь бы ты моею стала.
III
Проснулся я легко. Собрался на редкость быстро.
Мать хотела было идти провожать меня до вокзала. Но я отговорил её: далеко – тяжело. Простились у калитки. Мне почему-то подумалось, что придёт Пашка. Не пришёл. Не догадался. А я почему-то не попросил его помочь мне?!.
До вокзала дотащился кое-как. Билет купил в плацкартный вагон специально на верхнюю полку. Вскоре подошёл поезд. Началась бурная торговля яблоками и картошкой местных баб с проводниками и пассажирами.
Я перетащил сумки в вагон. Нашёл свой «кубрик». К моей удаче, ни одно соседнее место не было занято. Я спокойно закинул сумки наверх. Вагон резко дёрнулся и плавно покатился. Замелькали привокзальные фонари. Я не стал смотреть в окно (обычно я смотрел в окно до самого Гольца), залез на свою полку и сразу заснул.
* * *
Разбудили меня в Гольце. За столиком сидели две бабули и что-то очень эмоционально обсуждали. На вид им было лет по семьдесят. Судя по разговору, можно было предположить, что они сёстры. Их обсуждение переросло в спор и даже в ругань. Одна заставляла другую раздеться, переложить сумки, поесть и что-то ещё. Другая упорно не слушалась, капризничала. Наконец, бабули разобрались между собой и угомонились.
Я опять заснул.
Но мой сон нарушило басовитое бу-бу-бу-бу. Я посмотрел вниз. Бабули сидели подо мной, а на противоположенной полке разместилась полная, вернее мощная, красномордая бабища лет пятидесяти. И басила:
- На пенсии я. Но ещё работаю.
Бабули с умилением слушали её и подбирали новые и новые вопросы:
- Работаешь? На пенсии? А как хорошо выглядишь! А сколько же тебе лет? А где работаешь?
- Мне пятьдесят восемь! – с чувством достоинства ответила женщина. – Работаю в школе. Географию преподаю.
- А куда же едешь?
- В Товарную. Повидать маму и своего среднего сына. Маме моей восемьдесят два года. Живёт в нашем родовом доме. А мой средний сын, Толик, как пришёл из армии, сразу поехал жить к бабушке. Так и сказал: «Буду ухаживать за бабушкой. Чего твоих сестёр беспокоить?! Пусть занимаются своими семьями». Ах, какой хороший мальчик!
- Да-да-да, - закивали старушки. – Какой хороший мальчик.
- Да-да. Бабушка сразу подписала ему дом. Правда, сейчас вот слегла. Третий месяц лежит в больнице.
- Говоришь, Толик средний сын. Значит, есть и старший? – всё допытывалась старушка, что была пошустрее.
- Да, Владимир. Живёт в областном центре. Он у меня врач. Офтальмолог.
- Главный?
- Нет. Обычный. Но очень хороший специалист. Он так и говорит: «Зачем мне быть главным? У главного больше ответственности. А у меня больше денег».
- Что, твой Владимир действительно светило?
- Да, - с гордостью ответила женщина. – Лечит самые сложные заболевания. И очень хорошо зарабатывает. Чтобы попасть к нему на приём, люди кладут в конверт, очень кругленькую сумму. А один бывший председатель колхоза за лечение подарил Владимиру уазик. У Владимира есть связи и в Администрации, и в банках, и вообще везде.
- Как хорошо устроился твой Владимир! – искренне порадовалась бабуля. – А кто ж у тебя младшенький?
– А младшенькая у меня дочурка, Мариночка. В этом году окончила пединститут. У неё есть друг, офицер внутренних войск. Майор, комендант объекта. Взял Маришку к себе. Девочка сразу пошла в «гору». Она уже лейтенант! На капитанской должности - зам по воспитательной работе.
- Какая ты счастливая мать! – продолжала радоваться за женщину бабуля.
– У тебя и с мужем, наверное, всё в порядке? - поинтересовалась другая.
- Ох, что Вы. Нет! – И женщина состроила гримасу отвращения. – С мужем мы живём ужасно. Работает он Председателем сельского Совета. Главой сельской администрации по-современному. Раньше было всё не плохо. А сейчас, денег приносит мало. Ничего добыть не может. Зерно достаю сама. За комбикормом езжу сама. Газ проводила, и то сама. Детьми интересоваться перестал. Лежит, целыми днями, зудит. Ничего не хочет. Даже на партсобрания не ходит. Он ведь был рьяным коммунистом. А у нас парторганизация восстановилась. А он так и говорит: «Видеть никого не хочу». С ним прямо беда. Не знаю, что и делать?!
Мне стало противно слушать то, что говорила женщина. Надо было как-то её нейтрализовать. Я слез с полки и сел рядом с бабулями.
- Ничего Вы не сделаете, - сказал я, как бы отвечая на вопрос женщины, относительно её мужа. – У мужчины наступила переоценка ценностей.
- Как это? – забеспокоилась она.
- Очень просто, - ответил я. – Жил человек, трудился, растил детей, верил в светлое будущее. Получал от жизни удовлетворение. А тут, бац – всё перевернулось, раскрылись на жизнь глаза. «Светлое будущее» оказалось миражом. Дети…
- Что дети?
- Выросли. А что из них получилось? Разве такими он их видел? Один – лицемер, другой меркантильный взяточник. Дочка строит карьеру, сами понимаете, каким образом. Но самое главное – это не любящая жена. Раньше нелюбовь не замечалась. А теперь, на фоне нашей современной нищеты, жена показала истинное своё лицо. Любви никогда и не было, тем более нет и теперь. И человек, под старость лет, в кругу своей семьи, оказался одинок.
Все смотрели на меня как на инопланетянина и молчали.
Поезд замедлил ход и остановился. Это была станция Товарная. Женщина вышла, не проронив ни слова. Я сел на её место и стал смотреть в окно.
У бабуль появился новый объект для домогания. Я уж пожалел, что не залез обратно на верхнюю полку. Но лежать на одном месте несколько часов тяжело. Нужно было немного и посидеть.
Мне пришлось рассказать, что живу в Подмосковном Маловолжске. А родился в Яблоневском. Приезжал навестить мать и друзей, и взять продуктов. Что моему сыну десять лет.
- И жена есть? – не унимались бабули.
- Есть, - ответил я, поправляя съехавшую с третьей полки сумку. – Небось, сидит сейчас где-нибудь в кафе или баре и треплется с подружками о том, что у неё никчемный муж, что денег получает мало, что толку от него нет.
- Ну это не правда! Ну это не правда! – наперебой заговорили бабули. – Золотой у неё мужик. И почему так судьба распоряжается: деловой бабе достаётся никудышный мужичок, а настоящему мужику какая-нибудь вертихвостка.
Замелькали высотные дома. Поезд сбавил ход. До Москвы оставалось ехать не больше часа.
Бабули опять стали спорить между собой: как одеться и как нести сумки. Та, что пошустрее, достала шарф. Но та, которая капризная, шарф вырвала, убрала в сумку и достала платок. Первая начала убеждать, что так не красиво. Но та настаивала на своем, что так теплее…
Я стал перетаскивать свои сумки ближе к выходу. Мне нужно было выйти из вагона первым, чтобы не застрять в пробке, чтобы успеть на вечернюю электричку на Маловолжск.
IV
В Маловолжск приехал поздно вечером. Больше всего моему приезду обрадовался Шарик. Когда, я уезжал, он, наверное, подумал, что больше меня никогда не увидит. И как только, я вошёл в квартиру – его радости, не было предела. Он «подпрыгивал до потолка», облизывал моё лицо, носился по комнатам, лаял, грыз свои игрушки.
Сын был очень рад привезенным яблокам и варенью. С женой мы не обмолвились ни словом… Разобрали сумки и легли спать.
Но мне не спалось. Я тихонько встал и вышел на кухню, прихватив блокнот и ручку.
На душе было не хорошо. Я представил себя листочком, одиноко трепещущимся на ветке яблони. Мне захотелось оторваться от ветки и полететь куда угодно ветру, лишь бы поскорее…
Но вдруг я вспомнил, что буквально пару дней назад, когда ходил с матерью в сад за яблоками, то видел яблоню, на которой остался всего лишь один листок. Ветер трепал его как хотел. Однако расставаться листок с яблоней не спешил.
Из под “пера” опять полились наработки:
Когда в душе кипит борьба
Артиллерийская пальба
листок – одинок
с собой разлад - сад
Время перевалило за полночь, а мне всё вспоминалась поездка: село, сад. «Всё-таки странное дело, - размышлял я, - саду не один десяток лет, и уже давно за ним никто не ухаживает, а всё не сдается. Делает своё дело – даёт яблоки. Какая сила духа! А какая сила духа у русского народа! Живут на мизерные зарплаты, пенсии, одинокие, больные. Но не сдаются. Копошатся. Нет, не умрёт сад. Не умрёт деревня. Не умрёт Россия!»
Ко мне подошёл Шарик и лёг у ног.
- Шарик, тебе тоже не спится? – погладил я собачку. – Счастье ты моё лохматое.
… Я не знаю, сколько часов мне удалось поспать. Только прежде того, как я заснул, в блокноте начисто было переписано два стихотворения:
Сад ещё не поредел от старости,
Держатся подпорками деревья.
Мало им осталось в жизни радости –
Вымирает на глазах деревня.
Год пройдёт и станет больше
хвороста…
А пока, забыв счет за летами,
Яблоня бальзаковского возраста
Зацвела последними цветами…
***
Когда в душе кипит борьба,
Артиллерийская пальба,
Томит с самим собой разлад –
Я выхожу в осенний сад…
Смотрю на трепетный листок,
На яблоне он одинок,
Весь день, как флюгер на ветру,
Наверное, умрет к утру.
Но, а пока… Он жизни рад,
Не просит у судьбы наград,
А доживает стойко век.
Мне говорит он: “Человек!
Попробуй взять пример с меня!”
Спасибо лист, все понял я.
* * *
Проснулся я рано. Несмотря на то. Что спал не много. Настроение было приподнятое.
На работу пошёл с большим запасом времени.
Я перешёл улицу и очутился в парке. Мне давно не приходилось здесь ходить. Обычно срезал дворами. Но сейчас захотелось пройти именно этой дорогой.
- Олег, при-вет! – Мимо меня кометой пронеслась на «Салюте» Мария Лихачёва.
- Здравствуйте, Мария! – Я был очень удивлён тем, что журналистка меня узнала.
Мария притормозила и озорно спрыгнула с велосипеда. Я подошёл к ней:
- Надо же, где встретиться?!
- А я тут всегда езжу в редакцию,с утра пораньше... - Мария лукаво подмигнула. – Поздравляю тебя!
- С чем? – не понял я.
- Отдали в набор твои стихи. Будет целая авторская страница. Редактор в «шапке» написал: «… Особенность поэтической музы Олега – преодоление общественных невзгод, романтический порыв к добру».
- Ничего себе!!
- Вот так, - кивнула Мария. – Не понимаю, почему Иван Иванович сразу не разглядел твои стихи? Мне-то они понравились, как только прочитала. Думала: опубликует в первом же номере. А он чего-то тянул?!
Я не знал, что ответить?
- Олег, я хотела спросить, - Мария замялась, - а с чего ты вдруг начал писать? И как тебе удаются такие жизнерадостные, оптимистичные стихи?
Мария начала декламировать:
Стоял июньский день.
От изнуряющей жары
Искали люди тень.
Вдруг появились комары,
Потом их ветер сдул,
Погнал по небу облака.
Забеспокоилась река.
И как из сотен дул
Небесных батарей,
Раздался страшный артобстрел –
И одинокий дуб сгорел.
Осадки всех морей
Обрушились на нас.
Мы целовались под зонтом…
Я с любопытством слушал. Мне никогда не доводилось наблюдать за тем, как кто-то читает мои стихи вслух.
Мария читала легко, с выражением и наслаждением. Стихотворение «Июньский день» было длинное, Мария вдруг сделала паузу, щёлкнула пальцами и продолжила декламировать:
- Струился летний джаз.
Но всё исчезло, как фантом,
Лишь шляпкой набекрень
Стал на глазах расти грибок,
Выпячивая правый бок.
Стоял июньский день.
Мария дочитала стихотворение до конца и вернулась к поставленному вопросу:
- Так с чего писать начал? Я так поняла, что ты пишешь недавно?
- Да, пишу всего месяца два. Вот что-то прорвало…
- Любовь? – Мария хитро улыбнулась. - Мужчины обычно начинают писать, когда влюблены.
Я на мгновение задумался. В памяти промелькнули последние два месяца:
- На встречу с одноклассниками не удалось съездить. Загоревал. Начал переосмысливать свою жизнь. Изменил вектор…
- В сторону творчества?
- В сторону психологической неприязни всяческого «богатства» и связанного с ним накопительства. Вектор материального самоутверждения оставил для обывателя.
- Интересно, ну и как ты теперь живёшь?
- Очень просто. Просто живу, работаю, наблюдаю, удивляюсь, восхищаюсь. Сына в выходные вожу в лес. Езжу на малую родину в Яблоневское, тружусь на своей усадьбе. По профессии я электромеханик. Работаю на «СтройЛифте». Это физический и умственный труд на полезном для общества производстве. А лифты облегчают людям жизнь и я счастлив, что моя работа приносит им пользу. – Я замолчал, чтобы самому осмыслить, что сказал.
Мария задумалась:
– В этом что-то есть.
Мне было приятно, что журналистка сумела раскрепостить меня и вывести на откровенный разговор. И я более спокойно продолжил:
- А самое главное, - кажется, я сам только сейчас понял это «самое главное», - самое главное то, что в меня заложила мать в моём раннем детстве. Мы тогда жили в доме, построенном прямо в старом барском саду и мать часто водила меня гулять и рассказывала, как называется та или иная яблоня, показывала травы и цветы. Иногда мать заводила меня в дальние уголки сада и говорила: «Вон там за посадкой затаился домик садовника. Вместе с садовником в домике живет большая, лохматая и очень добрая собака». Я верил в домик садовника. Мне казалось, что домик похож на шалаш, садовник – это Дед Мороз, но не в шубе, а в летней одежде, а собаку звали непременно Тузик. Только я никак не мог понять, почему мы ни разу не дошли до этого домика?..
Мария сделала какие-то пометки в блокноте. А я продолжил:
- Оказывается, что таким образом мать давала толчок развитию моего воображения. Кроме летних прогулок в сад, зимой мать водила меня по пурге. А ранней весной мы ходили на речку смотреть ледоход и пускать бумажные кораблики. А ещё мать смотрела по телевизору спектакли, пьесы Островского, Чехова, Тургенева. Те телепостановки мне очень нравились.
- Ой, Олег, как интересно! Но мне пора в редакцию. Потом как-нибудь возьму у тебя интервью. – Мария села на велосипед и уже на ходу крикнула:
- Олег, приноси новые стихи!
С сосны на сосну перепрыгивали белки. В клумбах грели душу осенние цветы. Где-то в кустах затаился «лесной соловей» и распевал на весь парк. «Надо же, дрозд! – узнал я певца, - не испугался, прилетел в городской парк. Интересно, о чем он поёт? Может быть о рябине? Но тогда весной, когда он прилетит из теплых стран, ему петь будет не о чем, - в шутку стал размышлять я, - рябина-то осыпалась». А в голове у меня уже зародился новый сюжет стихотворения:
Парк опустел на редкость рано,
Деревья сбросили убор.
Лишь в клумбах, как это ни странно
Цветы нарядны до сих пор.
Настурции и георгины
Глаз радуют за три версты.
Но не видать нигде рябины, -
О чем споют весной дрозды?
Я посмотрел на часы. До отправления заводского автобуса оставалось пять минут. Остановка находилась за центральным входом в парк. Я ускорил шаг и на выходе из парка машинально посмотрел на доску объявлений. Среди пестревших рекламных листочков в глаза бросилось объявление, явно написанное пером:
Библиотека при Центральном Доме культуры приглашает поэтов, чтецов, бардов для создания городского литературного объединения.
Практически на ходу я записал в блокнот дату и время встречи.
В автобус я заскочил последним. Сидячее место мне, естественно, не досталось. Но мне неплохо и стоялось! Я был счастлив – я нашёл то, чего мне так не хватало в последнее время…
Долгоруково, 1998г.