Великие страсти и великие произведения рождаются великой неудовлетворенностью.
Е. Богат
НЕУЁМНОСТЬ
Очерк о Л. Наливайко
Известный курский писатель Леонид Гаврилович Наливайко родился 30 ноября 1938 года в селе Захарково Конышевского района Курской области в семье крестьян-колхозников. Но вообще-то его род, судя по некоторым высказываниям самого «героя» очерка, происходит от украинских казаков, сбежавших от панщины и униатства и переселившихся в тревожном XVII веке с Левобережья Украины на Курщину.
Если хоть краешком глаза заглянем в историю того «бунташного» века, то увидим, что и до Переяславской рады (1654 г.) и после нее целые поселения украинцев, не желая находиться под собственными униатами и польскими католиками, не желая становиться объектами расправы со стороны карательных отрядов польских панов, снимались с обжитых мест и бежали в Московию. Бежали примерно так, как в наши дни семьями и поодиночке, а в итоге – сотнями тысяч бегут от нацистско-бандеровских карательных батальонов из Донецкой и Луганской областей в Российскую Федерацию. Хоть в Московском царстве-государстве жизнь простого люда медовой тоже не была, но за веру не преследовали. Да и московские власти на первых порах переселенцам некоторые послабления давали – ни тяжелых налогов, ни закрепления за помещиками.
На Курской земле переселенцы селились компактно (слободками) в основном на тех территориях, где ныне Рыльский, Глушковский, Кореневский и Суджанские районы. Впрочем, и в более отдаленные территории добирались. Так, по-видимому, возникли поселения саянов и цуканов со своими обычаями и культурными традициями. Однако речь не о них.
О том, как происходило переселение украинцев на земли Курщины, довольно убедительно рассказано в документально-художественном произведении курского писателя Евгения Карпука «Русская сторонка» (Курск, 2008). Автор на примере своих далеких предков показывает как мотивы переселения, так и их жизнь на новой родине на протяжении двух веков со всеми семейно-бытовыми радостями и невзгодами.
По какой-то причине предки Леонида Гаврииловича Наливайко на порубежье Курского края не задержались, а остановились на берегу небольшой речушки Котлевки на территории современного Конышевского района. Чем привлекла их эта местность, теперь никто не скажет, не расскажет. Может, тихой речушкой, обильной рыбьими припасами – от мелкой плотвички-верховодки до зубастой щуки; может, близкими лесными урочищами, где грибов и ягод видимо-невидимо… Но скорее всего – черноземными полями: воткни оглоблю – через год дерево вырастет. Впрочем, что гадать… Зато со временем обрусели настолько, что стали неотъемлемой частью русского мира, как и все их соседи с фамилиями, оканчивающимися на «о».
Что же касается села Захарково, то оно, как и многие села края, возникло, надо полагать, на рубеже XV-XVI веков, когда Московское государство, раздвигая свои границы в сторону Дикого Поля, на освобождаемых от татар и литовцев территориях селило своих ратных людей – детей боярских и дворян, наделяя их землями и крестьянами. Так возникали маленькие поселения – деревни и села, которые получали свои названия по именам, прозвищам, а позднее – и по фамилиям владельцев. Например, Анненково, Ширково, Соковнинка, Кусаково, Яцено, Семеновка, Стремоухов Бобрик, Цуканов Бобрик и так далее.
На момент освобождения от крепостного права в селе Захарково имелось 49 дворов и числилось 587 жителей (288 – мужского и 299 – женского пола). В центре села стояла деревянная церковь. А вот школы не было. Но уже в 1890 году население села увеличилось до 649 человек, и появились земская школа и больница, одна из самых первых во всей ближайшей округе.
Отец писателя – Гавриил Павлович (1902-1980) также родился в этом селе, называвшимся в то время Захарково-Левшино (по-видимому, по фамилии одного из последних владельцев-помещиков Левшиных) и входило в Конышевскую волость Льговского уезда. За 3-4 года до начала Первой мировой войны Гавриил Наливайко окончил земскую школу, получив начальное и, как оказалось, окончательное двухклассное образование. Но многие его сверстники, особенно девочки, тогда и такого не имели.
Как и все сельские мальчишки той поры, Гавриил в меру сил помогал по хозяйству родителям – Павлу Константиновичу (?-ок.1942/43) и Матрене Алексеевне (?-начало 1930-х), в девичестве Ракитской. Ведь семья Павла Константиновича по современным меркам была немалой: кроме Гавриила, подрастали три дочери, которым надо было готовить приданое на выданье. В свободное же от домашних хлопот время босоногий Гавриил с ватагой захарковской детворы теплыми летними днями и вечерами бегал на речку Котлевку, извилистой голубовато-серой лентой петлящей по селу, ловить у берегов плетушками пескарей и прочую речную рыбью мелочевку. Часто от улова было больше чешуи и возни, чем проку. Но азарт-то, азарт!.. Не оставлял без внимания и урочища, собирая ягоды и грибы.
По-видимому, в 1920 году, когда на просторах бывшей Российской империи громыхала Гражданская война, а на территории советской Курской губернии уже было относительное затишье, Гавриил Павлович женился. Женился, надо полагать, с соблюдением устоявшихся сельских традиций, на неграмотной, но улыбчивой и голосистой певунье-сверстнице из соседней деревни Коробковой Марии Ивановне (1902- 1981). Семья Марии была такой же большой, как и семья Наливайко. У ее родителей – Ивана Матвеевича Коробкова и Матрены (отчество неустановленно), в девичестве Синяковой – подрастало четверо сыновей.
В 1921 году у Гавриила и Марии Наливайко в Захаркове родился сын Павел (1921-1982), старший брат будущего писателя и, конечно же, будущий помощник в семье.
В 1923 году была упразднена Конышевская волость и образована Захарковская. Так село Захарково ненадолго стало волостным. Но уже в 1925 году Конышевская волость была восстановлена, а Захарковская упразднена. Впрочем, административно-территориальные реформы Советской власти вряд ли особо касались семейства Наливайко. В волостных начальниках они не ходили, в председателях сельсовета не значились. Знай себе, трудились день-деньской, не разгибая спины, на поле да во дворе по хозяйству, мало обращая внимания на статус села.
В 1928 году, в начальный период индустриализации страны и в преддверии сплошной насильственной коллективизации сельского хозяйства, в рамках ЦЧО был образован Конышевский район. И село Захарково вместе со всеми своими жителями, полями, лугами, пастбищами и покосами стало его составляющей частью, как и многие другие села Шустовской, Конышевской, Жигаевской, Машкинской, Старобелицкой и других волостей бывших Льговского и Дмитриевского уездов. Как отразилось данное обстоятельство на семье Наливайко, опять неизвестно. Зато вполне конкретно известно, что у Гавриила Павловича и Марии Ивановны родилась дочь Полина. (Из шести родившихся детей выжило четверо).
К этому времени семья Гавриила Павловича, несмотря на то, что у него на руках были не только стареющие родители, но и незамужние сестры, стала «ходить» в крепких середнячках. Кроме лошадки, без которой крестьянину никак не обойтись – и поле не вспашешь, и жито не уберешь – имелась и буренка-кормилица. А где буренка в хлеву, там и теленочек в закуточке. Надо думать, водились и поросятки, и гусятки с гусынями, и куры с петушком. Люди-то работящие, непьющие. Дружны не только за столом ч ложками, но и в поле с сошками. Соседям не завидуют, но и в труде охулки на руки не возьмут. Имелся, надо полагать, и некоторый мелкий сельскохозяйственный инвентарь – плужок, бороны, сеялка. А напротив хатки, на пригорке стоял амбар для хранения зерна, муки и прочих нехитрых крестьянских припасов.
Словом, когда нагрянула коллективизация, а с ней и репрессии в отношении крестьянства, не желавшего добровольно идти в колхоз, семья Гавриила Павловича подпала под раскулачивание и высылку. Но у него, слава Богу, то ли в сельсовете, то ли в комбеде знакомый человек имелся, возможно, кум. Он-то и предупредил Гавриила Наливайко о надвигающейся беде. Предупредил ночью, а утром семьи Гавриила Наливайко – и престарелых родителей, и сестер-девиц, и жены с детишками – уже в Захарково не было. Бросив все, подались на Донбасс.
Так в роду Наливайко случился обратный миграционный процесс. Вновь вынужденный… То с польской окраины – Украины – на Курщину тикали, то из Курщины на территорию Советской Украины побежали.
На Донбассе скитались по шахтерским городкам – Яковлево, Горловка, Макеевка и другим, – где отец будущего писателя, став шахтером, с отбойным молотком, а то и кайлом, отправлялся в забой. Это только в песне поется, что «вышел в степь донецкую молодой шахтер». На деле же шахтеры спускались в узкие и мрачные штреки, и любоваться донецкой степью им не приходилось – работали-то под землей. А оттуда видами природы не полюбуешься. Надо было выдавать «на гора» все больше и больше угля – Родина, вставшая на путь индустриализации, требовала. Стахановцем Гавриила Наливайко, по-видимому, не стал, но до должности десятского своим упорством и трудолюбием дотянулся.
Впрочем, прижиться семье Наливайко на Донбассе оказалось не суждено. По-цыгански скитальческая жизнь, отсутствие собственного угла и стабильности привели к тому, что мать Гавриила Павловича вскоре умерла, а сам Гавриил со своей бригадой однажды попал под завал в лаве и трое суток без воды и еды, придушенный породой, дожидался спасателей. Когда же был освобожден из-под завала и поднят на поверхность, то оказалось, что почти вся его смена погибла. Началось следствие: не вредительство ли тут. Время-то было жесткое – все бредили вредителями да врагами революции. Но, слава Богу, обошлось. Разобрались, что не виноват. Оклемавшись, Гавриил Павлович решил судьбу больше не испытывать и возвращаться домой – в Захарково.
А дома – в широком смысле этого слова – в Курской области (образована 13 июня 1934 года) колхозное строительство «победило окончательно и бесповоротно», поэтому накал репрессий в отношении крестьянства сошел на нет. В Конышевском районе в 1934 году ни одного арестованного, в 1935 году – всего один, в деревне Толмачевке. (Для сравнения скажем, что в 1932 году в районе было репрессировано 15 человек, а в 1933 – 9 человек).
Амбар сельские власти забрали в колхоз, а хатенку не тронули. Она, без хозяйского пригляда хоть и покосилась маленько, и облупилась побелкой стен, но уцелела и с радостью приняла скитальцев в свое лоно.
Сельсоветчики поначалу косились подозрительно, но козней не чинили. А когда все взрослые Наливайко вступили в колхоз и стали наравне с остальными захарковцами трудиться на колхозных полях и фермах, то и коситься перестали. Жизнь стала налаживаться. А вскоре повзрослевшие сестры Гавриила Павловича повыходили замуж и покинули родовое гнездо навсегда.
Новая волна репрессий (1937-1938 гг.) семьи Гавриила Павловича не коснулась, хотя пятидесятишестилетний односельчанин Удалых Тимофей Михайлович, единоличник, был арестован и расстрелян. Да и из соседних сел и деревень под репрессивный каток попало немало людей. (В Конышевском районе в 1937 году, согласно данным «Книги памяти жертв политических репрессий по Курской области», было арестовано 27 человек. Из них расстреляно – 10. В 1938 году арестовано 5, расстреляно – 1).
И, как уже говорилось выше, в 1938 году, 30 ноября, у Гавриила Павловича и Марии Ивановны родился сын, нареченный Леонидом, что в переводе с греческого обозначает «подобный льву» или «сын льва». Имя сыну, по-видимому, дали сами родители, а не священник, так как церковь к этому времени уже была закрыта, а священнослужитель, скорее всего, отправлен на «перековку» в какой-нибудь «исправительно-воспитательный дом» ГУЛАГа.
Если мы заглянем в справочник о происхождении русских имен, то узнаем, что людям с именем Леонид присущи такие черты характера как эмоциональность, увлеченность, любознательность, эстетичность и внешняя красота в молодости. Если верить справочнику, то носителям имени Леонид присущи острый ум, способность к обобщению, систематизации и анализу. А еще у Леонидов развиты художественные способности, особенно к живописи, склонность к артистизму, порядку и дисциплине. Правда, имеется немало и отрицательных, но у кого их нет… Поэтому отрицательные черты, связанные с именем Леонид, оставим в покое и за скобками настоящего очерка.
На момент рождения Леонида его брату Павлу, названному так, возможно, не только по святцам, но и в честь деда, было уже 17 лет, а сестре Полине – 10. Павел окончил семилетку, трудился в колхозе и помогал родителю в домашнем хозяйстве. А также, как и многие его сверстники, готовился к службе в Красной Армии. Сестра Полина была помощницей матери и нянькой Леониду.
В 1941 году, когда в страну и на Курщину пришла страшная война, Леониду не было и трех лет. Вскоре его отец и брат были мобилизованы в армию. И на плечи уже немолодой и к тому беременной Марии Ивановны Наливайко легли заботы о престарелом свекре Павле Константиновиче и малолетних детях.
Пишу эти строки, а в голове ассоциации с героями повести Евгения Ивановича Носова «Усвятские шлемоносцы» – деревенским тружеником Касьяном, непраздной, на сносях, Натахой, их детишками Сергунком и Митюнькой из Усвят. Впрочем, не только с книжными героями, «оживленными» талантом Мастера, а и с собственными предками, оказавшимися в аналогичной ситуации и мыкавшими горе в годы военного лихолетья без кормильца, призванного в армию.
В октябре 1941 года Конышевский район был оккупирован фашистскими войсками.
О том, как тяжело приходилось оставшимся без ушедших на фронт мужчин семьям, подобным семье Наливайко, под фашистской оккупацией, когда и немцы, и их приспешники – полицаи – отбирали не только скотину, но и последнюю курицу, даже говорить не приходится – бедствовали ужасно. Терпели голод и холод. А еще – постоянное ожидание возможной расправы, на которую немцы были споры… Не дай Бог этого никому!
В 1942 году у Марии Ивановны Наливайко родилась дочь Валентина. А в снежную и холодную до лютости зиму с сорок второго на сорок третий год умер и был похоронен старый Наливайко, Павел Константинович. Несмотря на то, что Леониду было только четыре года, но детская память все же запечатлела образ деда. И впоследствии образ деда нашел свое отражение в стихах Леонида Гавриловича (так в паспорте по воле секретаря сельсовета не Гавриилович, а Гаврилович пишется его отчество). Наиболее волнительное – «Дедушка». Всего лишь две строки, но и характер прописан, и обстоятельства беседы раскрыты:
Он возложит ладонь мне на лоб: «Не скули!
Хоть и крохотный ты, но мужчина!»
Но это – впоследствии, а пока… Пока было голодное, холодное, болезненное выживание семьи.
В феврале 1943 года территория Конышевского района после тяжких боев была освобождена от фашистских оккупантов.
О том, как происходило освобождение Захаркова, есть упоминание в книге «История Конышевского района», составителем которой является директор Конышевского районного краеведческого музея С.Н. Челенкова. Со ссылкой на воспоминания И. Метленко там говорится: «Рано утром в селе появились воины Красной Армии. Это были сибиряки в шубах, дубленках, шапках-ушанках со звездочками. Все население села вышло на расчистку снежных заносов для установления артиллерии. Со стороны железнодорожной станции Конышевка фашисты «бросили» в направление с. Захарково пять танков с задачей: выбить из села советских воинов. Но благодаря меткому огню артиллеристов три танка были подбиты, остальные повернули вспять».
Много лет спустя, на это радостное событие в жизни захарковцев откликнулся и Леонид Гаврилович коротким, всего в четыре строчки стихотворением под названием «1943 год». Откликнулся в присущем только ему поэтическом ключе:
Безвесое детское тело
подброшено в небо:
– Живи!
Металось, рыдало, звенело
Великое слово «Свои!»
Всего четыре строки, но живо встает перед взором картина встречи селянами освободителей. И, кроме слова «Свои!», никаких других слов не надо. Ибо оно в данном контексте – волшебное, ключевое. В нем – безмерная радость, безграничная любовь, вселенское счастье и надежда увидеть живыми ушедших на фронт родственников!..
После освобождения села от фашистов и их прихвостней, жизнь стала постепенно улучшаться. И хотя с продуктами питания по-прежнему было скудновато и «безвесое детское тело» есть хотело, но ушла опасность расправы нацистов за любую провинность. Об этой полуголодной поре, особенно остро проявлявшейся в зимнее и ранневесеннее время, когда ни грибов, ни ягод, ни малой речной рыбешки, а прошлогодние припасы уже на исходе, еще одно стихотворение поэта под названием «1946 год». Правда, временной акцент в нем смещен на лето, а сюжет – на неудачный «поход» голодных пацанят по колхозные огурцы. В стихотворении четыре строфы, но процитируем только первую и последнюю:
С десятком ранних огурцов
нас все ж поймали, огольцов,
те дядечки рукастые:
«У-у, жулики несчастные».
…………………………..
Не сходит стыд со впалых щек
и в сердце что-то колется:
и воровать – нехорошо,
и помирать не хочется.
В 1946 году с войны домой возвратились отец Леонида Гавриловича и старший брат Павел. Хоть и были не раз ранены, но уцелели в безжалостной мясорубке сражений. Воевали на разных фронтах, только Гавриил Павлович рядовым и в разведроте, а Павел Гаврилович – офицером. Оба имели награды – медали. Впрочем, главной наградой для обоих защитников Отечества были не медали, а собственные жизни. Для всех родных и особенно для семьи – счастье не в орденах и медалях, а в том, что остались живы, когда сотни односельчан сгинули на проклятой войне…
С возвращением отца ожила, распрямилась, засияла глазами и мать Леонида. Вновь стал слышен ее смех и веселые присказки с прибаутками, на которые она была большая мастерица. И откуда только бралось – ведь ни газет, ни книг не читала…
В одном из стихотворений из цикла о детстве Леонид Гавриилович лишь обозначит тысячную долю материнских присказок, но и она блестит и искристо-радужно сверкает, как росинка из бесконечной россыпи под первыми солнечными лучами:
…Мать приказала: «Подошву набей:
ходи и ходи до мозолек.
С месяц проходишь, сынок, без лаптей –
останутся новыми к школе».
Отдых отца и брата длился недолго – надо было поднимать из руин страну. И тут каждая пара рук – на вес золота. Отец возвратился в колхоз и стал ходить на работу по нарядам за «палочки» – трудодни, а брат перебрался в райцентр, где стал работать в отделе культуры и кинофикации, а затем в редакции газеты «Знамя колхозника». Получал копейки, но и копейки – какие ни есть, а деньги.
В том же, 1946, году Леонид пошел учиться в Захарковскую начальную школу, а после нее – в семилетку соседнего большого села Дремово-Черемошки, расположенного также на речке Котлеевке. Если от Захаркова до райцентра – поселка Конышевки – около 8-9 километров, до Черемошек, как сокращенно называли село Дремово-Черемошки, почти столько же – шесть-семь. Но по сельским меркам – пустяк.
Как пишет сам Леонид Наливайко в предисловии к книге стихов «Тропы полевые», «учился хорошо», особенно в начальной, где «сеяла доброе и вечное» молодая учительница Мария Васильевна Звягинцева. Ее до сих пор он вспоминает с благодарностью и душевной теплотой и считает самой главной учительницей в своей жизни. И не мудрено: именно она учила Леонида не только писать и читать, но и мечтать, и фантазировать (как, впрочем, и других его ровесников). А еще учила не пасовать перед трудностями и учиться как можно прилежней, чтобы «повзрослев, помогать стране, своей семье и себе».
Именно она смогла разглядеть в светловолосом голубоглазом отроке зачатки способностей к поэзии и рисованию. Разглядела – и так поставила дело, что юный Леонид или Алексей, как звали его чаще в школе, влюбился в литературу и художественное слово, стал пробовать сочинять стихи и рисовать. Только это было непростым делом – в селе не так просто было достать чистые листы бумаги и карандаши. Но как-то исхитрялся…
Чтение книг, в том числе стихов отечественных классиков, стало любимым его занятием в часы досуга, которого у сельской детворы, к сожалению, всегда мало. Ведь надо родителям помогать: сначала дома за гусятами и цыплятами присмотреть, буренку из стада встретить, чтобы на колхозное поле не забралась, за младшими братьями и сестрами доглядеть да поухаживать. А с возрастом – и в поле, и на току, и на ферме. Заниматься праздностью сельским ребятишкам некогда, да и никто не позволит. Поэтому часы досуга довольно редкие и краткие. Но Леонид находил. Когда же «заболел» зудом сочинительства, то, конечно же, именно к ней, к своей любимой учительнице, нес «на рецензию» первые поэтические пробы. И она была благосклонна к его начинаниям.
Отдавая дань своей учительнице и наставнице, много лет спустя он напишет прекрасную миниатюру «Качалось солнце на качелях», в которой представит читателю негаснущий образ Марии Васильевны. Всего несколько строк, но в них столько искренней любви и почитания: «В классе, мягко говоря, прохладно, и Мария Васильевна разрешает нам сидеть в верхней одежде. А сама – в неизменном серо-стальном костюмчике, с накинутом на плечи белым платком ручной вязки. Мы любим свою первую, молоденькую и красивую, самую лучшую учительницу на свете. Ее голубые, в пушистых ресницах и с солнечным прищуром глаза лучатся нежностью».
Учась в школе, Леонид Наливайко много читал. Среди авторов классики – Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Тютчев, Фет, из советских – Маяковский, Твардовский, полузапрещенный Есенин, Рублев, Юрий Кузнецов. Недаром в предисловии к упоминаемой книге стихов «Тропы полевые» он называет своих учителей в поэзии и приводит отдельные строки из их произведений. Например, из Маяковского отрывисто-ступенчатое:
Поэзия –
вся! –
езда в незнаемое…
Из Пушкина:
Мороз и солнце! День чудесный!
Из Есенина:
О, Русь! Малиновое поле…
Но и пошалить, победокурить Леонид был не прочь. Особенно в старших классах и вдали от родительских глаз. То с товарищами после просмотра фильма «Тарзан», прогуливая уроки, «тарзанил» в Городище по рвам и холмам, то совершал «набеги» на колхозный сад и огород. Если «тарзанство» – всего лишь отроческая романтика и любительское занятие археологическими поисками на одной из древних стоянок пракурян, то набеги на колхозный сад – дело серьезное: за кражу колоска с поля в те годы могли привлечь к уголовной ответственности.
Сочетание тяги к поэзии и шалости однажды привели к тому, что был крепко наказан родителем. А еще к осознанию того, что за все деяния надо платить и сочинительство требует жертв. Вот как он сам пишет об этом с присущей ему ироничностью: «Лет в тринадцать впервые понял: за сочинительство надо платить, как и за все. Ночью с товарищами забрались в Барский колхозный сад – добыть помидоров, начинающих зреть, – первые всегда самые вкусные! Нашли пяток розовеющих плодов. Из озорства приблизились к шалашу. Бахчевая охрана – сторож – отсутствовал. Храбрясь друг перед другом, решились «отдохнуть» в теплом, пропахшем духом боровинки шалаше. И… заснули. На рассвете очнулись – надо уносить ноги. А у меня имелся листок бумаги и огрызок грифеля, коим и вывел строчки на память сторожу:
Здравствуй, дед!
Красных – нет.
Зеленых – тьма.
Тебя – нэма.
Через школу легко по почерку вычислили автора. А время было серьезное, – отцу сделали внушение, а он – мне ремнем, приговаривая: «А не шлялся бы ты по ночам, не шалопайничал! Да не марал бы бумагу!»
Стихотворение, как видим, краткое, но емкое. Причем – во многих смыслах… А слово «тьма» легко рифмуется со словом «тюрьма». Хорошо, что тогда все обошлось лишь словесно-ремневым внушением. Могло быть и хуже…
В 1953 году Леонид Гавриилович окончил Дремово-Черемошкинскую семилетнюю школу. Окончил, по его же определению, с «волчьим билетом», получив по поведению «тройку». И все – из-за неуемной, не ведающей берегов фантазии, проказ, «художеств» и похождений, похожих на то, что изложено выше. А ведь в последнем классе был в школе комсоргом – откровенное признание его лидерства. Как формального, так и неформального… Но «тройка» по поведению – и путь к дальнейшей учебе заказан. А вот в захарковский колхоз имени Чкалова – пожалуйста. Но туда что-то не тянет. Достаточно того, что там работают отец и мать, благодаря которым выбрались из послевоенной нищеты. В семье теперь четверо: родители, он и младшая сестра Валентина. Старшая сестра Полина вышла замуж и живет теперь в райцентре Конышевке как Селиванова Полина Гавриловна. Она и брат Павел навещают родителей редко – работа, дети…
Леониду – 15 лет. Но через мальчишескую угловатость, нескладность и кажущуюся голубоглазую застенчивость уже прорисовывается стать наливайкинской породы – высокий рост, широкоплечесть и мужская сила. А еще авантюрный склад характера и склонность к путешествиям – заговорила беспокойная кровь далеких предков-казаков. Он по-прежнему продолжает заниматься сочинительством стихов и рисованием. Вдохновение черпает в окрестной родной природе. А она прекрасна! Чего стоят только названия близлежащих лесов и лесочков, ручьев и речек, оврагов и садов! Великой лирикой от них веет, а еще стариной и историей. Выше называлось Городище и Барский сад. А вот названия урочищ: Лягощи, Копыстки, Байбаки, Студенец, Зашумля. В речку же Котлевку впадает Маленькая Речечка, да и сама Котлевка течет по Котлевской долине. А вдобавок к этому – огромный, отражающий в своих водах облака и само солнце, пруд и маленькие озерца. Кстати, если вам удастся взглянуть на топографическую карту Курской области приличного масштаба, то Захарковский пруд на ней обнаружите. Продолговатой голубой каплей он начинается с полпути от села Дремово-Черемошки и, расширяясь, вбирая в себя неспешные воды речки Котлевки, добирается до центра Захаркова.
Вот и появлялись стихи, пусть даже в более позднее время, о природе родного края, о родных местах, прекрасных и неповторимых хоть летом, хоть зимой.
Сереброзвонный колокол зимы
звенит, ликуя, Котлевской долиной!
Блестящей сталью кованы холмы.
Оконное стекло украшено калиной.
Леониду Наливайко пятнадцать лет – пора первой любви, самой нежной и чистой, когда от одного взгляда начинает колотиться сердце, а прикосновение руки – огонь во всем теле. Влюбленность и поэзия – сестры. Если не родные, то двоюродные – точно! Отсюда стихи. Но стихи юный Леонид пишет для себя. В редакции газет, хотя бы районной «Знаменки» (краткое названия газеты «Знамя колхозника», не посылает. Стесняется.
Впрочем, вот как об этом периоде в своей жизни сообщает сам: «Душа требовала накопления, самодостаточности, но каким образом – не ведал. Шарахался из стороны в сторону, как слепая собака в толпе. (…) Лет к шестнадцати активно «творил, выдумывал, пробовал» в художественной самодеятельности». Но «муза дальних странствий» упрямо нацеливала на открытие мира». Однако до получения паспорта о дальних странствиях приходилось лишь мечтать.
Какие стихи о любви были написаны Леонидом в пятнадцать-шестнадцать лет, сказать трудно – не сохранились. Но о них можно судить по более поздним, написанным на ту сладкопамятную тему и с названиями «Первая любовь», к которым он, судя по дополнениям и редактированиям в разных книжках, не раз возвращался. Ведь влюбленность поэт сохранил и до настоящего времени, что, кстати, отмечают исследователи его творчества.
Какая сила с робким постоянством
сильнее страха – узнанным вдруг быть –
меня толкала вечерами шляться
по спящей улице и дом твой сторожить?
Или:
Волнуясь, как воришка,
я проберусь к окну:
ты у стола – за книжкой;
весь дом давно уснул…
Иззябшею синицей
в стекло торкнусь слегка, –
спорхнула над страницей
и замерла рука…
Я затаю дыханье
И – потихоньку – прочь:
окончено свиданье…
Счастливейшая ночь!
Но вот паспорт получен – и, по его же славам, началась «одиссея», а точнее вербовки на работу в различные регионы великой страны-победительницы – СССР. Первым был Харьков, где с августа 1955 по апрель 1956 года он работал на заводе «Теплоавтомат» учеником токаря и проживал в заводском общежитии. Условия, конечно, спартанские: тумбочка да жесткая до дубовой твердости койка. Но все сверстники так жили и не скулили… к тому же – бесплатная спецодежда и рабочая столовая.
Большой город обтесал, отшлифовал под городские мерки деревенского паренька, сделав более жизнеустойчивым и коммуникабельным. По-иному и нельзя: робких да мягкотелых город проглотит – и не заметит… Но на сердце и в стихи не лег – слишком чужой, шумливый и холодно-каменный. А вот первый город из курского детства – Льгов – отразился в строках стихотворения «О Льгов, мой город первый!»:
Из пойменной топи болот и лугов
рванулся к песчаному правому берегу, –
провинция славная – дедушка Льгов, –
тебя открывал я, как некто Америку.
В Харькове Леонид Гаврилович получил рабочую профессию, но прижиться не смог. Виной – все та же беспокойная, мятущаяся душа, жаждущая «наполнения» и «открытия мира». И весной 1956 года по комсомольскому оргнабору – первая вербовка на Урал, в Свердловскую область (ныне – Екатеринбургская). Там в период с 1956 по 1957 год в городе Каменск-Уральском работает разнорабочим в тресте «Урал-алюминьстрой».
Полубродяжьей жизни, знакомств и впечатлений – вагон и малая тележка. Процесс накопления знаний и ощущений идет полным ходом. По-прежнему пишет стихи, но, как говорится, для души и на «потом». Связь с родителями – редкой короткой перепиской: «Жив, здоров и вам того желаю». Эгоизм молодости далек от родительского желания более частого общения хотя бы письмами… Это осознается только с годами.
В период с 1957 по 1960 год – служба в рядах Советской Армии. Призывали из родного Захаркова. Служил под Ленинградом. В каких войсках и как проходила служба, Леонид Гаврилович не распространяется. Можно лишь догадываться, что легко не приходилось, но «тяготы и лишения» – понятия, напрямую заложенные в смысл службы, переносил с честью и достоинством. К тому же в те годы ни о какой «дедовщине» в армии и слыхом не слыхивали. Это явление – позорное приобретение времен «развитого социализма». Писал ли стихи? Конечно, писал. В армии многие, даже лишенные поэтических способностей, пишут. А Леонид с его поэтической душой, продолжая процесс «накопления» и кристаллизации, просто не мог без этого. Впрочем, больше приходилось наглядной агитацией заниматься – оформлением стендов в казарме и Ленинской комнате. Само собой – на нем лежал и выпуск «Боевого листка», в котором можно было и четверостишие на злободневную тему поместить.
Из армейской жизни самое памятное событие – встреча с писателем Георгием Михайловичем Брянцевым, автором военно-приключенческих романов и повестей «По ту сторону фронта», «Голубой пакет», «По тонкому льду», «Клинок эмира», «Конец «осиного гнезда» и других. Встреча была случайной, но разбитному солдату Наливайко, по его же признанию подражавшему киношному Максиму Перепелице, удалось не только поговорить с писателем, но и адрес узнать. Правда, переписка не задалась…
После демобилизации, весной 1960 года, Леонид Наливайко, посетив родителей, снова завербовался. На этот раз – в Сибирь. В городе-порту Игарке Красноярского края на реке Енисее трудился в навигацию портовым грузчиком. Зимой, когда Енисей покрывался льдом и сезон навигации прекращался до весеннего паводка, устраивался кочегаром в теплосистему. Кстати, в 1962 году в Игарке встречался наш земляк с любимым киноактером и режиссером Леонидом Федоровичем Быковым. Встреча эта позволила Л. Наливайко впоследствии написать рассказ.
Здесь впервые обратился в редакцию местной газеты со стихами, баснями и рассказами. И был несказанно рад, когда его стихи, басня и один рассказ были опубликованы. Накопительный процесс заканчивался – количество переросло в качество. Нынче трудно судить: сохранились ли у Наливайко те игарские газеты с его первыми опубликованными литературными произведениями или не сохранились. Сам он по данному поводу молчит, как партизан. Впрочем, возможно, в какой-либо из своих поэтических книг те первые стихи и напечатал. Но это лишь догадки… Сам же говорит о том, что в Игарке приступил к повести под названием «Синие лебеди». Но когда принес повесть в редакцию, то редактор «забраковал» название: где ты, мол, видел синих лебедей. Порыв души был разрушен, повесть осталась незаконченной. А через год Наливайко в одном из журналов случайно увидел свое название «Синие лебеди» под фамилией этого редактора. О последующей реакции Леонида Гавриловича и его «художественной» лексике можно лишь догадываться…
Из памятного игарской эпопеи – встреча с известным артистом кино Леонидом Федоровичем Быковым.
С 1961 по 1962 год в навигационные месяцы трудился матросом-рулевым на гидросудне «Хронометр». Ходили от Енисейска до Диксона. По руслу могучей сибирской реки, текущей с юга на север, пересекали добрых три четверти ширины территории Советского Союза по меридиану. Если Енисейск расположен между 50 и 60 градусом северной широты, то Диксон – за Полярным кругом, далеко за 70 градусов северной широты. Следовательно, пока гидросудно идет по енисейской глади – впечатлений и романтики немерено! Только успевай воспринимать и запоминать! Но беспокойная душа Леонида Наливайко не унималась, опять звала к новым «открытиям мира». И в 1962 году в очередной раз, третий, он вербуется в Усолье-Сибирск Иркутской области. Там до 1963 года устраивается на местных предприятиях то чернорабочим, то слесарем, то маляром-рисовальщиком. Путешествия путешествиями, романтика романтикой, а на хлеб насущный надо зарабатывать. Поэтому берется за любую подвернувшуюся работу – и опять накапливает знания, навыки, ощущения, чтобы в определенный момент выплеснуть их в стихах.
В 1963 году двадцатипятилетним, весьма бывалым, не раз битым жизнью и начитанным человеком, но по-прежнему с образовательным багажом в семь классов, вернулся в Захарково. К этому времени сестра Валентина, окончив Льговское медучилище и получив специальность медработника среднего звена, вышла замуж, став Котовой. И жила теперь с мужем в Краснодарском крае. Отец и мать, достигнув пенсионного возраста, продолжали работать в колхозе. На пенсию в 12 рублей особо не пошикуешь. Конечно, выручал огород, сад и домашнее хозяйство, но деньги нужны «живые», вот и продолжали работать…
Не о возвращении ли в родные пенаты его стихотворение «Дома», «кочующее» из одной книжки поэта в другую? Хочется думать, что об этом…
Я здесь всему и всем родня –
не правда ль, ивы?
Здесь даже чибис у меня
не спросит: «Чьи вы?»
…………………………..
Присядешь тихо на порог
и обувь снимешь.
Истоки здесь твоих дорог
И здесь твой финиш.
Да, где бы мы в нашей юности не бродили и не скитались, но всегда возвращались в родительский дом, в нашу крепость и тихую гавань, к родному очагу… И если об уходе из родительского дома весьма поэтично и пронзительно-нежно говорят такие строки поэта:
Улетающей птицей
оглянусь на отчий дом
сквозь дрожащие ресницы,
чтобы смог он долго сниться
мне – потом… потом… потом.
То о возвращении в родные пенаты прямо говорят и стихотворения с названием «Возвращение» и целый цикл других, без названий. Всего лишь строфа из одного из них:
Диким хмелем, виноградом
оплетен отцовский сад.
«Что тебе здесь, сударь, надо?» –
вопрошает чей-то взгляд.
И как непросто дать ответ и вопрошающему взгляду, и, главное, себе – чего тебе надо?..
В селе устроился завклубом. А это должность такая, что надо не только клуб открывать, но и заниматься художественной самодеятельностью, и устраивать просмотры кинофильмов, и массовые общественно-политические мероприятия проводить. Работать приходилось больше по вечерам, когда работа в колхозном хозяйстве заканчивалась и молодежь спешила в клуб за развлечениями. К важным советским датам – празднествам очередной годовщины Октябрьской Социалистической революции и Первомая, а также к празднованию Нового года писал сценарии, оформлял наглядную агитацию, готовил местных «артистов» к выступлениям. Иногда под аплодисменты односельчан читал собственные стихи. В основном – о природе или же о военном лихолетье – тема неисчерпаемая и благосклонно воспринимаемая захарковцами. Ведь едва ли не в каждой семье свои горестные потери. А потому стихи, подобные стихотворению с название «Вдова пропавшего без вести», без слез не воспринимались. Всего две строфы из этого стихотворения:
…А завтра, я знаю, вдруг спросит
как бы ни с того ни с сего:
«А что, не нашёлся Иосиф?
И даже могилка его?»
Я молча качну головою,
потупив беспомощно взгляд.
Ведь тот, кто порушен войною,
ну как он вернётся назад?
Впрочем, должность сельского завклуба позволяла иметь и свободное время. Поэтому в часы досуга вновь штудировал отечественных и зарубежных классиков. Но предпочтение, как всегда, поэтам.
Все ровесники, с которыми когда-то ходил в школу, успели жениться или выйти замуж, обзавелись детишками. А Леонид продолжал вести привычную в скитаниях жизнь холостяка. Родители, особенно мать, не раз намекали, что пора и остепениться и семьей обзавестись. «Каждому дереву нужна своя пила, желательно тупая – дольше пилить будет», – шутил отец. «Да ну тебя, – серчала мать, – все шутки шутишь. А я дело говорю: Лёне жениться давно пора. Хватит в холостяках хаживать – давно срок семью налаживать, деток на белый свет пускать – род продлевать. Если холостому помогает боже, то женатому хозяйка поможет». Отмахивался: «Еще успею. Жениться – не напасть, женатому бы не пропасть».
В вербовочных блужданиях по Уралу и Сибири девушки, и женщины, конечно, встречались. Путались, как в силках, в его голубоглазой улыбке. Но большой любви, чтобы вздохнуть и не выдохнуть, как-то не случилось. Знакомились и расставались. В селе же заводить интрижку было не принято, а глубоких чувств ни к кому из односельчанок уже не вспыхивало. Все-таки не пятнадцать лет… Впрочем, в состоянии влюбленности пребывал часто – это помогало творческому процессу. Только влюбленность – это все же не любовь. Но стихи рождались, возможно, похожие на это:
Не жалуйся, если разлюбит
тебя твой залетно-родной, –
запомни медовые губы
и голос его молодой,
запомни горячие руки –
не будет тех рук горячей –
и сладкие-сладкие муки
блаженно-коротких ночей.
Правдами и неправдами – сказался дух авантюризма, приобретенный в скитаниях по Уралу и Сибири – получил справку об окончании девяти классов. Наличие справки позволило поступить в 10-й класс областной заочной школы.
В 1964 году, имея аттестат об окончании 10 классов средней школы, навыки маляра-рисовальщика и, конечно же, способности к живописи, поступил на худграф Курского педагогического института. Но, проучившись два месяца, перевелся на историко-филологический факультет.
Сам Леонид Гаврилович о причинах перевода не распространятся, сообщает лишь только то, что экзаменов не сдавал. Приняли по вступительному сочинению на вольную тему «Мое любимое произведение».
В качестве любимого произведения была взята «Золотая роза» Константина Паустовского. Как правило, все выбирали что-нибудь военно-патриотическое, например, «Как закалялась сталь» Н. Островского или «Молодая гвардия» А. Фадеева. Но Леонид Гаврилович «запал» на лирическое – и оказался прав. Педагогам его сочинение понравилось так, что перевели без экзаменов.
Это, так сказать, официальная, обнародованная версия обстоятельств перевода. А люди, близко знающие поэта Наливайко, например, писатель Юрий Петрович Першин, о причинах перевода сообщают иное. Студенты худграфа часто подрабатывают натурщиками, чтобы другие могли делать зарисовки или же замахиваться на картину. Случилось так, что позировать пришла очередь довольно красивой однокурснице Леонида, а Леонид должен был сделать с нее набросок рисунка. Он так пристально вглядывался в объект рисования, что этому объекту – красивой студентке – показалось: раздевает ее взглядом не только догола, обнажая женские прелести и интимности, но и грудную клетку выворачивает наизнанку. Начались слезы, истерика. В итоге Леониду пришлось заняться вопросом перевода на историко-филологический факультет. Вот только, правда это или же очередная писательская байка, утверждать не берусь. С писателями всякое случается…
Студенческая пора… Вряд ли в жизни любого человека есть период лучше студенческого! Юность. Жизнь бурлит так, что верится: можно свернуть горы, что нет ничего невозможного!.. И при этом – бесконечные встречи и друзья… Причем дружба кажется столь искренней, что ее обрыв, подобно обрыву натянутой, дрожащей от перенапряжения веревки или гитарной струны, кажется невозможным. Походы в кино и театр, участие в художественной самодеятельности и КВНах, набирающих силу по всей стране. А еще студенческие стройотряды… Словом, не жизнь, а житуха! Недаром поется, что «от сессии до сессии живут студенты весело, а сессии – всего два раза в год».
В 1965 году, после года обучения, Леонид Наливайко со студенческим стройотрядом «Бригантина» отправляется на «трудовую сессию» в Казахстан. Трудиться довелось на объектах народного хозяйства в Актюбинской области. Опять романтика скитальческо-бивуачной жизни и символический копеечный заработок. Правда, кормили сносно. В целом – продолжался процесс накопления и открытия мира.
Проучившись два года на историко-филологическом факультете, Леонид Гаврилович, как пишет сам, «заскучал». Мне лично не понятно, как можно «заскучать» в те годы в областном центре да еще студентом пединститута. В городе возводились дома и стадионы, школы и больницы, работали кинотеатры и музеи, картинная галерея и филармония, цирк и планетарий. Как отмечалось выше, с 1957 года функционировала писательская организация, одна из самых известных в стране. (В нее входили М.И. Козловский, Н.Ю. Корнеев, Е.И. Полянский, Е.И. Носов. Рядом с ними набирали силу литераторы Михаил Еськов, Юрий Першин, Владимир Трошин и другие). В писательский круг был вхож и преподаватель пединститута на кафедре литературы, опытный критик и литературовед Баскевич Исаак Зельманович, ставший членом Союза писателей СССР в 1966 году. Тут бы, когда поэзия хлещет через край (а что хлестала – видно по стихам), тропку торить к писателям, как это делали другие курские литераторы… Но с тропкой что-то не получилось, вот и заскучал, и захандрил. К тому же, на беду, в Захаркове случился пожар, и сгорело несколько хат. Среди них – хата родителей.
«Придется вербоваться на повал леса, – сразу же решил будущий писатель. – Родителям жить ведь где-то надо…»
И способный к поэзии и рисованию, но несостоявшийся студент Наливайко едет в архангельскую тайгу на заработки стройматериалов.
Как скоро удалось заработать необходимое для строительства дома количество леса, ответить затруднительно. Зато точно известно, что на лесоповале он трудился до конца 1968 года. Так уж вышло, что без следствия и суда определил себе и статью, и срок наказания. И, как настоящий зэк, только вполне добровольно, по сыновьему долгу, не ведая ни днем, ни ночью покоя, валил лес более двух лет. Пахал, как говорится, не за страх, а на совесть… А когда в 1968 году вернулся в Захарково, то помогал родителям строить дом.
В 1969 году, когда дом был отстроен и весело посматривал на деревенскую улицу большими сверкающими на солнце окнами, Леонид Гаврилович, наконец, к нескрываемой радости родителей, влюбился и женился. Избранницей сердца стала учительница русского языка и литературы в Черемошках – Раиса Тихоновна Труфанова, 1946 года рождения, из Горшечного.
В 1970 году у Леонида Гавриловича и Раисы Тихоновны родился сын Сергей, в 1971 – Роман, а в 1972 – дочь Жанна. Все дети получили высшее образование и в настоящее время живут со своими семьями в разных городах России. Ближе всех, в Курске, проживает дочь Журбенко Жанна Леонидовна.
С 1969 по 1972 год Леонид Гаврилович, как пишет сам (весьма сжато) о себе в книге «Писатели курского края», изданной в Курске в 2007 году, работал фотографом. Правда, не указывает, в каких организациях. Частным образом он работать не мог, так как в эти годы в Советском Союзе частного предпринимательства не было. Правда, можно было шабашничать, прибившись к какой-нибудь бригаде строителей, возводивших коровники и свинарники, иногда – клубы и школы… Надо полагать, фотографом, а точнее, фотокорреспондентом он подрабатывал в качестве внештатного сотрудника газеты «Знамя колхозника», где одновременно с этим печатал свои стихи, а числился при какой-нибудь районной организации. На данное обстоятельство прямо нацеливают следующие строчки из его автобиографии в книге «Писатели Курского края»: «С 1973 года зачислен в штат Конышевской районной газеты «Знамя колхозника»…
В своих предположениях насчет «какой-нибудь организации», я не ошибся. В личной беседе Леонид Гаврилович пояснил, что фотографом работал в Конышевском КБО – комбинате бытового облуживания населения. Кстати, во время работы в КБО с ним произошло немало интересных приключений, имевших влияние и на его судьбу. Но об этом он пусть расскажет сам в своих очерках, которые мы с Николаем Ивановичем Гребневым, убедительно просим его написать. А мой удел – лишь констатировать факт да намекнуть в очередной раз, что Леонид Гаврилович – все-таки свободный художник. И в жизни, и в творчестве, и в выборе профессиональной занятости… Об этом, впрочем, красноречиво говорит его стихотворение «Свободный художник»:
Я свободен от славы и денег,
от какой-то, не помню, икры.
Хоть Ван-Гогу совсем не брательник,
но привязан к условьям игры
под названьем «Свободный художник»…
В газете «Знамя колхозника» работал недолго: уже осенью этого года со всей семьей переехал в свеклосовхоз «Горшеченский» на постоянное место жительства. Там супруга устроилась в Горшеченскую сельскую среднюю школу преподавателем русского языка и литературы, а Леонид Гаврилович – внештатным сотрудником районки и оформителем в Доме культуры.
Причиной смены места работы и, наконец, места жительства вновь стал беспокойный характер будущего писателя, а также его неумеренный пыл правдоискательства и правдорубства, что приводило к конфликтам как с руководителями организаций, где он работал, та и местных партийных и советских властей.
Обзаведясь семьей и сменив Конышевский район на Горшеченский, с романтикой дальних стран и бродяжнической жизнью юности покончил, если не считать небольших краткосрочных рецидивов, когда оставлял семью и отправлялся в Захарково. Правда, усидчивости не обрел. За время проживания в Горшечном, сменил несколько профессий – оформителя, сторожа, грузчика, пожарника, фотокорреспондента. И корзиноплетчика, как сообщает Юрий Александрович Бугров в книге «Литературные хроники Курского края». Да и оседлость, как сказано выше, время от времени нарушал, когда накатывала тоска по малой родине – по селу Захарково. Тогда – ночь ни ночь, дождь ни дождь, снег ни снег, мороз ни мороз! – поднимался и отправлялся к родному дому. Об этом можно услышать от него самого или прочесть в рассказе курского поэта Юрия Николаевича Асмолова «Не только на словах». Но поэтическому творчеству не изменял и в мыслях. Придерживался однажды выработанным и установленным им постулатам. А что это за постулаты, видно из следующего его высказывания: «В какие только передряги и переделки не бросала жизнь! Но всегда спасали и спасают два бесценных дара – любовь и творчество, требующие горения души, выталкивающие из круга самоуспокоенности, пресекая благоглупости».
Написанные стихи стал печатать сначала в Горшеченской районной газете, затем проторил стежки-дорожки в «Молодою гвардию» и «Курскую правду». Так, 14 февраля 1981 года «Молодая гвардия» напечатала стихотворение «Поздний реквием», а «Курская правда» 13 декабря этого же года – «Ожерелье». Процитируем хотя бы «Ожерелье», чтобы понять если не развитие поэтического творчества поэта, то хотя бы пристрастие сотрудника редакции, отвечающего за литературное направление.
ОЖЕРЕЛЬЕ
У берёзки взял серёжки,
а у ёлки взял иголки,
ягодинку – у калинки,
у кленочка – три листочка,
дал дубочек желудочек, –
и сестрёнке в день рожденья
подарил я ожерелье.
Ей завидуют подруги
и болтают по округе:
– Что за прелесть! И откуда
у Валюшки это чудо?..
Получаемые за стихи гонорары были мизерные, чисто символические – на них и недели не прожить. Но ни они грели душу, а то, что лед отчужденности, наконец, тронулся, стал таять. Впрочем, радость появления стихов в ведущих газетах Курской области омрачалась смертью отца (1980), матери (1981) и брата Павла (1982).
Если с редакциями газет творческие связи и сотрудничество более менее наладились, то с налаживанием взаимопонимания с курской писательской организацией дела обстояли куда сложнее. Что Захарково, что Горшечное – все далекая периферия для центра области. И не столько в километражном расстоянии, сколько в культурном росте и сознании. Впрочем, и Курск для столицы – та же далекая и глухая провинция… Поэтому встречи с курскими писателями были редкими и короткими, в основном во время литературных семинаров, на которых больше «чистили» да «драли», чем разговаривали по душам. А Леониду Гавриловичу с его пылкой натурой разговоры «по душам» требовались ничуть не меньше, чем воздух для легких. Вот и образовалась какая-то отчужденность… Впрочем, не все так было плохо. Познакомился с Сальниковым Петром Георгиевичем, известным писателем-фронтовиком и руководителем (с 1978 г.) писательской организации, обратившим внимание на оригинальность его творчества, и с поэтом Юрием Першиным. Был замечен Евгением Ивановичем Носовым.
Следующий шаг поэта был направлен в редакцию журнала «Подъем», являвшийся и являющийся печатным органом писательских организаций всего Центрально-Черноземного региона – Белгородской, Воронежской, курской, Липецкой и Тамбовской областей. Напечататься в нем считалось весьма престижно, но «пробиться» туда без поддержки писательской организации было делом трудным и сложным. Однако Леонид Гаврилович «пробился», и в 1983 году в 10-м выпуске «Подъема» появилась подборка его стихов под общим названием «Ищу не всякую дорогу».
Однако главным стало то, что в 1983 году в Центрально-Черноземном книжном издательстве (г. Воронеж) в серии «Библиотечка молодой поэзии» тиражом в 5000 экземпляров вышла первая книга стихов поэта «Встреча». Редактором и рецензентом выступил уже известный в Курском крае и стране поэт Юрий Петрович Першин. Лейтмотивом всей подборки стихов, на мой взгляд, стали следующие строки, открывающие книгу:
Там, где родимая земля
Подъемлет нежно зеленя,
Ключи прохладные звенят, –
Бессмертна там душа моя.
И пусть книжечка было в мягком переплете и всего в 44 страницы, но она давала более полное представление о поэтических пристрастиях и способностях автора, чем отдельно напечатанные в газетах стихотворения. И хотя в ней не просматривалось четко очерченных поэтических разделов, но имелись стихи о любви, о родном крае, о природе и о военном лихолетье, обжегшем детство поэта голодом и холодом.
Да, книжечка по объему страниц была небольшой, и стихотворений в ней напечатано, возможно, двадцатая часть от того, что имелись в «загашнике» (в хорошем смысле слова) автора. Зато каждое звенело, сверкало, искрилось. Каждое, как магнит, притягивало необычностью слога, образами, инверсией, философией, парадоксальными выводами. И немудрено: ведь рецензентом выступил тонкий знаток поэтического слова и большой мастер парадоксов Юрий Першин, в свое время прошедший литературную школу Николая Юрьевича Корнеева и Евгения Ивановича Носова. А это была такая школа, что да бог каждому! Возможно, с тех пор Юрий Петрович и в собственном поэтическом творчестве, и в советах коллегам по перу руководствуется аксиомой: «Лучше меньше, да лучше».
После появления «первенца» вновь долгий перерыв до выхода второй книги, правда, заполняемый публикациями в газетах и журналах. В 1984 году – подборки стихов в «Молодой гвардии» 1 января и 18 февраля и в «Курской правде» 20 мая. В 1988 году, 8 марта – подбора стихотворений под общим названием «Стихотворцы-стиходельцы». В 1991 году, 25 мая», на волне перестроечной неразберихи в государстве и в умах людей, буквально за несколько месяцев до крушения СССР, «Молодая гвардия» печатает стихотворение «Брошенная деревня». Всего лишь первая строфа – и сколько в ней боли за родной край:
Забытая Богом, людьми позаброшена,
сколько таких на просторной Руси!..
Широкая площадь снежком припорошена.
И нет никого, чтоб воды попросить.
1 января 1993 года «Курская правда» напечатала подборку стихотворений «Сереброзвонный колокол», взяв для заглавия сокращенный вариант первой строки стихотворения. Кстати, строфа этого стихотворения приводилась выше, когда шла речь о лирических названиях окрестностей Захаркова. В этом же году, но уже 29 сентября «Курская правда» печатает стихотворение «Всем, кто доброе помнит».
И, наконец, в 1996 году в Курске, в книгоиздательстве ООО «Крона» при содействии ответственного секретаря писательской организации (с 1987 г.) Владимира Павловича Деткова выходит вторая книга стихов Леонида Гавриловича Наливайко «Тропы полевые». В книге уже 128 страниц, и тираж ее – 3000 экземпляров. Редактировал книгу курский писатель Виктор Иванович Давыдков. Предисловие «Чем душа жива» написано автором.
Открывает сборник поэтических произведений стихотворение «Осень на берегу Старооскольского моя», а «точку» ставит стихотворение, начинающееся «Если жизнь не светла, не крылата». Так как это стихотворение, по моему мнению, могло бы быть эпиграфом ко всей книге, то процитируем его полностью:
Если жизнь не светла, не крылата
и порой – превращается в ад,
не она пред тобой виновата –
перед нею ты сам виноват.
Знай, лукавого верный наследник,
кому в радость погибель твоя:
не надежда уходит последней,
а божественный смысл бытия.
Всего две строфы, но какой глубокий смысл, какая мощная философия, не говоря уже о добротных рифмах и точно выбранном размере повествования! А еще в этом стихотворении поэтический «почерк» поэта: длинные сложносочиненные предложения, насыщенные определениями и дополнениями, текущие журчащими ручейками в реку – содержание. При этом «журчание» ручейков-фраз не монотонно-убаюкивающее, а ритмичное, с четко слышимыми всплесками, как в настоящей реке. Это, а также инверсия и сочетание несочетаемого – оксиморон, в конечном счете, и составляют образность – неотъемлемую часть поэзии. Судите сами.
ПОЛУЭЛЕГИЯ
Средь звездного полюшка тьмы
по грядке взлохмоченной тучи
встал клубень неполной луны –
похож на латунный огурчик.
Чего вдруг на ум не взбредет,
когда не напичкано брюхо…
Смотри-ка! По небу плывет
уже не огурчик, а брюква.
О том, что луна – это сыр –
известно здесь каждой собаке,
с того меж собаками драки:
все спорят – а сколько в нем дыр?
Собакам – собакино…
Стыну,
дрожу целых сорок минут:
зачем же небесную дыню
глаз видит, да зубы неймут?
В книге вновь нет тематических разделов и подразделов. 214 стихотворений напечатаны одно за другим. Большинство из них – в две-три строфы. И в этом, кстати, также одна из особенностей творческого «почерка» Наливайко: в малом по форме сказать о большом по содержанию. Или, по крайней мере, о многом. Правда, есть произведения и на страницу, и более. Но, в любом случае, скупость на строчки, краткость и лаконизм – вот «конек» и стиль поэзии Леонида Гавриловича. Вместе с этим из широкой тематической палитры произведений легко «вычленяются» стихи о природе родного края и природных явлениях, о временах года, о пернатых собратьях – соловьях и воронах, о собственном военном детстве, о родовых корнях, о русских писателях, творчество которых возымело действие на автора. А еще в книге были целые циклы стихов, правда, вразброс, о любви, об отчем доме и саде, о захарковских просторах – полях, лугах, садах, лесах – и о себе – уходящем из родительского дома и возвращающегося туда. Кстати, присутствие автора, если не прямое, то косвенное, просматривается почти в каждом стихотворении. Однако новизной книги стали стихи социальной направленности. Это и «Что ж ты, Русь…», и «Осмелели враги, осмелели…», и «Брошенная деревня», и «Ломает зло трагикомедию», и «Царит базарная эпоха», и «Российская мистерия», и другие. Боль за страну, за народ – в каждом этом стихотворении. А еще недоумение – как случилось? Почему?
По-иному и быть не могло, ибо Леонид Наливайко не только русский человек, но и Гражданин, и Поэт. А как известно, «поэт в России больше чем поэт». Потому поэт Наливайко не мог молчать, когда под лозунгами о демократии страну ломали и грабили, ставили на колени, с противным пошлым хохотком насиловали; когда деревни сиротливо немели, а русский народ вымирал миллионами.
Выше уже приводились некоторые строчки и строфы из стихотворений о природе, о любви, о родном очаге. Поэтому пришла очередь и стихотворениям из непродекларированного цикла социальной направленности. Хотя бы двум…
***
Что ж ты, Русь,
так глядишь обреченно? –
Не впервой тебе –
пить через край! –
Март Хрущева,
Апрель Горбачева
и –
во времени
спрятанный Май.
***
Осмелели враги, осмелели
и гортанные песни запели
над ракитовым ликом твоим,
заглуша соловьиные трели, –
им не верится даже самим,
что реки твоей гиблые мели
есть не сон, не мираж и не дым…
Осмелели враги, осмелели…
Не встают шлемоносные ели
и Георгий с копьем золотым!
И если первая книга стихов тронула сердца писательского сообщества, но у читателей публичных откликов не вызвала, то «Тропы полевые» «родили» не только «пересуды» собратьев по перу – весьма важный и знаковый момент, но и отзывы в прессе. О ней заговорили. Заговорили в положительно-одобрительном тоне. Наиболее яркой стала публикация журналиста А. Ростова 27 августа 1997 года в газете «Курская правда». В статье «Жить значит удивляться» он не только рассказал об авторе книги и его творчестве, но и провел скрупулезный анализ стихам.
Обратил внимание на автора книги и писатель Борис Петрович Агеев, работавший редактором литературного альманаха «Порубежье». Сначала в «Порубежье», а затем и в «Толоке» (после закрытия «Порубежья) Агеев напечатал подборки стихов и рассказы Наливайко, в том числе «Слово о Большом Дубе» и «Иной голос».
И вот в 1998 году Леонид Гаврилович Наливайко, после многих литературных и окололитературных мытарств и препон, после многочисленных публикаций в газетах и журналах, после выхода в свет двух книг, наконец, был принят в Союз писателей России. Стать членом Союза писателей – конечно, большое и радостное событие для каждого прозаика и поэта. Но советские времена, когда писатели для общества что-то значили, когда за свой труд и опубликованные произведения они получали гонорары, причем немалые, канули в Лету. Потому, кроме морального удовлетворения, выход книги и публикации в журналах материальных дивидендов не доставили. На хлеб насущный по-прежнему приходилось зарабатывать не стихам и рассказами, а, образно говоря, плетением корзин.
В 1999 году в Горшечном то ли на собственные средства, то ли на деньги спонсора – история о том умалчивает – Леонид Гаврилович издает небольшим тиражом (300 экземпляров) очередную книгу стихов и прозы «С вершины прожитого оглянусь». Само название книги красноречиво указывает на то, что писатель проводит «ревизию» сделанного. И «ревизия» удалась – в книге не менее четырехсот стихотворений и десяток рассказов. Впервые появились главы (разделы).
Глава «Совпало детство с войной» естественно объединяет стихи, так или иначе связанные с военной тематикой. В главе «Жива душа любовью», конечно же, стихи о любви. А глава «Природа не знает греха» насыщена произведениями о природе. С ней в определенной мере «перекликается» глава «Вечной жизни многоцветье».
В блоке прозы – лирические рассказы «Новогодняя пастораль», «Качалось солнце на качелях», «Иной голос», «Лягушка в черном полушалке», «Чай со зверобоем», «Сашкины открытия», «Прыжок», «Битюги» и другие. Выше уже приводились ссылки на рассказ «Качалось солнце на качелях», написанный на сюжеты из личной жизни автора. И остальные рассказы также довольно автобиографичны. Но главная их ценность – в высокой художественности и тонкой лирике.
В 2000 году к творчеству Леонида Наливайко обращалось несколько газет и журналов. Так, «Земля и Дело» опубликовала стихотворение «Иней» и рассказ «Качалось солнце на качелях», «Курская правда» и «Толока» – подборки стихов. В 2001 году в «Толоке» напечатано открытое письмо Петру Сальникову «Право на имя», а в «Подъеме» – стихи.
Новый век и новое тысячелетие в курской писательской организации началось с безвозвратных, невосполнимых потерь: в 2001 году не стало поэта Николая Юрьевича Корнеева (15 августа), в 2002 году – сначала Петра Георгиевича Сальникова (1 марта), затем Евгения Ивановича Носова (12 июня). Возможно, уход из жизни таких знаковых фигур в отечественной литературе подвиг Владимира Павловича Деткова, правда, спустя некоторое время, написать проникновенные строки: «Живые закрывают глаза умершим, а ушедшие из жизни нередко последним движением души своей на многое открывают глаза живым!» Кто знает, может быть действительно и Корнеев, и Носов благословили Наливайко продолжать творить. Пусть даже не в последние минуты жизни, а несколько ранее… И тому есть основания: во время поездки на малую родину – в Конышевку, Леонид Гаврилович поведал, что в дни скорби по Носову Евгения Дмитриевна Спасская, ближайший друг Мастера, передала ему, Наливайко, книгу Евгения Ивановича с дарственной надписью: «Одержимому Лёне Наливайко. Евг. Ив. Носов». В этом носовском лаконизме, на мой взгляд, и искреннее признание даровитости поэта, и извинение за прошлые недопонимания, и напутствие на творчество. Вот после этого и думай: прав или не прав Детков. А еще у Деткова есть миниатюра, датированная 1997 годом, «А еще жизнь прекрасна тем…», которая фактически заканчивается фразой: «А еще жизнь прекрасна тем, что она продолжается, и мы не перестаем радоваться ей и друг другу!»
Да, жизнь продолжалась. В том же, 2002 году, в Курске, в издательстве «Крона» вышла очередная книга Леонида Гавриловича «Вослед Басё». Хоть и небольшого, карманного, формата, она имела твердый переплет, 500 экземпляров тираж и 160 страниц текста стихов, несколько рассказов и рисунков автора.
Как следует из самого названия, главной особенностью книги явились стихи, написанные, нет, не написанные, а созданные по традиционным нормам японской поэзии хокку (трехстишие) и танка (пятистишие). Подвигло же автора на такой творческий порыв знакомство с творчеством японского поэта Мацую Басё. Впрочем, об этом очень красноречиво сказано в авторском предисловии «От сердца к сердцу». Поэтому что-то писать дальше по этому поводу не стоит. Лучше привести несколько стихотворений и посмаковать сочность наливайкинского поэтического слога, полюбоваться тончайшей философией поэта-наблюдателя, восхититься едва ощутимой иронией.
МАРТОВСКОЕ СОЛНЦЕ
Сменилась капель с суетой воробьиной!
Ключ затерялся от дома…
Ну и бог с ним, с глупой железкой!
***
Молочная рань…
В холодных овсах – перепелка.
Посох мой дремлет.
***
Зреют и падают груши.
Осы возятся в них…
Внук вспомнил о школе.
Приводить примеры можно бесконечно: открой любую страницу книги – и погружайся в яркие, полновесные, анроматно-зрелые, брызжущие соком поэзии гроздья стихов. Но мне хочется обратить внимание читателя на такое обстоятельство: даже при «классическом» стиле стихосложения у Наливайко, на мой взгляд, прослеживаются нотки, напоминающие японскую поэзию. Для примера приведем всего лишь первую строфу стихотворение «Паводок»:
Воистину: божественный закат,
хоть и вчерашний теплый был.
Однако
сегодня стекла окон так горят,
раскованные воды так бурлят
на дне гостеприимного оврага!
И таких стихотворений, как роскошных гроздей на плодоносящем винограднике, очень и очень много. Кстати, о гроздьях в стиле хокку:
Сладко осенним лучам
преломляться
в калиновых гроздьях.
Еще одной особенностью этой книги явилось наличие в ней страниц с иллюстрациями – рисунками автора. Многие рисунки неброские с виду, как бы затушеванные или размытые. Впрочем, все они наполнены глубоким смыслом и конкретикой содержания. А вместе со стихами составляют композиционное единство.
Что же касается неброскости, то и природа нашего края может показаться неброской и заурядной. Нет ни высоких скалистых гор, ни глубоких морей, ни зеркальных озер. Пристепье – по определению Ивана Бунина.
Зимой, особенно в дневное бессолнечье, – давящая белесо-серая хмарь. Правда, улыбнется солнце, заискрится алмазной накипью иней – и вот он, мир чудес и сказок! А придет весна – и все окрест заиграет изумрудными россыпями зелени, огласится птичьим пением! Лето – так вообще красное, а осень – золотомонетная. Правда, пока нет затяжных дождей… Так что красок хватает всяких.
Не успела книга появиться, как вызвала бурные дебаты в среде писателей и читателей. Из курских писателей весьма положительно о ней и, следовательно, о стихах Наливайко отозвался Юрий Петрович Першин. А в газете «Городские известия» уже 10 сентября появилась статья журналиста Нины Федоровой «Прекрасная незнакомка». Она дала высокую оценку не только стихам и рисункам, отметив в них и гармоничность, и краткость, и точность, и образность, но и предисловию автора, назвав его «лирической поэмой в прозе».
В 2003 году газета «Курская правда» также дважды «отмечалась» заметками о Леониде Наливайко и его творчестве, в том числе и по поводу выхода книги «Вослед Басё».
Временное пространство до выхода следующей книги поэта вновь заполнялось печатанием его произведений в СМИ и статьями о его творчестве. И тут «первенство» за «Курской правдой». В 2005 и в 2006 годах печатаются подборки стихов Наливайко, а в 2008 году – статья известного в Курске журналиста и публициста Тамары Гривы с поэтическим названием «Песня чистых родников».
Говоря о творчестве поэта, Т. Грива пишет, что «стихи у него получаются крутого замеса», а несколько ниже дает еще одно определение, теперь самому автору: «В его поэзии – характер человека мятущегося, не любящего привязываться к «насиженному» гнезду». Ничего не скажешь – верно подмечено. И, конечно, не удерживается от цитирования стихотворений из книги «Вослед Басё».
Заканчивается статья такими строками: «Интересно бы знать, чем в следующий раз порадует читателей поэт яркого творческого дарования, обладающий к тому же талантом жить неуёмно, крепко держась корнями за свою курскую землю…»
В этом же году – как-никак, а поэту 70 лет – статьей «Душа его – роскошная и молодая» в «Городских известиях» о Леониде Гавриловиче Наливайко и его творчестве отозвалась заведующая литературным отделом областного краеведческого музея Евгения Дмитриевна Спасская. Спасская – тонкий знаток отечественной литературы вообще и творчества курских писателей, в частности. На оценки – весьма сдержана. Но и она, проявляя объективность, очень тепло охарактеризовала и автора, и его поэтическое дарование.
В 2009 году, словно исполняя пожелание Тамары Гривы, в Курске, в Издательском доме «Славянка» выходит очередная книга стихов Леонида Гавриловича «Памятью душа моя жива». По современным провинциальным меркам, тираж книги приличный до нескромности – 900 экземпляров. Твердый, с цветными рисунком и фотографиями, переплет и 256 страниц текста (не менее 350 стихотворений).
Вступительную статью «Леонид Наливайко. Поэт и художник» подготовил поэт и редактор Юрий Першин. В присущем ему лаконичном, но емком стили Першин прямо с первой строки предисловия: «Леонид Наливайко – поэт тонкого художественного лиризма» – задает тон всей книге. Отмечая достоинства книги «Вослед Басё», Юрий Петрович далее пишет, что Наливайко «в своей стержневой поэзии не идет кому-то или за кем-то «вослед», он всегда достаточно оригинален и самобытен». А далее, перечислив тематические направленности творчества поэта и художника, «подмечая» умение автора «даже о грустном писать с юмором, подчеркивает, что Леонид Наливайко – «певец любви и природы» и в тоже время – хороший публицист. И в качестве доказательства цитирует его стихотворение «Эпоха перемен».
Всецветно воздух лжёт,
прикинувшись здоровым;
и воды лгут прозрачно,
что их возможно пить…
Сказавшийся живым,
двуглавый под короной
не замечает вновь
силка чужого нить…
Говорить что-либо о стихах Леонида Гавриловича после такого знатока поэзии как Першин – только время тратить. Лучше все равно не сказать. Поэтому остается лишь напомнить, что новая книга не осталась без внимания читателей и собратьев по перу.
Статьей «Поэзия Леонида Наливайко: служение красоте, природе и женщине» в 2010 году отметилась А. Сорокина в журнале «Курск». В 2013 году, к 75-летию неуёмного служителя красоты, «Курская правда» опубликовала статью известного курского поэта Юрия Николаевича Асмолова «Не для красного присловья…» и полустраничную подборку стихов юбиляра.
Как пишет Асмолов, с Леонидом Наливайко он познакомился в 1983 году, когда студентом Курского СХИ находился на «трудовом семестре» – уборке урожая в селе Горшечное. Потом, на протяжении многих лет, были редкие встречи, что, впрочем, не мешало обоим пристально следить за творчеством друг друга. А если удавалось получить в подарок только что изданную книгу, то с наслаждением читать «от корки и до корки».
Изящный, до есенинского склада, лирик Юрий Асмолов, процитировав в статье понравившиеся ему строки наливайкинской лирики, возможно, первым публично отметил: «У Наливайко стихи разные. Но есть одно общее, что их объединяет – талант автора». И в качестве примера приводит слова героя стихотворения – кузнеца Ивана Ольхи:
Не для красного присловья,
а для правды напиши:
баня – кухня для здоровья,
кузня – баня для души.
Да, строки прекрасные, с тонкой философией и парадоксальностью вывода, что и говорить!.. Только не каждый из собратьев по перу имеет смелость вот так, во всеуслышание, заявить о талантливости коллеги. На такое способен, на мой взгляд, только большой поэт.
Завершая очерк, следует отметить, что 75-летие поэта и художника Наливайко отмечалось довольно широко. Присутствовали глава районной администрации и представители отделов культуры и образования. Все отмечали немалый вклад Леонида Гавриловича в развитие поэтического слова. А глава администрации «расхрабрился» настолько, что пообещал оказать финансовое содействие в издании очередной книги. Но прошло два года, а «воз и ныне там».
Зато районные газеты, в которых Наливайко довелось трудиться в свое время, регулярно печатают подборки его стихов. Так, конышевская «Трибуна» 28 августа 2015 года предоставила под стихи Леонида Гавриловича на военную тематику целую полосу. Еще и портрет автора напечатала на фоне бесконечных просторов конышевских полей. А несколько ранее литературный альманах «Курские перекрестки» (выпуск № 18), издаваемый городским отделением Союза курских литераторов, познакомил читателя с подборкой частушек, написанных Леонидом Наливайко. Кроме того, издательским домом «Славянка» в 2015 году небольшим тиражом выпущен сборник произведений литераторов-конышевцев «Конышевская земля – родина моя», в котором видное место занимает творчество поэта из Захаркова. Причем впервые напечатана его поэтическое произведение «большого» формата «Поэма о любви».
Леониду Гавриловичу – за семьдесят пять, но записывать его в старики – дело пустое и никчемное. Он крепок духом и телом, по-прежнему высок и кряжист. И хотя годы-маляры не пожалели для волос снежно-белых красок, он, соответствуя своему имени – «подобный льву», носит пышную гриву и окладистую бороду. А в по-детски голубых глазах постоянно поблескивают живые искорки юмора и иронии. Не изменяет он и любви к чтению – каждое посещение Курска заканчивается тем, что увозит с собой в Горшечное несколько десятков книг. «Пожалуй, на месяц хватит, – делится радостью будущего прочтения с коллегами, ласково поглаживая по-крестьянски широкой и крепкой ладонью тугие бока вещмешка. – А там – что Бог даст. Будем живы – еще возьмем да почитаем». – «И сочиним!» – так и тянет добавить к его словам.
Используемая литература и источники:
Асмолов Ю.Н. Не для красного присловья / Курская правда, 19 декабря 2013. – С. 22
Бугров Ю.А. Литературные хроники Курского края. Курск: Издательский дом «Славянка», 2011. – 408 с.
Грива Т. Песня чистых родников / Курская правда, 3 декабря 2008.
Газета «Курская правда», 13 ноября 1992.
Газета «Курская правда», 10 дек. 2003.
Газета «Трибуна», 28 августа 2015. – С. 7.
Детков В.П. Зерна истины. Курск, 2006. – 432 с.
История Конышевского района Курской области. Составитель С.Н. Чаленко. Курск, 2008. – 156 с.
Карпук Е.С. Русская сторонка. Курск, 2008. – 379 с.
Лагутич М.С. Провинциальная хроника. Льгов в истории Курского края. Курск: Издательский дом «Славянка», 2014. – 608 с.
Пахомов Н.Д. Династия. Курск, 2015. – 42 с.
Пахомов Н.Д., Пахомова А.Н. Конышевская земля через призму истории Отечества и Курского края. Т. 3. Курск, 2015. – 240 с.
Писатели Курского края. Курск: Издательский дом «Славянка», 2007. – 352 с.
Ростов А. Жить – значит удивляться / Курская правда, 27 августа 1997.
Сорокина А. Поэзия Леонида Наливайко: служение красоте, природе и женщине. Журнал «Курск», 2010. – С. 70-76.
Спасская Е.Д. Душа его – роскошная и молодая / Городские известия, 29 ноября 2008. – С. 8.
Федорова Н. Прекрасная незнакомка / Городские известия, 10 сентября 2002 . – С. 7.
Книги Л. Наливайко: «Встреча», «Тропы полевые», «С вершины прожитого оглянусь», «Вослед Басё», «Памятью душа моя жива».