Туфли жали. Особенно правая. Так и хотелось скинуть их незаметно под столом, скатерть почти до пола, никто не увидит. В принципе, возможно это осуществить, но страшно оказаться потом в неловкой ситуации, если вдруг под столом не нащупаешь ногами туфли и не сможешь их надеть в нужный момент. А вдруг он пригласит ее на танец? Она бросила быстрый незаметный взгляд на своего соседа. Нет, не пригласит. Точно не пригласит. И хорошо, что не пригласит. Удивительно, как он вообще позвал ее в этот шикарный ресторан. И уже не таясь посмотрела на огромную люстру в хрустальных подвесках в центре потолка, на стены, где по бирюзовому фону идет замысловатый серебристый рисунок. На столе в прозрачной пиале плавает в воде низкая широкая красная свеча. В напольных кашпо фиолетовые орхидеи – интересно, настоящие или искусственные. Приятная неназойливая музыка. Как давно она не бывала в подобной обстановке.
Он изучает карту вин. Меню она передоверила ему, предупредив: «Никаких устриц, карпаччо и прочего супер замысловатого. Мне что попроще, подемократичнее». Пока он определялся с заказом, она вспомнила их знакомство.
«Обезьяна с гранатой!»
«Козел!»
Так они познакомились. Он лежал на проржавленном капоте ее видавшего виды «жигуленка», рождения конца семидесятых годов прошлого столетия. Она стояла перед ним со свирепым видом и здоровенным гаечным ключом в руке. Виноваты были оба, но она больше: он начал переходить на включившийся желтый свет, она, разговаривая по мобильнику, не заметила его и тронулась. Как можно было не заметить такого большого и солидного, тем более, что перекресток ярко освещен? Но факт есть факт: не заметила. Ударила по тормозам только когда нос ее «железного коня» резко осел под его тяжестью. Выскочила из машины, машинально прихватив гаечный ключ, всегда лежавший на всякий пожарный случай под ногами.
- Обезьяна с гранатой!
- Козел!
Естественно, на капоте оказалась обширная вмятина. Она разрыдалась в голос. Вся накопившаяся за этот тяжелый день и всю предыдущую неудачную жизнь обида и усталость прорвались. Она плакала о своей несчастливой женской доле, об обманутых надеждах, о безвозвратно ушедшей молодости, о несправедливости жизни, о том, что уже поздно ждать чего-то хорошего, все для нее прошло, так и не начавшись. «Козел» топтался рядом. Достал из заднего кармана сотовый – явно дорогой айфон. По дисплею огромным пауком расползлись трещины. Она взвыла с новой силой – ясно, что «козел» потребует компенсации ущерба. То, что этот телефон стоит как минимум раза в два дороже ее «жигуленка» ясно как божий день. «Да ладно, чего уж там, - легонько похлопал ее по плечу «козел», - я без претензий. Как говорится: спасибо, что не убили».
- А я! – резко дернулась она, стряхивая его руку, - А я с претензиями! Вы мне весь капот изуродовали. Посмотрите, что натворили! Разлеглись тут как… как на диване! Из-за таких, как вы, все несчастья на белом свете! – с последним высказыванием она явно погорячилась.
- М-да… Наглость – второе счастье, - тихо сказал он, но она услышала.
- Так я еще и нахалка по-вашему?! Какого хрена вы поперлись на желтый? Вы желтый от зеленого отличаете или дальтоник?
- А у вас как со зрением? Хотя, лобовое вашего железного коня такое замызганное, что никакие очки не помогут!
- А вы!.. Вы – козел!
- Женщина за рулем - обезьяна с гранатой!
Сотрудников ДПС вызывать не стали. Ей это было не на руку, она вполне могла лишиться прав. Ему не хотелось долгих разбирательств с составлением протокола, опроса очевидцев и прочей тягомотины, тем более, что физически не пострадал, не считая перенесенного стресса. Но жизнь в мегаполисе – сплошной стресс, одним больше, одним меньше. Он взял ее номер телефона, дал обещание помочь с ремонтом капота. Она, естественно, не поверила обещанию, уже успокоившись и взяв себя в руки, сухо попрощалась.
Он позвонил на следующий день после обеда.
- Я договорился со знакомым из автомастерской. Гаражный проезд, семь. Можете подогнать свою старушку в любое удобное для вас время. Сделают качественно и в сжатые сроки.
- И во сколько мне встанет качество и скорость?
- Не беспокойтесь, все за мой счет.
- Я не нуждаюсь в подачках и вашей благотворительности! - легкомысленно отрезала она.
- Хорошо. За ваш счет.
- Нет уж! Вы сами прыгнули на мой капот!
- Ну да. Но если бы я не прыгнул, то попал бы под ваши колеса. Думаю, это вышло бы гораздо печальнее и для меня, и для вас. Так как, сами оплатите или все же я? Вы уж определитесь, будьте любезны.
- Естественно, вы!
- Хорошо. Спросите Маркела. Скажите, что от Казимира.
- Странно звучит. Это пароль и отзыв? Типа: Алекс – Юстасу? Подпольный автосалон?
- Это фамилии – Маркелов и Казимиров. Мы учились в одном классе. Не задавайте лишних вопросов, мадам. Делайте что говорят.
- Ф-ф-ф-ф-ф! – фыркнула она и отключилась.
Бывший одноклассник Маркелов по кличке Маркел тоже не стал задавать ей лишних вопросов, молча оглядел ее допотопный «жигуленок», почесал в затылке: «Послезавтра не раньше восемнадцати часов». Она на всякий случай уточнила: «Я ничего не буду должна вам?» «Ничего».
В связи с временным отсутствием авто, следующий вечер выпадал свободным. Обычно после работы она «бомбила». «Бомбила» по привычке, особой необходимости в этом уже не было с тех пор, как полгода назад умерла мама. Последние три года мама тяжело болела, нужны были дорогие лекарства и в большом количестве. Также нужно было оплачивать сиделку, массажи, капельницы, уколы, разные процедуры. Теперь вполне хватало одной зарплаты, но сидеть дома вечерами в одиночестве было тошно. Иногда ходила в гости к подругам – Наташке и Аленке, но не часто. В остальные вечера и по выходным занималась извозом самостоятельно или от такси «Катюша». Получилось символично: такси «Катюша», и она Катя. Тезки.
- Бросай. Самые опасные профессии в мире – журналисты и таксисты, - время от времени говорила Аленка, - сколько случаев, когда грабят, убивают из-за выручки или машины.
- Из-за моей машины не убьют, - успокаивала подругу Катя, - ей цена в красный день пятак. И выручки большой не бывает.
- Бандиты могут не знать об этом. И потом… Пьяные, обкуренные, просто дураки могут попасться. Опять-таки сексуальные маньяки бывают.
- Это тем более не грозит, - смеялась Катя, - ты на меня посмотри.
Аленка смотрела на Катю, сочувственно вздыхала и качала головой. Она искренне жалела Катю. Наташка тоже жалела, но по-другому. У Натальи характер – кремень. Она как Аленка сокрушаться и вздыхать не будет. Она быстро делает выводы, принимает решения и моментально приступает к их реализации. Наталья – локомотив, способный легко тащить за собою состав вагонов. И тащит. На ней вся большая дружная семья: муж Василий, дочь Ленка от первого брака - ученица восьмого класса, пятиклассник Виталик – сын от первого брака мужа Василия, свекор, свекровь, отец, собака породы шпиц. Еще Наталья умело руководит большим женским коллективом салона красоты, и успевает попутно учить уму-разуму и жизни своих подруг Аленку и Катю. Подруги к советам успешной во всех отношениях Натальи прислушивались и старались по возможности им следовать, но получалось у них откровенно плохо. Алена и Катя были по жизни неудачницами.
Итак, куда податься этим вечером? Катя подумала и подалась по магазинам. Ходить по магазинам было интересно – до наступления Нового года оставалось несколько дней. Яркие праздничные витрины, яркая иллюминация. Какой такой кризис? Оживленные люди толпами шныряют по отделам. Кто-то ищет подарки родным и любимым, женщины подыскивают наряды к корпоративам. В продуктовых тоже многолюдно, дуром разбираются шампанское, коробки конфет, спиртное, майонезы, баночки с горошком, оливками, шпроты, палки сервелата. «Весело, весело встретим Новый год!» Кате это не грозит. У нее три варианта: или будет «бомбить» в новогоднюю ночь, или встретит праздник дома в одиночестве, либо в гостях в компании Аленки и ее дочки Джульетты.
Вернулась домой ни с чем. Запасаться продуктами ей ни к чему. Покупать наряды тем более. В прихожей скинула с себя куртку, стянула сапоги. Грустно посмотрелась в большое зеркало на стене. Это зеркало любила мама – подарок умершего мужа, Катиного отца, на двадцатилетие совместной жизни. Катя зеркало не любила, зеркало отвечало ей взаимностью, оно ежедневно напоминало Кате какая она невзрачная, убогая, серая мышка. Выбросить бы его, но память о маме не позволяла это сделать. Состроила рожу, показала сама себе язык. «Дура», - беззлобно сказала своему отражению. Отражение ответило ей тем же. Вспомнился детский мультик «Крошка Енот»: улыбнись тому, кто живет в речке, и он ответит тебе тем же. Улыбнулась. Тот, кто живет в зеркале, тоже улыбнулся, жалко и грустно. Вздохнула, пошла на кухню.
Пока закипал чайник, переоделась, умылась, смывая тяжесть и заботы прошедшего дня. Машинально пила чай, не чувствуя ни вкуса, ни запаха. Вдруг подумалось, а ведь она и живет так – машинально, практически не ощущая ни запахов, ни вкусов, ни цветов. Машинально сердится, машинально радуется, машинально плачет. Спит, ест, работает, подрабатывает извозом, ходит в гости, по магазинам, что-то планирует, в чем-то разочаровывается и ошибается – все по накатанной, привычно до опупения, до отупения, до полной механизации. Биоробот. Макет женщины. По большому счету жизнь ее совершенно бесцельна. Просто катится к своему логическому завершению.
- Что же делать? – спросила вслух. Вопрос повис в воздухе. На него не было ответа.
На следующий день после работы поехала в автосалон. Маркел не обманул, ее железная старушка с ровненьким капотом ждала хозяйку. Попутно была сделана чистка салона и заменено треснутое левое зеркало заднего обзора.
- Спасибо. Может, я все же что-то должна вам? – поинтересовалась Катя.
- Разве что выпьете со мною чашку кофе или чего покрепче, - улыбнулся Маркел, показывая железные коронки.
- Я кофе не пью, а чего покрепче не могу. Мне еще ехать.
- Ну, тогда с наступающим вас, мадам.
- И вас тоже.
А «наступающий» все больше и больше давал о себе знать. Искусственные и живые елки мигали огнями, витрины и рекламные щиты изощрялись на новогоднюю тему, сновали радостно-оживленные люди в предвкушении скорого праздника. Как-то подвозила пару к развлекательному центру, в пути у них сломалась машина, пришлось воспользоваться ее услугами. Он – немолодой, представительный мужчина с добрым лицом и усталыми глазами, она – ослепительно юная, вся упакованная, на кукольном личике капризное выражение лица. Сначала Катя про себя решила, что это отец и дочь, но оказалось, то ли семейная пара, то ли возлюбленные.
- Ну, Сереженька, солнышко, я не хочу в Европу. Я хочу в Таиланд, - канючила «куколка». «Сереженька» что-то пытался втолковать ей про Лувр, про собор Парижской Богоматери, про площадь Святого Марка.
- Я хочу на слонике покататься, я хочу позагорать в том шикарном купальнике, что ты мне подарил, - надула и без того пухлые от силикона губки «куколка».
- Ладно, - сдался со вздохом Сергей, - в Таиланд, так в Таиланд.
Катя тоже вздохнула. Когда парочка выходила, Катя посмотрела вслед выпорхнувшей девушке чуть ли не с ненавистью. И почему вот таким пустышкам живется легко и красиво? Почему жизнь так несправедлива? Или, наоборот, все как раз по справедливости? Кесарю - кесарево, слесарю – слесарево, красоткам - красивая жизнь, серым занудам вроде нее – серое нудное существование. Деньги – к деньгам, нужда – к нужде. И не вырвешься, не разорвешь замкнутый круг.
…В новогодний вечер сидела в машине у вокзала, скоро прибытие московского поезда. Кроме нее на привокзальной площади еще с десяток машин в ожидании потенциальных пассажиров. Зазвонил сотовый.
- Слушаю.
- Добрый вечер. Как ваши дела? Нет претензий по поводу ремонта машины?
- А, козел Казимир, - машинально ляпнула она, узнавая.
- Он самый, - хмыкнули в трубку, - Так как? Все в порядке?
- В полном. Это самое… спасибо вам.
- За то, что на капот к вам прыгнул?
- И за это тоже. За то, что не стали гаишников привлекать, что не побили меня, хотя на то были основания. За ремонт – особая благодарность. Ваш Маркел еще и салон привел в порядок, и треснутое зеркало поменял, а если бы вы не прыгнули, то этого бы не было.
- Ну, салон – не совсем подходящее определение для вашей колымаги. Скорее, сарай. А зеркало для водителя-женщины – дело святое. Как же вы губы на ходу будете красить?
- Хамите?
- Есть немного. Больше не буду. Все же Новый год. Чтобы без обид и долгов войти в следующий год. Так что, простите, если что.
- Ладно. Так и быть, прощаю. И вы простите, если что не так. С наступающим.
- Спасибо. И вас. Празднуете? Небось, за новогодним столом в кругу родных и близких?
- Почти. Сижу в своем сарае около вокзала, жду поезд.
- В смысле, встречаете кого-то?
- В смысле, таксую.
- В такой вечер? Ну, это вы напрасно. А знаете что?.. А давайте я приглашу вас в ресторан, а? Просто так. У меня, знаете ли, тоже так сложилось, что я тоже сегодня в одиночестве. А это неправильно, быть в такую ночь одному или одной. Короче, я жду вас в двадцать два тридцать у входа в ресторан «Центральный», - он отключился.
Катя посмотрела на часы. Было двадцать один ноль пять. Через пять минут прибудет московский поезд. Она включила зажигание и тронулась.
Дома открыла шкаф и поняла: надеть в ресторан ей совершенно нечего. Три пары джинсов, на плечиках трикотажные майки, футболки, водолазки, два повседневных джемпера, видавшая виды блуза и повседневное рабочее платье, единственное в ее гардеробе. Бежать в магазин поздно. В порыве отчаяния полезла на антресоли, там валялось то, что носила когда-то в юности и молодости. Выудила несколько платьев, носимых еще в прошлом веке. Ничего подходящего. Разве только это. Длинное темно-синее вечернее платье. В нем первый раз выдавала замуж Наташку в качестве свидетельницы. Со дна памяти яркими пятнами всплывают воспоминания.
Ослепительно красивая совсем тогда еще тоненькая Наташка с лихорадочным блеском в глазах в невероятном платье из белых кружев. Юная Аленка с высоко начесанными волосами и в красном шифоновом платье с широким поясом, так туго затянутым, словно перерезавшим ее пополам, рядом со своим Славиком. Оба все время смеются чему-то. Катя в этом синем платье до пола и на высоченных шпильках то и дело ловит на себе восхищенный взгляд Валеры… Через полгода Славик разобьется на мотоцикле. Валера через год женится на другой. Три года спустя Наташка разведется со своим мужем, оставшись с ребенком на руках.
…Платье село как влитое. Легло на Катю как вторая кожа. Крутанулась перед зеркалом в прихожей и обалдела: я ли это? Нелюбимое зеркало сегодня стало другом. Из него на Катю смотрела стройная женщина с тонкой талией, откуда-то взялась грудь, вытянулась шея. Надо же, получается, что за более полутора десятков лет ее фигура практически не изменилась. Класс! Она еще раз крутанулась и осталась вполне удовлетворена увиденным. Что ж, не стыдно и на люди! Немного макияжа, новые колготки имеются. Вот только… сапоги у нее совершенно убитые. Невозможно в таких сапогах и в таком платье. Как бусы к скафандру. Или как ласты к смокингу. Что же делать? И Катя снова полезла на антресоли, где-то должны остаться и туфли на шпильках к этому платью.
Наташка всю жизнь ругает Катю за «плюшкинство». И совершенно справедливо. Если вещь давно не носится и маловероятно, что будет носится, но теоретически еще может послужить, Катя отправляет ее в запасники – кладовку или антресоли. А вдруг сгодится когда-нибудь на что-нибудь. Жизнь забавами полна, никогда не знаешь, что впереди. Вот как сейчас, например, пригодились платье и туфли шестнадцатилетней давности.
К «Центральному подкатила точно к назначенному часу. Про себя решила: если «козел Казимир» болтается где-то рядом со входом, то идет с ним в ресторан. Если сразу его не обнаружит, то уезжает не притормаживая и отправляется бомбить.
«Козел Казимир» был на месте: топтался около ступеней парадного входа «Центрального». Катя вышла из машины в платье и туфлях.
- Здрасти, - кивнула ожидавшему.
- О! – удивился «козел», - Вас не узнать. Пойдемте поскорее, не май месяц.
- …Как насчет ростбифа с запеченным картофелем и греческого салата? – спрашивает он.
Катя неопределенно жмет плечами.
- На десерт предлагаю фондан шоколадный и кофе. А вино – Божоле Нуво.
Катя кивает, мысленно прикидывая что может скрываться под незнакомым словом «фондан», потом вспоминает:
- Если не ошибаюсь, именно такое вино – Божоле Нуво - предлагала Алиса Постик комиссару полиции Грандену.
- Абсолютно верно. Я тоже люблю фильм «Ищите женщину». Прекрасные актеры, просто созвездие, да и сам фильм такой теплый, такой… домашний что ли. Хотя детектив и дело происходит во Франции.
- Да, да. Точно подмечено. Прелесть что за фильм. А какова Софико Чиаурели там? А Леонид Куравлев? Юрский, Соловей, Абдулов, да и все остальные тоже. Раз двадцать смотрела и еще столько же готова смотреть.
- Что ж, давайте попробуем, что это за Божоле такое. Звучит красиво, но не все, что хорошо звучит, так же хорошо на вкус.
Пока он делает заказ подошедшему официанту, Катя незаметно под столом освобождает из туфель пятки. Так, уже вполне сносно – и туфли не жмут, и в случае необходимости всегда можно быстро их надеть.
Катя, дождавшись, когда официант отойдет, говорит:
- Давайте все же уже представимся друг другу. Мы знакомы уже несколько дней, а как вас зовут я не знаю.
- Андрей Владимирович. Казимиров Андрей Владимирович.
- А я Катя. Ну, если хотите, Екатерина Дмитриевна. Но можно Катя.
- Что за такая крайняя нужда заставляет вас, Катя, таксовать в новогоднюю ночь?
- Дело, скорее, не в деньгах. Просто мне не с кем встречать этот праздник. Можно было бы напроситься в гости к подругам, они бы не отказали, но они встречают праздник в кругу своих семей. А у меня вся семья – это я одна, мама умерла летом. Замуж как-то не получилось. Сначала обожглась на первой любви, долго отходила, потом тяжко заболела мама и все внимание и силы ушли на уход за нею. Так что в перспективе у меня было всю новогоднюю ночь просидеть в кресле перед телевизором. Тоска. Лучше уж на людях. Заодно и заработать можно. А вы?
- Я?.. У меня несколько иная история. Сегодня ровно год, как я окончательно расстался с женщиной, которая была мне бесконечно дорога долгих десять лет.
- А что так? Может быть, еще все поправимо?
- Не думаю. Вернее, точно знаю, что расставание окончательное. Три года назад ей, как высококвалифицированному профессионалу своего дела, было сделано весьма лестное предложение о работе по контракту в Германии. Город Карлсруэ. Слышали?
Катя отрицательно качает головой: не слышала.
- Отказаться от такого выгодного во всех отношениях предложения было бы крайне неразумно. Она звала меня с собою. Я отказался. Я согласился ждать ее здесь. Она приезжала несколько раз. Я тоже пару раз ездил к ней. Год назад закончился контракт, она вернулась. Вернулась за мной, ей предложили постоянную работу в Карлсруэ. Катя, я не могу представить свою жизнь в чужой стране. Я даже не предполагал, до какой степени я, оказывается, патриот родины своей. Жить здесь трудно, порой невыносимо, временами чудовищно, скучно, убого. Не знаю, что это – привычка, корни предков, ностальгия, еще что-то, но только здесь я могу полноценно быть и жить. Должно, что-то в генах у меня навечно заложено, чего не выковыряешь, и что не даст покоя, и будет жечь сердце адовым огнем там, вдали. Короче, россиянин до мозга костей.
Катя долго молчала. Потом сказала:
- Получается, что между любовью к женщине и любовью к родине вы выбрали второе.
- И да, и нет. Знаете, Катя, не верьте, что для настоящей любви время и расстояние не преграда. Преграда. Постепенно исчезают общие цели, общность интересов. Уходит, утекает по капле родство душ. Как вода точит камень, медленно, но верно, так время и расстояние безвозвратно точат даже самое сильное чувство. Сначала я думал: ничего, закончится контракт, она вернется, и все потихоньку встанет на свои места. А потом понял: нет, ничто уже не вернется. Другой человек, другой запах, другой взгляд. Еще лучше, красивее, совершеннее, но… чужое. В общем, еще до окончания ее контракта я понял: мы потеряны друг для друга. И знаете, мне показалось, что она вроде как с тайным облегчением выслушала мой отказ. Что ж, - он вздохнул, - год прожил один, уже ничего и никого не ожидая.
Он молча смотрел за стекло на сверкающий, словно дышащий живыми огнями город. Она тоже молчала, смотрела на него, проникаясь симпатией к нему. Видно, что хороший мужик, тоже немного невезучий и тоже одинокий. Хотелось как-то ободрить его, поддержать, но не находилось нужных слов, а говорить пустые банальности вроде «все наладится, утрясется», «все будет хорошо» не хотелось. Так и не найдя подходящих слов, она тоже перевела взгляд за окно.
- Красивый вид. Я никогда не видела ночной город в таком ракурсе.
- А?.. – вышел он из задумчивости, - Да. Красивый.
Подошел официант, принес заказ. Открыл бутылку вина, плеснул в широкий бокал ей, ему. Отошел.
- За уходящий?
Она кивнула. Большие настенные часы показывали двадцать три десять. Оставалось жить пятьдесят минут в этом году.
Ростбиф был выше всяких похвал. Катя сто лет не ела такого сочного нежного мяса, даже жмурилась от удовольствия: м-м-м… И салат тоже был невероятно вкусным. Вино кружило голову и раскрашивало мир в яркие краски.
Кате стало тепло внутри. Пришло состояние легкости, праздничности. Только сейчас, в эти последние минуты уходящего года, ее посетило новогоднее настроение. Все же жить хорошо, черт побери! Хорошо! И напрасно она думает, что жизнь к ней несправедлива. Нет! Это она, Катя, несправедлива к жизни. Ведь ей дано так много: она далеко не стара, слава Богу, не больна, у нее есть интересная работа по призванию, есть собственная квартира в этом прекрасном огромном городе, есть надежные подруги, есть родные люди. Вот сидит сейчас в ресторане в вечернем платье и туфлях на шпильках, как белая женщина, пьет прекрасное вино, ест волшебно вкусное мясо, напротив нее сидит приятный мужчина. Жизнь удалась. Да и не уродка она вовсе, как выяснилось сегодня, а вполне привлекательная женщина тридцати пяти лет, которая еще и замуж может выйти и даже ребенка родить, а то и не одного. Чего же она так сама себя похоронила заживо? Чего крест на себе поставила? Чего куксится? Все отлично, а дальше будет еще лучше. Так что, гип-гип, ура!
И вдруг!.. В самый пик пришедшего ощущения праздника жизни Катя скорее почувствовала лопатками, чем услышала «тр-р-р-р…». Она резко выпрямилась на стуле и замерла не дыша, мгновенно трезвея головой и холодея.
- Что с вами? – вопросительно уставился он на нее, почувствовав перемену в ней.
Она молчала окаменев.
- Да что такое? Что? У вас зрачки размером со смородину.
Она не шевелилась. Не дышала. Взгляд застыл.
- Конец света, - почти не разжимая губ, прошептала Катя. Ее спина ощущала холодок, забиравшийся в дырку разошедшейся молнии.
- Чайник на плите не выключили? Или утюг?
- Хуже. Гораздо хуже. Просто катастрофа. …Андрей Владимирович, что вы делаете, когда попадаете в безвыходную ситуацию? – шептала она.
- Ну если точно в безвыходную, то… Пою.
- В смысле?
- В прямом. Пою что-нибудь эдакое, энергичное. Во-первых, мобилизует. А во-вторых, если и погибну, так хоть весело, с песней на устах.
- …Ночь была с ливнями и трава в росе-е, про меня "счастливая", говорили все-е, - на нее оглядывались с соседних столиков, но ей было уже все равно, - И сама-а я ве-ерила, сердцу вопреки-и. Мы с тобой два берега-а у одной реки-и, - каждый раз, когда она набирала воздух в легкие, молния расходилась все больше и больше. Теперь только бегунок наверху еще сцеплял края, не давая платью вовсе упасть, обнажив ее до пояса, а все остальное сзади до самого кресла разъехалось, расползлось окончательно. Терять Кате уже было нечего. Она мысленно видела себя со спины: в огромной зияющей дырке разошедшегося платья зеленый бюстгальтер и розовые трусики. Картина, достойная кисти Пикассо!
- Будем сидеть до конца. До победного! - предупредила Андрея Владимировича, плотно прижавшись спиной к спинке кресла, - Пока все не уйдут домой. И официанты тоже.
- Ладно, - согласился он, - до конца, так до конца. Официант! Еще бутылочку Божоле, будьте любезны. А поете вы очень красиво, Катя.
…Она даже вроде как кокетничала, и сама понимала, что это выглядит нелепо и неуместно. Впрочем, ее сосед тоже как-то расслабился, разомлел от вина, музыки.
- Я танцевать с вами не пойду, - грозила шаловливо она ему пальчиком, хотя он и не делал попыток ее пригласить танцевать, - Никак невозможно. И вообще. Вы не мой тип мужчины.
- А какой ваш тип?
- Какой еще мой тип? – удивлялась Катя, - У меня нет никакого типа.
- Ну, вы сказали про тип мужчины. Я не тот. А кто тот?
- Тот? – удивленно подняла брови Катя, - Кто тот?
- Я не знаю, - жал плечами Андрей Владимирович.
- И я не знаю. Мы оба не знаем, - подводила итог логическим размышлениям Катя.
- Что делать будем? – спрашивал Андрей Владимирович, - Ваши предложения, Катерина?
- У меня нет предложений, - закручинилась Катя.
- И у меня тоже нет, - опечалился Андрей Владимирович, подперев нетрезвую голову ладонью, и тут же вскинул ее, - Хотя, есть!
- Ура! – радовалась Катя.
- Ура, - вторил ей Андрей Владимирович, - А предложение такое: еще бутылку Божелю.
- Божело, - поправляла Катя, - Божело Нурво. Божело – это хорошо. Но как мы с вами будем добираться домой? Я за руль не сяду, - она категорично покачала указательным пальцем, - И вам руль не доверю. И пешком тоже не пойду домой. Вы не знаете, а я сюда приехала в туфлях на шпильке. Потому что сапоги у меня убитые совсем. Такие сапоги к этому платью, как бусы к смокингу или ласты к скафандру. Пришлось в туфлях приехать. – Она представила себя бредущей в шпильках по снегу на другой конец города, с голой спиной и… захихикала.
- Кто убил ваши сапоги? – тоном следователя допытывался Андрей Владимирович.
- Кто?.. – пыталась сконцентрироваться Катя, - А правда, кто? А… Так я же и убила.
- А зачем? Бедные сапоги.
- Так получилось, - и вдруг расхохоталась, - А помните, как вы на моем капоте?.. Как лягушка распластались. Ха-ха-ха!
- Лучше быть распластанной лягушкой на капоте, чем раздавленным на асфальте.
- Знамо лучше, - согласилась Катя.
- А знаете, о чем я подумал сейчас? – улыбался он, - Вот я вас назвал тогда обезьяной с гранатой. С горяча, не обижайтесь. А вы меня, соответственно, обозвали козлом. Справедливо обозвали. А ведь ушедший год был годом козла, а наступивший – год обезьяны. Символично, не считаете?
- Согласна. А я, между прочим, по знаку зодиака и есть обезьяна. Мой год наступил.
- Да что вы говорите! Ведь я как раз и есть козел по этим самым зодиакам! Фантастика! За это надо выпить. Где наша Бажала? – он вертел головой в поисках официанта.
- А может, нам уже хватит?
- Домой хотите?
- Хочу. Очень. Но не могу, - печально качала она нетрезвой головой.
- Почему?
- Потому что.
- А вот этот ответ все объясняет, - кивнул Андрей Владимирович. – И все же, что случилось у вас, что вы считаете себя в безвыходной ситуации?
- У меня проблема, - наконец решила признаться Катя, - у меня молния, там, за спиной. Она… разошлась.
- С кем разошлась? – не понял он.
- Сама с собою. Платье старое, оно почти двадцать лет на антресолях провалялось. Молния сломалась. – Катя еще больше понизила голос. – Я сзади, - она показала большим пальцем себе за спину, - практически голая. Хорошо, что никто не видит. Но я теперь отсюда могу уйти только вместе с этим креслом. Вы мне поможете, попридержите? А то оно тяжелое.
- Можете на меня рассчитывать, Катя, попридержу. И все? Это вся ваша проблема?
- Все-то все. Но вы как-то не прониклись ее важностью. А моя проблема хоть и кажется пустяковой, но фактически не-раз-ре-ши-мая.
- Господи, Боже мой! И это вы называете проблемой. Хотите, я вам принесу свое пальто? Оно в гардеробе. Вроде вам прохладно стало, и вы решили его накинуть.
- О! А у меня куртка есть! В машине! - просияла Катя.
- Тем более! Давайте ключи от машины.
Она дала ключи. Он ушел. Она сидела, откинувшись на спинку кресла, полуприкрыв глаза и представляла себе, что Андрей Владимирович сейчас сядет в ее машину и уедет вместе с ее курткой. Он будет ехать и ехать, пока не исчезнет совсем в снежной темноте, а снег будет падать и падать, засыпая следы от шин, заметая все на свете. А она так и останется здесь сидеть всю оставшуюся жизнь, станет достопримечательностью этого ресторана. И так ей стало вдруг жаль себя, жаль уезжающего в заснеженную ночь одинокого Андрея Владимировича, жаль что он навсегда уезжает от нее, что слезы текли и текли по щекам ее.
- …Вот, ваша куртка, - накинул куртку на ее плечи вернувшийся Андрей Владимирович, - а почему вы плачете?
- Мне жалко ушедший старый год. Хоть он и не был хорошим для меня, то есть совсем даже не был ни удачливым, ни счастливым, а был годом потерь и утрат, но все же, все же…
- Не плачьте, Катя. Все будет хорошо, я вам обещаю. Сейчас мы с вами выпьем за упомин души ушедшего года. А потом за здравие наступившего. А потом я позвоню в такси, и нас увезут домой. А вашу машину оставим пока здесь, вряд ли кто на нее позарится. И, знаете что, Катя, что-то мне подсказывает, что наступивший год будет очень счастливым для меня, для вас, для нас обоих. И вам обязательно повезет.
- Вы так думаете? – подняла она на него с надеждой свои серые глаза.
- Я в этом уверен, - тепло улыбнулся он ей, - ведь это ваш год.
22.12.2015