Утром, выпив обжигающе горький кофе, я наспех привела себя в порядок и выскочила на улицу навстречу изматывающему фальстартами дню.
Бабье лето, шелестя солнечными кружевами, мерно прогуливалось по тротуару вместе со своими непоседливыми питомцами, солнечными зайчиками. Резвясь и подпрыгивая, они иногда задевали старые ветви каштанов, и колючие плоды с треском осыпались на головы ещё не вполне проснувшихся, но уже деловито снующих прохожих.
Сегодня мне некогда было вглядываться в их лица, но, досконально изучив исполняемый из года в год ритуал утренней спешки, я знала их выражения. Неприветливо поблёскивающие, равнодушные ко всему, кроме личных проблем, взгляды всегда смотрели мимо. Поджатые изнурительными неприятностями губы никогда никому не хотели улыбаться. На землистых лицах лежала печать постоянного недоедания или непреходящей усталости. Осанки были скомканы болезнями и внутренними комплексами, манера держаться – либо неестественно замкнута, либо вызывающе раскована. Одежда, в одних случаях до неприличия бесцветная от старости, а в других – аляповато-блестящая от отсутствия вкуса, беспощадно обнажала недостатки своих хозяев. Иногда скользящие по ушам обрывки фраз говорили по-разному об одном. И лишь одно слово звучало в них с неизбежностью, как заклинание – «ДЕНЬГИ»:
– Где взять?
– Как заработать?
– Сколько стоит?
– Что купить?
– Что продать?
– Куда вложить? И т.д.
Ничем не выделяясь из общего потока, я шла к трамвайной остановке и тоже думала о деньгах в связи с их отсутствием, которое так давно стало хроническим, что уже не вызывало ни сожаления ни беспокойства. И лишь необходимость правильно рассчитать последние гроши вынуждала думать на эту тему.
Мыслями о том, что будет завтра, я себя не утруждала. Зачем думать над тем, что заранее не может быть известно не только мне, но и никому?
Когда-то, давным-давно, когда ещё никто не думал о деньгах ни в связи с их отсутствием, ни по поводу их излишка, завтрашний день всем представлялся безоблачным даже в периоды длительной непогоды. Потом, когда жизнь поставила меня, собственно, как и всех, на грань выживания, в голове денно и нощно вертелся вопрос: «А что же завтра?»
Но поскольку в течение всех лет жестокой борьбы за существование лично мне ни разу не удалось ответить на него правильно, я перестала его себе задавать. И заняла голову гораздо более интересным, на мой взгляд, вопросом: «Что, как и в какой последовательности надо делать, чтобы всем завтрашний день снова начал представляться безоблачным???» Поиск ответа на этот вопрос оказался настолько увлекательным, что оставил мне время разве на то, чтоб я по дороге к остановке могла верно рассчитать на текущий день свою скудную наличность.
Приближаясь к приютившемуся недалеко от проезжей части маленькому магазинчику, в котором по утрам обычно водились свежие пирожки, я поздоровалась с улыбающимся бабьим летом, погладила игриво прыгнувшего ко мне на плечо солнечного зайчика, украдкой вдохнула глоток бодрящей небесной синевы, потом зашла в лавочку и заняла очередь.
Продавщица, уже с утра казавшаяся утомлённой, неспешно отпускала пиво двум молодым, но изрядно потрёпанным жизнью ребятам. Затем – хлеб бледной пожилой женщине в чёрном платочке. И, наконец, очередь дошла до меня. Я протянула пять гривен:
– Один пирожок с яблоками, пожалуйста.
Взяв сдачу и пирожок, я на минуту задержалась возле гастрономического прилавка, чтобы выяснить, насколько за последние дни выросли цены. Эта задержка позволила мне стать невольным свидетелем одной многозначительной сцены.
К прилавку подошёл мужчина средних лет с изрезанным морщинами лицом. Одет он был в дряхлую засмальцованную куртку, протёртые спортивные штаны и нечищеные покосившиеся ботинки.
– Пачку «Примы» без фильтра и «Батон», – то ли проговорил, то ли прохрипел он, подавая продавщице деньги.
– Здесь не хватает 10 копеек.
– Тогда пол «Батона» и «Приму».
Пока шёл этот диалог, возле лавочки остановился роскошный автомобиль, и оттуда медленно, словно делая всему миру одолжение, выплыл лоснящийся пышный парень в костюме от Armani. Пиликнув сигнализацией, он продефилировал в магазин, распространяя вокруг себя волны одноимённого аромата, и подошёл к прилавку в момент, когда продавщица отрезала первому пол «Батона».
– Дед, на, возьми червонец и купи, что хотел.
Его голос звучал снисходительно, с легким оттенком презрения. Казалось, что он неимоверно горд собой и даже несколько удивлён собственной щедростью.
Но «дед», который, на самом деле, был лишь на пару лет старше его, едва повернув голову в сторону своего благодетеля, довольно-таки резко ответил:
– Что хотел, я уже купил, – и направился к выходу.
Бесцветные, едва заметные на полном розовощёком лице, глазки обладателя денег обескуражено заморгали. Рука с купюрой на мгновение застыла в воздухе. А грузное, нарядно оформленное тело неуклюже двинулось, чтобы догнать уходящего оборванца.
– Дружище, ты, что? Возьми. Я ж – от чистого сердца.
Снисходительный благотворитель превратился в заискивающего просителя. Рука, на которой красовалась огромная золотая печатка, неуверенно попыталась всунуть купюру в жилистую обветренную ладонь, но та оттолкнула её:
– Я ничего не хочу быть Вам должным.
Слова звучали отчётливо, твёрдо, с достоинством. Холодные искры вспыхнули в казавшихся до этого потухшими глазах и полоснули по сытому лицу благодетеля.
– Я ничего не хочу быть Вам должным, – с вызывающе дерзкой улыбкой, которая обнажила единственный, угрожающе торчащий, жёлтый зуб, повторил обезображенный ранними морщинами человек. И быстрыми шагами пошёл прочь.
А я, поражённая внутренним накалом происшедшей на моих глазах схватки, бросилась догонять упущенное время мимо растеряно мнущего в руках свой беспомощный червонец щеголя от Armani.
2005 г.