Посвящаю Какапо
«Фатум пластиночку крутит, фортуна шутит» - Сергей Кротов.
«…Стрелки чикают, как ножницы, режут жизнь на ломтики… А у нас дела поважнее - запускать бумажные самолётики…» - Сергей Шестаков.
«Спросила статуя Венеры у Всадника без головы: «А вы ноктюрн сыграть смогли бы?»… «А Вы?..»» - «Порошки. Паэтический блокбастэр», Серия новейшей русской поэзии в 2-х томах.
Аллегория - это попытка спасти текст от тотальной историзации и сохранить таким образом единство культуры как поля универсальных значений. Аллегория плюёт на филологию, которая подвергает аллегорию той самой историзации, показывая, мол, что эта самая аллегория всегда принадлежит определенному историческому контексту. Аллегория плюёт на филологию. И поделом!
Настоящее всё чаще и чаще становится лишь поводом для шуток, поводом бездумного и неопасного «клеинья дурака». Прошлое – то самое, которого по факту нет, но которое по сути существует в головах людей – стремится впихнуть в настоящее сюжетные линии искусственности и сентиментальные финалы, которые служат утешением для человека, который покупает билет от станции Бытие до станции Забвение. Данный расклад вызывает у внимательных необратимый постмодернистский сарказм и понимание того, что место трагедии окончательно занял её полуфабрикат – мелодрама с размытой композицией. Налетай! Торопись! Остался последний билетик! А в качестве бонуса – чартерный рейс от станции Боль до станции Тлен с пересадкой на станции Страдание.
Адекватные субъективные кинорецензии - редкая вещь в интернете. И дело не в том, что большая часть кинокритиков прилетела с другой планеты. Просто смотреть кино – это не значит его видеть. Впрочем, другого не дано – только своё мнение, только хардкор! То есть, постмодерн.
Совершенная красота «Ангелов Революции» Алексея Федорченко валит с ног зрителя. И, повалив, херачит его ногами по животу Прекрасными Причудливыми Сапогами Русского Авангарда. Херачит до тех пор, пока зритель не начнёт выхаркивать с кровью велимирохлебниковское «О, взметни ты мне навстречу стаю вольных жарирей. Жарбог! Жарбог! Волю видеть огнезарную, стаю легких жарирей… Дабы радугой стожарною вспыхнул морок наших дней… Жарбог! Жарбог!»
Для просмотра «Ангелов Революции» зрителю необходимо написать заявление на имя Президента РФ, мол, прошу Вас предоставить мне творческий отпуск для просмотра фильма Федорченко «Ангелы…». Почему на имя Президента РФ? А кто тебе зарплату платит, малыш? Вот, то-то же!..
Следующий этап: во время ожидания ответа от Работодателя Всея РФ зритель должен в формате мантры заучить вот это: «Бобэоби пелись губы… Вээоми пелись взоры… Пиээо пелись брови… Лиэээй - пелся облик… Гзи-гзи-гзэо пелась цепь… Так на холсте каких-то соответствий вне протяжения жило Лицо…»*
Как только зритель заучит про Бобэоби-Вээоми-Пиээо-Лиэээй и про Гзи-гзи-гзэо, он – не дожидаясь ответа от Работодателя Всея РФ - должен немедленно выпить. То есть, приступить к покадровому просмотру «Ангелов Революции». Ключевые слова – покадровый просмотр. Ибо только в формате покадровости зритель сможет узреть тех самых Ангелов. Равно как и Скоромохов, и Шаманов, и Переустройство Вселенной, и Реальность Мифов с Мифами Реальности. И Смерть, как огранку Органики Жизни. Жизни Искренней и Вдохновенной.
Именно покадровый просмотр поможет зрителю обрести понимание Революции как философии Авангарда и Авангарда как философии Революции. «Мы полетим вместе, мы сделаем небо нашим домом!». Мне бы… мне бы… Мне бы в «Наркомнебо»!..
Полина Шнайдер («Жила-была одна баба») и сотоварищи: автор авангардного спектакля «Наташины расчёски» режиссёр латышского театра в Москве Смирнов, архитектор-конструктивист Николай, кинорежиссёр Пётр, автор памятника первому революционеру Иуде Искариоту скульптор Захар, автор «Симфонии гудков» композитор Иван. Ангелы Революции. Ангелы, которые сюрными чёртиками появились из документальной фактуры-табакерки исторической событийности. Аллюзионируя посредством екатеринбургского «Коляда-театра» к Малевичу и Кандинскому, к Ларисе Рейснер и Льву Термену, к Эйзенштейну и к его картине «Да здравствует Мексика!».
Кстати, терменвокс – детище Льва Термена – очень близок к сути новой работы Алексея Федорченко. Терменвокс – прибор с очень простой схемой. Однако далеко не каждому удастся собрать этот прибор так, чтобы получился именно музыкальный инструмент. Играть на нём трудно, но наблюдать за музыкантом, который овладел мастерством игры на терменвоксе – процесс завораживающий! Да, звук терменвокса – элементарная синусоида, чистая и выразительная до совершенства, по звучанию очень близка к человеческому голосу. Но способная трансформироваться и в инопланетные сигналы, и в пение безумных котов, и в пение Птицы.
Что касается Птицы. После того, как Лев Термен в 1921 году продемонстрировал свой инструмент в Петрограде, охочий до всего нового Вождь Мирового Пролетариата Ильич пригласил Термена показать своё изобретение в Кремле. Первый Вождь-Работодатель Всея РФ попытался даже исполнить на этом инструменте «Жаворонка» Глинки. Жаль, конечно, что не «Какапо» Ника Кейва…
Впрочем, вернёмся к «Ангелам Революции». Как советские газеты называли терменвокс «музыкальным трактором, идущим на смену сохе», так прекрасная в своей многомерности и совершенная в своей цельности картина Федорченко является тем зрелым кинематографом-абсолютом, который идёт на смену пошлости бытового реализма и заурядности российского кино.
Марко Мюллер, вручая Алексею Федорченко приз «Марк Аврелий будущего» сказал так: «Режиссер уводит литературный текст с его логическими структурами на второй план и использует кинообразы для создания аналогий, аллегорий, метафор и нереалистических, а в иных случаях и сюрреалистических искажений…». Всё правильно сделал. То есть, сказал Марко Мюллер.
Революция. Сущность Формы Без Завершённости. Глаза Андрея Платонова. Ангелы. Титаны. Дети. Крым, 1908 год. Маленькая Полина Шнайдер, поклонница рыцаря Айвенго, с бутафорского коня палит из пистолета по сахарным ангелам. Енотики. Нежные и Снежные. «Жила бы страна родная, и нету других забот…». Полина-Революция. «Мы уже давно умерли, теперь пришли за вами». Временные Петли и Пространственные Пласты…
P. S.
« - Да как же так, - говорил Антон Антонович, - ведь, это я, Антон Антонович. Только я себе бороду сбрил.
- Ну да! - говорили знакомые. - У Антона Антоновича была борода, а у вас её нету.
- Я вам говорю, что и у меня раньше была борода, да я её сбрил, - говорил Антон Антонович.
- Мало ли у кого раньше борода была! - говорили знакомые…» - Хармс Д.
P. P. S.
«Поезд в предвкушении стоит». Песня группы «Птицу ЕМЪ».
Поезд в предвкушении стоит, долгая дорога предстоит,
Передайте от меня «привет», друзья, городам, где обнаружите себя.
Ветер подгоняет в добрый путь, остаётся слёзы с глаз смахнуть,
Передайте низкий от меня поклон, ну а я спускаюсь на перрон, спускаюсь на перрон.
Накрапывает дождик на перрон серый, все зашли в вагон и сели,
С подозрением глядят соседи - что за неприятный парень с ними едет?
Не спорю, я невзрачный малый с виду, в огромных катышках и мал свитер,
На брюки, кажется, пролили пива литр, тонкий рот поджат, как будто нанесли обиду.
В беспокойстве молодая пара - переглянулась, бабка старая к своим котомкам потянулась.
Господа и дамы, не виню вас, смею заверить, что ещё не так удивлю вас.
«Провожающие есть в вагоне?» - проводница пожилая безбилетных гонит.
Плечами пожимая, пробираюсь к выходу, в спину кто-то облегченно выдохнул.
Рано радуетесь, сволочи, там для вас сюрприз на третьей полочке,
Он себя не обнаружит до ночи, а после оживёт без посторонней помощи,
И расползётся по всему вагону, проникая в сумки и карманы к одному-другому,
Шебурша своими лапками, отдавая жирным блеском и хрустя под тапками.
Поезд в предвкушении стоит, долгая дорога предстоит,
Передайте низкий от меня поклон, ну а я спускаюсь на перрон, спускаюсь на перрон.
Я питаю слабость к тараканам с детства, плакал, увидав от тараканов средство
Среди покупок, сделанных родителями – вот кто были настоящими вредителями.
Но никак не таракашки с их изящным станом, и до старости помнить я не перестану,
Как ложился ночкой тёмною на пол в прихожей, ощущая тараканью беготню голой кожей.
Помню я делился с ними завтраком, помню упивался ихним запахом.
Помню в школу приносил, завёрнутых в тряпицу, и плевал им потихоньку, чтоб могли напиться.
Помню то и дело их встречал в гостях, в поликлиниках, в столовых по углам блестят.
Я салютовал им бодро, как друзьям старым, но потом случилось что-то и их не стало.
Опустели укромные места за трубами с водой горячей, я искал их всюду, слёз не пряча,
И обнаружил за ведром помойным кухонным, приблизил к ним лицо, к потрясённым и напуганным.
Их было семь или восемь, может, и я решил разбиться оземь, но сберечь и приумножить.
И я берёг, преумножал годами, и теперь их миллиарды, ими я делюсь с вами.
Поезд в предвкушении стоит, ща тронется, по дороге вещи пассажиров кое-чем наполнятся.
Господа, не беспокойтесь, не отяжелеют сумки, вы потом расстроитесь, но я вас не жалею, суки.
Плод моих трудов расползается по городам, в день по 10 поездом, однажды повезёт и вам, мрази.
Да-да, уже иду, пардон, счастливого пути, мои малютки, я спускаюсь на перрон.
Поезд в предвкушении стоит, долгая дорога предстоит,
Передайте от меня «привет», друзья, городам, где обнаружите себя.
Ветер подгоняет в добрый путь, остается слёзы с глаз смахнуть,
Передайте низкий от меня поклон, ну а я спускаюсь на перрон, спускаюсь на перрон.
__________________________________________
* - Велимир Хлебников, «Бобэоби пелись губы…»