АКТ ТРЕТИЙ,
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Комната в доме Кориолана.
(Входит Кориолан и патриции.)
КОРИОЛАН:
Пусть колесуют, топчут рысаками,
Бросают со скалы за облаками,
Остался я таким, каким родился:
Плебеям потакать не обучился.
ПЕРВЫЙ ПАТРИЦИЙ:
Как благородно это всё и мило.
КОРИОЛАН:
Лишь матушку свою понять не в силах.
В моих поступках смысла мать не видит,
Хотя, как я, паршивцев ненавидит,
Кому базар не ад, а сущий рай,
Где властвует девиз «купи-продай»,
Кто нам, разинув рот, всегда внимает,
И шапки в небо потные бросает.
Войну ль затеем, иль объявим мир,
Для них важней всего халявный пир,
Где напивается до чёртиков плебей,
Ему ни до проблем, ни до идей.
(Входит Волумния.)
Я о тебе, мамаша, говорю,
Зачем, скажи, быть тёплым Январю?
Уж лучше быть таким, каким рождён,
Я в этом твёрдо, мама, убеждён.
ВОЛУМНИЯ:
Во власть сначала облачись,
А уж потом собой гордись.
КОРИОЛАН:
Она меня уже достала!
Носить лохмотья – не пристало.
ВОЛУМНИЯ:
Когда бы неприязнь скрывал,
Во всём бы, сын, преуспевал.
Лишился бы противник силы,
Убрав дубины в хлев и вилы.
А ты бы властвовал спокойно.
КОРИОЛАН:
Мерзавцы все петли достойны!
ПАТРИЦИЙ:
Сгореть пора им в пламени костра.
(Входит Менений и сенатора.)
МЕНЕНИЙ:
Признайся, что покипятился,
Припадок ярости случился.
Идём на площадь дело править,
Нельзя плебеям власть оставить.
ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
Иди, иди, иначе Рим
Мы в лапы смуте отдадим.
ВОЛУМНИЯ:
Как ты, я сердцем горяча,
Но не всегда рублю сплеча,
Порой я гнев умом смиряю,
Тебя к тому же призываю.
МЕНЕНИЙ:
Слова прекрасные озвучила нам мать.
Как можно им сегодня возражать?
Когда б ни возраст, нацепил бы латы,
Чтоб стадо обуздать чертей рогатых,
Уврачевать недуг отчизны милой
Не уговорами, а воинскою силой.
Поскольку время смутою больное,
Лекарство здесь прописано иное.
КОРИОЛАН:
Чему, по-вашему, я должен подчиниться?
МЕНЕНИЙ:
К трибунам и плебеям возвратиться.
КОРИОЛАН:
Зачем им шут, который их дразнил?
МЕНЕНИЙ:
Сказать, что неудачно пошутил.
КОРИОЛАН:
Пред господом и то б не извинился,
А повинись – весь Рим бы удивился.
ВОЛУМНИЯ:
Уж слишком ты, сынок, прямолинеен,
Порою надо выплеснуть елея.
Ведь ты мне говорил, что на войне
И хитрость – допустима и в цене.
Так почему же в данную минуту
Не запустить бесценную валюту?
КОРИОЛАН:
Что, матушка, такое говоришь?
МЕНЕНИЙ:
Так в Риме будут благодать и тишь.
ВОЛУМНИЯ:
Коль на войне такое допустимо,
Нам хитрость в Риме, сын, необходима,
Мы хитростью излечим бунт-недуг,
Она – не враг для умного, а друг.
КОРИОЛАН:
Зациклилась на этом почему?
ВОЛУМНИЯ:
Чтоб ты воззвал к народу своему
Не гневной речью, что тебя сжигает,
А хитростью – она глупцов смиряет.
Порою города берут не кровью,
А лестью и притворною любовью.
Наперекор натуре я сама
Врага сражаю хитростью ума,
Чтоб ради пользы, выгоды своей
Встать на защиту власти и друзей.
Жена, твой сын, патриции и мать
Тебя готовы в этом поддержать.
Не хмурь чело своё перед народом,
Улыбкой положи конец разбродам.
МЕНЕНИЙ:
Умна и благородна ваша мать.
Идем же ласкою с народом воевать.
ВОЛУМНИЯ:
На площадь городскую, сын, ступай,
Плебеям в просьбах ныне уступай.
Коснись коленом камня мостовой,
Кивая непокрытой головой.
Красноречивей это всяких слов,
«Не уху – глазу верь»! – закон ослов.
Ты в кокон шелковицы сердце спрячь,
Не тронь его, а про себя поплачь.
Скажи, что огрубел на поле битвы,
Где матерился, а не пел молитвы.
Теперь готов народу покориться,
Не господу, а римлянам молиться.
МЕНЕНИЙ:
Исполни всё, что мать тебе сказала.
Сокрыто в том великое начало.
Коль сердце черни сможешь успокоить,
Не будет без причины пустословить.
ВОЛУМНИЯ:
Молю тебя, послушайся совета,
Сторицею воздастся, сын, за это.
Хотя предпочитаешь ты войну,
Чем ублажить и холить сатану.
Вот и Коминий с площади спешит,
Он разом наши споры разрешит.
(Входит Коминий.)
КОМИНИЙ:
Базар пчелиным ульем загудел,
Пора смирить иль будешь не у дел.
МЕНЕНИЙ:
Нужна не плётка – ласковое слово.
КОМИНИЙ:
Для черни это радостно и ново.
ВОЛУМНИЯ:
Последовать совету ты обязан,
Иначе путь во власть тебе заказан.
На компромисс жестокий я иду,
И от тебя ответа, сын мой, жду.
КОРИОЛАН:
Ужели непокрытый я предстану?
Ужели лгать во славу черни стану?
Скорее Марций обратится в прах,
Чем слово «да» родится на устах.
И всё-таки идём на площадь к рынку,
С плебейским ядом я пригублю крынку.
КОМИНИЙ:
Тебя мы любим,
Вместе и пригубим.
ВОЛУМНИЯ:
Ты говорил, что похвалы мои,
Победами венчали все бои.
Сыграй же роль, где ложь под маской слова,
И похвалы заслужишь Марций снова.
КОРИОЛАН:
Коль надо, проститутке уподоблюсь,
Упрятав гордость, к черни приспособлюсь.
Тот глас, что барабаны заглушал,
Писклявей евнуха – он ныне оплошал.
Для колыбельной голос только гож,
На оклик рыцаря совсем он не похож.
Улыбка плутовская на устах,
И слёзы шалуна блестят в глазах,
Прогнулся я, и на колени пал,
Перед толпою попрошайкой стал.
Здесь «Я» моё во лжи глубокой тонет,
Ужели, мать, душа твоя не стонет?
ВОЛУМНИЯ:
Прося тебя, я больше унижалась,
В тебе ко мне не зародилась жалость.
Ты гордостью не их – меня сразил,
Родную мать унизил и убил.
Я, как и ты, кончины не страшусь,
Ни о себе, а о тебе пекусь.
Не грудью я – отвагою кормила,
Но гордость сына всё же загубила.
КОРИОЛАН:
Достаточно бранить.
Иду на площадь.
Унижусь и солгу, коль так вам проще.
Вернусь любимцем уличной толпы,
Под крики оголтелой шантрапы.
Пока же поклонись моей жене,
Я консулом вернусь и на коне.
А если нет, то лесть моя слаба,
Натура Марция – у гордости раба.
ВОЛУМНИЯ:
Тебе видней.
Не увлекайся ей.
(Уходит.)
КОМИНИЙ:
Трибуны ждут.
Пора нам отправляться.
Придётся, Марций, очень постараться:
Они готовят новые нападки,
Своей гордыни исключи припадки.
КОРИОЛАН:
Исключу.
Себя в покорность облачу.
МЕНЕНИЙ:
И говори поменьше слов.
КОРИОЛАН:
Тому и быть, коль уговор таков.
(Уходят.)