В конце июня прошли учения штаба флота. На них мы установили новый рекорд, уже в семь миль. Я получил второй отпуск.
Через неделю на корабль пришли трое: инструктор из политотдела, старший лейтенант, представившийся корреспондентом флотской газеты «Флаг Родины» и фотограф, который провел со мной фотосессию на боевом посту.
Он снимал меня в различных ракурсах, следя за тем, чтобы основные элементы оборудования не попали в кадр. Потом корреспондент задавал мне в течении часа различные вопросы, делая пометки и записи в своем блокноте.
Ещё через неделю нам принесли выпуск этой газеты, в которой красовалась моя фотография, а в следующем номере была опубликована большая статья обо мне и «методах моей работы».
На проходивших в начале июля флотских учениях, рассудив, что благами нужно делиться, я усадил за пульт своего друга-украинца и тот также получил возможность съездить домой.
Ему не повезло. Лодка была только в шести милях от нас, и «побить» мой рекорд ему не удалось. А на корабль, как из рога изобилия посыпались поощрения и подарки. Отблеск моей славы озарил весь экипаж.
В то лето только ленивый не получил какое-либо поощрение. Всех офицеров (у кого позволяла выслуга) повысили в звании. Ко дню флота вместе с грамотами и благодарностями человек пять не акустиков были так же награждены отпусками. Отпуска «вручались» и к другим знаменательным датам, и в течение года дома побывали, на зависть другим кораблям, все «срочники» нашего экипажа.
Особенно повезло новому капитану. Сосланный, так же как и я, он так же внезапно оказался (как и я) командиром самого лучшего экипажа, жизнь которого вдруг вместо тягот и лишений преподнесла нектар, амброзию и фимиам.
Не умея ничего делать (он только через год получил доступ к управлению судном, наконец, сдав экзамены на право управления кораблем), он начал усердствовать в единственном, что он умел – строевой подготовке.
Чуть ли не каждый день, наш экипаж в полном составе выстраивался на пирсе, а потом с песней, парадным шагом маршировал вдоль стоящих у причала кораблей, вызывая у их экипажей смех и оскорбительные для нас выкрики (когда сапоги чистить будете, солдаты?!).
В конце каждой недели он устраивал строевые смотры, усердно раздавая наказание за малейшие отклонения от требований устава во внешнем виде или обмундировании моряка.
Команда начала тихо роптать, но я с детства привыкший к тому, что самая лучшая линия поведения в такой ситуации – беспрекословное и быстрое исполнение, на комсомольском собрании предложил экипажу следующую стратегию.
У нас было два вида обмундирования – парадное и рабочее. Парадное надевалось в увольнение на берег и торжественных случаях, рабочее – во всех остальных. Основным элементом рабочего обмундирования являлись брезентовые (наподобие грубой джинсы светлых или синих тонов) брюки и рубахи.
Флотские брюки отличались от гражданских и армейских тем, что не имели ширинки. Вместо этого они, как фартук в обратную сторону, опускались вниз, оставляя зад полностью прикрытым, причем так, что сзади было невозможно определить, оголен ты спереди или нет.
Авторство такой формы приписывалось Петру Первому, которого возмущал вид голых матросских задниц постоянно совершавших во всех окрестных кустах в лежачем положении лицом вниз регулярные колебательные движения. Он распорядился переделать морскую форму так, чтобы этот вид не раздражал более императорский взор.
Рабочая рубаха же, в отличие от остальных форм, никогда не заправлялась в брюки и носилась на выпуск.
С парадной формой было проще. Если она была не в порядке, тебя просто не пускали в увольнение. Поэтому она четко соответствовала уставным требованиям и была всегда вычищена и наглажена.
А вот с рабочей робой было сложнее. Её носили каждый день, выдавали на год по два комплекта, и она реже соответствовала требованиям устава.
Зная такую особенность, капитан все смотры проводил только в рабочей робе. На каждом смотре было всегда два гарантированных нарушения – состояние робы и прически (длинные волосы).
Мое предложение заключалось в следующем:
Мы всем экипажем дружно потратим время, но приведем один комплект робы в состояние парадной формы, и оставим его в неприкосновенности, храня её вместе с парадной. Одевать её мы будем только на смотры. Члены экипажа третьего года службы, у которых собиралось к этому времени шесть комплектов, делились одним старым комплектом с салагами, у которых было только два комплекта.
Проблему с прическами мы тоже решили просто и кардинально, сделав брендом нашего корабля бритые головы. Командование дивизии месяца три приходило в шок от вида нашего экипажа, а потом в приказном порядке запретило нам процедуру бритья головы (в отличие от лица, где разрешалось только наличие усов.)
В это время я уже стал непререкаемым авторитетом для своих товарищей и все дружно принялись воплощать мои предложения. После этого из всех смотров любых уровней наш экипаж выходил без каких-либо замечаний.
Руководство приписывало эту заслугу стараниям капитана. (Хотя, в принципе, это так и было. Не гоняй он нас, я бы не предложил самый рациональный способ).
В августе я съездил домой, а в сентябре меня выбрали делегатом от дивизии вначале на комсомольскую (как комсорга), а потом и партийную (я ведь стал кандидатом) флотские конференции. Полной неожиданностью для меня стало, что и там, и там меня посадили в президиум.
На комсомольской конференции я сидел в первом ряду президиума, а на партийной, всё-таки, во втором, рядом со стареньким контр-адмиралом, который в течении всей конференции заставлял меня играть с ним в крестики-нолики на безграничном поле.
Нужно было зачеркнуть пять выстроенных в горизонтальный, вертикальный или диагональный ряд фигур. Полем являлся весь лист тетради в клеточку, которую адмирал принес с собой, причем, если в начале нам хватало листа на четыре – пять сражений, то к концу конференции даже для одного турнира не хватало листа, и он мог продолжаться подряд несколько выступлений делегатов.
В этот же период у меня получилось чаще всего бывать в увольнениях на берег. Однажды, уже в конце сентября я пошел вечером на танцы в Матросский клуб, что на Историческом бульваре. В разгар танцев, когда был объявлен белый танец, меня пригласила девушка, которая пристально меня разглядывала, а потом спросила:
-А это не ваша фотография на стене висит.
Я посмотрел в указанном ею направлении и увидел на стене зала галерею фотографий флотской жизни, в центре которой висела громадная (метр на метр) моя из газеты.
И хоть я постарался по полной использовать выпавший мне шанс, это оказалось последним в том году увольнением на берег. Сотовых телефонов тогда ещё не было, а своих координат, особенно при первом свидании, никто не давал. Обычно договаривались встретится там же в следующие выходные, но…
Боевая труба позвала нас в моря для свершения великих дел во славу Отчизны.
Читать далее http://www.proza.ru/2015/12/22/353