3

Снова утро, снова богатое загадочное здание, снова мрак маленькой грязной комнаты, озарённый лишь парой блеклых, тусклых лучей солнца. Я снова вернулся из города с рассветом и снова совершенно не знал, как поступать и вообще жить дальше. Казалось, я достиг максимального своего предела — далее ступить нельзя. До сих пор я задаюсь вопросом, ошибся ли я в ту минуту; быть может, я размышлял верно, и все мои дальнейшие действия также были разумными и правильными. Но нужно ли говорить, что действовал я опрометчиво, бездумно и бессмысленно?..

Обнаружив себя около того самого дома, я, вопреки здравому смыслу, не удивился нисколько, лишь отметив, что всё-таки нужно проверить, кто там живёт. Не помню и не знаю, что управляло мной в то время, но я буквально превратился в пустое место, ничего не чувствующее, не желающее ничего искать и ни с кем общаться — тогда я страстно жаждал одиночества. Захотелось убраться куда-нибудь подальше, забиться в угол, прижать колени к груди и сидеть так до бесконечности, вспоминая и живя исключительно прошлым.

Хотя, собственно, а когда я жил настоящим? Во что превратился я и моя жизнь после выхода из интерната? Стал ли я тем, кем мечтал стать? Изменился ли я?.. Нет, нет и ещё раз нет. Ни в коем случае. Я — всё тот же потерянный школьник с вымышленным, возможно, несколько наивным идеалом и абсолютной путаницей в голове. Ступор поглощает меня день за днём, медленно, нетерпеливо, но рано или поздно от меня (прежнего меня) останется лишь пустота и горечь, которая, конечно же, всегда со мной. Я оживал дважды, дважды поднимался из пропасти, но жизнь эта настолько хрупка и недолговечна, что надеяться на спасение напрасно.

Мне не спастись — я точно это знаю. Я принял осознание, принял и сумел его проанализировать. Мне всё равно, что будет со мной, умру ли я в следующее мгновение: главную свою цель и задачу — встретиться с Антоном, — я выполнил; разве нужно что-то ещё?.. О, я не смею уповать на дальнейшее продолжение своего жалкого существования.

К сожалению или к счастью, в памяти моей внезапно всплыл образ письма Дмитрия Александровича. Вот она, цель! Я, успевший лечь на кровать, вдруг вскочил с неё (кажется, подобное уже случалось), подбежал к маленькому пыльному окну, раздвинул шторы и взглянул на горизонт, затем — на широкие листья ближайшего дерева, едва шелестевшие на ветру, и совершенно неожиданно понял — вот она, жизнь!.. Спокойная, искренняя, невозможно-прекрасная, с игривыми солнечными бликами и дуновениями прохладного ветра. Проблемы, сложные взаимоотношения, какие-то письма, несбывшиеся мечты — всё это терялось на фоне утренней свежести, уютного безмолвия и бесконечного неба, ярко-голубого и чистого.

Да, это действительно можно назвать жизнью! И я наслаждался её проявлениями, уже и позабыв о всевозможных делах и трудностях, вновь становился живым, настоящим; пробуждался ото сна и созерцал восхитительные пейзажи, которые, быть может, вовсе не были такими восхитительными. Всё это, разумеется, мираж. Но именно тогда, в те беззаботные счастливые моменты, в то невероятное утро, когда я наконец почувствовал себя человеком, я поддался миражу, поддался волшебному образу, был попросту опьянён этим чувством!..

И тогда я осознал одну важную вещь, сильно на меня повлиявшую (как жаль, что не раньше!). Я всегда ждал, когда начнётся истинная жизнь и закончится мой ступор, ждал, что кто-то поможет мне, вытащит из этой вязкой трясины — ждал, но понятия не имел, что всё, оказывается, в моих руках. Наблюдая за природой и фактически создавая ту сказочную атмосферу, благодаря которой я на какое-то время вновь стал самим собой, я понял — лишь я сам могу себя спасти. Ах, если бы это мгновение длилось и длилось, вдруг сделалось бесконечным! Вероятно, я изменился бы окончательно, стал бы самостоятельней и лучше... ну да к чему гадать?

Я бы не отходил от окна целую вечность, но по несчастливому стечению обстоятельств в голове моей вновь пронеслось на удивление чёткое воспоминание о письме. Пожалуй, оно стало в тот день моим проклятием. Я оторвался от созерцания, присел на кровать, которая тут же отозвалась ужасающим скрипом, достал письмо из кармана моей потрёпанной куртки и принялся его читать, одновременно размышляя, как и где найти брата.

Но перед тем как отвлечься и окончательно вернуться в реальность, я отметил, что хочу и буду жить… потом. Когда-нибудь позже — обязательно. Ведь я хочу, так сильно и отчаянно хочу жить!..

Где-то поблизости тоскливо запела одинокая птица.

***

Посидев немного и так ничего и не решив, я вышел из гостиницы, чтобы прогуляться и по возможности развеяться. Длинные улицы, по своему обыкновению, были пустынны, что не могло меня не радовать; я шёл, ощущая эту задумчивую, даже несколько мечтательную атмосферу одиночества всем сердцем. Я бродил по извилистым дорогам и ровным аллеям, проходил мимо небольших, но ухоженных и аккуратных домов, периодически содрогаясь от слишком резких порывов ветра, и пытался расслабиться. В принципе, частично мне это удавалось, но мысли об Антоне с переменным успехом рассеивали мираж невозмутимости и спокойствия. В душе у меня полный бардак, в голове каша, а скрывать своё внутреннее состояние всегда было для меня довольно трудным делом, так что любая эмоция мгновенно отражалась на моём лице и, следовательно, поведении.

Но это, вопреки ожиданиям, ничуть не мешало мне наслаждаться одиночеством — наоборот, меня радовало осознание, что никто меня не заметит. Я мог делать и говорить всё, что угодно, и остаться совершенно незамеченным… о, это было божественно. Я ощутил некое подобие власти и свободы, начал задыхаться от наполнившего мою душу чувства сладостной эйфории, пришёл в исступление, в истинный восторг, но вместе с тем продолжил отдалённо думать о брате и вспоминать его слова.

Как я умудряюсь делать это одновременно? Могу лишь предполагать. Я настолько часто размышляю об Антоне (по крайней мере, в последнее время), что это уже вошло в привычку и прекратило отвлекать от всего остального. В памяти у меня надолго, если не навечно, отпечатался образ его, решительного, смелого, отважного... я свыкся с этим вечным напоминанием о моём идеале. И, честно говоря, это имеет преимущественно отрицательные стороны, но — какая разница?.. Главное — что сам факт его существования меня уже не удивлял, и я, сделав свой выбор, окончательно привязался к одному человеку и, мало того, с этим смирился…

Впрочем, я, кажется, всё говорю загадками и даже не пытаюсь что-либо прояснить. Выбор мой я совершил ещё тогда, когда в класс к нам пришёл мой брат — это было, пожалуй, моё первое серьёзное и сознательное решение, о котором я, может, и не подозревал даже. А заключалось оно в следующем — я мог остановиться, попросить защитника оставить меня в покое, не поддаваться, жёстко погасить в себе восхищение Антоном; мог, но не стал этого делать. Значит, выбрал создание собственного идола.

Но я ни в коем случае не жалею, нет. Жизнь моя приобрела цель и смысл — разве этого недостаточно для человека?.. У меня есть опора (пускай это лишь самовнушение, чего я не понимал тогда, ранее, но зато в полной мере осознал теперь), надежда и вера; и я мог бы по праву называться счастливым, но нам всегда всего мало — мы жадны и постоянно хотим большего, не видя того, что и так имеем… не ценим и не желаем ценить. Каким бы банальным ни был этот вывод, тем не менее, для меня это оказалось важно ровно настолько, чтобы потом сходить с ума от горечи и сожаления. Обидно, что я пришёл к этому намного, намного позже.

Увлёкшись, я не заметил, как прошёл несколько кварталов, и вдруг остановился. Меня пронзила и буквально прикрепила к месту одна странная, но вполне логичная мысль: «Что делать дальше?». Мимо меня, кажется, прошёл какой-то неестественно длинный и высокий человек, и я почему-то подумал, что это, должно быть, плод моего больного воображения, всего лишь образ, не имеющий ничего общего с реальностью… откуда все эти размышления? Я достал заветное письмо из кармана куртки и ещё раз перечитал. И лишь тогда я понял, что следует написать Дмитрию Александровичу о словах брата и своих выводах касаемо его теперешней жизни.

Я, воодушевлённый, повернулся и побежал в гостиницу, чтобы написать ответ. Порой мне казалось, что я совершенно бессмысленно мечусь туда-сюда, в то время как спасение моё где-то поблизости.

***

Я спрашиваю себя — свободен ли человек, мне подобный? Есть ли у него хоть капля воли, хоть что-то, отдалённо напоминающее её? Силён ли, слаб ли он? Кто он? Оглядываясь назад, я подвожу следующий страшный итог — я просто раб, раб своих чувств, раб своего прошлого; судьбой своей я не распоряжаюсь, а движет мной обыкновеннейшее любопытство. Я думал, насколько ещё смогу продвинуться, много ли времени осталось, и хватит ли мне простого интереса, чтобы жить дальше.

С другой стороны, есть также Антон. В него я верю намного, намного больше, чем в себя; все мои силы, всю мою уверенность, всю душу мою (если она ещё не сгнила, конечно) я вложил в свою веру. Если любопытство помогает мне жить, то брат (пускай и неосознанно) — не опускать руки и не сдаваться. Я зависим от всего этого, и всем сердцем ощущаю свою привязанность; недавно я пообещал себе ни за что и никогда ни о чём не жалеть — нельзя давать прошлому столько власти над собой.

Я не жалею. Совсем не жалею. Нет.

… Дмитрий Александрович не признаёт телефоны (про компьютеры я вообще молчу), я же настолько беден, что не имею сотового, а потому я написал ответное письмо. После этого меня вдруг потянуло на улицу, на главную площадь города — мне показалось, что там должно произойти что-то важное, бесконечно важное, такое, чего я долго ждал… как это часто бывает, я пошёл на поводу у своих чувств. Минут через десять я уже был на огромной, как ни странно, людной площади.

Я видел хмурые, напряжённые и весёлые лица, слышал чьи-то голоса, и мне думалось, что я никто и ничто, призрак, отражение своего когда-то живого «Я». Стоял, окружённый суетливыми занятыми жителями, потерянный и жаждущий, но не могущий полноценно жить; мне было душно. Чужой. Чужой и бессмысленный. Чужой и пропащий. В голове моей вихрем проносились необычные, безумные мысли, будто я был тяжело и психически болен; одновременно я искал остекленевшими глазами того, кого подсознательно хотел увидеть — кого-то из своего прошлого, оказавшего на меня столь болезненное влияние. В ту минуту я мысленно и на полном серьёзе сказал себе, что этот город для меня навеки проклят, что здесь я пройду тяжкое испытание, что здесь мне придётся выжить, как когда-то в далёком мрачном интернате. Шестьдесят секунд — ни больше, ни меньше. Ровно шестьдесят секунд.

Когда я нашёл его, спина моя окаменела, руки задрожали, но я специально высоко поднял голову и изо всех сил постарался казаться высокомерным. Надел ещё одну спасительную маску, которая подарила мне слабое, но такое желанное облегчение. Собрался с силами, до боли сжал кулаки и судорожно выдохнул накалившийся воздух — всё нормально, ничего ужасного не произошло, он такой же человек, как и я. Держаться.

Он тоже увидел меня. Помрачнел, посерьёзнел, разозлился. Затем его лицо резко разгладилось, приобрело свои исконные черты, и теперь лишь издевательская насмешка, сочетаемая с вызовом, мелькала на нём. Это было всего больнее. Я крепился, готовился к безгранично неприятной встрече и пытался смириться с тем, что на меня смотрит лидер моего бывшего враждебного коллектива.

Андрей Филиппов, мой давний школьный враг, тот, кто начал всю эту травлю, а затем и самую настоящую борьбу, продолжавшуюся несколько лет. Он совсем не изменился — всё тот же недобрый взгляд, та же твёрдая походка и тонны прежнего самомнения в прищуренных узких глазах. Беспорядочные тёмные волосы, идеальная осанка и бледная-бледная кожа. Внешностью он походил на меня, но лишь с одним различием – я был полон жизни, а он — смерти; он приносил с собой холод, рядом с ним было неуютно — но за ним шли. Почему? Он был полон не только смерти, но и невероятной силы духа.

Андрей шёл ещё с тремя людьми, чьих лиц я не запомнил, да и не хотел запоминать. Я весь сжался, каждую секунду ожидая нападения и говоря самому себе, что никогда не прощу своего возможного бегства. Так что я остался на месте и не сделал ни шага до тех пор, пока он не скрылся из виду. Разум мой наполнили горькие старые воспоминания, отчего становилось так неприятно и страшно, что возникало огромное желание спрятаться где-нибудь далеко и долго не показываться из укрытия — инстинкт жертвы.

Он ничуть не удивился моему появлению — лишь сделал несколько многозначительных жестов вроде изогнутой брови, которые можно расценивать по-разному в зависимости от ситуации и обстоятельств, повернулся спиной и пошёл куда-то к границе площади; остальные безропотно последовали за ним. Ещё какое-то время после этого я оставался напряжён и недвижим, но потом незаметно расслабился, дошёл до ближайшей скамейки и сел с облегчением. Всё произошло так, словно все роли были распределены заранее, а действия — продуманы до мелочей. Быть может, это и характерно для «искусственного» Андрея, но сама встреча… она была неожиданной. Ну не бывает такого, не бывает!.. Я понял, что здесь что-то не так — следовательно, нужно во всём разобраться. А для этого необходимо как можно скорее найти Антона.

***

Возвращаться в гостиницу было бы как минимум глупо, к тому же я из-за только что пережитого потрясения не мог даже встать на ноги — до того они тряслись. Хотя, в принципе, я сумел кое-как расслабиться, это не давало мне возможности успокоиться полностью и вернуть своё прежнее невозмутимое состояние; я был воодушевлён и встревожен одновременно. Мой заклятый враг, ненавистный противник — здесь?.. Я бежал, бежал от прошлого, пытался забыться в каких-то новых впечатлениях и всё равно жил давними событиями, которым никогда не суждено повториться — и теперь я вновь встречаюсь лицом к лицу с воплощением всего бывшего коллектива, оставившего глубокую рану в моём сердце, как раз там, где увиделся со своей мечтой, в абсолютном чужом неизвестном городе. Этот контраст меня поразил. Я не верил и не хотел верить, что всё это действительно происходит, причём именно со мной; казалось, что вся теперешняя жизнь моя — какое-то непонятное цирковое представление, быть может, сумасшедший дом. Или же выдумка безумца.

Посидев немного и обдумав ситуацию, я наконец решил продолжить свой путь — кто знает, вдруг я вновь встречу Антона на улице? Разумеется, это была весьма глупая надежда, даже слишком глупая, чтобы из-за неё забыть про отдых и отправиться куда-то в неизвестность; но я и сам был небольшого ума. Так что я пошёл далее, сам не ведая куда и занимаясь своим излюбленным делом — рассуждая и анализируя.

О чём я, собственно, думал? Да ни о чём. О каких-то совершенно ненужных мелочах, не связанных ни с братом, ни с недавно произошедшим событием (а именно: встречей с Андреем), ни с чем-либо другим, имевшим для меня какую-то ценность. Я размышлял о низком каменном доме, бедном, но аккуратном, ничем не выделявшимся на фоне десятков остальных — они стояли в два ряда по обе стороны от дороги и словно разглядывали меня своими грустными и внимательными глазами-окнами. Как я здесь оказался?.. Соседство главной площади и места, от которого прямо-таки веет жуткой стариной, тихого, обладающего своей странной атмосферой, было попросту невероятным, однако это было так. Или же я прошёл гораздо большее расстояние, нежели мне казалось. В любом случае, это совершенно неважно.

Очнулся я на этот раз при весьма странных и совсем уж неожиданных обстоятельствах — город. Потрясло. Убийство. Вы только представьте себе абсолютно ничем не выделяющееся тихое место, которое даже полюбили, и — убийство!.. О том, что это именно убийство, а не случайная смерть, я узнал позже из газет. Вот уж чего я никак не предполагал. И, естественно, даже никогда и не думал, что мне придётся вживую увидеть настоящий труп — холодный, бездвижный, мертвенно-серый и издававший очень неприятный запах разложения, - так что зрелище это произвело здорово меня впечатлило и оставило негативный отпечаток на всю оставшуюся жизнь.

Правда, находился я рядом с умершим, конечно, недолго. Но не жалел. Его нашли всплывшим в какой-то длинной полноводной реке, о которой я не имел ни малейшего понятия — она брала начало аж на другом конце города от моей гостиницы. На теле, насколько я успел узнать, не было обнаружено явных следов насилия, значит… а впрочем, какая разница? Да, смерть, да, преступление, но меня-то это не коснулось никак (к огромнейшему счастью) — почему же я должен как-то об этом волноваться и делать какие-либо выводы? Это не мои проблемы — не мне в них разбираться.

Весь тот день я провёл в подобных размышлениях, и каждый раз в мыслях своих возвращался к злосчастному убийству. Казалось бы, что тут такого? Разумеется, это непривычное событие для столь умиротворённого города, но они случаются, следовательно, придавать им такое уж огромное значение не имеет смысла. О, я совершенно не знал жизни! Но, как бы то ни было, я всегда ломал собственноручно и неловко построенный барьер и анализировал полученную тогда информацию.

Надо сказать, к убийствам и прочим проявлениям жестокости у меня было довольно необычное отношение. Я никогда их не видел, но поведение и отношение одноклассников воспитали во мне одну безумную черту характера — воспринимать подобное как нечто, что должно свершиться, как что-то нормальное, чего жертва полностью заслуживает. Как свершившееся правосудие. И неважно, знаю ли я подробности происшествия или нет — так им и надо, злостным тварям!..

Оторванный от общества на несколько лет, я вдруг почувствовал, что вливаюсь в социум. И та моя странная особенность, затаившаяся на время, не имевшая нужды проявляться, внезапно дала о себе знать, да и каким образом!.. Но я боролся, так как понимал — нужно оборвать все нити, связывающие меня с прошлым, покончить со всем этим раз навсегда и освободиться, наконец, от сдерживающих мой вольный дух оков, чтобы начать жить. Если честно, то меня попросту всё достало, и хотелось лишь поскорее отделаться от того, что удерживало меня в этом городе.

Днём я так и не вернулся в гостиницу — лишь поздним вечером, когда я понял, что ночевать где-нибудь на улице мне не хочется вовсе. Пришёл уставший, будто загруженный делами, потрясённый своими тяжёлыми мыслями и с абсолютной пустотой в голове. Не могу точно сказать, где я был и что делал — в таких ситуациях (то есть, в тех, что могли хоть как-то меня озадачить или расстроить, а это порой случалось) я обычно напивался на последние деньги, но тут… нет, я определённо ничего не пил — не потому, что решил вести более здоровый образ жизни. Я попросту не взял с собой ни копейки.

А знаете, кого я встретил на следующее утро?..