На фоне нежно розовеющего, освещённого первыми лучами пробивающегося из-под земли солнца, небесного полотна, вырисовывался чёрный силуэт высокой ели, резные ветви которой были расставлены в стороны как руки у девушки, делающей на балу свой первый книксен. Над этой танцующей елью сияла, как бриллиантовая бусина, первая утренняя звезда, а чуть поодаль тоненький серпик луны обещал начало нового лунного месяца и рост новых, ещё не начатых дел.
Очень замёрзшая Яська стояла на остановке и ждала свой трамвай. Нужно было ни в коем случае не думать о работе, и Яська развлекала себя мысленным изображением пейзажей, составлением композиции и додумыванием возможной картины, которую она нарисовала бы, если бы имела такой талант. Вообще-то, недавно она купила книжку, где, чёрным по белому было написано, что рисовать могут все, главное пробудить в себе огромное желание это делать, а недостаток техничности можно списать на собственное творческое вИдение мира.
Яськин трамвай уже поворачивал на конечной, чтобы, описав петлю, устремиться в новый рейс, как вдруг она почувствовала неожиданный импульс и обернулась – в двух шагах от неё стоял мужчина и смотрел на неё внимательно и спокойно, как доктор на пациента. Яська, было, отвернулась обратно, но мужчина подошёл вплотную и сказал: «Если сегодня не начать, то будет поздно». Яська удивлённо посмотрела на него: «Что начать?» - спросила она у этого непонятного субъекта. «Да как что – рисовать, конечно же. Ты же хотела начинать?» - мужчина говорил так, как будто она ему об этом только что рассказывала, но она только думала об этом! У Яськи ещё больше похолодели щёки и в глазах пробежали отблески страха. «Да не бойся ты, я просто видел, как ты рассматривала небо, и почувствовал твоё желание научиться рисовать. Могу помочь – я выпускник Строгановки, сейчас пока в творческом поиске, ищу модель для будущей картины. Ты могла бы помочь мне, позируя, а я бы давал тебе уроки живописи» - мужчина говорил довольно убедительно, но тут подошёл трамвай, и Яська побежала греться. Неожиданный спутник вошёл следом и сел рядом с ней. Было ему на вид лет сорок, русые волосы с проседью слегка кудрявились, серые глаза смотрели внимательно и немного лукаво. Высокий рост и прямая спина делали его похожим не на художника, а на спортсмена или военного, но тонкие пальцы с въевшейся кое-где краской действительно подтверждали его слова. «Меня можно называть просто – Художник. Едва ли тебе пригодится где-нибудь моё имя». И улыбнулся то ли грустно, то ли высокомерно, Яська не поняла до конца.
В трамвае было не намного теплее, но ветер не сдувал с ног, а сидевший рядом неожиданный попутчик, подогревал воображение своими намерениями.
– Ну так что, решилась стать Музой для Художника? – слова его звучали немного иронично, но и встревоженно, как будто он боялся Яськиного отказа.
– Я подумаю, – ответила Яська серьёзно, опасаясь, как бы её не обвинили в равнодушии к высокому искусству.
– Думай скорее, а потом позвони мне, я не могу долго ждать. – Голос незнакомца звучал резко и строго, и Яське стало досадно, как будто она обязана была посвятить себя этому самоуверенному типу, о котором ничего толком не знала.
– Хорошо, но я не обещаю. Работы у меня много, времени – мало, как всегда – Яська нахмурилась, давая этим понять, что человек она серьёзный, не легкомысленный, и не клюёт на первые предложения случайных знакомых, которые даже имени своего называть не хотят.
– Тут телефон и адрес, где ты меня можешь найти. Жду тебя в следующее воскресенье. Надеюсь, до этого времени ты примешь решение и поймёшь, что судьба не разбрасывает приглашения дважды.
С этими словами незнакомец легко поднялся и быстро пошёл к выходу, даже не оглянувшись на недоумённое Яськино лицо, сошёл на остановке и затерялся в темноте.
Яська всю оставшуюся дорогу до работы не знала, сердиться ли ей, или радоваться, поскольку научиться рисовать она мечтала с детства, а возможностей сделать это всё не было. И тут, – здравствуйте, пожалуйста!
Всю неделю Яська работала и думала об этом необычном приглашении. К воскресенью она уже была уверена, что надо сходить и посмотреть, что же из себя представляет этот художник, а уйти всегда можно будет потом.
В воскресенье она оделась сначала, как на праздник, потом, досадуя на себя, переоделась в джинсы, футболку и свитер, недовольно застегнула куртку, ругаясь на застревающий в замке платок, и выбежала из дома в полной уверенности, что расскажи она эту историю подругам, все подняли бы её на смех и сказали, что она – ненормальная.
Конечно же, идя по указанному адресу, она пришла в непонятное место, где ни указателей, ни дверей, ни номера дома не обнаружила. «Позвоню, – решила Яська. – Если не ответит, я не виновата. Пойду тогда на выставку схожу, давно собиралась».
Но на Яськин звонок ответил радостный голос, в котором она с удивлением узнала внезапного попутчика: «Пришла, красавица! Сейчас выйду тебя встретить, подожди, дорогая!»
Художник выскочил перед ней неожиданно, как из-под земли. Оказалось, что вход в его мастерскую, действительно, шёл из полуподвального помещения, через длинную галерею, сплошь заставленную картинами. Большей частью, на картинах были изображены виды природы и городских окраин, но иногда встречались и портреты, которые, впрочем, художник быстро переворачивал лицом к стене.
Яська спросила: «А почему Вы их переворачиваете?»
Художник долгим и немного странноватым взглядом посмотрел на неё и полушёпотом ответил: «А чтобы они тебя не сглазили». И, отвернувшись от Яськи, стал быстро устанавливать холст на мольберт, готовить краски и кисти.
Яська недоумевала всё больше, но решила пока понаблюдать за происходящим, может что-то и само собой прояснится.
Художник тем временем подготовился и попросил Яську сесть так, чтобы ей было удобно и можно было бы долго не менять позу. Яська уселась в кресло, художник накрыл её пледом и попросил смотреть куда-нибудь в одну точку. И Яська стала разглядывать картины, стоящие в дальнем углу мастерской. На них были самыми интересными и выдающимися два образа – деревья, протягивающие свои ветви, как руки, к небу и весеннему солнышку, что создавало ощущение радости, освобождения от оков зимнего сна; вторым образом было сквозное окно, через которое зритель мог увидеть как бы внутреннюю картину, в которой пространство углублялось, делалось объёмнее и таинственнее.
…Яська с удивлением услышала голос художника, немного ироничный, поскольку она совсем отключилась от происходящего, а он внимательно наблюдал за её реакцией. – Что, провалилась в виртуальный мир? – голос художника звучал немного глухо, как будто издалека.
– Да, я задумалась, насколько объёмным может быть плоское изображение. Яська немного сконфузилась, не хватало ещё, чтобы её приняли за сумасшедшую!
– Это бывает, когда сконцентрируешься на каком-то образе и попробуешь достроить его в своём воображении, - художник говорил как-то машинально, сам же, не отрываясь, разглядывал Яську, как будто чертил на ней невидимые линии, параллели и меридианы, для создания её целостного облика.
Вдруг он резко поднялся с невысокого стульчика перед мольбертом, стремительно подошёл к Яське и взял её руки в свои: – Замёрзла, – ласково и выжидательно произнёс художник, будто хотел, чтобы она попросила его о согревающем душу и тело объятии. Яська мягко, но решительно высвободила свои руки и спросила: – А когда же меня учить будете?
Художник задумчиво смотрел на свои пальцы, которые только что держали что-то такое, с чем ему никак не хотелось расставаться. Потом сказал: – Начинать нужно с выбора сюжета и темы. Попробуй нарисовать тот утренний пейзаж, который ты видела в день нашей первой встречи. – Вот краски, кисти, вода, бумага. С холстом и масляными красками ты познакомишься не сразу. Нужно освоить много элементарных вещей, прежде чем мы перейдём к сложному процессу письма маслом.
Яська взяла в руку кисточку и задумалась, как же изобразить всё похоже и красиво. Художник же пошёл за дровами, вернувшись же, начал разжигать камин. Яська обожала смотреть на огонь, особенно красиво это было в помещении, где огонь ещё и освещал каждый предмет по-особому, придавая какому-нибудь креслу вид бастиона, охваченного огнём, а стоящий рядом с креслом мольберт напоминал парус плывущего на закат корабля.
Художник снова вышел из комнаты, где в камине уже весело потрескивали поленца, а полумрак выглядел не таким унылым, подчиняясь древнейшей радостной магии огня. Вернулся он с бутылкой и двумя длинными фужерами. В ответ на протестующий Яськин взгляд, улыбнулся, отчего всё его лицо просветлело и стало очень молодым и обаятельным, а потом сказал: – Мы ведь должны по-человечески познакомиться, и, к тому же, это вино придаёт сил и энергии начинающим новое дело мастерам. Яська скорчила рожицу в ответ на слово «мастера» - подхалимажем попахивает, но художник уже серьёзно сказал: – Ты мастерски остановила меня тогда своим вниманием к красоте, не каждый может увидеть в обычном необычное.
Взяв в руки наполненные фужеры, он протянул один Яське, другой поднял вверх и сказал торжественно: «Я, Александр Васильев, торжественно обещаю посвятить тебя, прекрасная…» (тут он остановился, вспомнив, что имени Яськиного так и не спросил, а Яська замешкалась, потому, что имени своего она стеснялась. Ну, скажите, пожалуйста, как можно спокойно жить с именем Ядвига и отчеством Степановна? Может бабушке как-то это и ничего покажется, но к молодой девушке такое обращение будет вызывать насмешки и остроты, в чём Яська неоднократно убеждалась, когда её имя звучало в официальных документах. И угораздило же её папу вспомнить свою троюродную тётю, когда выбирали имя новорожденной дочке! Тётушка была полячкой, очень красивой, но своенравной и неуживчивой. Она умудрилась поссориться со всеми родственниками, а наследство оставила Яськиному папе потому, что он в детстве нарисовал ей букет на открытке и подарил на день рождения с подписью «Дарагой тётушки в день раждения!»
– Зовите меня, как все мои друзья – Яська, сказала она, потупившись, и не ожидая вопроса, вдруг вскинула бокал вверх, отчего вино плеснуло на пол. – Вот и салют, иронично заключил Александр, быстро перекрестив свою руку с Яськиной, и скомандовав: – пей до дна, на брудершафт!
Яська, от неожиданности, выпила вино залпом, а потом обнаружила, что целуется с художником, который, облобызав её щёки, долго не отрывался от губ, пока Яська не очнулась от этого колдовского ритуала и не начала отпихиваться и вырываться.
– Так не годится, возмущённо сказала она, – я пришла учиться, а Вы… –Ты, поправил её Александр, – да, ты меня спаиваешь и соблазняешь.
– Ни в коем случае, невозмутимо ответил он. – Я просто помогаю нам не тратить времени на адаптацию. Итак, сегодня ты помогла мне найти Музу, а я буду помогать тебе находить пути к искусству живописи, рассказывая о том, как лучше обмануть зрителя и сделать картину более жизненной или, как говорят многие художники, «вкусной».
– Мне не очень нравится такое определение, – сказала Яська, отворачиваясь от улыбающегося и внимательного взгляда Александра. – Я лучше употребила бы слово «волшебной», если бы оно не звучало так нарочито и пафосно.
– Тогда давай найдём нечто среднее – золотую середину, – согласился с ней Александр. – Может быть, «манящей» – как тебе такое определение?
– Пожалуй, это звучит лучше, – согласилась Яська, начиная осознавать, что только что целовалась с незнакомым мужчиной и это не вызывало у неё ни страха, ни отторжения, а даже казалось приятным и увлекательным. Хотелось продолжения, но Яська поймала себя на этом желании и мысленно отшлёпала. – Ой, мне уже пора, – заторопилась она, я должна ещё зайти к соседке, принести ей продукты, она сама не может в магазин ходить, ноги болят.
– Ты ведь только что не спешила, – Александр внимательно и немножко грустно смотрел на Яську так, что ей стало его жалко. – Давай я тебе покажу несколько приёмов изображения деревьев, а потом помогу принести продукты соседке…
… Через три месяца Яська не понимала, как она раньше жила без Саши: так она теперь называла своего любимого художника. Ей хотелось лететь к нему в мастерскую отовсюду: с работы, из магазина, от друзей и подруг. Чем дольше она не видела Сашу, тем сильнее скучала и рвалась к нему. В канун нового года, Яська бежала по сугробам и любовалась заснеженной красавицей-рябиной, которая встречала её на пути к Сашиной мастерской каждый раз, когда она приходила со стороны центра города. Эту рябину Яська всё время хотела попробовать нарисовать, но Саша говорил, морщась, что такая работа будет слишком тягостной и вырисовывать каждую ягодку – всё равно, что собирать мозаику. Но Яську это не пугало, ей нравилось подолгу сидеть над рисунком и заставлять бумагу оживать и светиться от её усилий и интереса.
Добежав до входа в мастерскую, Яська вдруг почувствовала холодок под сердцем, что-то тяжёлое заставило её достать телефон и набрать Сашин номер. – Да, – ответил женский нетерпеливый голос, и Яська нажала на отбой. Ей вдруг стало очень холодно и ноги как будто приросли к мостовой, засыпанной снегом. Вдруг телефон зазвонил у неё в руках, как пожарный колокол, и Яська, как из туннеля, услышала тот же женский голос: – Алло, Вы знаете Александра Васильева? – Да, – глухо сказала Яська. – Он просит Вас прийти к нему в больницу, хирургия, второй корпус, третий этаж, палата пять. – А что с ним? – уже почувствовав свои ноги, закричала в трубку Яська, поворачиваясь в сторону надежды. – Аппендицит, – меланхолично доложила далёкая медицинская фея, возвращая Яську к желанию бежать и жить…