Без Коллизий 2. Без разбиения на главы

Без Коллизий 2. Часть 1. Леня Бромсель

«Как то юнга Дудочкин, кинул в море лот,
И на эту удочку, клюнул кашалот».
                «Юлий Ким».



   Мы сами формируем счастье.
Он постоянно про себя повторял: «Хочу вернуться на Твин Лейк, хочу вернуться к Элберту. Я все равно буду жить в Колорадо. Это возможно, это возможно. Я сделаю это. Я буду там!
Любое переживание ведет за собой боль, но я не боюсь боли. Я понял, без боли нет жизни.
Мне там хорошо дышится. В Колорадо!».

   Вообще «Аспен» горка каменная. Кататься на ней все равно, что разрабатывать каменоломни, того и гляди из тебя могут сделать бездумное долото и со всего маху ты влетишь в какую-то скальную стенку.
   Говорят, с другой стороны гряды, в «Вейле» или в «Бивер Крике» елочки и перелески, но это еще в планах. И уже понятно, что такие лесистые раздолья, такие сосны и ели, мшанники и  бесконечные луга, как в его родной Украине, здесь вряд ли есть. Простор в Юте, но туда он, точно, не попадет. Хотя, – чем черт не шутит.

   На третьем спуске он опять отметил инструктора с тремя детками. Ходили они знатно. Отличительная  техника, словно порхали по целинному снегу, невесомо и естественно, все время заходя в жидкие перелески. Видно тренировали экстрим. Славку насторожило, что одна девочка, которая была постарше и по опытнее других, все норовила забраться туда, где покруче, и за инструктора не особо держалась. И форма у тренера была не инструкторская, дорогой «Феникс», в работниках этой горы он точно не числился. Что-то элитное. Повеяло родным, знакомым, - клубом, как у них с Ароном. Только для своих. И по высшему разряду.
   А старшая девочка, все отходила от группы и отходила.
На склонах так нельзя, нужно все время быть вместе.
   В горах, особенно в снежных, дороги вверх нет, только вниз. А иногда, когда особо зазевался и вдруг опомнился, уже и вниз дороги тоже нет. Аарон рассказывал, что когда с немцами работал, его сын не послушался и ушел в лес по целине вправо от склона. Это у нас в Карпатах, там таких пропастей и обрывов как здесь нет. Там не так опасно, но! Мальчишку, Аронов пес только к обеду в лесу нашел, - по горло в снегу закопанного. Парень за поводок уцепился, а пойнтер его три часа к людям вытаскивал.
   Девочка тоже ушла вправо, тренер этого не заметил. Они по хорошей обводной дороге укатили вниз к главной опоре. Вряд он ли сможет вернуться. Бергамот  догнал девочку, когда она с раскрасневшимся лицом восхищенно прошла третью полянку, и вот впереди нее стены кулуара уже сомкнулись. Подъем по целине вверх – дело гиблое. Больше того, она уже два раза по камням прыгнула. С полки, на полку, почти профессионально, но это так – фильмов насмотрелась. И это еще пока семечки. Славка догнал ее, заехал вперед и преградил дорогу.
- Би керфул, будь осторожна, - впереди пропасть, ты там не справишься! – Она посмотрела на него, потом вниз и стала немного остывать, в глазах появился испуг, там действительно не было дороги.
- Но смотри, безвыходных положений не бывает! От тебя потребуются все силы  и максимальная решительность. Наверх, ты уже точно не поднимешься. Тут он «загрубил», - подняться было можно. Час карабкаться, но можно. Черт его дернул продолжать. А все кураж.
- Обрати внимание, снег хоть и свежий, но на верхушках камней притоптанный. Значит по нему «ходили». Этот коридор «юзали». Вернее, здесь не катались, здесь прыгали. И ты сможешь, я научу. Нужно тщательно приготовиться, сгруппироваться, собраться в комок, сконцентрировать все свое внимание, выключить мозги и двумя ногами, обеими лыжами, прыгнуть на следующий уступ, сегодня мы это сделаем, но пообещай, что сама такого повторять не станешь.
- А если на пятачок не попаду?
- Точно! Если будешь думать, что промажешь, промажешь точно! У нас нет другого выхода – нужно попадать. И не один раз, а до самого низа, с полки на полку, с камня на камень, с блюдца на блюдце, от стенки к стенке, как в классики играешь.
- В одно касание? И коленями работать?
- Да, обязательно в одно касание, и ни в коем случае не пытаться останавливаться, равновесие не удержишь и потеряешь инерцию. А главное - уйдет кураж. И он здесь - самое важное. Все должно быть на одном дыхании. Ты такое в фильмах видела, а значит, в голове уже много раз делала.
- Откуда вы знаете?
- Так со мной мой учитель работал! А он мастер! Сэнсей! Ты сможешь. Только тут одни колени не помогут. Здесь нужно в полную силу работать, всем телом, быстро, синхронно, смело, даже за пределами смелости, и больше чем бесстрашно. Повторяю, эту трассу проходили до нас – и мы пройдем. А разгибаться нужно всем корпусом, всей спиной и до почти прямого разгибания, лететь вниз, на следующую полку, выпрямив ноги и чутко ожидая удара. Только в момент касания можно позволять всему телу сложиться, но до состояния сжатой пружины. Потом, как штангист вес берет, вырвать себя из снега. И опять, мгновенно разогнуться, прицелиться на новый камень, и даже еще на следующий и на следующий. Мысленно, нужно находиться уже на новой и новой полке, ты не успеешь испугаться. Тело и мышцы сделают за тебя все в лучшем виде, только без остановки до самого низа. И уже когда выкатишься на ровное место - тоже не расслабляйся. Горы полны сюрпризов. Лучше всего иди за мной след в след, и не отставай. Повторишь мой ритм - все будет отлично. Ты готова?
- Да!
- Тебя как зовут!
- Кет
-Тогда пошли! Катерина!
-Угу! Но Катарина!
- Понеслась, Катюша! – Славка элегантно клюнул носками лыж в пропасть, в последний момент оттолкнув себя от скалы в воздух - «Оп»! И второе «Оп» донеслось уже из провала.
- «Оп!», «Оп!» - Повторила Катя уже в полете. Все оказалось, как он говорил. Она поняла – именно так скачут по горам козы  и муфлоны, тут важен ритм, не споешь мелодию, загремят над тобой литавры, протрубят фанафары.
«Оп!», «Оп!», «Оп». Та-та-та-таа-таа-та. Та-та-та таа….
Она складывалась и разгибалась, складывалась и разгибалась, пела за Славкой его песню. Та-та-та-таа-таа-та. Та-та-та таа…. Колени, то доходили до подбородка, то отвисали за спину в диком прогибе, а впереди четко мелькали картинки Славкиных движений, и она их повторяла вроде в унисон, но с опозданием ровно в одну синкопку.

   Внизу они встретились, и она хлопнула в поднятую Славкину ладошку, протянутую и повернутую к ней внутренней стороной и пальцами вверх.
- Покатит! Теперь ты член клуба Арона Бергмана «Снежный человек». Это он меня так научил.
   К ним подъехал парень в «Фениксе», с двумя оставшимися ребятишками. Снизу на них смотрели инструктора школы.
 - Я Леня Бромсель, - Парень снял перчатку и протянул крепкую руку.
- А я Славка Бергамот, – и он заметил, как взлетели брови, - Сначала меня дразнили Бегемотом, но, со временем, почему-то стали называть Бергамот, так и повелось. А фамилия - это уже не важно. А ты здорово катаешься, почти как мой друг Бергман, - тоже странное созвучие и стечение обстоятельств – ты как он. Больше тут никто так не ездит, все какие-то к снегу приклеенные. Так, - только эктремальщики могут. Это полет бабочки, взмах – полет, взмах – полет. Мне нравится – ты почти порхаешь. У тебя не спортивная техника и ты не профессиональный спортсмен. Но здорово! Это совсем другое!
- Ну, езжу я не лучше тебя, и кто такой Брегман я не знаю, а вот местные инструктора челюстями застучали, когда ты девчонку по кулуару вел. Это ущелье, только пара лучших из них делает, да и то, когда снегу достаточно, а ты по худым блюдцам,  в конце сезона, прошел в одно касание. Так только асы могут.
- Ну, уж прямо – «Ас!». Скажешь тоже! Обычная техника катания на опережение, это даже не катание, просто синхронизированные прыжки с полки на полку, как через лавочку в спортзале, с максимально быстрым отрывом ног. Правда, иногда, приходиться обоими ботинками бить в стенки кулуара и ходить по диагоналям, но это дело тренировки. А у тебя девочка очень способная, ты ее хорошо поставил, быстро во всем разобралась и все движения точно повторила.
- Ты знаешь, кто ее папа?
- Нет. Да, и мне-то зачем?
- Не контрольный пакет, конечно, но очень большой процент акций, в авиакосмической корпорации. И он, пожалуй, не будет против, если у его дочки появится индивидуальный тренер. Хочешь – скажу ему?  А ты, Катя, как на это смотришь? Ты такого инструктора примешь?
Катена улыбнулась, подъехала к Бегемоту и обхватила за шею.
- Хочу! – Она уже была женщиной.
- А я у тебя, Лен, денег не отберу?
- Нам обоим хватит. И, может, мы с тобой сработаемся. Ты же видишь, они по уровню разные, я за ними всеми усмотреть не успеваю.
-  Идет. Я пока свободный.
   Вечером они пили в баре пиво и закусывали орешками и рыбкой. Играло кантри, дыма сигарет не чувствовалось, хотя это был один из курящих баров. Лыжники отдыхали, «Аспен» принимал гостей. Солидный старый «Аспен» - и все в нем было степенно и размерено.
- Тебе когда домой?
- Виза десятилетняя, в первый раз разрешено пребывание в стране год, осталось, одиннадцать месяцев. Особых планов нет, в Европе без меня обойдутся.
- Тогда я тебя нанимаю. Инструктором. На «кеш». Согласен? – он помолчал немного и продолжил без всякого перехода - И ко мне в друзья, пойдешь? - А потом снова о деле, - Деньгами поровну поделюсь, конечно, после вычитания накладных расходов. Мне через пару недель тур на Аляску вести. Сделаем его вместе. А пока, недельку снега ухватим у меня в Вермонте – там у меня дом.  Так ты со мной?
- По рукам.

   Они ехали двое суток, попеременно сменяя друг друга за рулем. Большая «Тойота» урчала восемью цилиндрами. Они не спешили, сделали круг, заехали в Сент-Луис к друзьям Бромселя. Попили «Будвайзера», поднялись на Арку. Посмотрели зверинец. Славка поздоровался с медведями, посмотрел своих родственников бегемотов. Так тут было устроено, что водоем с гиппопотамами  был огорожен огромным стеклом, и посетитель видел, как проворны эти животные в своей стихии. А тигры и львы в трех метрах за кустами. И только присмотревшись можно понять, что кустики из металлических прутьев, а за ними глубокий ров и его не перепрыгнешь. Но впечатление, что можно рукой дотронуться, даже расхолаживало и притупляло бдительность.
- Лень, наверное, и у людей так: «Думаешь, что на свободе, а на проверку – только в пределах выделенной территории».
- Точно, но клетку каждый выбирает себе сам.
- Зачем?
- Чтобы было логово. Чтобы было куда возвратиться.
- Понятно. А у тебя есть?
- Не знаю, думал есть.

- В Вермонте Славка, в минуту, почувствовал себя дома. Те же горы, те же склоны, те же закрученные дороги, даже не шире наших, такие же серпантинистые, но почище и поухоженнее.
- А вот и моя «Мекка беженцев». Леня дважды завернул направо, проехал метров двести по лесу и упер нос «Тундры» в рубленную русскую баню. Такой же сруб большого дома возвышался над ними. Огромный застекленный фасад, как экран широкоформатного кинотеатра, представил завороженное движение людей, как рыб в аквариуме. Стройная женщина помахала им рукой, потом появилась вторая, к стеклу подошло несколько разноцветно одетых мужчин. И много ребятни. Кто в чем, кто с игрушками, а кто с фонариками.
- Леня приехал!  - доносилось из-за стекла, - Бромсель вернулся! И теперь это уже прозвучало из распахнутых настежь дверей.
- Ну, ты и задержался, - облапил его большой и бородатый мужик. Бородачей было несколько. Был Фима, был Стас. Как на Домбае. Верблюжьи свитера, фески, драные джинсы, бандамы, фески.
Славка не понимал, он вроде и не уезжал из России, он, как бы, так и был у себя на базе Бергмана в Карпатах, где все свои, бородатые и смелые. И вдобавок:
- Оце ж я и кажу, свои повернулись! – Москалив прыбуло! И мужчина, лет под восемьдесят, расплылся в улыбке – мы тебя, Лень, заждались. – Уже в доме, на Бромселе повисли две женщины. У Славки, аж дух захватило. Вкусно пахло. Огромное пространство холла с кухней в глубине было одновременно и заполнено  людьми, и оставляло каждому полную свободу действий. И Катька была уже здесь, она обняла Бергамота за шею и провозгласила: «Это он!». - Явно объявляя всем свои права на собственность.
Пройдет десять лет, и в первой десятке чемпионата мира можно будет прочитать имя: Катарины Дин, и она была здесь - Катя Динович
- Это он! - Повторила Катя.
- Твоего сердца чемпион! – красиво пропела  высокая рыжая, неимоверно стройная дама и протянула руку. – Я - Рита, а это Рада.
- И я рад!
- Нет, у нее имя такое, Рада! А ты Бергамот, мы уже знаем.
- Но я все равно рад!
- Естественно.
- Никита, - сказал высоченный парень.
- Натильсон. От Нельсона. У меня яхта. Ты не ходишь под парусом? Ничего. Научим.

- От него еще никто не отвертелся. А мы Денежкины, Ты наших деток поучишь?
 От кастрюль пахло неимоверно вкусно. Рыжая  принцесса приказала Никите.
 – Ты уроки сделал? И пойди, растопи баню.
- Деда, ты со мной, - парень повернулся к тому человеку, который заговорил со Славкой по-украински, а тот, обняв внука за плечо, уже на пути к выходу, положил  руку на предплечье Бегемота и произнес: «Мы все здесь одной крови», но мы с вами еще и из одного города.
    Рада отстранила неуемных, и сунула по бутерброду и Славке и Лене, но тот сразу же половину отдал крутящемуся под ногами пепельно-серому эрдельтерьеру,
- Заждался?
Потом был обед. Давно Славка так не едал!

   Каждый здесь крутился в своей орбите, и эти орбиты не сталкивались. Пересекались, переглядывались, переговаривались, но не сталкивались. Бурное гостеприимство выключилось так же внезапно, как и началось. Тут, как бы разговаривали взглядом: Есть интерес, к тебе  - подойдут, спросишь - ответят, поделишься – примут. Чуть погасла искорка, погасло желание - и вокруг тебя сразу возникает невидимая подушка безопасности, граница, за которую никто без разрешения не переступит. Даже дети! Как удивительно быстро они копируют нас  - взрослых.
  Были ночи у камина. Были долгие ночи у горящего камина. Постоянно, кто-то подходил и подкладывал дрова, потом погружался в уютный диван или растягивался на полу и лежал, глядя на пламя. Там могло сидеть у огня пять-шесть человек, ни о чем между собой не разговаривая. Странная обособленность, но очень комфортное состояние. Взгляд – контакт, нет взгляда, никто на тебя не посягнет. Исключение составлял Леня.
Возле Бромселя постоянно кто-то крутился. Славку даже начало раздражать его всезнайство, но вдруг он поймал себя на том, что он завидует и ревнует к Лену. Как к Арону.
- Вот оно! Вот почему он сбежал! Зависть! Он проиграл! Но тут это не нужно, здесь все достаточные и каждый сам по себе. Может это и есть свобода, которую он не понимает? Нет, это точно свобода. Свобода вместе. И это действительно «Мекка беженцев». Нет, - убежище для беглецов. Для тех, кто никогда не будет своим в этой стране, но уже никогда не вернется в тюрьму своей родины. Не в границах дело. В этом взгляде, в пароле на доступность, в праве на одиночество и в индивидуальности. Вот ответ!
   Рита почти весь день возилась на кухне, ей помогали другие, Рада, Ида Денежкина, Люся, жена Натильзона, редкого твердолоба и прямолинейщика. Рита на время уезжала на гору покататься, но до этого  у нее все должны были быть накормлены. У Славки защемило сердце. Как его мама! Хотелось сесть, напротив за стол, и наблюдать за ней часами. И он взял в руки нож, чистить картошку, шинковать капусту, резать овощи. Она вскинула брови, он запнулся и отошел. А вот с Никитой у него получилось. Тот потребовал от Бергамота технику прыжка, и они вмести зависали на полках и кулуарах. Это конечно не Колорадо, но участки метров по тридцать были, и не простые. Дед Гена постоянно крутился где-то рядом. Однажды, когда Славка с Никитой вернулись в обнимку, Рита опять подняла брови, мгновенно и Дед Гена тут же повторил такой же зрительный вопрос Бергамоту. Пространство замерло, и Славка снова отступил. Его, в их королевство, не пускали.
  Потом Старый Лорд, как бы про себя, пробубнил.
- Десять лет назад у Риты умер муж. Рак. Мы боролись долгие годы. Болезнь уходила и возвращалась, снова уходила, но с каждым разом подбиралась все ближе и ближе. Если бы не Америка, он погас бы за пару лет, может, месяцев, а тут продержался пока Никита не поступил в «Хай скул», Высшую школу. Четырнадцать лет борьбы. Она от него не отходила. Я горжусь дочерью. Ее мать такая же. Одному Б-гу известно, что они пережили и сколько натерпелись. Я просто был рядом, без них я ничто, мне удалось организовать научно методический центр, и он приносил хорошие деньги. Брат чуть не дотянул до Нобелевской премии, он работал в Хьюстоне, и тоже помогал. Ты слышал фамилию  Бигл? Биглевские мы.
Теперь Славка боялся смотреть на Риту. Наступало как бы коматозное состояние, он понимал, что сможет оторвать от нее взгляд, и это переходило все границы приличия. У него росло восхищение и уважение к этой женщине. И вдруг, всплыло лицо хозяйки Горчичного дома, и он сразу остыл. Рита была восхитительной, но чужой, Инна - неуправляемой, но своей. Его. Он вдруг понял это ясно и отчетливо. И успокоился. Рада заметила перемену и улыбнулась, потом улыбнулась и потеплела Рита.
   В стороне прохаживался дед Гена. Этот высокий, седовласый джентльмен с осанкой самодовольного индюка, мягко, как бы в воздух, сказал «Се ля ви» или «В женщине все дело». Она и полынь, она и Жень-Шень-Щина». - У таких стариков всегда за напускной серьезностью прячется бесконечная доброта и тончайшее чувство юмора.

  А потом заспорили дети.
- Кто будет защищать Израиль?
Дочь Натильзона, поставила ультиматум матери. Она поедет служить в израильскую армию. Натильзон говорил: «Прекрасно»! Люся тоже поддерживала дочь. Как бы вторя ей и мужу, она гордилась выбором и декларировала, что мы не должны быть пассивными, мы должны бороться с варварами арабами.
Славка, неожиданно для себя, вдруг встрял в разговор.
- Но вы понимаете, что война это смерть!
- Но мы не должны быть в стороне,
- Это ваши дети! Только сумасшедший может послать своего ребенка на войну.
Рита снова выпрямила брови и посмотрела на Славку.
- Я служил, и, как это говорится, выполнял интернациональный долг. Будь он не ладен. Кто-то из вас терял близких? Я понимаю афганцев, они не прощали нам таких потерь. Имели право, это их земля.
- Но Израиль исконно наша родина, мы только возвращаем ее.
- Правильно, верно. Но за столько лет, земля Храма стала родиной не только для вас. Как с этим быть?  На мой взгляд, ничто не может оправдать смерть. Не знаю, как поступать, может учиться у римлян, и покупать наемников и устанавливать сильную власть? Не знаю. Но я не хочу терять таких, как вы, как Леня, как Никита, Натильзон, мой друг Бергман. Ни за какие идеалы! Почему у Соломона получилось сорок лет править без войн?
Два человека смотрели на Бергамота одинаково злобно. Натильзон и Рита, но совершенно по разному. И Славка стушевался.
 – Простите меня. Я не знаю решения. Я пойду погуляю.

   Снег в долинах уже давно сошел. Кататься можно было только на искусственно надутом насте на верхних полянах. Но ночи догоняли весенние дни лютым холодом и то, что должно было уже быть дождиком, кружилось над головой запоздалым снегом. А сегодня, на удивление, он падал  большой, как про него говорят на Украине «лапатый». Славка шел по дороге, а за ним  бежал терьер Вилли.
- Ей никто больше  не нужен. Она будет любить папу Никиты еще очень долго, как Мара. Имеет право! Натильзон, беспробудный теоретик и идеалист, но пусть бы за свой счет, а не за счет жизни близких. Они не знают, что такое смерть, что такое кровь. Вот бы придумать машину времени и перемещения, и возить таких как Натильзон, и таких же арабов, и всех агрессоров вместе взятых, и с обеих сторон в страну под названием «боль». Мы должны защищать цивилизацию, но для этого должны быть другие меры и способы.
- Если задать вопрос матерям: «Кто хочет потерять ребенка?». Не думаю, что хоть одна ответит утвердительно. Или он, Славка  Бергамот, совсем ничего не понимает в жизни.
Взгляд Риты на Никиту, и тот запоздалый, уже ничем не замаскированный взгляд Люси из-за спины Натильзона, - это взгляд матерей.
  Он ушел на озеро, походил по уже непрочному льду, вернулся только тогда, когда стало холодно собаке. Впустил эрделя в дом, сам взял лопату и стал чистить двор, успокоился только под утро. И вдруг улыбнулся. – Какое ему дело до Израиля? Это они здесь все евреи, это их должно волновать. А он-то тут при чем? Он еще больше расплылся в улыбке. Нет, он  все же «при чем!». Он имеет к ним отношение - он обрезанный. Там, в Афгане, его прошило осколками поперек бедер, шестнадцать штук мелких, но болючих железячек. Два в причинное место. Обошлось без осложнений, но крайнюю плоть пришлось отрезать. Вот так, - значится, теперь он их, свой. И никуда не деться. Он еще раз улыбнулся, теперь уже погружаясь в сон перед поддержанным кем-то пламенем камина. Кто позаботился? Рита спала на диване, укутавшись в плед.

   Потом все разъехались.
Они с Леней остались одни. До поездки на Аляску оставалось десять дней, а еще одна группа из Бостона и странная семья из Атланты должны были приехать в последнее воскресенье.

Без Коллизий 2. Часть 2. С ног на голову

«Девочка плачет, шарик улетел
Ее утешают, а шарик летит!
Б.Ш. Окуджава


   Ему часто приходили эти сны. Он их принял, и его не пугала даже цена за них и содержание.
Вот цитаты из ночных откровений.

- Кривое зеркало, даже отражаясь в правильном зеркале, сохраняет искаженное изображение.
- Матрицы, списанные детьми с взрослых, будут постоянно  нести в себе утверждение, что они верны и дети будут постоянно к ним возвращаться в полной уверенности, что они первичны.
- Дети повторяют наши ошибки. Мы не имеем права на произвольный эксперимент.
- Их путь это наш путь.
- Мы все неразрывны.
- Нельзя ствол оторвать от веток.
- Не бывает волн без ветра или землетрясения. Ничего не бывает без причины.
- Мы бесконечны в преемственности.
- Раньше только на войне взрослели, оказывается, военные действия намного чаще бывают в обычной жизни. Можно, было бы, ими ограничиться, но нам нужно кровопролитие. И мы убиваем.
- Уничтожить себя можем только мы сами. Даже, если это делает кто-то за нас – главная причина мы.
И еще:
- Дороги, которыми мы идем - не те, которые мы выбираем.  И наоборот.
- Пуля не дура!
Задолго до того, как мы подумаем, она уже наметила себе цель. И ей не страшны ни дожди, ни ураганы. Может, она и есть Б-г? Нет! Но какие только обличья не принимает! Ученые даже придумали самонаводящуюся пулю.
- Как построить и как спасти семью? Не спасать? Не строить? Нет - это не выход. Дочка Алена осталась далеко, - десять лет назад, и теперь уже за семь тысяч километров. У Сони с мужем все получилось и Алене там хорошо. Они даже дружат все вместе, и он ходит к ним в гости, садится за стол. И чем ему Соня не подошла? Может слишком добрая?

    Разгадка мира проста. Ее предложил Аркадий Денежкин.
- Это как у нас с Идой:
    Концепцию развода мы не принимаем ни в каком виде. Изначально и напрочь исключили ее из всех возможных вариантов. Ругаемся до драки. Не смейся, до настоящей драки, но модель, чтобы «быть не вместе» из жизни вычеркнули. Убрали - и даже на пол шажка в дом не пускаем. На следующей неделе приедут Наташа с Мариной, они решили сделать семью по-другому. Сам увидишь. Только мы с Идой - лучше драться будем! Но не разойдемся.
Когда Наташа с Мариной приехали, Славка сам все увидел.
Это была семья без мужчин. Нет, мужчины были, только маленькие. «Праотцов» не было - были дети. И были две «праматери», на одну семью.
Вот их-то и ждали Леня, Славка и Костик как предпоследних учеников в сезоне.

    А до этого была кутерьма и непонятка. Как хаос и неорганизованность - это и запомнилось. Уборка, мойка, стирка, небольшие ремонты, подкраски, подкрутки. Потом они с Леней отлеживались сутки, - и  это было хуже, чем трое суток кататься по целине.
   Прогноз погоды не радовал, и еще магнитные бури: телефоны отключились, потом снова нашли покрытие, и ухватились за сигнал, за окном свистело и выло. Они ждали Наташу с Мариной, правда, еще должны были приехать папа с сыном из Бостона, но это уже не в счет и чуть позже. Утром к ним пробился Костик, выпил дозу пива и залег спать.
Костик - отдельный разговор!
    Закадычный друг, который когда-то спас Лену жизнь. Бромсель, хоть и хотел бы жить без приключений, да вряд ли, у таких как он, такое получается.
Сюжет прост: полезли вместе на скальную стенку на Аляске, и Лен оборвался. По сути, это он учил сумасшедшего джиппера Костю скалолазанию, и это Костик был «чайник», а не он, Лен, а вышло наоборот. Миллионер-алкоголик удержал страховочный шнур без перчаток, когда его инструктор летел в пропасть. Перебирая этот шнур голыми руками, до мяса срывая с ладоней кожу, он вытянул Бромселя из расщелины. На своем монстре «Вранглере», через леса и горы, успел привезти его в больницу. Врачи говорили, что правильные бандажи и скорость доставки спасли Бромселю жизнь. А Костя напился прямо в приемном покое. Это было года три назад. Регулярно Костик приезжал к Лене в Шале на перевоспитательные беседы, и раз за разом они заканчивались обоюдным стопроцентным спиртовым клинчем. Русская закалка обоих позволяла этакий экстрим. Ни виски, ни бренди они не признавали, благо в Америке не составляло труда достать «Столичную», или любую другую русскую водку. И Костик привозил ее багажниками. И конечно «Балтику». «Водка без пива - Деньги на ветер!» И рыба, и салями. И огурчики! А Леня, как бы платил  по обязательным счетам, соглашаясь на все.

   А непогода все усиливалась, а телефоны снова не отвечали.  Последняя информация о гостях была такой – выехали, в дороге не останавливались, решили пробиваться. Нужно было ждать.
   Ждали. Часы прошли большой стрелкой пять лишних делений, это за сорок-то миль.
Они приехали поздней ночью. Далеко за два. Две женщины и семеро детей, трое у мамы Марины, четверо у мамы Наташи. И вместе одна семья.

   Марина дозвонилась снизу. К дому шел крутой подъем.
Ко всему прочему, к шторму и урагану, весь вечер шел  проливной дождь, а к ночи ударил мороз. Да он, по сути, мороз и не отпускал. Знаете, это называется «черный гололед». Страшнее ничего бывает. Не спасает ничто, и их «Форд» встал на первом же бугорке. Костик надул мускулы, расправил плечи, завел Монстра «Вранглера» и поехал выталкивать машину Марины и Наташи из плена на свободу. Они с Леней объехали машину сзади, уперлись в зад «Форда» своим стальным бампером с лебедкой и попытались подтолкнуть, но не получилось, - не помогла супер резина и стальные шипы, их машина соскользнула с дороги и ушла в обрыв. Без переворота, к счастью, просто зависла над ручьем, упершись боком в два больших дерева, метрах в десяти от дороги и метрах в трех от воды. Огромные колеса с супер протектором на льду не помощники, даже враги. Пока они на четвереньках выкарабкивались наверх, напросились на ласковые слова Марины, показывающей им на цепи из своего багажника - единственное, что может выручить на такой дороге. Славка подошел к Марине, взял металлические бандажи, лег под «вен» и стал подгонять их на все колеса микроавтобуса. Наташа отправила Лена и Костика пешком  в дом, обругав и запретив вытаскивать машину. Это они как раз и порывались сделать.
Ледяной дождь все лил и лил. Прозрачное стекло ложилось слой за слоем на чистенький, радостно сверкающий асфальт, на землю, на прошлогодние листья, на Славкино лицо. Ветки на верхушках деревьев, уже налившиеся весенним соком, начинали трещать и трескаться. Боевыми пиками и заточенными копьями летели они вниз. Наутро они будут выглядеть как чудовищный, остро заточенный частокол.
    Славка промок основательно, до косточки, его била дрожь, но это уже после того, как он вылез из-под машины. Стучали зубы. Как барабанная дробь. Взять себя в руки не получалось. А выходило смешно, и он  по-детски улыбался.
   «Форд» легко тронулся с места и через минуту спокойненько припарковался к гаражу, дети перебежали в дом. Наташа затолкала Бергамота в Душ и не выпускала минут двадцать, а может больше. Потом долго растирала его голое тело махровым полотенцем, одним, вторым, третьим, потом водкой,  забинтовала в одеяло и напоила чаем. Он не сопротивлялся, успокоился, зубы остались целыми. Спросил о джипе. Костик и Леня храпели наверху.
- Лебедка дело надежное, - сказала Марина - Утром вылезут, даже не заводя мотора. Она не ложилась спать, пока не легла Наташа. А Славка уснул позже всех. На удивление.

   Когда наутро, Марина с Наташей и дети проснулись - Джип, Костик и Леня были абсолютно трезвыми. Все, в рядочек, стояли возле гаража. Лыжи были погружены в кузов. Как ни в чем не бывало. Мир не перевернулся. Гром не грянул, поп не перекрестился, черт в преисподнюю не провалился, лебедка сработала исправно.

   Два дня очень хорошо покатались. Последние самые красивые снежные дни в мае на горе. К утру мощно потеплело и от черного дождя не осталось и следа. Конец Апреля, Май - можно уже «вышивать» в одних майках или футболках. С утра покрытие еще крепкое, а солнце прогревает заледенелую корку лишь к обеду. Красота! Семеро ребят дружно сделали всю программу обучения на «отлично» и уехали со своими матерями-амазонками в солнечную Атланту в воскресенье вечером.
А уже в среду, Наташа принеслась к Лену на своей «Мазде», почти сутки не выходя из-за руля.

   В этот день Лен ездил по делам в Коннектикут и вернулся только к часу ночи, а в два приехала Наташа. Они сидели внизу на диванном уголке под торшером и разговаривали. Славка лежал над ними, на своем лежаке верхнего яруса внутренней террасы, прямо над их головами, и изнасиловать себя погружением в сон никак не получалось. Поневоле он слышал отрывки разговора. Да, что там! Весь разговор! Ой, как это его не радовало! Поймал себя на мысли, - он консерватор и анахронист, все больше и больше он возбуждается и возмущается, но даже встать, уйти, он не может. Фраза за фразой, Наташина история  входила в его  мозги, разрывала его тоже, не пуританскую мораль, на части. Вдруг его сознание провалилось в далекие воспоминания, и как бы выскользнуло из вынужденной подслушки. Потом снова чужая жизнь ворвалась в него, и он уже не имел возможности из этого уйти.
   Наташа приехала с Леней советоваться, приехала к другу, учителю, доктору, он для них всех был таковым, без дипломов и сертификатов, человек с дипломированным сердцем.
Они сидели посреди ночи у камина под торшером, а Славка был невольным пленником ситуации. Он слушал откровение одной из самых красивых женщин, которых он когда-либо в жизни встречал. Даже Рита не была так женственна. Умопомрачительный бюст, тончайшая талия, чистый детский взгляд, одновременно и мудрый и космический. Прямо Настенька из фильма «Морозко». И Славка понимал, что он живой человек, мужчина. И она ему не безразлична.
   А ее колбасило! Ее несло! А Бромсель слушал.
Сначала об интиме и долго, как только Лен терпел!? Потом о реалиях.
Дети в голос заявили о них правду! Во всеуслышание! И отказались подчиняться. Слышать, слушать, слушаться, понимать, воспринимать, ощущать, отвечать. Дети бойкотировали взрослых. Семья встала с ног на голову. Чужие дети объединились и стали родными против двух чужих мам. А те так и оставались двумя женщинами, мамами и никак не хотели в их глазах становиться папами.
Она говорила, говорила, говорила.
Леня был для них для всех «палочкой-выручалочкой», теперь он что-то пытался склеить. Зачем? Славку бесило! Бромсель все слушал и слушал. Потом что-то предполагал, советовал. Все не так, все невпопад, но одно он делал верно, он не ругал ее, он ласкал словами и убаюкивал, и у него это получалось. Ее, как волнами, выплескивало наружу, но она по чуть-чуть, по чуть-чуть успокаивалась, выравнивалась.
 - Кошмар какой-то! - Метались мысли в Славкиной голове, - Красавица Наташа. Владычица Марина. Семеро с ложками. Выигранные олимпиады, гениальные подростки,  девочки и мальчики, Нина, Юля, Лена, Люба, Марк, Макс и Эдик, чемпионы и лауреаты. Гордости поколения! Зачем это все? Какой ценой? Они ведь уже сейчас все взрослые, их взглядам, их глазам, уже сейчас по сорок лет. Им пришлось так быстро повзрослеть. Кто вернет им детство? Уже никогда они его  не будут иметь. А что могли сделать Валик и Саша. Почему они не дрались?
В Славкиной голове это не умещалось. Сюда бы Бергмана с его умом и философией, но и его другу не было бы под силу сказать здесь более трех слов. А Бромсель несколько часов к ряду слушал и слушал Наташу. Уже одно это – сила! Славка на время все-таки забылся в дреме и полусне, но потом снова вплыл в реальность происходящего, вопреки своей воле и усилиям, в сознание полезли дурацкие выводы:
Линия, как-то вырисовалась. Сыто, питательно, комфортабельно, но размыто и без фундамента. Почему-то природа допустила такой выход мужской несостоятельности? А если оправдать их? Если сказать правду об участниках.
И.
Странно.
Все это было как бы поза-позавчера, шесть тысяч лет до сотворения мира, в прошлой жизни.
И теперь Славка был убежден: после услышанного, его бытие уже никогда не будет таким, каким до этого было.
    Наташа рассказывала Бромселю о самом-самом интимном. О них с Мариной. И тот слушал!? Зачем! И Славка тоже слышал, пусть не нарочно, но тоже - зачем!? Мог же заткнуть уши.
   Кататься в этот день он не поехал, сослался на простуду, имитировал хрип в горле и кашель, плохо получалось, но поверили, уехали на гору без него. Лыжи как микстура от всех болезней. Только не сдавайся – бери самые сложные склоны. Лезь на бугры в лес, где шансов сачковать нет - и тогда все отпускает, все проходит.
Мозги все время крутились вокруг ночного разговора. И все-таки – если оправдать!
 - Мужчина это огонь, стихийное бедствие, его эмоция неуправляема и все сгорает на ее пути, если не будет достаточного количества воды. Огонь съест все, что сможет есть. У него нет терпения. Вспыхнул и погас, но все уничтожив или создав, переплавив из одного в другое. Но заметьте – убив жизнь предыдущую.
Женщина – это вода, и даже когда она становится стихийным катаклизмом, то все-таки, это управляемое природное бедствие – например, наводнение, и оно, естественно, очистительно для мира. Оно может быть, если не укрощено, то использовано. По крайней мере, по бескрайнему разливу можно спастись на лодке, а вот от огня не спасешься и огонь для мира – это не нормально. Если вблизи нет мужчин, женщины понимают друг друга лучше.
Помните институт гаремов. Сколько женщин было вместе, совместными усилиями создавая достойного наследника.
   Менталитет женского сожительства все-таки еще можно оправдать. Это, тот же отголосок гарема, когда лидеров было не много, и «прайд», как у львов, создавался возле царя. Там всем хватало места. Мирились между собой и десятки и сотни женщин. А вот мужскую семью можно оправдать, только с позиции юридической передачи наследства и никак по-другому. Никак, физиологически, это в бесконечные задачи Всевышнего не вписывается.
Но, ни там, ни там не работают нормальные воспитательные моменты по развитию поколения и наследственности, даже если дети уже были произведены до создания  такого брака.
Но института гаремов больше не существует!
Наташа вопрошала Лена именно об этом, И ничего связанного он ей посоветовать не мог. Одни утешения.
Почему-то тогда, ночью, Славка на несколько минут  вернулся из кошмарного, сумбурного забытья и нырнул в себя. Наверное, ему приснилась или привиделась Фея Горчичного Дома. Но все действия происходили почему-то в его школе, когда они, старшеклассники, ставили спектакль к творческому вечеру, посвященному украинскому литературному наследию.
Он - казак, в широких красных шароварах и белой рубахе-разлетайке, а она его жена. Он где-то  перебрал лишку в шинке, а та его встречает макогоном. Очень ощутимо проходится по его бокам и ребрам, загоняя в хату. Наверное, этот сон как-то связан с Наташей, Мариной, Костико-Лениной пьянкой. Сумасшествие какое-то. А может жена - это Инна или все-таки Наташа, а может Рита. Нет, - все-таки, Мара. Вот так всегда: ему в голову приходят всякий бред, а потом оказывается, что это либретто того, что в будущем будет происходить наяву. Воспоминание опять вернуло его в школьную постановку. По-моему это была «Наталка Полтавка». Именно там его гоняла Галка - Полтавка из 10-б. А может не так? И она Одарка из «Запорожца за Дунаем», которого он видел в Оперном театре, и он совсем не Микола. Но в «Запорожце за Дунаем» и «Наталке-Полтавке» всем было весело, а здесь грустно. И все не сходится, и все не на месте, и все в едином клубке. Как там Мара? Как там Инна? Где Арон? Как там жизнь в Горчичном Домике?
 Он открыл глаза –  а внизу разговор продолжался.
- Между нашими детьми и другими школьниками, как разряд высокого напряжения, Вот-вот и ударит молния. Но дети послушны и предупреждены родителями, никто не говорит и полслова обидного нашим детям. А что толку? Наши, как бы построили свою крепость, и не выходят из нее. Неужели ничего не изменится и они на всю жизнь для всего остального мира останутся гоблинами. Может мне покончить с собой. Я почти сделала это. Ехала сюда, и все хотелось повернуть руль в обрыв. Марина с ними справится сама, переедет в другой город, и там они будут естественной семьей, на моем счету много денег, и завещание на нее.
- Об этом все равно узнают.  И деньгами не откупишься.
- Да нет же, не узнают!
- Ты не можешь оставлять детей.
- Леня, ты не понимаешь, я не забыла, что я женщина, я не забыла. Я помню  Валика, я его помню физически, физиологически! Это кошмар! Мне и противно от секса, и мне его и не хватает. Обычного секса, и мужика с волосатой грудью. Марина восхитительна, она чувствует меня, как я сама себя, но чувствую, что мне этого мало. Я вдруг захотела Бегемота!  Взять его как очередного донора? Но он на это не пойдет. Мне страшно от конфликта, страшно от мужского непонимания, я устала! Все было ясно, я приняла решение, но теперь опять темнота, снова все по-другому. Потом, когда я рожала детей – мне было приятно. Я это помню! Сейчас я уже этого удовольствия, этого восхищения иметь не буду, и никогда этого не повторю.
- Не правда, ты можешь это иметь, и ты все можешь исправить.
- Но Марина не отпустит меня, и она, без меня, со своими детьми не справится, она не умеет быть нежной к детям.
- Но это ее проблема, она тебя подавила  и это еще хуже, чем это было у тебя с Валентином. И потом - Ты не последовательна: «То говоришь: она справится без тебя, то не справится!».
- Нет, все по-другому,
- Все именно так.
- Это не по-настоящему. Нет функции! Это самое страшное – быть не функциональным,
- Но функцию рождения  детей, мы с Мариной уже выполнили. Ведь так?! – Она уже почти кричала.
- Но где гарантия, что от нее не откажутся твои и Маринины девочки, им куда спокойней без пап.
- Я не знаю – она расплакалась.
- Успокойся.
- Я спокойна как анаконда, - улыбнулась Наташа. Славка не видел их лиц, но точно знал, что она потеплела и улыбается, широко и светло, как у нее одной получалось. – Я спокойна и рассудительна, но все чаще меня начинает кидать в стороны, как больную макаку. То я готова всем, без разбору, вычистить шерстки  и выгладить спины, то останавливаю себя, чтобы всех их не поцарапать и всех не покусать.
А ты наглотайся кроликов как удав, - теперь улыбался и Леня, - Лежи и переваривай. Завари себе пустырника, ромашку, шиповника, попей валерьянку. Проглоти наконец, вкусного поросенка и погрузись на две недели в анабиоз, в спячку, потом еще проглоти и еще на две недели. Поверь, за то время, что ты будешь бездействовать, ничего не произойдет. Больше того, - все утрясется.
- Ты думаешь?
- Ты же с Б-гом, ты же веришь? Он Сам разберется и сделает, как для тебя лучше. И никому ни слова.
- Лен, я не выдержу!
- Выстоишь! А лучше выспишь все это. Пей валерьянку – литрами.
- Скажешь тоже.
- Или декалитрами. Они тебя очень любят. А знаешь, есть очень хороший способ из любой семейной ситуации выпутаться. Прикинуться больным. Так моя мама моего папу за нос водила, лет пятьдесят. По крайней мере, пока себя помню. Перевяжи голову полотенцем и  ахай, и охай.  Помнишь, как Раневская, и «Муля не нервируй меня!»
Наташа рассмеялась.
- Понимаешь, я согласна вести совместное хозяйство, я согласна играть со второй женщиной дуэтом, но это как-то неестественно, и должен быть в семействе, в прайде, Лев - Царь, и он должен быть Хозяином и Властелином, и он должен быть мужчиной.
Но их разговор так и остался незавершенным, и вот кто выручил Славку!
Из своей комнаты вылез Костик, его вчерашние синдромы просматривались не так агрессивно.
 - Вы и мертвого разбудите, - И он, по-медвежьи косолапо, начал спускаться к ним в зал. - Спать я уже не буду, - продекларировал он громко, и стал подкалывать дрова, щепить лучину, потом пошел на кухню, начал хлопотать с готовкой и греметь посудой. Славка понял, Костик, как и он, все слышал. Но он взрослее Славки, мудрее, даже если будет пьянее в сто тысяч раз.
Ах, вот оно что! Костя принял решение - спасать друга, он точно понял, что находить ответы Наташе еще рано, а Лен - хреновый психолог.
В десять утра приехали последние в этом сезоне ученики.
Лен целый день откатался с Наташей.
А Славка так и не понимал, как разобраться с этой кутерьмой. Потом решил, что - не нужно, и успокоился.

Но в непогоду они приехали, как тайфун провели здесь два дня. Спокойная  Наташа влетела в его жизнь  как ураган, и теперь в этом мире совсем нет места штилю.
В десять утра приехали последние в этом сезоне ученики.

Без Коллизий 2. Часть 3. За бесплатно
               
 На холодной улице стоял подросток и просил милостыню. Непогода и снег заполнили все пространство и вытеснили людей. По мостовым тянуло сквозняками, гулял по веткам голых деревьев ветер, загружались сверху сумерки, и никто из редких прохожих не поло-жил в кепку ни доллара, ни цента.
    Вообще это была пустая затея стоять здесь и на что-то надеяться. Но людям все равно нужно было возвращаться с работы, а машину телепортации еще не придумали.
Парень ежился от холода, засовывал нос в просвет между верхними пуговицами рубашки, с головой ушел в нахлобученный на макушку пиджак. Видно, ему крайне нужны были деньги, ведь с едой в такую погоду можно перебиться.
Будто из другого измерения, вылез из подворотни негр, по худобе напоминающий удочку, снял с себя куртку, накинул ее ему на плечи и положил в коробку пару бумажек. Всякое отсутствие эмоций в глазах этого привидения никак не вязалось с тем, что маль-чишка услышал:
– У Джимми есть вторая, и Джимми не жадный, а денег у меня много.
Негр повернулся и таким же непонятным образом растворился в своем параллельном мире. Парень вынул деньги, отодвинул под стену коробку и пошел домой. Именно такая сумма ему была нужна.

   Извечный вопрос и классический случай: «Что легче – отдать пять долларов от последней десятки или поделить напополам миллион?».
Кто знает ответ? Тот, кто его знает, не произнесет ни слова.
Негр был настоящим миллиардером. И сделать его банкротом, вряд ли кто мог.

   Утром Славка позвонил папе и рассказал сон, тот ответил:
– Есть неограниченные кредиты в нерушимых мировых банках, по имени Джимми, Пол, и Марк, – и всегда находится Сюзи, владелица дорогого и вкусного ресторана, где никогда не кончаются горбушки.
– Откуда это тебе известно, папа?
Трубка помолчала, а потом продолжила.
– Всё просто. Это я был тем подростком на морозе. То, что ты увидел во сне, в своем Колорадо, случилось со мной в тридцать восьмом в нашем любимом Лемберге на  улице Шпитальной. Вместо негра был старый Яцек, а ресторан держала Ядвига Полянски. Обычно можно было получить небольшую подработку в пекарне у Шлойми и Залмана, но в тот вечер никого из них дома не было, а маме срочно нужно было лекарство. Твой сон - вещий, пророческий. Ты у кого-то должен искренне что-то попросить. Может, помощи, может, прощения. И не откладывай это.
– Я обязательно попрошу, - сказал Славка, – передай привет маме.
Удивительная экономика высветилась перед ним за минуту и так реально, что он дал себе обещание – никогда не проходить мимо тех, кто просит помощи и никогда не стес-няться самому – снять шапку и протянуть руку.

   Он появился на свет, когда его родители были уже очень-очень немолодыми людьми. Дети у них долго не получались. Они уже и к врачам перестали ходить, но старая бабка Савелиха сама как-то приковыляла к директорской жене, пани Софии, заставила налить кружку чая и сказала: «Будет мальчик, – помолчала немного и добавила, – тогда, когда вы уже и ждать перестанете». Откуда она это знала, одному Б-гу известно. Но на вопрос ответила: «Во сне ангел приходил».
   В шестидесятых уже появились хорошие врачи. За деньги, большие и в карман, можно было попробовать. Но время ушло, и София, сосредоточившись на муже, исправно каждый день носила в его кабинет горячий обед в баночках и судках. Он безропотно, не пользуясь директорскими привилегиями, соглашался на ее заботу.
   Когда случилась война, он был в Харькове – учился на экономиста. Приехал поступать в авиационный, но по здоровью не прошел, даже броню дали. Теперь в военкомате снова просился в авиацию или хотя бы в танкисты, хотелось геройствовать, но снова не повезло: вспомнили комиссию, и он попал в нестроевую часть.
  Всю войну прошагал во втором эшелоне, дослужился до начальника снабжения полка. Его солдаты всегда были накормлены, со снарядами и одеты. Как-то так у него получалось.
Демобилизовался, вернулся домой, поселился в пригороде у деда с бабой. Ему вспомнили экономическое образование и военные заслуги: вызвали, поручили руководить скобяным заводиком. Но дело пошло наперекосяк. Не клеилось с заказами, а с голым энтузиазмом у него дружбы не было. В лозунги и девизы он не верил и не вписывался в них. Маленький железячный заводик на директивах и лозунгах дряхлел и истощился.
Производство собирались закрыть, заказы, которые спускали сверху, давали только убыток. Тогда он предложил руководству делать то, что нужно в деревне. И пятьдесят семей получили уверенную работу и неплохую зарплату.
Прислали молодого зама. Он понял и попросился на должность инженера.
Завод снова потух. Директора повысили в область, а он опять стал делать гвозди и хомуты.
  Организовали «Сельхозтехнику». Снова его попросили, и он ее поднял. Годика через два опять прислали чьего-то сына, и он сам попросил место зама. Потом и вовсе ушел.
Больше десяти лет работал в заготконторе, пробовал что-то свое сделать, но законодательства нормального в стране не было, и он вовремя остановился, отдал наработки государству. Может, потому и не посадили, а через год, в который раз, его опять поставили директором. В шестьдесят девятом случилось то, что напророчила Савелиха: у пана Михайла и Софии после двадцати трех лет бездетности родился  Славка.

 К девяностым уже потеплело по-настоящему. Можно было что-то делать самому. Открыл цех мягкой мебели, маленький консервный заводик и кооператив домашних солений. Но времена снова поменялись: начало трещать и разваливаться даже то, что еще оставалось от Союза. Пропала нужда почти во всём, но, говорят, земля пропасть не даст. И не дала.
Народ хлынул в Венгрию, Польшу, Югославию. Повезли туда железо и мелочь, оттуда электронику и болонью. О производстве как-то забыли. Люди хотели жить хорошо и торговали.
 Отец предложил селянам одолжить ему денег, кто сколько может, и сделать что-то вроде акционерного общества под его ответственность. Поехал в Польшу, притащил фуру алюминия и собрал первую партию универсальных телевизионных антенн. Конструкция оказалась удачной и позволяла принимать сигнал за сотню километров. Первую партию раскупили «в два счета», дальше пошло еще быстрее. У сельчан появилась надежда и работа. Деревня поднялась. Уже потом, когда сын закончил аспирантуру и вернулся из Афгана, селяне снова принесли его отцу все сбережения и упросили  выкупить главное заводское производство.
Союза уже не было, но был рэкет. На удивление, «крутые» подъехали сами и сказали, что трогать Михайла не будут и другим не дадут. Может, кто из селян был их родственником? Не известно. Но справедливость на свете все-таки сеть. И Славкино наследственное геройство, и отказ от брони, не забрали его у родителей. Афган миловал.
Однажды вечером Славка услышал от папы: «Денег можно заработать сколько хочешь, но мне и маме это не интересно. Для меня удовольствие - строить и созидать реальные структуры, и этого никто у меня не отберет. Мне нужна светлая и чистая голова, а не фантазии и прожекты, и за это я отдам любые деньги».
   Славкина наука хирела, прокормить не могла. Начал помогать отцу, но в городе была квартира и другие интересы. Бизнесменом так и не стал, хоть формально был руководителем и владельцем папиного завода. Потихоньку подучивали двоюродного брата. Именно в это время Славка развелся и встретил Бергмана. Папа насторожился и сказал, что он взрослеет и становится философом.
  По большому счету Славка никогда не мог заработать приличные деньги. Отцовской основательности в нем не было. Завод, хоть и кормил, больших дивидендов не давал. А так командовать, как отец, и не повышать голоса, у Славки не получалось. Он вроде и не глупее отца был, но того все слушались, а его никто не слышал.
А вот в инструкторской работе коэффициент прибыли был радостным и ощутимым,  не требующим бухгалтерии. Это он попробовал с Бергманом, когда по инициативе того они создали маленькую эксклюзивную школу горнолыжного обучения на базе у друзей Арона. Клиенты платили с удовольствием и щедро. Теперь ему вдруг стало понятно, что он легко отдает приблизительно столько, сколько отдал тогда тот негр, и ничуточки не убывает.
Ему показалось, что всё повторяется здесь, в Штатах. Что Лёня и Бергман – одно лицо, так же, как он – подросток из сна и что его папа и с тридцать шестого – одно целое.
Ему здесь было хорошо и уютно, главное – достаточно, мыслям думалось спокойно и без тревог. Ему было настолько комфортабельно, что это даже встревожило его, и он вспомнил, как однажды в сердцах высказал отцу, что думает о бизнесе: «Главное – научиться обманывать людей так, чтобы они об этом не догадывались. Сделать так, чтоб им казалось, что они выиграли миллион. Пусть думают, что кого-то обошли; это похуже, но тоже - ничего. По большому счету ни там, ни тут не убыло и не прибыло, но удовольствие обоюдное. Только не нарушай этот баланс недосказанности. Весь секрет в том, что, как только ты сказал вслух о своих выгодах, ты уже не бизнесмен и вся пирамида успеха рушится, как карточный домик».
Славке так не надо: он хочет быть простым учителем и видеть благодарные глаза учеников. На горе это есть! И никто этого не отберет. Сейчас Славка отдает намного больше, чем надеются получить от него клиенты, и они платят с удовольствием, думая, что кого-то обыграли. Они ни капельки не догадываются, что за них это всё уже запланировано и заранее  предусмотрено самим отдающим.
  Всё вроде встало на рельсы. Успокаивало и удовлетворяло. И вдруг облом! Такого он не ожидал. Он пожадничал! Он разозлился! Ему не заплатили. И дело не в самом факте,  а в том, какие мысли заполонили и оккупировали его мозг. Он же отличный тренер и много не просит, но ему не заплатили! Не заплатили вообще! И он взбесился. Но почему? Ведь изначально согласен был работать лишь за удовольствие. Именно так он себе наметил. Так к чему нервничать? Всего-то – не заплатили… Мотивировали тем, что «не сумел научить ребенка кататься на лыжах. Вернее, научил, нет... ребенок сам научился». Заявили, что Славка с ребенком не ездил, под ручку не держал, так что платить не за что. И еще: он как тренер ничего не стоит, ничего не сделал, и что Штатные инструктора работают по-другому».
  Он заспорил, замахал руками. Стыдоба! Но что страшно: он понял, что спорил не за результат, а за то, что ему не заплатили! Ему нужны были деньги, и никто из близких не болел. О собственном альтруизме он врал!
Лен выслушал отца ребенка, отошел и тихо проговорил Славке на ухо: «Денег не брать! Ты прав, но не брать». Потом еще тише и еще ближе к уху: «Пусть подавится».
Славка замолчал, послушался. Лен стал убираться в доме и складывать на пол в центре холла инвентарь, который понадобится на Аляске. Славка ничего лучше не придумал, как спуститься в мастерскую и переточить все лыжи.
К обеду Миша с детьми уезжал. Проводили искренне и радостно:
– Навещайте еще!
– Рады встрече! Спасибо за гостеприимство.
– Ждем в следующем сезоне.
– Извините, если что-то не так.
Славка опять полез в подвал, Лёня вернулся в холл драить кухню.
Вечером они сидели у заветного камина, допивали «Уокер» и вспоминали сезон.
– До мая гостей не будет.
– Да, вряд ли, разве кто случайный или проездом. Специально может только Костик.
– Он отличный парень, хорошо бы опять встретиться.
И вдруг Славку прорвало:
– Лёня, я всё-таки не очень понимаю, что хотел  Миша?
– Может, он просто не хотел платить?
–- Пусть! Мне на заработок наплевать. – Отдал бы тебе деньги за билет, и мы были бы квиты. Почему ты тоже отказался?
– Знаешь, обо всём, что будет происходить на горе с малышом в три с половиной года, я Мишу предупредил. Не тебе говорить, как устроена психика детей этого возраста. Концентрации внимания хватает минут на двадцать максимум. Дальше – игра. Я ему сказал, что если он хочет результат, я ему его гарантирую, но только если он сам будет рядом с тобой и так же, как это будешь делать ты, поработает «клоуном» для собственного сына. Другого пути нет.
– Миша вроде согласился, он шел на любые условия. Но чёрт, что творится в этой Америке! Здесь родители продают своих детей учителям, как бы откупаясь от них. Он, наверное, сидел в «локере» с новой женой. Я это предвидел.
– Ты же помнишь, Лёня: перед уроком я возился с малышом весь вечер, располагал его к себе и вроде получилось. Я же не юлил, и мальчишка прекрасный. Утром сделали один спуск за два часа. Я убрал все огрехи, расслабил пацана и дал твердый навык. Дети всё хватают мгновенно, и особо важно - с самого начала не позволить сделать ни одного неправильного движения. «Польки-бабочки» – одна игра. Лёня, ребенок поехал, хорошо поехал! И без всякой помощи, без единой поддержки! Радости было под завязку. Но ведь до этого был блок! Папа, с одной стороны, его «задавил», с другой – позволил «залезть на голову». Может, это беда всех разведенных детей?
– Точно.
– Да Б-г с ним, с папой! Делал бы что-то одно: или помогал, или не мешал. Или, как ты говоришь, сидел бы себе в тепле или делал бы, что я ему предложил, – был «проводником» и «посредником» между мной и ребенком. Во втором случае авторитет родителя растет мгновенно. Отец беспрекословно слушает тренера, и, значит, ребенок в точности будет перенимать всё, что преподает учитель. И потом эта цепочка иерархии сохраняется на долгие годы. Но самое главное: и родитель, и тренер непререкаемые примеры для подражания. Только тренер – на день-два, а папа – навсегда!
– Миша не сделал ни так, ни этак. Обычный стандартный прокол.
– Потеря у ребенка внимания и ссылка на родителя. Я ведь ему озвучил: «К нам нос не совать». А Миша вышел на гору без лыж и не для того, чтобы у меня учиться, а поболтать. Мгновенно ребенок заартачился: «Буду кататься только с папой или вообще не буду кататься!» Я всё равно не остановил урок, просто поменял формат. Переодел Мишу в свои ботинки, а сам влез в его. Ужас, какие мокрые они были! Где он их только намочить успел? Может, с вечера не просушил? Дважды я поднялся по горе навстречу им. Раз за разом, параллельно с ними, спускался, давал указания и поправлял движения. Выше уровня тренерской работы нет! Так работают с чемпионами. За день трехлетний ребенок сам контролировал склон, уверенно поворачивался и останавливался. Если человек не понимает, что сделали с его ребенком и им самим, то Б-г им судья. Никто из тех, кого я учу, не жаловался. Еще других приводили и становились в очередь. Лёня, это я тебе рассказал, а не ему.
– Давай закроем эту тему, Слав. – Лен сделал большую паузу. – С такими людьми я общаться не хочу и не буду. Не суши себе голову. Ты сделал работу, уговаривая и убаюкивая его, но люди – разные. Это – моя школа, мы не умираем с голоду, и искреннее тебе спасибо за работу. А из-за билета я не обеднею.
Решение было найдено: «Конец!» Но Славка не мог успокоиться, и на душе оставался неприятный осадок. Он никак не мог понять, отчего именно. Что же это? Ах, вот! Он не отнесся к проблеме легко. Он разбирал ее, разбирал, анализировал. Значит, всё-таки деньги, и уже – как главное, как принцип. Он всё-таки жадничал, и никакой он не праведник. А Лёне это он сказал просто так, для собственного оправдания.
В трубе дымохода гудело, поленья полыхали от хорошей тяги. В доме ветра не чувствовалось. А за окнами, за поручнями большого балкона, как сумасшедшие, болтали ветками ели. Звуки леса не пробивались через двойные стекла. Сопел на своей подстилке Вилли, чуть потрескивали угли в топке, и в голове складывалась какая-то песенка. Славка лег на диван и закрыл глаза. Алкоголь забирал тело и потихоньку уносил в сон. Что-то мягко покрыло его сверху, защитило от бед и напастей. Он вспомнил, как неделю назад Наташа осторожно укрыла его пледом, забытым Ритой. Сейчас Лёня сделал то же самое.
«Неужели им всем известно, что у него больное сердце? Ну и пусть. Он его не прячет. Так себе – микроинсульт. Это не считается!»

Без Коллизий 2. Часть 4. Тур по Аляске

Они  видели китов.
Киты видели их!
Они нанимали самолет и летали к Мак-Кинли.
Светило Солнце.
Глаза смотрели, уши слышали, нос чувствовал, а руки помнили тепло костра.
Старая добрая гитара, у Лёни прекрасный слух и отличный голос.
Лёня нарисовал Мак-Кинли.
Бегемот здоровался с орлами.
Они ловили салмона на р.Денали.
С ними салмона ловили медведи.
И те и другие не пострадали.
Водометный движитель - спаситель первопроходцев.
Группа разлетелась в разные концы.
Они с Лёней должны были вернуться через О-Хару в Денвер.
Бегемот опять вспоминал родителей.
Но сначала был домик без цветов.


   Команду собирали по частям, и все участники тура встретились в Бостоне у двух женщин, согласившихся предоставить место сбора на своем ранчо. Основной состав был массачусетский. Ждали еще одну пару из Флориды, а пока каждый занимался кто чем. Под большим навесом стоял ринг. Периодически, спонтанно организовывались турниры: кто боксировал, кто боролся, кто работал и руками и ногами, о правилах договаривались на ходу.
  Славка на ринг не просился. Он уходил за усадьбу к речке, бродил по саду, потом снова возвращался к дому. Его в нем что-то очень удивляло. Только вот что? Глаза искали  что-то обязательное, что в таком доме непременно должно было быть, и почему-то не было. Славка никак не мог поймать. Красота выглядела как черно-белая графика, и вдруг Славка понял. Нет цветов! Здесь нет света и радости.
  Не спросив хозяев, он взял в гараже старый грузовичок, поехал в город и привез рассаду. Как у нас – анютины глазки, флоксы и еще что-то, что на Украине не растет. Но мальв тут точно не было, а может не время. Дом ожил, улыбнулся. От хозяйки дома он выдержал долгий и вопросительный взгляд, такой же, как тогда от Риммы. Ничего страшного: не убьют да и судить, в общем, не за что. И к «розовым» – он уже привык.
  Организовали очередной турнир «на вылет». Тот, кто одерживал победу – оставался на ринге, и так до проигрыша. У хозяек инвентаря было вдоволь. Одевали следующего кандидата: как на куклу, напяливали на него все защитные накладки и щитки и выпускали в ринг на растерзание Иветте. То, что «на растерзание», стало понятно после первого кру-га. Она была мастером.
  Иветта, это одна из хозяек и старшая из женщин, владелиц дома. Она здесь была главной, заметно ниже среднего роста, худощавая, скуластая, подвижная, даже резкая, Иветта, держала со всеми дистанцию пронзительным взглядом и осанкой «аля стик», проще – «вроде в спину палку вставили». Лиза, вторая женщина, была заметно моложе, крупнее, нежнее и без остановки обо всех заботилась. Иветта командовала, Лиза подчинялась. Им явно это нравилось, и стриженный ежик Иветты, хорошо согласовывался с золотыми кудрями Лизы. Лиза, как бы все время ждала команды от Иветты, и та все делала всегда правильно, не забывая при этом увидеть одобрение в глазах Лизы.
  На ринге главная хозяйка расправлялась с претендентами быстро и аккуратно.
И вот дошли руки до заграничного розового толстяка, когда он, проходя мимо, неосторожно задержался возле ринга. Иветта поманила его пальцем. Славка помотал головой, но его подтолкнули, и он нехотя полез под канаты. Надел только главный бандаж и легкие рукопашные перчатки, ранение не позволяло новых травм, даже случайных. Он отошел на дистанцию и опустил руки.
  Она была чемпионкой, Славка мужчиной в расцвете сил, но, по мнению присутствующих, тюфяком. Ей даже стало его жалко.
Она спровоцировала поединок: надо же проверить хвалёного инструктора. «Все мужики слабаки, этот уж точно! Вот ведь дурак: даже от щитков и наголовника отказался! Может, успокоил себя, что я в два раза легче его. Сейчас получит в челюсть или в солнечное сплетение, пусть сам на себя пеняет».
Она улыбнулась, немного потанцевала на ринге, перебирая ногами, чуть покружила возле него и замерла – так же, как он, опустив руки. И тут он, как и ожидалось, безбашенно пошел в атаку: куце, обрезано и неумело, но вперед. Ох уж эти мужчины: всегда хотят доказать, что они – «первые»!
Именно такой атаки она от него ждала – утвердительной, и тут же контратаковала. Быстро и решительно! Но вдруг, в самый последний момент, ей стало ясно: всё как раз наоборот и всё совершенно не так, как она спланировала. Это – не она его, это – он ее спровоцировал. И это – не она, а он ее контратакует. Вот так да! Ее провели на ее же собственном трюке! Подпустили к себе, на нужную дистанцию, взяли в захват и аккуратно положили на лопатки.
   Зрители замерли. Славка смущенно улыбался. Он не соревновался, он работал. Там, в Афгане, за подобные вольности и расслабления платили жизнью. А Иветта в жизнь только играла. Она думает, что сможет повторить ее! Не получается. Б-г дает одну попытку, вторых подходов не бывает.

   Вечер перед отлетом, Славка ушел в глубину сада, подальше к реке, сложил найденную в чулане удочку, нацепил червя, но почему-то дальше этого не пошел. Удочка так и осталась лежать на склоне, и червяк, недолго думая, с крючка слез и, пока не спохватились, смылся. Славка улыбнулся такой амнистии приговоренного смертника, опустился на бугорок, откинулся на спину, уставился в небо и задумался. Нет, по сути, мыслей не было, он просто уставился на облака, и то, что мы называем думами, плыло в небе вместе с ними.
Он улыбался сам себе, – Папа прав, – он следует за мудрецами: «Женишься удачно – будешь счастливым. Не повезет – станешь философом». Но ведь ему-то с женой повезло, это ей с ним не нет. И вот на тебе – он один и философствует.
  В закатном солнце накатила дрема, Славка опять широко и длинно улыбнулся. Такое состояние он любил. Даже намеренно создавал его и затягивал.
– Когда мы не там, не тут и к нам приходит кто-то из близких, мы как-бы входим в непроизвольную медитацию и открываем канал информации. И тогда все, кто о нас думает и мечтает, чувствуют наше внимание к ним и тоже прорываются к нам своим подсознанием. Они сливаются с нами своей духовной сущностью, сами того не понимая и не ощущая. Получается шикарный космический букет цветов и созвездий, великолепный фильм, и хорошо бы его успеть записать, сложив картинки, данные в полном беспорядке, в стройный логический пазл.
   Такой пример: мы всегда одновременно любим не одну конкретную женщину, а собирательный их образ, но вслух об этом не говорим. Во сне такое позволительно и не наказуемо. Мы одновременно делаем дела с разными людьми, и это уже в реалии. Через сны мы можем управлять временем и пространством, но не сомневайтесь: все, кто в снах, будут одновременно думать о нас тоже. Складывается сюжет, и всё дело в том, что он – уже не иллюзия, он уже часть жизни.
  Он вспомнил Иветту и Лизу.
– У женщин «мужчин» – просто энергии больше, чем у обычных женщин. И модель доминанты мамы-террориста существует у них из детства. Тем более что любящий папа уже тогда отступил с фронтов и всегда казался добрым, но слабым.
А Иветта не террорист – она просто воин. Как амазонка.

   Сон повел его в старые воспоминания. Перед самым отъездом хозяева их эксклюзивной базы пригласили к себе будущего министра внутренних дел. Очевидно, нынешний силовик, придя на должность на гребне политической волны, имея за спиной всего лишь чин лейтенанта милиции, никуда не годился. Это даже Славке было понятно. А этот вроде и был от сохи, то есть, от самых низов, – через уголовный розыск, от бандитов и жуликов, к заслуженной полковничьей петлице. На плечах голова и решительность. Мужик на вид ничего, но уж больно воинственный и штук пять девочек рядом.
  Устроили праздник. Пили, гуляли, хозяева притащили музыкантов, бубен, скрипку, цимбалы, всё как водится в Карпатах. Но его Арон с «будущим» не на шутку схлестнулись. Танцевали на спор, пили на спор, пели на спор, говорили на спор. И вдруг Славка понял: Арон «будущего» на место ставит. Всё крутилось-веселилось вокруг них, а они как бы в центре, на ринге, и министр не выигрывал. И все это понимали, и сам тот, которого заранее поздравляли, прекрасно всё понимал.
  И вот что удивительно: «будущий» не жадничал, не злился. Он просто пил, пел и танцевал до упаду, чувствуя равного себе. И у обоих глаза оставались трезвыми, и оба знали, что никому ничего не должны: и драться они не будут.
Славка поймал себя на том, что во сне его уводит яркая и сильная женщина. И он уводится! Он, который, так сложно находит себе собеседника, сейчас просто сдастся, он раскисает, но ему с ней будет хорошо, и хорошо будет всё, что случиться дальше. А Арон с «будущим» как бы смотрят на это и одобряют его, Славку.
Сон веселья и удовольствия забрал его к себе окончательно. Большая и сильная женщина спрятала его в своих объятиях.

  Уже сидя в самолете, они с Иветтой оказались на сидениях по соседству, и Славка услышал выводы, с которыми не посмел поспорить:
– Я не верующий человек, но о Нем наслышана и о Нем думаю. И вот что мне приходит в голову: тот, кто не слушает отца, тот не слышит Б-га. Из-за бездействия вас мужиков, от неправильности поведения мужского начала, – женское начало, то есть, материя, взбунтовалась и понеслась вскачь. Вы мужики встали в позицию, возмутились. Но не все – большинство сдалось. – Потом, после паузы: – Например, мой папа – очень добрый и умный человек, и ему всё равно, какой я ориентации. Он говорит: только бы я была счастлива. А мама категорически против моих розовых отношений. Почти с полной уверенностью можно сказать, что она считает, что я, ее единственная дочка, и я не состоялась. Ты уже догадался, что моя мама – образцово-показательный мама-террорист. Она не понимает, почему у меня нет мужчины. Со мной она не согласилась. И вывод, – это почти стопроцентная вероятность, что мама папу не любит, и никогда не любила. Сама она законов уважения мужа не знала, стариков не почитала и в доме именно она была командиром и диктатором. И вот я – как результат. Откуда я это взяла? Мой папа всю жизнь выполнял роль Лизы. А для всех это выглядело как норма – семья из мужчины и женщины.
 Славка внимательно слушал, и теперь уже друга.
– И вот еще что: я расскажу тебе кое-что, что услышала от одного религиозного деятеля. Только ты не пугайся, он – как бы, не полностью религиозный, они называются «прогрессивистами», живут коммуной в одном северном штате. Двое мужчин и две женщины. Я там была. Только не подумай, что это тоже дом без цветов, маленькая забытая избушка в ряду более или менее приличных американских домиков. Ошибёшься. Дом не маленький и не серый. А вокруг дома-дворца бурлит жизнь. Но это не гарем! Ведь как было в старину? Всякая жизнь была в цене. Справа и слева продолжали род. Побеждали сильные. А что делать слабому?
   Представь себе одинокого, хилого, хромого сперматозоида. Одноногий и одноглазый, но очень, очень умный. Он тоже хочет жить и хочет доказать всем, что имеет право на первое оплодотворение. И ему никто не запрещает – просто главенствует сила и принятый сильными порядок.
   И он придумал: он объединится с такими же слабыми! Нужно много работать головой и придумать нечто, что сделает их сильными. И дети у них будут сильными и умными. Но гордыня, протест и сверх функция разрывают общество на части. И мы подменили собственную не функциональность на внешнюю вседозволенность. Потом всё изменилось. Лет двести-триста назад, таких, как я или они, просто жгли на костре. Но, только до того времени, как мнение большинства поменялось. И сильные ослабли! Уже большинство слабых, но умных, стало силой и законом. Ислам до сих пор не запрещает многоженства и ведения совместного хозяйства несколькими женщинами при одном мужчине. Наша традиция убрала эту дозволенность. Но желание быть нежными, и в то же время начальственными и иерархическими, у женщин никто не отбирал. Не обязательно быть гением-художником или лучшей пианисткой, но нужно быть реализованным и довольным собой. Иначе крах, депрессия – либо война и подавление ближних, как форма защиты. Глупость? Но факт. И цивилизованный мир защищает этакую гуманную войну «слабых». У цивилизованного мира не хватает духа поднять «сильных» и восстановить у них мотивацию быть такими. Реализации, истинно заложенной в них функции, нет! Да ее просто не ищут! И тогда что получается? Самолично, самостоятельно и безнаказанно – создано персональное одиночество. Создано с претензией на демократию, но с незаметным и изощренным подавлением более слабых. Это такое же насилие, только, в замаскированной форме. Но это – тоже не главное. Ведь всё равно: правят те, кого не видно. Происходит подстроенное и санкционированное объединение «слабаков» в диктатуру исключительности: под крышей глобально «сильных», которым мышиная возня внизу куда более приемлема, чем реальное восстание тех, кто грезит дорваться до власти и денег настоящих силачей. Эдакое: разбодяживание молока простоквашей. Субстанция, рано или поздно, забродит. Ты прав: Сдом и Амору уничтожили не люди, а Сам Всевышний. У людей для этого сил было маловато и желания нет. Ты думаешь, была первоначальная ошибка Творца, когда он сам на первых двух сыновьях Адама попробовал клонирование? Лилит, первая жена Адама, была права, не согласившись с таким. Она ушла гулять «направо и налево», рожать, рожать и рожать нормальных и полноценных детей. А у таких, как Хава, нет на это сил, и пропадает всякое желание тянуть за шиворот расквашенных о реалии жизни мужиков. И они изменяют своим мужьям со Змеем. И чем мы хуже? Ты хорошо сделал, что привез рассаду и посадил цветы. Мы – нормальные, но само общество убивает в нас отношения нормальности, и люди ищут себе комплектарные пары на стороне, оставаясь сами по себе неизменными. Нет предательству.
  Ты спросишь, хочу ли я что-то изменить в жизни, что-то вернуть? Нет, никогда! Это как бы вернуться в прошлое и переключить канал, и тогда те, кто должны родиться, уже не родятся, а у меня и Лизы – прекрасные дети, пусть донорские, но воспитанные в любви и ласке, без давления и террора, и мы не ограничиваем их свободу выбора. Они уже в колледжах, и они совсем не «розовые».

   Аляска приняла их удивительно чистым небом и ясной погодой, вроде никуда и не улетали, вот только горы: восхитительно четко прописанные, яркими, словно акриловыми красками, и Славка снова вспомнил Мару.

   По руслу большой реки они поднялись к подножью Мак-Кинли, разбили лагерь на большой поляне и два дня летали на параплане. Первой в самостоятельный полет ушла Иветта, и тут Славка понял, что за бросок на ринге ему отомстят.
   Или Иветта до этого дня была чемпионом по полетам, или профессионально прыгала с парашютом, или Славка впервые в жизни имел гениального ученика. Иветта была легче его килограммов на сорок, и под нее пришлось расстегнуть все карманы парашюта, снизить его подъемную силу. К четвертому прыжку Иветта летала не хуже, а может быть, и лучше Славки, правда и у других получалось неплохо. На пятом полёте, увидев на горизонте, двигающееся на них облако, «нецветочная фея» завела мотор и подлетела под него. Восходящий поток выбросил ее на километр вверх и прибуксировал в лагерь. Точно было рассчитано! Уже оттуда, из поднебесья, она, как ангел, большими кругами приземлилась возле каяков – технически без единой помарки. Но в ее глазах был испуг.
– Выше нас, на песчаной отмели, там, где за водопадами два рукава сходятся, лежит спортивный катер, людей вокруг нет. По-моему, там что-то случилось. Не факт, но нужно проверить.
    Славка одел систему, сменил батареи, полностью заправил бак, пристегнул к спине две пластиковые бутылки бензина, перемигнулся с Леоном и ушел под вторую тучу, которая, так же удачно, двигалась к речной развилке. Лен взял спортивный каяк и поплыл с Иветтой вверх, к песчаной отмели. Остальных ребят решили не беспокоить, но поставили дежурного на связи. Они переговаривались по рации, Славка корректировал, каким потоком лучше подойти к катеру.
– На гальке и вблизи точно никого нет, в лодке вещи. Это «Дротик», с водомётом. На таких простые туристы не ходят. Тут точно что-то было задумано серьезное. Или лодка потеряла свой экипаж, или ее готовили на проход к верхнему озеру через водопады и еще не стартовали.
Слава, если тебе их не видно на участке от нашего лагеря до лодки,  значит – первое и худшее предположение: они пошли и завалились.
– Никого в радиусе километра я не вижу.
– Тогда я думаю так: туда они прошли, поднялись за остров, может быть, даже добрались до озера, а когда шли обратно, их увело в левый рукав, под более крутой каньон, но там вода и пороги намного опасней и круче, и лодка на левом берегу – тому подтверждение. 
– Бегемот, я у лодки. Лёня внимательно осмотрел «Дротик»: такой перевернуть трудно, центр тяжести очень низкий. Это уникальная машина, с дугами безопасности, как у «Багги». Что-то здесь не так. Стой, Слава! Нет, прости, чтоб не жечь бензин, сядь где-то на вершине и подожди, пока я с этим всем разберусь.
– Слава! У них на борту – две камеры постоянного слежения, одна вперед, с носа на корму, вторая – в противоход, с кормы на нос. Дай время просмотреть. Но и так видно, что они – сумасшедшие.
Бегемот поднял крыло над разделяющим рукава островом. Самое высокое место, по-росшее негустым лесом, возвышалось на длинном острове, похожем на подкову, как раз над левым протоком. А правый проток был длинным, выпуклым и делал широкую дугу;  по нему вода шла перекатами, водопадами, но широкой лентой, по которой еще можно было пройти безопасно с таким  мощным мотором. Вверх по течению – так это точно. А вниз – только с очень хорошим навыком и только «задом наперед». Очень виртуозно и очень осторожно, но – выполнимо.
Наивысшая точка местности раздвинула кусты в самой нижней оконечности острова, как бы специально языком вперед выстелила полянку, куда нетрудно будет приземлиться и уже отсюда организовать поиск. А вот от полянки видна тропинка, которая ведет к верхнему концу острова, полого по склону. Важный путь! И еще одна тропинка, вниз к косе из гальки, но – очень круто. Всё просто: по тропке можно спуститься к самому низкому месту берега верхнего края острова. Вот здесь рукава расходятся: на правый, спокойный, и на левый, бешеный. То, что левый – сумасшедший, и гадать нечего: его даже сверху не видно. Просматривается только то место, где тропинка кончается. Она в глубине ущелья прячется между скал. В левом коротком рукаве вода набирает силу в теснине. Там явно большие ступени. Нужно там пролететь и осмотреться. Скорее всего крушение случилось там.
– Слава, ты меня слышишь? Вот что у них произошло! Я просмотрел видео. Они поднялись по перекатам и шиверам правого рукава, поднялись по двум небольшим водопадам к озеру в верховьях. Это там высоко, поближе к Мак-Кинли, за тем местом, где река растекается. Лодка у них действительно хорошая, очень дорогая, и движок не убиваемый, как на скутерах, только раз в пять сильнее. Их двое. Подростки. Молодые и крепкие ребята. Один – Мак, второй – Кинли, по крайней мере, они так себя называют. Смешно. Довольно слаженные и крепкие, но не очень опытные. Я знаю таких: думают, что всё могут, но могут далеко-далеко не всё. Камеры записали, что когда они возвращались, то их с главного потока буруном сбило в сторону, и они сошли в левое русло. В правое – не получилось. Они либо не поняли, либо прозевали, но развернуться против течения уже не успели. Там надо было идти под самой-самой стенкой и очень-очень быстро развернуться за камень, иначе им было не успеть. В один миг их снесло. Они просто не успели: прыгнули со ступни носом вперед. Да, кстати, внизу еще два водопада, совершенно крутые и непроходимые. Даже для каяка. Это трудно – как снизу, так и сверху. Там они бы тоже не прошли. Тоже бы вылетели. На верхнем плёсе они еще успели бы развернуться, могли бы передохнуть, осмотреться и даже к другому берегу уйти и потом вернуться наверх. Но дальше – вообще никак. Никто не может. Мы все там переплываем на другую сторону к острову, а потом несем каяки по тропе к выходу из ущелья, через ту поляну, где ты сейчас сидишь. Там тропа – прямая, как дорожка, совсем несложная. Только первые двести метров подъем крутоват и самый последний спуск – тяжелый. Слава, – они нам здорово с кино помогли!  Камеры всё зафиксировали. Ни один, ни второй правильно в лодке не сидели. Первый, что был за рулем, тот, что постарше и покрупнее, не лежал на животе, как в «Дротике» предусмотрено, а второй, совсем мальчишка, за весло схватился, когда нужно было просто за дуги держаться. До этого, вроде, синхронно работали, а тут растерялись. Когда лодка на скорости с водопада прыгнула, они из нее и высыпались. Так что очень возможно, что они там наверху. Дальше их камеры не видят. Если они живы, то где-то там, после первой шиверы и не дальше второй. Между шиверами – небольшой безопасный плёс. Если их там нет, то я поищу их до развилки, там, где рукава сливаются, и, если их тут нет и там нет, – вряд ли они живы. Пройду на «Дротике», сколько смогу, но рисковать не буду. Иветту с собой возьму.
– О кэй!
  Бегемот поднял крыло, зашел сверху острова и осторожно пролетел над поворотом. Без разведки соваться в каньон не следовало, могли быть неожиданности. Ветер в каньонах обычно идет за волнами, но часто против них и таким образом создает, как-бы, два рашпиля, которые двигаются один против другого с завидной скоростью и настойчивостью.
А вот и окошко посреди рукава! Славка заглянул в просвет: есть немного места, но впереди должно быть достаточно широко, можно будет развернуться, нырнуть и снова подняться. О! Хорошо! Вроде есть. Совсем низко опускаться нельзя, только бы осмотреть берега. Сквозняки кинжалами полоснули по кончикам крыла, ударило, подпарусило, снова ударило, но крыло не скомкало. Славка немного добавил обороты двигателям, тягу самого крыла убавил: такой запас более надежен, чем только двигатели. Ветер менялся мгновенно, кидало справа-налево, вниз-вверх и снова влево-вправо. Руки дергали релевантны инстинктивно, мозги бы тут не помогли. Вот когда Б-га вспоминаешь! Б-же, помоги!
Он вынырнул из-за поворота. И вот они! Ура!
Слава тебе, Тот, Который, Б-г!
Двое ребят махали ему руками с микроскопического пляжика за первой верхней шиверой. Махали сидя. Что-то у них было не так. Один показал на ногу. Кричать? Нет, они его не услышат, и сесть здесь, он никак не сможет. Нужно с ними как-то договориться, успокоить. И он рискнул: нажал кнопку и заглушил двигатель генератора. Теперь у него есть пять минут – на больше батарей не хватит. И тогда – всё! Если снова не заведется, тогда капут! Надо успеть. Мешает лишь шум водопадов и свист ветра. Он нырнул под скалу, в самом крутом развороте, уже над самими ребятами, прокричал:
– «Вейт! Джаст вейт! Донт вори! Онли вейт». – Ждите, Только ждите, не волнуйтесь, только ждите!
– Оке-е-е-й! – Они закивали головами.
Он толкнул ползунок разряда аккумуляторов на максимум, регулятор тяги крыла перевел на предел. Только бы не промахнуться в окно наверху. Сердце запело: «Ай да молодец!» И тут же он остановил восторг. «Спасибо, Иннуся, за мотор. Спасибочки!»
Пара тянула его к небу со скоростью пробки, вылетевшей из бутылки с шампанским. – «Спасибо, Инночка!» – тупо орал он.
Какой-то черт придерживал его руку на тросе запуска генератора. Суеверие! Пока не вылетит из щели, не потянет. Но мотор завелся в первого «дёрга». Электродвигатели закрутились в полную силу. Он потянул релеванты вбок и развернулся к Лену с Иветтой.
Главное сделано!

  Они ждали его у входа в этот жуткий аттракцион, каяк закрепили поперек лодки. Он увидел их на плёсе и жестами показал трогаться. Пока они шли вниз по реке на «Дротике», Славка висел над их лодкой и до самого лагеря пел. Орал во все горло: «Они живы! Ребята живы!»
– Я поняла, отчего тебя зовут Бегемот: у тебя - никакого слуха и ни голоса, один ор, как у бегемотов, – их глаза с Леном сверкали. – Славка, - улыбалась  ему Иветта, – если бы Бергамоты свободно жили в Америке, у всех людей полопались бы барабанные перепонки. А еще Лен рассказал, что ты хвастался своими родственниками из зоопарка в Сент-Луисе!
– Слушайте, что я придумал, – заторопился Славка, – снимая систему, – но давайте сначала передохнем. – Он пробежался по пляжу. – Ребят просто так не вывезти. Есть проблемы, оба не встали, когда я над ними пролетел, махали руками и показывали на ноги, что-то с ними случилось, может, поломаны или сильно травмированы. Смотри, Лен! Ты точно сможешь пройти на «Дротике» к ним? Сам говорил, что такие развороты ты делал и что туда вы ходили. Я так тебя понял? Ну что, поймал на слове? Но дальше вниз с ними ты не спустишься – ни левым, ни правым рукавом. На левом – просто разобьешься, к по правому через левую шиверу с тремя людьми на борту не поднимешься. И вот что я предлагаю: ты идешь к ним, проходишь своим «коронным разворотом» верхнюю шиверу и перевозишь ребят под тропинку на остров. Но сначала надо перевези нас с Иветтой под ту площадку, где я садился, когда ты просил переждать. Через ту тропинку, по которой вы с группами каяки тащили, мы идем к ним, к тому месту, куда ты ребят вывезешь, на остров, забираем их и доставляем на верхнюю площадку нижней части острова. Последний спуск они не осилят, спуститься к воде ребятам будет трудно, там очень круто. Оттуда Иветта пристегнет одного из них к себе: вдвоем они будут весить чуть больше моего. Она летает хорошо. На паре она перевезет его в лагерь. Там сверху вниз – не трудно! И возвратится за вторым, с которым до тех пор останемся мы, и она снова полетит в лагерь. Все!
Лен и Иветта уперлись в Бегемота вопросительными взглядами.
– А дальше?
– А дальше, мы с Леном я идем к лодке, и вместе берем верхнюю шиверу, и теперь уже – вверх против буруна. Ты, Лён, говорил, что это не сложно. Потом правым рукавом спустимся в лагерь. Попрыгаем немножко? – Он весело посмотрел на друга. – Насколько я понимаю – ты-то это уже делал, и не раз. Покажешь?
Лен улыбнулся:
– Ладно, не скромничай. Погнали!
– Сначала нужно проверить топливо в «Дротике» и заправить пару.

Всё так и получилось. Иветта спустила подростков к лагерю, оттуда их доставили в больницу. И слава Б-гу, все остались целы и здоровы! В общем, без коллизий.
Жизнь идет своим чередом. И у каждого – своя работа, как сказал однажды мой друг.

Без коллизий 2. Часть 5. Особого отношения к делу

Лёня

– Достал меня этот Бегемот! Всё ему неймётся. Он вроде как от всего прячется, а приключения сами его находят. Там, где он, обязательно кому-то нужна помощь. Жил же я до этого спокойно. А Славка заметно скинул в весе, хотя полнота ему никак не мешала. Странно, на его светлые, рыжеватые волосы, и зеленые глаза клюют женщины.

   К острову подошли без проблем. Вместе с ними поднялись на площадку. Вид такой, что дух захватывает, даже завидно, что они отсюда полетят. Показал Славке тропу, думал пройти вместе с ними к плёсу напротив того места, куда подростки вылезли, но они и так там, наверное, продрогли. Надо спешить, а мне еще минут двадцать к ним по шиверам пробиваться. Оставили пару между валунов. Термос, немного еды. Славка с Иветтой пошли по тропе вниз и я тоже вниз, но в обратную сторону. Он прав, если хлопцы травмированы, им здесь не спуститься, быстро просчитал. И со Славкой они на паре не только до лагеря, до противоположного берега не дотянут. Только с Иветтой. Ну, да ладно, это они – лётчики-самолётчики, пусть будет, как решили.
  Спустился вниз, поднял центральную консоль «Дротика» в боевое положение, она изменяемая и трансформируемая; подростки «юзали» его как машину, и водитель полу-лежал на спине. А надо, как очень «заряженный» спортивный мотоцикл, и даже больше – как скутер. Ложишься животом на центральную консоль, локти в полузамки, и только короткие движения штурвала; газ - как в мотоцикле, только на баранке. Ноги сзади – как у лягушки, колени тоже в полузамках, а ступни - в индивидуальных нишах, как на родео. Сидишь, словно на взбешенном быке. Если этот бык по фамилии «Дротик» на мирном лужке спокойно пасётся, то, конечно, захочется на спину перевернуться и даже позагорать. А вот если бычку бодаться вздумается или неровности пути ему понравятся, то «крепче за баранку держись, шофер». Ничего, это мы уже проходили. Хорошая машина! Откуда они ее взяли? Может, у родителей спёрли? Оно всегда так случается, когда дети вырастают. Когда дети вырастают – с ними всегда что-то бывает, когда они отлучаются – с ними всегда что-то случается.
  Вот и каламбурчик получился: Лёня улыбнулся и сориентировал форштевень судёнышка в центр первого порога. Издалека прицелился, взял глазами недвижимый ориентир впереди на берегу и еще больше прижался животом к консоли: два прыжка хлопками отдались по животу. Лёня добавил газу, до половины повернув на себя акселератор, и лодка послушно прыгнула вверх по длинному некрутому водопаду, как бы повторяя прыжок лосося.
– Тот, кто придумал «Дротик», был крутой парень. Если правильно поймать ритм, этот чечевицеобразный корпус, напоминающий еще наконечник стрелы, сделает прыжок в воздух метров на пять и вперед метров на пятнадцать. Совсем, как скутер, только намного устойчивей. Водозаборников у него два, в задней трети днища, и два сопла – в транце и они максимально раздвинуты, так что его с курса сбить трудно. Что-то там ребята прозевали, не хватило квалификации.
 Дальше открывалась длинная стремнина до верха подковы. Быстрая, очень быстрая вода, но ровная, без ступенек. А ну-ка, что это «корытце» может? Добавил газу еще на четверть.
– Ага, скорость течения - километров сорок в час, у «Дротика» – в два раза больше. Но вперед продвигаемся не так уж быстро. Ладно – и так хорошо, запас есть!
Скальные стенки минут пятнадцать сжимали борта, справа и слева оставалось метров по пять-десять. Надо быть внимательным! А вот и вход в излучину верха подковы. Открылась широкая водная гладь, слева по ходу – очередная труба в скалах. Оттуда основной поток.
Еще один гребень, еще, поток. Прыжок, прыжок. Тут словно кто-то веселый расставил камни в шахматном порядке, только успевай после каждого прыжка бросать лодку вбок, мгновенно возвращая нос снова против падающей сверху струи, и снова прыжок.
И так раз двадцать! Перекур: он скинул газ, как рыба, постоял против течения, не продвигаясь вперед, потом снов добавил обороты и еще раз двадцать прыгнул, как в тренажерном зале. Живот уже начал сопротивляться. Стало весело, и он еще увеличил скорость.
Теперь длинная водяная змея в скалах неслась навстречу непрерывной транспортерной лентой, могучей, но уже не опасной. Лицо купалось в брызгах, влага тоненькой струйкой побежала за ворот гидрокомбинезона.
– Может, это пот, а не вода? Но не холодный же!
Лен опять улыбнулся. Вода, которая накрывала лодку, уходила обратно через открытый транец. Палуба плоская, без карманов. Молодец изобретатель! Восторг! «Только ты и лошадь, только ты и вода. Вас трое, и каждый друг против друга. Только умение может заставить одного из противников перейти на твою сторону».
Слева по ходу показалось окно в скалах, туда уходил правый рукав. Сюда и снесло ребят. Лен подошел к самому верхнему краю проёма, прижался к камням и резко сбросил газ. Лодку снесло вниз, еще больше прижало к камням и кормой вперед бросило в пропасть. Транец стал угрожающе опасно уходить вниз. Если сейчас не опустить лодку носом в «заныр», то ее перевернет через голову. Он всем телом подался вперед, притопил нос лодки в поток, и даже качнул всей своей массой корпус так, чтобы носовой отсек ушел под воду. Вал воды накатил на палубу, и лодка приняла горизонтальное положение в вертикально падающем потоке. Дальше – удар днища о нижний плёс. И сразу тонны воды обрушились сверху. Леня, вжавшись в корпус, вместе с лодкой ушел под воду метра на три, не помогла никакая плавучесть, врубил газ и протолкнул, теперь уже субмарину, прямо к отвесной стене, подальше от точки падения основной массы воды. Затем повернул руль вбок, прошел под водой еще метров пять и снова повернул лодку к скале. Наконец он вынырнул из-под воды, когда до каменной стенки оставалось метра три. Но лодка стояла к стенке носом, а к нижнему водопаду кормой.
   Мотор даже не чихнул. Лен сбавил газ и, пятясь назад, отошел за счет стока воды на открытый плёс. Между первой шиверой и основным каскадом образовалось озеро спокойной воды. Лен осмотрелся. Память не подвела: под дальним правым берегом, как бы под карнизом, словно в туннеле, сверху скатывался второй водяной поток.
На каяках сверху они проходили его, но вверх на них подняться было нельзя. Они тащили суденышки по тропе к низу острова, обнося водопады. А вот на лодке можно прыгнуть вверх, как это делает таймень и салмон на перекате, поднимаясь на нерест. А вот идти по нему на лодке сверху, значило разбить борта: слишком большая суммарная скорость.
Он правильно выбрал левый водопад. Теперь только вверх под правым карнизом, с большой осторожностью и внимательно. Но это позже.
Он огляделся: есть ли кто живой? Где пацаны? В левом углу, перед основным водопадом осыпь образовала небольшой пляжик, и узкой лентой, полочкой он тянулся ко второму каскаду. Ребят это спасло: счастье, что им далось выбраться на полку. Но сколько времени им пришлось пробыть здесь? Может, сутки? Или больше? Нет, вряд-ли! Они бы дольше не продержались.
    Подойдя к краю пляжика, можно было увидеть основной водопад. Метров семьдесят отвесного падения. Трюк для смертников! Всякие попытки пройти его исключены! Так что для ребят спасение было только отсрочкой. Конец, отложенный максимум на сутки.
Если бы они с группой не подошли, если бы сумасшедший Бегемот не вздумал учить участников группы летать, если бы сумасшедшая Иветта не взлетела к облакам, никто об этих двух смельчаках ничего бы и не узнал.
   Лёня подошел левым бортом к берегу. Ребята тупо улыбались. Сил подняться у них не было. Сверху и сбоку шиверы летали брызги. Мокрая одежда холодила еще больше. Переохлаждение. Лёня ходом мотора протолкнул лодку чуть выше на каменную отмель, и перетащил парней в лодку. Уложил одного справа, другого слева от себя. Пристегнул страховочные ремни. Сил, двигаться и держаться, у них уже не было. Задним ходом стащил лодку в воду, потом медленно, как паром, перевал на правый берег, туда, откуда начиналась тропа волока каяков. Если бы ребята знали о ней, смогли бы попытаться пере-плыть.
Из-за камней показалась Иветта, за ней – Славка. В самое время.

Иветта

– Сообща вытащили ребят на берег. Жалко было смотреть на это «айскрим», и беспо-мощность. Только радость в глазах, они даже на малейшую физическую эмоцию сил не сохранили.
Я стала раздеваться. Стянула через голову свитер, потом теплую нижнюю рубашку. Славка с Леном уставились на мою острую грудь, как у пятнадцатилетней девочки. Я демонстративно стала стаскивать с себя и джинсы. Роль трусиков выполняли кусочек тря-почки и три веревочки. Пацаны зарделись, и стали согреваться. Это я для них делала, Инъекция помогла. Я натянула на себя рубашку младшего из парней и потребовала у Лёни его заветную бутылочку. Он оттянул ворот гидрокомбинезона и протянул мне плоскую металлическую фляжку. Я вылила содержимое на руку, стала ладошками растирать грудь, сначала младшего парня. Он был совсем плох.
– Только половину, нам еще возвращаться.
Славка тоже стал стягивать с себя одежду. И второго парня переодели. Я и его растерла горячей рукой. Он был покрепче меньшего и уже силился встать на ноги:
– Я Мак. Я Мак.
Видимо, с мозгами у него было не всё в норме. Создавалось впечатление, что он продолжает куда-то лететь или плыть. Он протянул Лёне руку и попытался встать. Это получилось со второй попытки, но его вслед за Кинли уложили и повторили растирание.
– Я тоже замерзаю, двигайтесь, – скомандовала я.
   Тонкая мокрая футболка Кинли на голое тело меня совершенно не грела.
   Славка взвалил на себя старшего и пошел по тропе вверх, мы с Леней подняли Кинли под руки и двинулись следом. Останавливались, отдыхали, снова растирали ребят. Они смешно задерживали на мне взгляд. Отогревались.
Когда вошли в перелесок, я приказала остановиться, сняла с пояса у Лёни его знаменитый нож, срубила две длинные ветки, связала их вместе мокрой одеждой пацанов, положила между слег Кинли, и Славка с Лёней понесли его дальше. Мак попробовал идти сам,  он восстанавливался заметно быстрее своего брата. Потом Я снова поменяла Славку, а он снова взвалил на себя Мака. Он был ходок, как по наставлению по хождению в горах с большим грузом, он старался ставить ноги на всю ступню, в ритм раскачивания очередного шага: так идти – значительно медленнее, но сил хватает на куда большее расстояние.
На полянке, Лен раскрутил рукоятку своего ножа, вытащил кремний и тросовую пилу. Славка набрал из-под валунов сухого мха и надрал бересты. Разожгли костер, в фольге зажарили сосиски и накормили ребят. Отпоили их чаем из термоса. По чуть-чуть, понемногу, не спеша, ребята возвращались к жизни. Главное – мы их вытянули их из ущелья.
Славка развернул пару, проверил мотор, стал одевать на меня систему. Я смотрела ему в глаза, и мне доставляло удовольствие, что Славка боится до меня дотронуться, прикоснуться к моей смуглой коже. А я, как бы нечаянно, дважды потерлась о него соском. Он сделал вид, что не обратил внимания, поднял меня, посадил на валун, подложив под мою голую задницу чехол от пары. Я улыбнулась ему. Теперь и он мне.
– Может, всё-таки, наденешь свитер Мака?
– Нет, он мокрый и противный. Уже недолго, и солнце еще греет. Внизу оденусь.
– Тогда давай быстрее, но чтоб внизу сразу одела штаны и куртку. Тебе еще рейс делать, и ты же все-таки женщина.
Славка с Лёней усадили мне на колени Кинли, подстегнули к системе так, чтобы парень оказался перед мной, но значительно выше.
– Ива, ты не рискуй, – в голосе Славки звучала уже откровенная просьба. – У него, возможно, переломы или мениски полетели. Заходи на посадку строго против ветра, подойди к земле на метр и тяни на себя вниз обе релевантны, резко и до отказа, но главное падай так, чтоб оказаться под ним, как подушка. Но себя береги. Пожалуйста, осторожно!
Я мотнула головой:
– Нечего болтать, поехали!
Они вдвоем снова приподняли и поставили на ноги, уже вместе с Кинли. Славка завел мотор, зашел спереди, подождал устойчивого порыва ветра и резко потянул купол на себя. Успел толкнуть ползунок оборотов до отказа. Ветер наполнил крыло, сделал его круглым, связку потянуло вверх и чуть назад, но винты уже зацепили воздух и толкнули параплан вперед. Да и Славка не дал крылу волю, он побежал спиной назад, в сторону противоположную, куда боковой ветер стал клонить купол. Он разогнал всю эту пирамиду, и купол уверенно встал на ветер. Расстояние от земли стало нарастать – вверх и вперед. Я услышала:
– Долетят! Все будет нормально, – буркнул Славка, поднимаясь с земли: он перекатился через спину, чтоб дать мне пространство для взлёта.
– Долетят. – повторил Лёня. – Он вытащил из гидрашки свою плоскую бутылочку, посмотрел на Бегемота. – И вот что было позже.
– Этого натрем? Или на троих?
– Всё-таки, натрем, – растянул губы Славка!
Они до подбородка задрали на Маке мое белье, очень скупо налили в ладошки по нескольку капель коньяка. Может, останется немного. Представляю: запах стоял до садисткой подлости сногсшибательный! На Аляске и в июне холодно, особенно когда начинает вечереть. Выпить хочется нещадно!
Мак стал быстрее приходить в себя, даже стал что-то рассказывать:
– Мы перевернулись вчера, приблизительно в такое же время. Ночь была жуткая... Лодка папина. Мы живем в Ситке. Папа готовил этот поход несколько лет, но уехал на полгода в Южную Родезию. Мы решили попробовать сами. Матери нашей нет уже три года. Там, на косе, думали, что нам – конец. Я уговаривал брата все-таки прыгнуть с водопада, но тот на ноги не вставал: жаловался, что получил сильный удар в колени. Я решил не бросить брата, стали замерзать вместе.
– Всё, мы его натерли! Ни капельки его торс больше не получит! Тут еще на три глотка, – Лёня посмотрел на друга: Один глоток всё-таки дам ему. Второй тебе, – уже пропел Лёня. – Ну, а третий мой. Я всегда последний. – Он сделал паузу: Только, Слав, не вздумай шельмовать, глоток свой мне не оставляй, честно выпей!

   Они следили, как я пошла на посадку. Маленькая голубая точка встала против ветра и опустилась за излучину. Через несколько минут купол снова поднялся над кустарником и быстро стал двигаться к ним, набирая и набирая высоту. Я уже была в куртке и штанах.
– А мы тут губу раскатали, думали опять увидеть тебя в натуральном виде.
– А слюной не захлебнулись? Давайте вешайте на меня эту сосиску, побыстрее, и вперед. Там, внизу, катер спасателей с врачами прибыл.
– Ну, ты как? Живой? – Славка поднял Мака на ноги.
Парень улыбался. В том же порядке они усадили его ко мне на колени.
– Будешь жить! Пошел! – Уже вместе с Лёней они разогнали связку до нужной скорости и отпустили в небо.
– Вечереет, однако, – передернул плечами Лёня, – пора к нашему плавсредству и домой! Это круг. И по камешкам! Однако попрыгаем!
– Попрыгаем.

Славка

«Дротик» – славная машина. Отец Мака и Кинли знал, что покупает и за что платит деньги. Эта лодка – как конь у «Зорро» или «Сивка Бурка». Наверное, даже как «Конек Горбунок: свистни, и перед тобой явится, любое желание исполнит, из всех передряг вытянет.
До заката оставался час, когда они спустились к верхнему плёсу. Шумел каскадами водопад, жизнь здесь была в каждом камешке, но жизнь каменная и водяная. Человеку тут места нет, надо было убираться восвояси.
– Сядь сзади меня, – сказал мне Лен, – и пристегнись карабинами к дугам и еще одним репшнуром закрепись от пояса к центральной консоли. Таким образом, даже если я вылечу, ты останешься между палубой и дугами, и камнями тебя не побьёт. Твоя задача держаться за меня в поясе: всё, что я скажу, – делать вмиг. Тут уже не страшно! Самое опасное, – это то, что может снести вниз. Смотри, сейчас скорость будет «дабл», а, может, и «трик» из-за скорости течения реки. Она здесь – точно не меньше скорости трамвая, и на ходу не очень-то выпрыгнешь. Но тащиться задом – мне скучно! Синхронно повторяй мои отклонения корпуса. Куда пойдет мой корпус, туда бросай вес своего тела. Помнишь, как на кольцевых гонках мотоциклов с колясками: были когда-то такие; или как матрос отклоняет яхту в сторону, противоположную ветру. У нас, по сути, самый трудный участок по синхронизации – вот этот, первый. Видишь, здесь нужно подняться по водному скату, где метров сорок вода идет по одной ровной плите и в конце как-бы гребешок метров десять. Вот на него заскочить будет самое трудное. Перед ним ты полностью загрузи, прямо утопи в воду корму, чтоб заборники воду полностью захватили и реактивный выброс сработал не в сторону, не еще куда-нибудь, а на все сто процентов вертикально вниз. Как ракету, нас толкнёт вверх, и тогда прыгнем. Но и это не всё. Потом будет труба: мы в ней лететь будем. Тут просто ко мне прижмись и не болтайся. Там – по паре метров с каждой стороны, но больше, чем ссадины и ободранные борта, вряд ли еще чем это нам грозит. А вот потом, начнется такая штучка! Как в кулуаре в Аспене. Там по руслу в шахматном порядке камни расставлены. Если я развернусь и буду их задом ковылять, то пройду без проблем, но это часа на два, а ты просил «попрыгать».
– Попрыгаем!
– Тогда так: мы сейчас этот перекат брать будем, как на мотоцикле с коляской. Там от тебя синхронизация понадобится, иначе будешь меня, как этих ребят, где-то внизу искать.
– Лен, я постараюсь!
– Да уж знаю, не поленишься.
– Ну, поехали!
«Дротик» принял в себя бензин из пластиковых бутылок, который паре так и не пона-добился, заворчал, забурчал в воду, пуская пузыри с правого борта.
Первый бросок Славке пришлось сделать, когда Лен разогнал суденышко по плесу и влетел под карниз: иначе в поток было не войти. Тут надо было и скорость не потерять, и в поворот вписаться, и в стенку не влететь. «Дротик» как бы выпрыгнул из воды, а в поток приземлился, нет, приводнился, шлёпнулся боком, уже стоя на левом борту, как на ребре. Водомет снова ухватил воду и постепенно, боком, ложась на киль, пошел по водяному насту, глубиной не более полуметра, вверх. Никакая другая лодка этого бы не сделала, даже скутер имеет большую осадку.
– Топи корму! – прокричал Леня.
Славка отвис назад на трех веревках, и «Дротик» встал вертикально. Потом Славка снова прижался к консоли, и Лёня врубил максимальный газ. Здесь не было ни киношников, ни трюкачей, и страховки тоже никакой не было – никто и ничем им бы не помог, – не киностудия. Но, будто в кино, лодка выпрыгнула из воды и устремилась в полете к самому высокому месту гребня водяного вала. Градус касания должен был быть не меньше и не больше нужного, это как чемпионский прыжок лошади через барьер, который выше лошади и самого всадника. Их рекорд три девяносто, здесь было метров восемь в высоту и метров двенадцать в длину.
Центральная лыжа с заборником, как в мультипликации, коснулась воды, лодка как бы остановилась, скорости сравнялись, и мало-помалу лодка стала карабкаться вверх по потоку, как скалолаз по стенке. Вот скорость лодки прибавилась, вот уже почувствовалось ускорение, и вот два седока уже выпрямились.
Лёня повернул не вниз, а вверх. Он протянул лодку до озера, и из-за поворота открылся умопомрачительный вид на долину Мак-Кинли, национальный парк «Денали». Впереди маячила очаровательнейшая гора-убийца. У Славки отвисла челюсть: «Вот зачем они сюда шли! Помедитируй! Оцени!»
Лёня не спеша сделал широкий поворот, прижался к левой стороне и показал Славке на проём слева, в который уходил рукав реки, чуть не убивший ребят.
– Вот здесь они прозевали! Теперь – предельное внимание и максимальная подвижность! Это тебе не беззащитных баб на ринге тискать.
Они полетели вниз по трубе. Оставалось только держать равновесие, как на спортивном велосипеде: будто ты едешь в центре пелетона, а сам пелетон несется вниз по горной дороге. Одно неверное движение и завал: всё будет у тебя на голове, не найдешь, где руки, где ноги. Наверное, так даже космонавтов не готовят.
– Живой? – переспросил Лёня.
– А как же!
– Дальше самое то! Не зевай, а то будем купаться!
Он бросил руль вправо и кинул лодку в поток за первым камнем. И тут  началось! Лодка летела по бурунам со скоростью сто двадцать километров в час, практически не дотрагиваясь до воды. Минимальные точки касания были где-то посредине, между рас-ставленными метров по сорок друг от друга камнями. Корпус лодки в полёте нужно было, как байк, успеть развернуть на внутреннюю грань, войти в воду и прыгнуть в другую сто-рону. Лёня делал в воде то же, что они с Катькой однажды делали в кулуаре в Аспене. Боевой разворот, и «Дротик» остановился как вкопанный.
– Ну!
– Ну-у-у, - протянул Славка в ответ.
Затем опять нырок за камень и дриблинг вниз по второму каскаду. Водопады перед излучиной Леня обошел. Это уже были семечки! Они спустились ниже, уже не набирая скорости. К лагерю подошли совсем медленно, так, будто только что ловили рыбу где-то в тихой воде.
Мака и Кинли увезли на вертолете полчаса назад. Большой катер ушел тоже. Их остались ждать только два полицейских, на таком же, как у них «Дротике».
 Полицейские поднялись и пошли навстречу.
– Хау ар ю? Эврисинг гуд? – Как дела! Все хорошо? Вода высокая?
– Средняя.
– Понятно.
Славка пожал плечами. Разговор профессионалов, так же, как там, в Аспене.
Все нормально: жизнь идет, у каждого своя работа.

Без Коллизий 2. Часть 6. Восвояси

  – Зачем мне эта сила? Не хочу быть мужиком в юбке. Б-же, я же знаю, что Ты есть. От чего Ты забрал у меня самое дорогое, любовь?! У меня опустились руки, хваленая сила обернулась беспомощностью и апатией. И с этим справиться я не могу. Утром просыпаюсь на мокрой подушке, голошу, как обычная баба. И ничем меня не утешить и не украсить: ни родословной, ни воспитанием.
   Я помню, как причитала по оставшемуся в Афгане мужу соседка. И я так же вою. Мне стыдно, но я вою, и моим крикам нет конца. Почему он уехал, зачем в очередной раз я не смогла быть женщиной?! Что остановило меня от того, чтобы готовить ему завтраки? Тупая независимость? Я хочу быть обычной женой и обыкновенной женщиной, я хочу ему служить. Весь мой гонор и все мои умения словно булькнули на дно Твин-Лейка. И пузыри даже не пошли, даже разводов не видно. И теперь я понимаю, что такое «рыдать».
   О ней говорили, что она лучший врач в госпитале. Ей не составляло труда прочитать любой, самый сложный снимок. Часто, по рентгеновскому снимку, она видела то, что не видят другие врачи на «Аморае» и на более сложной технике. Так ее учил папа, у других врачей гениальных отцов не было. Плюс, от рождения, она обладала уникальным зрением и не менее исключительной матричной памятью. Она, наверное, смогла бы восстановить в воображении все снимки,  что прошли через ее руки, с момента начала практики.

  Она летела домой из Нью-Йорка с пересадкой в Чикаго. Конференция прошла удачно. Она даже сделала доклад. Получила призовой диплом. До отлёта съездила в Старый Манхэттен, повидалась с матерью и отцом. Со временем натянутые отношения с родителями поостыли: в этот раз она спокойно реагировала на ее замечания, молча выслушивая наставления. Мать даже удивилась: обычная их дуэль не состоялась. Папа в свои девяносто, бодрый и подтянутый, как немногие мужчины в сорок, радостно улыбался на диване, предчувствуя необыкновенное, чудес в решете.
– Мама, а как ты готовишь свой знаменитый борщ?
Наступила необычно долгая пауза. Хотите сказать «не правильно», нужно бы сказать «тяжелая» или «затянувшаяся пауза»? Так вот – всё вместе! Мать смотрела не нее, словно вдруг осознала, что еще в роддоме ее дочь нагло подменили и вернули назад только сей-час.
– Секрет в варке бурака и...
То, что она носила в себе больше сорока лет, стало выходить наружу, как запись с магнитофонной ленты. Теперь Инка понимала, сколько раз и сколько лет записывала этот канал для нее ее родная мать.
– Мама, я тебя люблю.
Седая маленькая женщина стала еще меньше, она испуганно смотрела на мужа, переводила взгляд на дочь, потом опять на мужа, потом снова на дочь.
– Лиза, это - наша Инна, - произнес отец.
 Глаза женщины не залились слезами, они просто не понимали происходящего, ее сердце не способно было пролететь за мгновение через всю жизнь. Целую жизнь! Наверное, там, глубоко в позвоночном столбе, в мозжечке, в подкорке, еще черт знает где зашевелилась душа, обычная такая, ничего не забывающая и никогда и никем непобеждённая душа любящей матери. Брат выглянул из комнаты и замер вместе со всеми.

 В Чикаго она перешла к нужному терминалу и села в уголке в ожидании регистрации. Ждать долго не пришлось. Пассажиры с других рейсов стали тоже подходить, занимали  кресла в зале ожидания. Она сидела и  писала текст «месседжа» папе. Они могли подолгу не видеться, но переписывались всегда. То, что произошло сегодня, потрясло всех. Время от времени она поднимала глаза и поверх очков пробегала взглядом по будущим попутчикам.
Мать до конца вечера собирала рецепты, заворачивала баночки с ее фирменными специями, упаковывала свои коллекционные книги по кулинарии. И чудо: Инка не сопротивлялась.
– Присядем на дорожку.
Все на минуту опустились на стулья. Потом брат отвез ее в аэропорт, придержал за локоть и сказал:
– Ты все-таки ее победила.

   До посадки оставалось минут пятнадцать. И вдруг ее взгляд остановился на двух входящих в холл мужчинах. Она тут же опустила голову, а потом, повернувшись к ним уже совсем боком, даже спиной, скосила взгляд. Он не узнал ее. И не мудрено. Там, дома, она ходила в брюках и бейсболке, иногда в халате или спортивном костюме. А здесь, за красивым чемоданом, сидела шикарная женщина в строгом сером костюме. Высокая прическа, туфли на высоченных шпильках – визитная карточка недосягаемых и привилегированных. Очки закрывали половину лица и прятали глаза. И косметикой на Твин-Лейке она не пользовалась.
  Славка тоже провел взглядом по пассажирам. Так, дежурный взгляд, он больше был занят разговором с высоким стройным парнем, вернее мужчиной лет сорока, явно закаленным в спорте и переходах, очевидно, его другом. Откуда? Когда успел? Лица у них были обветренными, загорелыми, в руках по рюкзачку.
  Он не изменился: такой же спокойный и мягкий. И вдруг она поняла, что боится его потерять, и боится его самого. Ей стало по-детски жутко от этого страха. Она запаниковала. К горлу подкрался комок. Почему по ночам, когда она его звала, он не приходил? Почему сбежал? Неужели он полный кретин? Нет! Это она – дура и гордячка. Весь месяц после его ухода, каждую ночь, она мочила слезами подушку и бредила им. Целыми дням, для всего окружения она держала себя в руках, а когда ложилась спать, перелезала на его половину кровати, и слёзы душили и коверкали ее. Она звала, он не приходил. Почему он не слышал?!

   Сейчас они снова были рядом. Надо было действовать. Но как? Она понемногу успокаивалась. Она же женщина. Сначала нужна разведка! Задержалась с регистрацией, и на посадку прошла последней. Ничего, что у нее – группа «А», «бизнес класс» и она должна идти в первую очередь, в голову самолета. Но этого никто не заметил. Она пропустила всех, накинула на плечи плащ, натянула платок и, как мышь, проскользнула в эконом класс, заняв место сзади них. Пальцем у губ она приказала стюардессе молчать. Та всё поняла.
А мужики разбирали полёты. Ей было очень приятно, что стройный незнакомец внимательно слушает Славку. А тот делал замечание за замечанием.
Они летели с Аляски. Славка говорил о том, как подобные туры они проводят у себя. Его друг отбивался.
– Кроме нас троих и Лизы никто из группы не проявил инициативы.
– Ты в Америке, Слава! Тут – другой менталитет, тут все любят комфорт! Ты прав: в условиях выживания никто не может делать ставку на помощь извне. Все должны быть бойцами, но это Америка, и нам платят деньги. У инструктора – тупая работа. Когда нужно, и троих на руках вынесем. Если нет – засудят. Поверь, это была не худшая группа, и очень здорово, что ты их всех научил летать на параплане, да и пацанов мы вывезли во-время.
Дальше шли разборы маршрутов, сбои и неточности, специфика. И вдруг стали говорить «за женщин».
– Леня, а что было у Наташи и Марины? Наташа, как Настенька из сказки «Морозко». Помнишь, я тебе уже об этом говорил.
– Я знал эти семьи задолго до развода, знал их мужей, они вместе приезжали к нам на базу. Это были чудесные семьи. Как-то так получилось, что Марина взяла под свое крыло Наташу и стала ее патронировать. Зарабатывает Марина безумно много. Она и сама программист высочайшего класса, но собрала такую же команду и сорвала куш. Продала пару наработок в «Google». А Наташа – семейная и хозяйственная. Вот так, как-то незаметно Саша и Валик оказались за бортом. Ты заметил, как Марина Наташу оберегает? Как нежно и как заботливо? А заметил, как Наташа ласково обходится с детьми. У нее интонации такие, что не влюбиться невозможно. И вот что странно: она на тебя поглядывала. Это действительно странно. Для женских однополых браков поразительно! Наверно, потому, что ты сам очень мягкий и ласковый. Сильный быстрый, умелый, но, как девочка,  безобидный и нежный. Никак не пойму, что держит этих двух женщин вместе, что мирит их уже взрослых детей, держит их неразлучно. Наверное, предпосылки к этому создает наша мужская необоснованная и незаработанная гордыня, напыщенность, ничем  не подкрепленная самоуверенность? Где же прокалываются мужчины? Почему они не могут править миром? Неужели матриархат возвращается, а скипетр правления окончательно отобрала женщина? А может, мы, мужчины, просто сдались или на корню перевелись? Или разучились отдавать? А Иветта? Да вряд ли другой мужик сделает то, что она смогла. Мы тогда сработали на все сто!
– Знаешь, Бромсель, я удивляюсь твоей фамилии. Ты почему-то представляешься мне этаким бравым капитаном Врунгелем, который решает любые проблемы и всех спасает. А я никогда не мог быть первым. Как только встречал женщину, становился мягким и ласковым, а она, как только это понимала, либо садилась на шею, либо бросала меня. Бывало и так, что мне еле-еле хватало времени смыться. Когда я возьму себя в руки или когда меня какая-нибудь приберёт к рукам, даже не предполагаю. Возможно, никогда. Та, которая была на озере, помнишь, я рассказывал тебе о ней, об этом догадалась. Мы даже не разговаривали, но тонко понимали друг друга. Она все про меня прочувствовала и не стала командовать. Я внутри – слабый и беззащитный, а она – прекрасная и очень добрая. Она великая труженица и непоседа, у нее все спорится, картины ее светятся добром. Но ее когда-то сильно обидели, и я не имею права помещать свою безалаберность рядом с такой удивительной женщиной. Это – Америка, ты сам говоришь. И я, наверно, не пара ее возможностям и ее потенциалу. Но мне нужно попросить у нее прощения. Я это папе обещал. Нет, не по тому. Наверное, пришло время просить и прощать. Знаешь, Лен, я вдруг перестал бояться быть маленьким. Я вдруг понял, что можно быть самим собой и не бояться этого.
Аэропорт принял рейс дождем и ветром, в терминале это не ощущалось, и пассажиры прошли по длинной галерее вниз, в первый уровень, где получают чемоданы.
Друзья все никак не могли расстаться, они стояли в зале багажа и разговаривали. Славка смотрел на Бромселя и ловил последние минуты общения. Тот был его самым надежным, самым верным товарищем, теперь, даже ближе Бергмана. Они стали братьями по Аляске. Они прошли по ней и вывели людей, их кровь смешалась.
На ленте транспортера уже двадцатый раз делал круг Славкин параплан и палатка. Она сразу узнала их. Два сложенных велосипеда и разборные каяки бесконечно крутили свой глупый танец посреди почти опустевшего зала. Друзья словно потеряли чувство реальности: если бы что-то произошло, например, грянул гром или опустилась тьма, они, казалось, все равно не заметили бы, что все это время сзади них стоит элегантная леди и слушает их. Но она сама заставил их оглянуться!

   Поверьте, дамские сумочки бывают тяжелыми. Если не верите, спросите у Бегемота. Он получил такой удар сзади по плечам, что ахнул! Потом второй, третий, но он уже закрывался. Удары сыпались справа и слева, один за другим, и полупустой зал разрывался криком.
– Ах, ты – скотина блудливая! Куда из дома намылился?! Куда лыжи навострил?! Дома все приготовлено, постирано, наглажено, а тебе гулянки на уме?! Собака не присмотрена, машине инспекшн надо делать. Ты что, думаешь я одна с хозяйством справляться буду! Бомж несчастный! Прогулки, бабы в голове! С друзьями прохлаждается. Скотина! Дубина! Козел! Друга нашел, – уже развернулась она к Бромселю, потом снова к Славе, – Сволочь, кобель, – другого придумать он не могла и тупо цитировала маму. – Красавец! Бабы на него глазеют! Я тебе дам баб! Я тебе дам баб!
Инна отхаживала Бегемота, всё повышая и повышая голос. Бромсель отодвинулся в сторону, не понимая, почему Славка, глупо улыбаясь, уставился на эту разъяренную фурию и позволяет себя колотить.
Несколько подошедших пассажиров недоуменно смотрели на явную американку с совсем не американской манерой поведения. Откуда такое? Впору полицейских вызывать. Ох, уж эти русские!
– Твой любимый пёс уже месяц к еде не притрагивается, похудел, у меня руки опустились. В доме пусто, как на Луне. Ты что, в космонавты записался? Кто тебе разрешал?
И вдруг, уже совсем другим тоном, тихо, словно заряд батареек кончился или шарик сдулся:
– Славочка, миленький, поехали домой!
Инка, эта красивая леди, как пару часов назад ее мама, сложилась как зонтик, стала вдвое меньше ростом и уткнулась ему в куртку. Оттуда, из глубины его груди, из его распахнутой рубашки доносились ее, уже не требования, а всхлипывания и просьбы:
– Ну что тебе нужно? Я всё буду делать, я готовить научусь, я у мамы рецепты взяла, только не уезжай.
Она хлюпала носом, ревела, как в детстве. Если бы Славка отошел, она бы точно упала. Но это только казалось, и Славка, вот-вот бы подхватил ее на руки, но она плотно к нему прижалась и цепко держала за куртку.
И тут он понял:
– Это всё! – До Славки ясно и окончательно дошло, что больше ему никуда не надо ехать, никуда не надо идти, никуда не надо лететь. – Эту женщину он никому не отдаст и никуда не отпустит. Он уже дома. Надо везти ее в к Двум озерам в Горчичный домик, напоить горячим молоком и уложить спать, а готовить она всё равно не умеет и не будет, и он с этим согласится. Пусть командует, кричит, пусть будет, как было и как есть, только чтоб она всё время была рядом и рисовала. Он уже дома. Это она – его дом.
Неужели конец! Нет и еще раз нет! Всё идет так, как надо, ничего меняться не будет! Всё будет идти одно за другим, без коллизий. Но все его женщины, это она и дальше они вместе.


Борис Гаврилин, Монси, сентябрь 2015 г.