Если я и имею право любить, то тут все просто, до чистой душевной очевидности.
Я люблю всей душой, ну, понятно, что тут вне имён, но слово – Женщина. Не уверен, а в личную смерть знаю – в жизни любого мужика (если он реален в личном ощущении себя на первую заглавную букву) н и ч е г о не было, нет, и не будет никогда выше чем – Женщина.
Это, и прежде всего, – его м а м а! Хоть какая и хоть в когда, но... – Мама.
И..., тут уж как кому повезёт... – любимушка-единственная-родимушка-кровинушка и – опять-таки! – снова м а м а! но уже с в о и х детей.
Пока жив – Женщина для мужика – Абсолют возможного в его Бога Души при его жизни.
И второе, совсем уж «банальное» слово для мужика – Родина.
И оба два слова – Женщина и Родина! – Суть Его Жизни.
Собственно говоря... они и есть жизнь мужика. Все остальное от лукавого или из собственной грязи душонки, а не души.
Вот и хочу написать про «второе» слово – Родина, хотя, безусловно, вне Женщин и в нём не обойдётся.
Кстати, забавная для меня деталь на русском языке – Россия-Англия-Германия-Франция-Италия-Испания... – эх! как ни крути, но – о н а!
А вот – СССР-Китай-Иран-Ирак-Оман-Кувейт... – вроде, как и..., но в чужеродное – о н, типа – не Родина, не Мать..., но тут не буду, это в другом эссе «доразмышляется»...
.........
Так уж случилось, что я покадрово и в цвете-звуке-диалогах-запахах... – помню именным в самоё себя с трёх лет всю-всю свою пока не прервавшуюся жизнь. Я тогда первый раз умирал.
Ещё не зная и не познав, что такое Жизнь, я и не понимал, а прочувствовал наперво, что это... , то что случилось и есть рубеж между начальными чувствами в живое и неизвестностью перед пустотой.
Уж очень более чем реально и больно умирал... – рубленный собственноручно из листвяка в полметра диаметром дом пятистенок деда, печь «галанка» между четырёх основных комнат (русская печь с подом стояла на кухне вкупе с жилой комнатой пристройкой) и вот...
Я и мои двоюродные брат и сестра Саша и Наташа – резвимся! Просто играли во «владимирских тяжеловозов», в коняг! про которых рассказал дед и показал акварели с такими фантастически красивыми лощадями, которых на разноформатных листах ватмана нарисовал акварелью мой отец (а там ещё были белые медведи на льдинах...)! Трое – два внука и внучка в доме, где ничего кроме Любви не жило, но – не углядел дед... – дрова-вода-печь-двор-коровник-курятник-собака... – он всё содержал в чистоте, а вода? Это пишется легко, а до колонки с питьевой водой – 800-т метров и в гору к только-только построенному над домом деда телецентром Иркутска. А когда у тебя, у старика, за спиной вот такая орава, а сыновья пашут за копейки и ещё и внуков «сбагрили» – и... постирать-прополоскать... и... сварить поесть и всем...
Дед, которому к моему трёхлетию уже было 73 года, каждый день ходил в горочку с двумя вёдрами..., 12-ти литровыми, и не в "раз-два-три", а порой и не десять. «Облегчение» случилось, когда Хрущёв запретил коров держать в черте города – тут да, воды стало нужно носить меньше вдвое.
Но! отвлёкся...
Я, в тот незабываемый вечер, усадил на личноручно плетёный бабушкин полосатый коврик-половичок брата и сестру, они старше меня на два года. Притащил дедовские гири – две «штучки» латунные (а не чугунные!) пудовые. И их, туда же, на половичок... – и...! «запрягся»! И попёр! вокруг печки...
Про три года спросите? и попёр..., и столько..., и вопрос?
Эх..., я и ныне, уже в «своё от времени», не хил, но уже в позор самого себя. Бочку воды, аль бензина не могу закинуть на обычный грузовик. Душа ещё мечтает и помнит, а пальцы рук тупо уже не тянут то, что было в лёгкое, нормой бытия, эх...
А вот далее, как на экране кинотеатра – ярко и до деталей в ощущения, которые не забыть. Боль жуткая, но ещё хуже... – реальность видения. Паховые мышцы справа не выдержали и лопнули вдоль волокон..., и из меня стали вываливаться с отвратительным запахом мои же кишки. Даже через надувающийся ассиметричный пузырь резко утончившейся и ставшей чуть ли не прозрачной кожи было видно – очень даже мерзопакостного серо-фиолетово-малинового цвета.
И... реальный «сон» в яви... – мой отец, у которого не просто тряслись руки, но он меня держал на них и все время говорил и текли огромные слёзы... – «Дудя! Дудечка! (он меня как Олега Дундича все время называл) потерпи, родной мой...» . И дед... – мой великий дед, давным-давно бросивший курить, ещё в 37-м, когда еле избежал расстрела (он сам с 1889 года) – чуть не головой в печку с беломориной отца. А потом белый "зим-универсал-скорая" и очень долгая «дорога». Меня не приняли аж в трёх больницах, и вот – ФОНАРИ на плотине Иркутской ГЭС... – эту ниточку огней, которые превратились в моих глазах в заднем стекле "ЗИМ-а" в кольцевые разноцветные гало, вижу до сих пор, стоит только закрыть глаза, как подумаю-вспомню.
И б о л ь и с т р а х... – липкие-тягучие-уничтожающие...
А потом – счастье! – лицо хирурга. Ему мешали усы из-под маски..., отлично помню... и его слова с каким-то акцентом...! – «Ну что, малец? Испугался? Ничего, вот... – смотри на лампочки (круглая такая люстра над головой...) и ничего не бойся. Завтра все будет вне этого сна...».
И он не обманул. Сначала снимающее боль забытьё запаха из какой-то тени на лицо и... – пробуждение! очнулся я на вторые сутки...
Первое, что я увидел – жутко постаревшее лицо отца и заплаканную улыбающуюся маму. Отец держал в руках (и где и как он это сумел-то в 62-м достать-купить) связку зелёных кубинских махоньких бананов. И его первая фраза... вечно в ушах – «Дудя, ты живой?»
Так вот... и потому как – все что угодно приму в жизни, но не предательство души и Душ. У меня были и ЕСТЬ божьи Учителя. Да – они все в Вечном, но так и должно быть – Л ю б и м ы е В е ч н ы.
И в подтверждение – до сих..., 20-ти сантиметровый, очень грубый шрам на правой моей половине паховых мышц. Ни о какой «косметической хирургии» было невозможно говорить тогда, когда своей силой ребёнок сам себе разорвал половину живота. Сшивал хирург в стянуть бы... – и... сжилось бы... – и... слава Мужику Хирургу и Богу, что сумели-даровали и позволили мальцу ожить и жить в далее, пусть и вот... – дураку полному.
Наконец, о том, что затеял...
.........
О НЁМ писали многие, пишут и будут писать, но вот я... – пока почти ни слова.
А ведь я там реально рождён и втягивался в это Величие буквально «побуквенно-постранично в жизненное». И сделал это в моей душе, конечно же, он – мой отец. И сделал так по-мужски, что вот... – отца нет рядом очень давно, но... – как же я С л ы ш у его голос и его С л о в а! И как же я люблю то, что он мне – Воздарил! – о щ у щ е н и я Байкала! И...! тут, простите... – я так мечтаю с ним, моим отцом, встретиться снова...
И вот про Байкал? Что ж...
Б а й к а л! – он вне словес... – он фантастически «безумен» в неописуемое!
Он умеет Б Ы Т Ь сам по себе и шикарно разным – даже разнорассовым, убивающим..., но всегда в – В о с т о р ж е н о!
Он может воспитать-возвысить-уничтожить-убить-сохранить или упокоить, или вернуть к Жизни любую Душу.
Я тогда, в три года, выжил и вот, доныне (тьфу-тьфу!) – я, пусть и в не зная почему – не болею ничем и никак, и никаких врачей не зову, только что с зубами проблемы, но вне болей, сам удалил почти половину и своими же руками. Но тут ни Бог, ни Байкал не причём, прозаика «аварий-бития жизни». А вот Божеский запас веры и ощущения Света – не просто реален, он существует во мне. И это запас Веры – Байкал и мои любимые люди. И как должное – «Да святится Имя Твоё! и ныне и присно, и во веки веков» – спасает-существует и дарует шанс не подохнуть, а уйти честно, пусть и... – но во всё моё.
Ощущал и впитывал я Истину не сразу, а отец и не торопился. Он просто, мужским – показывал-возил-учил... – всему в истинное и пошагово. Жить, а не выживать в тайге-горах, на озере. Рубить дрова и ставить дом руками и с нуля. Сторожить-скрадывать и добывать зверя. Уметь и знать – как подойти к коню и запрячь... – хоть в телегу, хоть в плуг, хоть под седло. Петь настоящие песни («А на груди его светилась медаль за...», и любимую его – «Гори-гори..., моя...»), и... – главное! – уметь любить Женщину, пусть она и в беду свою личную..., мою Маму. Не предающий мужик... для пацана... – и рука в руке... – а что круче перед Богом?
Но..., понятно же, Отец и..., а вот своё личное ОСЯЗАНИЕ Байкала я начал сам.
Знаю как, но и не знаю, как начать про ЭТО... – ведь в этом пересеклись и люди и времена – из прошлого в ещё не прожитое тогда будущее.
Байкал никогда не отпускал меня и... – судил и судит, и правит моей душой до сих.
Реальное личное началось, как и должно у мужика – из-за женщины!
Из-за училки-практикантки Татьяны Турок. Худая-высокая и не из разряда «белокурых блиделей», она всего-то за месяц практики перемешала все мозги мне и всему классу. Если бы не Танечка, даже с учётом шикарной Дины Александровны, нашей "штатной училки литературы" – мы никогда бы не прочитали от и до «Евгения Онегина» и... споря душами! – я бы так бы и жил бы идиотом, который считал Маяковского типа трибуном при власти, а не величайшим лириком одних из самых чистых слов о любви... –
Память! собери у мозга в зале....
Любимых! нескончаемые очереди....
.........
Мария! Не хочешь..., не хочешь...
Значить опять – темно и понуро...
Но и не это – талант преподавателя, было главным! Танечка ещё и была в ряду «жутких» энтузиастов только-только организованной ИГСС – Иркутской городской секции спелеологов, и тут, само собой – вытащила в первый же выходной весь класс за город в пещеры «Радостная» и «Воглая»..., а потом и на скальник «Витязь». Класс одурел полностью, а я – «пропал» и очень надолго, в пока вот – жив-помню-могу...
Мир, реальный подземный Мир – эх! тут надо познать и прочувствовать... Я много-много раз думал и вот..., так и не смог придумать одну и короткую фразу, которая бы ПЕЧАТАЛА чувства... – но это сделал обожаемый мною французский спелеолог-исследователь-первооткрыватель-первопокоритель Норберт Кастеро, он буквально выштамповал суть моих «начальных мучений» в названии своей книги – «МИР КОНТРАСТНЫХ ТЕНЕЙ».
И понеслось..., я фактически перешёл в школе на «нелегальное» факультативное обучение, из девяти месяцев в обязательное я реально отсутствовал («прогуливал») более половины... – условия от Евгеши (Евгении Алексеевны Турчаниновой – моей классной) были просты в жёсткое – «Хочешь ползать под землёй? Нет проблем, но у тебя будет только две оценки – или отлично или банан в пару...» Так и жили! Хотя две четвёрки я, все-таки, «схлопотал» в аттестате. Но тут «политика» личного характера – кроме меня никто не заработал при прямолинейном конфликте в «серьёзно так» от первой директрисы школы, которую потом уволили, фразу – «Тебя ждёт страшный конец, мальчик». Да и Бог с ней, хотя она, может, и не ошиблась...! Но, пока же жив..., и ладушки!
Байкал и ранее, до Татьяны, был родным... – Култук, деревня на самом юге Байкала. Я провёл там очень много времени и даже три раза всё лето. Троюродный дед Павел, егерь... – ой! какой Мужик! и... – Шарики (деревушка, где он егерил и где пропадал неделями, реальное название – Шарыжалгай на Кругобайкальской железной дороге – КБЖД). Четыре коровы, два коня, и «кошмар» прочей животины в ужас домашних женщин (точно не помню, сколько свиней-гусей-уток-кур, но помню, что до раздражения много), а ещё и зверю на вверенных участках тайги надо было сена-веников-веточек запасти. И мы, пацаны – косили! ай, как косили-то!!! И как мне нравилось, потому что – получалось! И много лучше, чем у старших и в собственное удовольствие – оттягивать на наковаленке литовочку №1 (не любил маленькие косы)...! Потом оселком фасочку – вжик...! шрамов на пальцах – более десятка. Коса ведь не просто режет, если промахнулся..., она тонюсенько рвёт кожу в мясо до кости. И заживает всё потом и медленно, и очень муторно и в нетерпеливо болезненно. А уж когда гадюка в пятку ударила в оба зуба... на покосе..., в Шарыжалгае – шикарная «картина»!!! Никогда не любил и до сих не люблю любые сапоги – хоть кирзовые, хоть лайковые, хоть резиновые. Всегда и в ныне предпочитаю просто тапочки!!! Три пацана от 9-ти до 13-ти, до взрослых 25 км пёхом, костёр-палатка-ружьё-патроны, вплоть до пули «жакан» и ножи... – всё доверено мужичкам при деле..., и удар гадюки в пятку. Гадюку-то я косой..., но. Первый раз резал сам себя, чтобы яд выпустить, старшие ребята испугались сделать. Я и сам страшно боялся, но сделал, умереть вот так за пустяк было много страшнее – все до чистой крови сдоил..., и ведь даже на утро нога не опухла...
Но все это было только начальным. Я ещё не знал Байкала, только-только прикасался в ощущения. На юге Байкал – он как бы компактный, подумаешь, в районе Шариков 15-18 км шириной и прочая. А я же ездил с отцом по горам, настоящим – Хамар-Дабан и Тункинские голцы (Восточный Саян). Потому и не ощущал, что это ... – не просто озеро и не то, что я пока видел...
А вот тут и случилось! Ведь я фактически ничего и не понимал ещё, как и что порой вокруг меня происходит, а просто «плыл» в..., точнее... – жил нормальным пацаном в кругу нормальных людей, но! как же это было – великолепно! и – значимо!
Точка моего слияния душой с Байкалом произошла, когда «Иркусткоблсофпроф» в 1974 году принял решение создать турбазу в посёлке МРС (Маломорская рыбоприёмная станция), на бурятском языке – Сахюрте (Кремнёвый). Основа для работы базы – пещера «Мечта» (пещера имени Института Географии СО АН СССР, как появилось название «Мечта» – обязательно напишу ниже и назову Автора названия!) и окрестные бухты пролива Ольхонские ворота (Мухор-Тутай-Куркут-Базарная-Загли).
Дабы начать, надо было сделать детальный план пещеры. Наметить и сертифицировать на безопасность в контрольно-спасательной службе области маршруты, оборудовать вход в пещеру «клеткой», чтобы замок вешать, почистить внутрипещерную «сыпуху» и... – Иркутская Городская Секция Спелеологов (ИГСС) получила продукты, денежки, автобус Паз и... – мы и прибыли молодой командой в почти 30-ть душ. Руководил «бандой» Саша Индюков, эх! какой он красивый человек-то!!! особенно душой... и вот – почалось...
Да, я был единственный, кому было 15-ть лет, все остальные студенты и даже не первых курсов. То есть я много дурнее по факту возраста, но не хилее всех и учащийся всему влёт – так как привык уважать опыт старших. Мне с детства «вбили» в голову – научись слушать-выслушивать и видеть, потом научись сам, а уж потом делай лучше, если сможешь.
«Клетка на входе» – это бетон и арматура – закрытый на замок от реальных идиотов вход. Арматуру-цемент привезли с собой, щебёнка местная, но до воды, дабы бетон замешивать – 336 метров по вертикали и почти три километра пехом до уреза Байкала. А молочная фляга с железным обручем по основанию и сама по себе весит почти шесть кг, а с водой – +36 литров... – суммарно под полтинник, который надо в гору... и на загривке самого себя. Двоим нести одну флягу в гору и по каньону – даже не смешно. Всё это делала команда Саши Индюкова, я поднялся с флягой всего раз. Не сачок, просто была другая задача. Трое – Томочка Чистякова (как она пела-то! какой голос-то!) и Саша Фролов (он только-только влился в нашу команду, приехав из Владика) и я, который ещё не знал, что осенью чуть не разобьюсь в невозвратимое из-за Сашки же на скальнике Витязь. Мы должны были прожить под землёй минимум трое суток. Составить детальный план пещеры с отбором проб для анализов грунта и коренных пород. С замером влажности воздуха по уровням и отметкой краской всех крупных булыганов в «Тронном зале» и по этажам пещеры. Для того чтобы потом, кто-то после нас, мог точно отслеживать – увеличилась ли сейсмоактивность, начали ли снова рушиться своды...
И пока я бегал с флягой, Саша и Тома спустили вниз необходимое снаряжение и... мой рюкзак, и ушли устанавливать подземный рабочий лагерь на втором этаже пещеры. А в рюкзаке было всё моё – от трусов до личного снаряжения. Индюков и его команда вернулись к Байкалу (я тогда его, по-сути, в пот и раж таскания воды и не увидел в новое), а я остался перед входом в пещеру и... без всего, что надо для спуска. Посидел, остыл от подъёма, чуток просох от пота..., нащупал в кармане штормовки офицерский фонарик (с двумя цветными стёклами для подачи сигналов) и решил (самонадеянный молодой) – пещера горизонтальная, шахт и колодцев особых нет, кроки вроде помню на память... и чего сижу? Тем паче основная 12-ти миллиметровая верёвочка уходила в щель входа. И решил сам найти ребят.
Это первое и единственное в навсегда моё свободное падение в пещере. И в далее и ныне себе такого не позволю, пока жив. Это ныне ход «разобрали» и он более чем свободен (что и явилось трагедией для красоты пещеры и начался ужас, увы, с нас и с тогда же – но ниже по тексту...). Тогда это была незаметная щель в небольшой карстовой выемке среди массива метаморфизованных графитизированных мраморов Приольхонья. Всего-то полметра шириной и максимум полтора метра в длину. И вертикальная на полтора метра, а за ней – ледник... – и очень крутой ледник по наклону... до горизонтали хода..., по факту – как лыжный трамплин 20-ка для детей-юниоров...
Именно поэтому главную пещеру района долго не могли обнаружить, несмотря на то, что рядом, плюс-минус двести метров от реального входа было ещё две супер дыры-входы в зачаточные стадии развития всей карстовой системы «Мечты». Один вход чуть ниже к Байкалу с названием – «Грот дураков»... – для тех, кто промахнулся в «Мечту». И чуток выше по склону – «Бурятская»... (и об этой «дырочке» ОСОБЕННО душевно ниже).
Застегнул штормовку на все пуговицы, включил фонарик..., ой! Тут, простите, необходимое отступление! Ныне, особенно молодым, совсем не понять – какая это была проблема – СВЕТ в пещере. Никаких тебе светодиодов-фонарей хоть какого суперкласса и прочая. Обычные китайские фонарики, из которых надо было соорудить налобный фонарь на каске. Ацетиленовых профессиональных спелеофонарей у нас в стране тогда просто не было. Шахтёрские аккумуляторные – тяжёлые и неудобные для скалолазания, светят слабо и недалеко и... – а как их заряжать-то вне цивилизации? Потому, каждый как мог, приспосабливал к банальной строительной каске (а других просто не существовало, особливо для спелеологов или альпинистов) отражатель, а кто-то и два, от ручных фонариков. Потом провода и на животе «кассета», самолично смотанная с помощью изоленты из обычных батареек. Я никогда не пользовался строительной каской – бессмысленно. Я использовал чехословатский, цельнолитой и закрытый на уши мотоциклетный шлем, на котором были установлены три! фонаря. Головной «фароискатель» с лампой на 12 вольт (что позволяло лучом «пробиваться» метров так на 40-50) и два боковых обычных «китайчиков» на 2.5 вольта, для работы на снаряжении и хождений (причём фонари могли работать как угодно – фара-левый-правый-по два, все три враз). Это реальное чудо для того времени мне помог сделать, конечно же! – мой отец. И сменные батарейки я не перематывал в «блок» изолентой с проволочками. Жить двое-трое суток под землёй – это не десять и даже не сорок батареек – мотать замучаешься, плюс все время подводят «замотанные контакты». Вместе с отцом мы спаяли из обычной консервной жести плоскую «обойму» на живот на 24-ре батарейки. Открыл крышку – вынул использованные и вставил новые батарейки и закрыл крышку и все. И я мог переключать режимы работы фонарей шикарными авиационными тумблерами, которые мы вместе с отцом «нашли» на авиационной свалке. Ой! чего мы только там не нашли!!! – главное – провода для минирадио, кучу всяких диодов-триодов-транзисторов-резисторов... и...! Самолёты тогда просто так на металлолом не выкидывали. Эх, да, в суть – мы воровали радиодетали и прочая со списанной техники в поле, но за колючкой, а где купить? но охрана всегда была вне обид на нашу благодарность..., и спасибо – никогда не стреляли.
Но в руках был только офицерский фонарик и верёвка, уходящая в реальное подземелье. И... – незнание реальностей входа.
Всё описать невозможно. Я взял фал в правую руку, а в левую фонарь, и начал спускаться в щель, не зная, что внизу. Вход на удивление сдвоен – прямой ледопад и приличная «обходная» каверная промоина с тем же льдом по днищу, но пологая и зигзагообразная. Напрямую – полёт вне специальных средств, как на трамплине для прыжков, а по «аппендиксу» – просто спускаешься в мило. Одна беда – толстым там плохо. Параметры – метр по основанию и в максимум 50 см в высоту. Толстым приходится не скатываться, а ещё и себя и вниз проталкивать. И основная верёвка уходила именно в «аппендикс»..., а я..., ну... «умный» на тот момент, сел на первый лёд и отпустился в скольжение..., держа фал только правой и вне всего...
Далее просто..., – верёвка ушла в ход обходной и нормальный, а я её не удержал одной рукой... И полетел по леднику напрямую, и..., пытаясь тормозить обеими руками и телом..., как научен в автомат, хотя ледоруба не было..., выпустил ещё и фонарик..., который полетел много быстрее меня в черноту...
Спасло, что пещеру только-только обживали. И в конце ледника была реальная пещерная глина, не утоптанная и нехоженая... – мягкая и ласковая. Даже руки не оборвал, а просто уехал в полужидкое. Очень долго не мог опомниться и прийти в себя..., а мой фонарик горел где-то далеко-далеко. Вот и лежал в глине..., осознав себя, как живого и самого последнего идиота..., и привыкал к минимуму света в МИРЕ КОНСТРАТНЫХ ТЕНЕЙ...
(продолжение следует)
На аватарках будут Фото великолепных авторов, которые просто влюблёны в Байкал: Степанцова, Мамонтова, Алексеева и...
Они настоящие авторы-мужики! Да, не сняли того, что снял я..., но они своё уже опубликовали..., а я пока славословлю..., эх... даже не оцифровал..., и не знаю – сумеет ли мой младший сохранить мой архив и все мои слайды-киноплёнки и фотографии... за ВСЮ мою жизнь, не знаю...