Мы жили всегда хорошо… В деревеньке, недалеко от Донецка, родились я, сестра и два моих брата. Наш отец был начальником шахты.
У меня не было родной матери. Я даже не помню, как ее зовут… Вроде, Анастасия. Она умерла, когда я была еще младенцем, а через некоторое время отец нашел себе новую жену. Ее долго не хотели отдавать за нашего папу: как же так – у него же четверо детей! Но мачеха все время повторяла: «Он такой красивый, такой хороший, что будь даже десять детей, все равно бы пошла за него».
Мачеха была хорошая, добрая женщина. Она нас никогда не била, сильно не ругала. Постучит пальцем по столу и скажет: «Что б пришли во столько-то». И мы бежим на танцы. А там оркестр духовой играет… Потанцуем – и домой.
У них с отцом еще двое ребятишек родилось – девочка и мальчик. Мы все очень дружно жили. Мальчишки даже построили на деревьях шалаш, набили на ветки доски, и спали там, ночевали. Патефон принесут – не было тогда телевизора, магнитофона. Однажды поставили они патефон на солнце и уснули, а он и испортился.
И дом у нас был великолепный. Мы не жили, как сейчас, в этих хибарках – квартирах. У нас был большой дом на две семьи и сад, где росли яблони, груши, арбузы. Вниз спустишься – речка. Хорошо жили, зажиточно.
Закончили мы с сестрой 8 классов - тогда столько в школе учились. Поехали мы в медицинский техникум поступать на фельдшериц. Бог дал – поступили сразу. Ох, молились мы тогда… Сопливые же еще были, маленькие. Учились в городе каком-то… Где-то на Азовском море. Жили у семьи. Нас было четыре сестры: я и моя родная сестренка и две наших двоюродных сестры. Хозяева были замечательные! Мефодий Алексеевич ходил на море, ловил рыбу, а вечером мы собирались все и ели ее. Иногда к нам приезжали наши родственники, привозили всякие гостинцы…
А 34-ый год голодный был... Бывало, идет женщина по дороге, а потом раз и упала. И мертвая уже. Но мы бед не знали, зажиточно жили.
У нашей двоюродной сестры Наташи, в отличие от нас кавалеры были. Она красивая была! Смотришь, смотришь на ее и глаз отвести не можешь. Так вот ее кавалеры возьмут моторки, и мы все вместе едем кататься на море. Накатались так за четыре года на всю оставшуюся жизнь!
А потом мы поехали работать. Город на Дону стоял. Вечером, после работы, ходили на реку, загорали. Денег на курорты не тратили – все было рядом!
Я вернулась в свой город родной после практики, стала работать в медпункте на заводе. Заведующей медпунктом была. Пришел как-то к нам врач, друг нашей семьи, и говорит: «Там вот работает такой красивый инженер. Вот бы муж вашей Шурочке!»
И спустя некоторое время я вышла за Алешеньку замуж. Я не из красавиц была, хоть лицом и в отца пошла. Но видно, внешность для мужчины привлекательная, а на женщине не смотрелась. Зато у меня фигура красивая, ноги… Вот, понравилась я Алексею. А он-то очень красивым был! Очень!
Через год, в 40-ом, Инночка родилась, а в 41-ом война началась. Мужа на войну забрали. Так он и не вернулся. Всего 2 года вместе прожили…
Наш город немцы заняли. Убивали всех, убивали – страшно! Но у нас на квартире поселились хорошие. Хотелось бы что-то припомнить, да нет – хорошие они были. И хлеба принесут, и помогут чем.
А ведь все голодно жили… Бывало, едешь менять. Наберешь тюки с одеждой, другими вещами и едешь. Меняли вещи на зерно, на жир какой-то…все немцы поели.
А стреляли страшно! Помню, как шли мы по дороге назад, смотрим, а над нами немецкий самолет летит. И строчит, строчит! Мы повалились на землю, руками голову прикрыли и лежим. Думаем: «Если убьет, так хоть сразу, чтоб не мучиться!» Пролетел самолет – мы живехоньки. Быстрее до деревни добежали. Там нас какой-то старик встретил. Говорит: «Вы, девчонки, счастливые! Самолет прямо над вами летал, а не задел!»
Или еще помню. В город мы какой-то приехали… Все немцами оккупированный. И бомбят теперь наши, русские самолеты. Стоим посреди улицы, смотрим, как бомбы на немцев падают – и вроде радостно, да страшно, что сейчас и нас прихватят. А ту нас эти немцы схватили да в траншею кинули – спасли. Хорошие были… Были звери, фашисты, жандармы, а были хорошие… Так вот лежим в траншее, а идти дальше надо, менять. Ведь дома все глодают, ждут зерна, кукурузы. Мы вылезли и дальше пошли. И опять самолеты над нами. Мы в какой-то вагон залезли, согнулись от страха, прижались друг к другу, а бомбы свистят, свистят! Рядом! Вот-вот заденут. Улетели самолеты, а мы все сидим. Тут дверь в вагон открывается, немцы заходят. Один за спину заходит, а потом спрашивает: «У тебя киндер есть?» «Есть», - отвечаю. Немец показывает мне огромный кусок бомбы: «Счастливый твой киндер! Вот тебе в спину чуть не попало что!» Не убило меня.
Потом война закончилась. Не дай Бог вам такое пережить! Не дай Бог! Мы-то еще и не знали голода, бед… Зажиточно жили раньше – это и помогло. Обменивали на продукты вещи все, что дома были.
А ведь я в тюрьме сидела! Муж-то партийный был… Ой, не хочу об этом вспоминать, как сидела! Помню, пришли к нам в камеру полицейские, ткнули пальцем в меня: «Эта!» А я видела раньше, как тоже тыкали в людей пальцами, а потом расстреливали. Так вот на меня показали, я с жизнью простилась, решила, что смерть моя пришла. А мне потом говорят: «Нет, домой пойдешь». А я и рада! Вернулась домой, к доченьке кинулась, к красавице моей…
Ужасная война, ужасная… Сколько там наших убило? Тысяч 200? Мой муж не вернулся, сестры моей… И много так, много! Не дай Бог вам…
А потом, лет через пятнадцать, еще раз замуж вышла… За Петю. Хороший человек, хороший. Учителем работал в школе. Больше детей у меня не было – одна Инночка. В папу красивая. Вот, так и жили, так и жили… Не дай вам Бог пережить все то, что я пережила! Не дай вам Бог такого… До 90 лет дожила, а все с дрожью вспоминаю свою молодость… Не дай Бог!