Конкурсная работа. Номинация – Проза.
"Галактический сезон литературных конкурсов 2015", I этап.
Автобус из города пришел по расписанию. Проворная невысокого роста худощавая женщина первой сошла на землю, вдохнула до боли знакомый чистый деревенский воздух.
- Пора, - выпрямилась и бодрым шагом двинулась вперед, до родного крова шесть километров. Следом вылезли сын с женой, они шли рядом. Улица частных домов осталась позади. Очутившись на окраине, Жанну, жительницу города, поразил простор русской земли. Необъятная даль восхищала и завораживала одновременно. Солнышко, отодвинув белесый полог, поочередно расправив лучики, медленно поползло вверх. По обе стороны дороги простирались поля, слева их обрамляли невысокие кусты, скрывающие извилистое русло реки. За рекой поля, перемежающиеся с перелесками, примыкали к плотной стене леса, подпирающего край неба. На неровных возвышенностях виднелись деревеньки, между ними находился старинный белокаменный храм. Краска фасада потемнела, образовав темно-серые пятна. Главный купол наклонился вперед.
- Нелли Максимовна, Вы давно здесь не были? Расскажите, как жили? – прервала молчание Жанна.
- Жили в деревне Умовское, куда сейчас идем. Я была единственным ребенком. Родители работали в колхозе, жили скромно. Через два дома от нас жил брат отца, дядя Миша, у него семеро сорванцов было, с младшим я особенно сдружилась, - глубоко вздохнула женщина.
- Если Вам тяжело вспоминать, давайте помолчим.
- Ой, что ты? Если молча шагать, дорога длинней на семь верст покажется, а с разговорами не заметим, как до места доберемся, - она осторожно, будто боясь что-то разбить, переложила сумку в другую руку, - в нашей деревне было больше пятидесяти дворов. Когда война началась, мужиков на фронт забрали. Вернулись немногие, да и те, как вот мой отец, вернувшись, уехали в город.
- Почему?
- Жить в деревне стало невыносимо. Отец попал в плен, после войны часто повторял, что концлагерь – мерзкое место, там каждый день расстреливали пленных. Когда дошла очередь до отца, он, мысленно простившись со всеми и с жизнью, вышел из барака. Конвоиры торопили. Ему же каждый шаг давался с трудом, ноги отяжелели и не хотели слушаться, перед глазами встал образ подростка, с которым делился последними крохами, но не смог уберечь. Однажды утром проснувшись, обнаружил Сергея, так его звали, мертвым. Призрачный образ растаял, леденящий озноб поднялся от пят до макушки, он отчетливо расслышал звуки выстрелов. Где-то сзади раздался оглушительный взрыв, испуганные конвоиры развернули отца обратно. В бараке тихий шепоток переходил из уст в уста, бил по барабанным перепонкам: «Наши». Суетливая беготня, беспорядочная стрельба за стенами прекратились. Наступила минута всепоглощающего покоя. Вдруг дверь с шумом распахнулась, на пороге появился русский солдат:
- Товарищи, выходите.
Те, как завороженные, оставались на местах, не веря в освобождение, - пожилая женщина остановилась, поправив платок, снова бодро зашагала. - Во время войны и мне казалось, что мир уже никогда не будет прежним. Долгожданная Победа не принесла радости нашей семье. Отец вернулся в июле сорок пятого. Пленных тогда приравнивали к предателям Родины. Он, потерявший силы в концлагере, не смог работать в колхозе, пришлось уехать в город… Мне до сих пор жалко родного дома, всю жизнь хотела выкупить, но как-то не получалось.
- А теперь? – подала голос невестка.
- Теперь я иду домой. Отец помог! Мама от навалившихся переживаний рано скончалась. Он женился повторно, перед смертью позвал к себе, посадил рядом, вытащил из-под подушки сберкнижку, подал: «Возьми, выкупи наш дом». Потом шумно вздохнув, поднял глаза к потолку и со словами «Сергей, я иду к тебе» умер. Открыла книжку, смотрю, она оформлена на мое имя. Осенью разыскала хозяев дома, уговорила продать. Сейчас документы в порядке, можно ремонтом заниматься. Сыночек, поможешь?
- Так и я чем могу – помогу, - улыбнулась Жанна.
С разговорами не заметили, как миновали расположенную у дороги деревеньку, потом прошли небольшой перелесок, за ним располагалась еще одна деревня, в середине которой дорога разделилась на две части. Путешественники свернули влево, спустились к реке, прошли по висячему мосту, поднявшись в горку, остановились.
- Хорошо-то как! – вздохнул полной грудью Максим.
- Что я говорила, родная земля силу придает, чужая отбирает. Зря отец нас в город увез, маму потеряли, в деревне бы выжили. Вы знаете, какие лепешки из мороженой картошки, выкопанной на колхозном поле ранней весной, пекла моя мама?! В те голодное время поля охранялись. Лишь весной, как только сходил снег, жителям разрешали выходить в поле и собирать оставшуюся картошку. В нашей деревне и стар и мал - все шли в поле. Из этой картошки пекли лепешки, в жизни ничего вкуснее не ела.
Дорога делила селение пополам, где стояло три дома слева и четыре справа.
– Милая моя деревня – это все, что осталось от пятидесяти дворов. Наш дом третий справа.
Прошли по узенькой тропе.
- Это мой родной дом, - шевелила дрожащими губами женщина.
Бревна сруба от времени почернели, оконные перелеты с пожелтевшей, потрескавшейся краской выглядели неухоженными. Труба на крыше наполовину раскрошилась. На крыше сарая, вплотную примыкавшего к дому, рубероид сорвало ветром, видны были прогнившие доски. Забор упал. Огородом, да и домом в целом давно никто не пользовался.
Хозяйка перекрестилась, поклонилась в пояс:
- Здравствуй, дом! Всю жизнь ждала эту минуточку.
- Мама, может, зайдем, - попытался прервать рассуждения сын.
- Возьми ключ, отворяй дверь, - мать достала из кармана плаща ключ, подала. Сняла с головы платок, провела шершавой ладонью по седеющим волосам, - видишь, какая я теперь стала?
Поднявшись по лесенке, Максим отпер замок. Открыл дверь, прошел в крыльцо, потом в сени, там было три двери, одна из которых была шире и крепче других. Распахнув её, вошел в дом. За ним следовали женщины. На крохотной кухне у переборки стоял старинный кухонный стол, рядом стул. Слева - русская печь. От стены ее отделял узкий проход, видимо, раньше там был умывальник и приступок, чтобы забираться на печь. Жанна заглянула в комнату:
- Дом небольшой, а работы предстоит много.
- Ничего, вместе все осилим.
- Максим, - родительницу словно силы внезапно покинули, она только успела присесть на стул.
- Да, мама? – сын мгновенно оказался рядом.
Нелли Максимовна бережно поставила на колени сумку, расстегнула молнию, достала сверток, развернула бумагу, и супруги увидели изящную стеклянную вазу - сахарницу на тонкой ножке.
- Что это? – в один голос спросили молодые.
- Сейчас, - уже спокойно ответила мать, поставила бесценное сокровище на стол, – помогите мне.
- Конечно.
- Максим, выйди на сарай. У дверей лестница, поднимись на чердак, там у печной трубы справа есть проломленная доска, достань оттуда чугунок.
- Мам, а что там – золото?
- Чистейшее!
- И ты думаешь, оно до сих пор там? – указал пальцем на потолок сын.
- Хочу надеяться, - у пожилой женщины снова задрожали губы.
- Хорошо. Жанна, пойдем со мной.
Минуты тянулись мучительно долго. Интересно, что там происходит? Сверху послышалось, как на скрипучие рассохшиеся половицы ступали человеческие ноги, значит, сын на чердаке. Потом донеслось какое-то шуршание, видно, ищет проломленную доску. Шум стих. Тишина. Секунда, вторая, третья. «Наверно, не нашел. - Сердце сжалось, в горле застрял ком. - Ничего не поделаешь, здесь сорок лет жили чужие люди…» Снова половицы заскрипели и затихли. Через мгновение сын со снохой распахнули дверь, в руках сын держал чугунок, тот самый! Холщовая запылившаяся тряпка казалась взъерошенной.
- Давай сюда, - мать вытащила тряпицу, развернула, на её коленях оказались крупные осколки вазы, точно такой, какая стояла на столе.
Сын и невестка ахнули:
- Сахарница?
- Когда я была маленькой, мы дружили с Гришей. Я вам рассказывала, это сын папиного брата. Голодно было в войну. Тогда настоящего чая не было, покупали в магазине сушеную грушу, запрессованную в брикеты, и заваривали, как чай. Мы тогда не знали, что такое груша, но нам с Гришей безумно нравилось жевать эту вкусную заварку. Она обычно лежала вот здесь на узких полатях, - мать подняла руку и показала, где раньше были полати. - Гриша вставал на четвереньки, я забиралась ему на спину, дотянувшись до полатей, доставала заварку. Отрезали небольшой кусочек ножом, потом я снова вставала на спину, возвращала все на место.
В тот злополучный день Гриша пришел, как обычно, днем. Брикет был настолько маленьким, что я не знала, сколько лучше отрезать. А мама, как нарочно, его положила ближе к стене. У меня не хватало руки, чтобы положить брикет обратно. Грише пришлось выгнуть дугой спину, чтобы поднять меня как можно выше. Только я дотянулась, как дверь распахнулась, и влетела взволнованная мама:
- Победа!
От неожиданности я дернула рукой, зацепила сахарницу, та с грохотом упала на пол и разбилась. Мама, застав нас врасплох, несколько секунд оценивала ситуацию, потом схватила меня в охапку, потащила в комнату:
- Ах, сорванцы! Ишь чего надумали!
Гриша убежал. В тот день я досыта наелась «березовой каши». Получая очередную порцию, пыталась оправдаться: «Я не виновата! Вот вырасту, научусь писать, всем расскажу, что без вины наказываешь…» Столько лет прошло, а то чувство маминой несправедливости не отпускает. Сахарницу разбила, но нам-то нужен был не сахар, но маме признаться в этом не смогла. На первую зарплату купила новую вазу - вот эту.
- Мам, ты бабушке так ничего и не рассказала? – удивился сын.
- Не получилось, когда я смогла купить сахарницу, мамы не было. У отца новая жена, не до меня ему. Гриши давно нет… Кому душу распахивать? Да и зачем, столько лет прошло.
- Нам все-таки рассказали, - вступила в разговор невестка.
- Не знаю зачем? Может, чтобы освободиться от чувства вины?
- Мамуль, тебе, сколько лет? А ты, как маленькая девчонка.
- Всё. С сегодняшнего дня начинаю взрослеть, - отшутилась она.
- У нас новость… - покраснела Жанна.
- Какая?
- Ты скоро станешь бабушкой! – уточнил Максим.
- Милые мои, родные!.. - встала со стула будущая бабушка. - Теперь некогда рассиживаться, надо успеть до появления наследника здесь все в порядок привести…