Светлой памяти любимой жены Елены
1
«Завтра уже девятый день, - вспомнил Никитин. - А Лена опять не приснилась! Он ждёт, а она не снится! Значит, всё у неё хорошо! Значит, угодил он ей с одеждой, похоронными принадлежностями, местом на кладбище. Всё как надо сделал, постарался».
А ведь в фирме ритуальных услуг его встретили не очень приветливо. Женщина, сидевшая под развешенными на стене венками, даже не подняла глаз от бумаг, лишь поздоровалась.
Он сел на один из двух стульев возле письменного стола. Потёртый кожаный портфель поставил на колени. Этот портфель ему подарили на работе в день пятидесятилетия. После утренней планерки заместитель главного редактора газеты деликатно отвела его в сторону и спросила: «Никитин, тебе чего подарить на юбилей? Хочешь, мы тебе портфель купим кожаный?». Он сказал: «Хочу».
- Документы с собой? - бегло стрельнув взглядом, подала голос женщина. На бейджике у неё было написано «Галина».
Никитин суетливо достал медицинское свидетельство о смерти:
- Вот.
Галина внимательно изучила документ и, поднявшись, спросила:
- Гроб какой будем заказывать? Полированный, деревянный?
- Даже не знаю, - растерялся Никитин.
- Пойдёмте, посмотрим, что есть в наличии! - работница провела его в соседнее помещение, где на специальных металлических подставках стояли гробы разной ценовой категории. От девяти до пятидесяти пяти тысяч рублей.
- Вот этот сколько стоит? - поинтересовался Никитин.
- Этот? Деревянный, обитый атласом - девять тысяч.
- Девять тысяч, - повторил он.
Галина недовольно вздохнула и с интонацией адвоката пояснила:
- Для обивки гробов используют бархат, шёлк, атлас и хлопчатобумажное полотно, что во многом и определяет их стоимость. Причём, у каждой модели свой способ обивки: под гладь, бант, гофре, полугофре, луч.
- А этот? - перебил Никитин.
- Этот двенадцать. Но вы не стесняйтесь, у нас на складе есть и недорогие гробы. - Она открыла каталог с фотографиями. - Вот гроб «Социальный» - 650 рублей! Оформляем?
- Нет, давайте тот, что девять тысяч.
- Как скажете!
Дальше Никитин с чувством уязвленного самолюбия старался делать выбор только в пользу далеко не дешёвых ритуальных принадлежностей. Легко согласился на бордовое церковное покрывало за две тысячи рублей, тёмно-коричневый дубовый крест за две с половиной, пожалуй, самый дорогой из имеющихся траурный венок за две тысячи. Помимо всего этого в заказ включили катафалк, переноску гроба, хранение тела умершей, одевание и укладывание в гроб, грим — и ещё с десяток мало понятных живому человеку ритуальных услуг. Никитин не спорил, согласно кивая головой.
Поиграв тонкими пальчиками на калькуляторе, сотрудница фирмы озвучила конечную цифру:
- Всего сорок три тысячи четыреста рублей.
Только тут Никитин осознал, что у него нет даже половины этой суммы!
- Оплату можно произвести сразу и авансом, - продолжала Галина. - Как вам удобнее.
- У меня с собой всего десять тысяч.
- Хорошо. Остальное принесёте завтра с одеждой покойной.
2
Сорок три тысячи — сумасшедшие деньги!
Оказавшись на улице, Никитин даже растерялся. Может, вернуться и всё переиграть? Ведь справляют же люди похороны на шесть-семь тысяч. Перед кем выпендриваться? Заказал деревянный макинтош, как выразился президент, за 650 целковых — и порядок! Не всё ли равно в каком гробу лежать в земле? Относительно себя он бы так и сделал, но для Лены...
У Никитина мгновенно повлажнели глаза, мелко задрожали губы и, чтобы окончательно не расплакаться, что с ним уже не раз случалось, он спешно зашагал к остановке общественного транспорта.
Красное дореволюционной постройки здание онкологической больницы осталось позади, по обеим сторонам асфальтированной дорожки, словно рой ярких бабочек цвёл душистый горошек, тянулись к солнцу неприхотливые петунии, разноцветными звёздочками мелькал крылатый табак. И тут же стояли убогие деревянные скамейки. На одной из них, дымя сигаретой, сидел худощавый, небритый мужчина в больничном халате. Сбоку свисала подвешенная на грязном бинте банка с трубкой для мочи, но мужичок с ней, видно, так свыкся, что не замечал. Хреново стало больным после запрета на курение в общественных местах, в туалете не подымишь, как раньше. Отсчитай от больницы пятнадцать метров — и кури!
Терзаемый не дающей покоя мыслью: где взять деньги, Никитин выскочил на остановку и чуть не угодил под трамвай.
- Жить надоело?! - накинулась на него накрашенная, как кукла вагоновожатая. - Так убей себя об стену, а не лезь под трамвай!
Новоявленная Аннушка была не старше двадцати пяти, но уже знала всё на свете. А Никитин, выходит, не знал!
В зелёном глазу светофора появился шагающий человечек, и Сергей, как первоклашка, сжимая ручку портфеля, поспешил на другую сторону дороги. И там вместо привычных, скособоченных от времени букв «Парикмахерская» заметил ярко-красную вывеску «Быстро-деньги». За 15 минут обещали от одной до 20 тысяч рублей! Без залога и поручителей. Требовался только паспорт.
Паспорт у Никитина был. Но ему не верилось, что вот так, запросто, ему отвалят двадцать тысяч. Хотя чем чёрт не шутит? Он неуверенно приоткрыл скрипучую металлическую дверь, а уже через полчаса в кармане лежали четыре новеньких пятитысячных бумажки. Его мало беспокоило, как он будет их отдавать вместе с набежавшими процентами, его волновало, где взять ещё столько. А взять их можно было в такой же конторе под названием «Деньги взаймы».
«Лишняя денежка карману не в тягость!» — вспомнил Никитин и нырнул в лабиринт торгово-развлекательного центра, где как-то видел вывеску «Деньги взаймы». Единственное, что его смущало: не принадлежат ли обе конторы одному хозяину? Ведь в первом офисе его сфотографировали и сделали ксерокопию паспорта. Но всё обошлось: по-детски веснушчатая и по-взрослому серьёзная барышня со старательностью банковского кассира отсчитала ему двадцать тысяч. Правда, потрепанными тысячерублевыми купюрами и уже не под один, а под полтора процента в день!
Счастливый Никитин, словно двадцатилетний пацан, примчался домой, но, войдя в пустую квартиру, снова постарел. Нежданно свалившееся горе расплющило его, как копейку под ударом кувалды. Обиднее же всего было ощущение собственного бессилия что-либо изменить. По щекам текли слёзы. Умом он понимал, что когда-нибудь все умрут: долларовые миллиардеры и нобелевские лауреаты, всенародно избранные президенты и наследные принцы, чемпионы мира и звёзды шоу-бизнеса. Придёт время, и сам он, как песчинка в мировом океане, растворится в небытии. Но смириться со смертью Лены он не мог. «Кому она помешала?! - рассуждал Никитин. - Пусть бы жила, радовалась солнышку!» Дальнейшая жизнь без жены казалась ему бессмысленной.
Он знал, что у переживших подобный стресс людей частенько случаются инфаркты и инсульты. Голову, словно снегом покрывает седина, а глаза от слёз становятся красными. Подойдя к зеркалу, он приготовился увидеть себя седым, почерневшим от горя, но ничего не произошло, он не изменился, разве что осунулся и покрылся колючей щетиной.
3
Никитин впервые увидел Лену на школьном выпускном.
Вечером он собирался с приятелями в городской парк на танцы. Ещё днём купили бутылку «Солнцедара» - красного вина, про которое шутили, что стоит оно рубль двенадцать, а пьётся как за рубль двадцать четыре. На закуску надрали с грядки зелёного лука, притащили хлеба. Всё шло, как по маслу. Но только расположились на спрятавшемся за сараем диванчике, как возник нарядный Валера Карюхин. В отутюженных брюках со стрелочками и накрахмаленной белой рубашке он весело пропел:
- Я к вам, друзья, пришёл недаром, не угостите ль «Солнцедаром»?
Угостили. А что не угостить хорошего человека?
Причастившись, Валерка поведал, что вечером после застолья с пирожными и газировкой его ждёт школьный выпускной. Окна в спортзале уже завесили шторами, между баскетбольными кольцами натянули гирлянду разноцветных лампочек, но самое главное, что на выпускном будет играть ВИА «Романтики» - лучший в городе ансамбль.
- Ну чего, Серёга, идём? - слегка кося левым глазом, спрашивал Карюхин.
- Идём! - Никитин, два года назад окончивший школу, был не против навестить родные пенаты, послушать «Романтиков», а если получится, то и закадрить какую-нибудь девчонку.
- Девочки у нас одна другой лучше! - не унимался Карюхин в надежде, что ему ещё плеснут «бормотухи». - Сердцем матери клянусь, наши девчонки самые клёвые в школе! Танька Кулебякина, Женька Уткина, Ленка Сергеева. Слушай, Серега, хочешь, я тебя с Леной Сергеевой познакомлю?
- Познакомь! - согласился Никитин.
Без труда проникнув в закрытую школу через окно первого этажа, Сергей сразу же нарвался на завуча.
- Никитин, ты чего тут делаешь? - как пиявка прилипла к нему Анна Алексеевна. - Твой выпускной, если мне не изменяет память, прошёл два года назад!
- Заглянул вот по старой памяти, - юлил Никитин. - У вас тут, говорят, «Романтики» выступают, уж и посмотреть нельзя?
- Посмотреть можно, но чтобы без приключений!
- Анна Алексеевна, я же вас никогда не подводил!
Косоглазый Валерка Карюхин поджидал его возле центральной лестницы:
- Ты куда пропал?
- На завуча нарвался! Едва отбился!
- А вот и наша Леночка! - обрадовавшись спускающимся со второго этажа девчонкам, заулыбался приятель. - Алёна, разреши тебе представить моего лучшего друга Сергея.
- Разрешаю, - ответила девушка.
И тут из спортзала послышалась самая забойная по тем временам композиция: «Еллоу ривер». Причём, на русском языке: «Есть герой в мире сказочном. Он смешной и загадочный, - не жалея, струн и барабанов, громыхали «Романтики». - На крыше дом, ну а в нём живет он - толстый Карлсон...»
- А пошлите танцевать! - предложила Лена.
Как на крыльях ветра они помчались в спортзал, где скромные восьмиклассники выделывали такие танцевальные кренделя, что у автора хита Джеффа Кристи наверняка бы поехала крыша.
Быстрый танец сменил медленный «Мами блю».
- Объявляется дамский танец! - нечленораздельно, словно водитель автобуса остановку, произнес солист группы. - Девушки приглашают кавалеров!
«Романтики», как настоящие патриоты, и этот хит исполняли на русском: «Вернулся, мама, я домой, но не встречаешь ты меня. На свете я теперь один, один на свете я...»
Танцевать никто не спешил. И только одна Лена пригласила Никитина. Минуты две они топтались вдвоём. Сергей робко держал девушку за талию, а она, как бы в насмешку над нерешительностью партнера, обняла его за шею. И все, словно в кинотеатре смотрели только на них.
- Девушки приглашают кавалеров! - напомнили «Романтики».
Девчонки потянулись к одноклассникам.
Как только танец закончился, с синяком под глазом в спортзале появился Валерка Карюхин. Шустрый выпускник уже успел нарваться на чей-то кулак.
Никитин как друг и товарищ отправился с Валеркой на улицу в поисках обидчиков. В кромешной темноте они прошли за школу и оказались возле гаража, где их поджидали нетрезвые малолетки с Пушкинской улицы. Разбираться один на один они, естественно, не стали, а навалились всей кодлой - и Никитину с Карюхиным стало как-то не до танцев.
4
Не найдя шлёпанцы, Сергей потопал на кухню босиком, чиркнул спичку, поставил чайник — всё «на автопилоте». Вот только долго сидеть на кухне, где всё напоминало о Лене, не смог.
Год назад она уговорила его поклеить на кухне новые обои, по-хозяйски развела клей, сама размазывала его по раскатанным на полу рулонам, а он, стоя на шаткой табуретке, только приклеивал их на стены. Клей оказался таким густым, что по обоям пошли жёлтые пятна. Лене это не понравилось, но переделывать не было сил. Жена всегда хотела сделать в квартире ремонт.
- Хоть какой-нибудь! - говорила она. Давай для начала плитку в ванной поменяем, а на следующий год - линолеум на кухне?
- Давай! - соглашался Никитин.
На этом всё и заканчивалось, потому что на хороший ремонт у них никогда не хватало денег. И всё же Лена умудрялась что-то выкраивать. Однажды притащила два светильника - и Никитину пришлось изрядно попотеть, чтобы их повесить. Потом был карниз из натурального дерева, на крепление которого у Сергея ушёл целый вечер. Ещё у них появились новый чайник и сковородка — и всё это Лена купила за год, словно боялась не успеть.
Теперь каждая вещь обжигала Никитина, словно раскалённым утюгом. Он сидел на кухне, лохматый, небритый, ковырял ногтем засохшую болячку и чувствовал, как по лицу текут слёзы. От обиды, что теперь уже ничего не поправить! А ещё больше от того, что новая реальность, которой он противился, останется с ним навсегда. Не то что куда-то идти, делать ничего не хотелось, даже шевелиться. «Когда будем помирать, тогда будем горевать», - вспомнил он старинную поговорку. И вот это время пришло.
Никитин взял купленную Леной лейку и стал поливать её любимые цветы. Тёщин язык, несущий положительную энергетику, денежное дерево, привлекающее богатство, венерин волос, привередливый кротон. Четыре месяца назад, ткнувшись носом в стекло, он провожал Лену на работу. И уже тогда видел, как неспешно со своим артрозом коленных суставов она выходит из подъезда. На память почему-то всегда приходила сказка про Серую Шейку.
Теперь ему не давала покоя мысль, что взятые на похороны деньги надо отдавать. Открыв дверцу шифоньера, он осмотрел оставшиеся после Лены вещи, как бы оценивая их ликвидность. Тёмно-синяя на молнии курточка, светлая ветровка, шерстяное зимнее пальто времен перестройки, купленная с отпускных мутоновая шуба, точнее сказать полушубок. Словно пять лет назад на рынке, он провёл по меху ладонью — и по щекам снова побежали ручейки слёз. Да уж, не слишком часто он радовал Лену обновками. Всё она покупала на свою нищенскую зарплату смотрителя в музее.
И тут взгляд Никитина упал на пирамиду пыльных упаковок с его книгой стихов «Свет в окне», вышедшей много лет назад в серии «Писатели Верхней Волги» сумасшедшим по нынешним временам тиражом - три тысячи экземпляров! Хорошая получилась книжка, в твёрдом переплёте, на офсетной бумаге. Он не спешил тогда разбазаривать её налево и направо. И вот, кажется, наступил тот случай, когда на встрече с читателями книжку можно будет продать любителям отечественной словесности рублей, скажем, по пятьдесят? А, может, по сто? Автограф, разумеется, бесплатно.
Никитин придирчиво осмотрел книжку, словно видел впервые. Куда бы её пристроить? Его хорошо знали в нескольких библиотеках, «Свет в окне» там расходился, как шампанское на фуршете. Даже возникала очередь из желающих получить автограф. Но было это десять лет назад. Удастся ли сегодня с такой же лёгкостью договориться о литературном вечере, он не представлял. Но разыскал в записной книжке нужный номер и позвонил:
- Добрый день! Это Сергей Никитин, - заговорил он. - Я бы хотел передать вашей библиотеке свою книгу, можно сказать, раритет...
- Что за книгу? - равнодушно откликнулся женский голос. - О чём? Год издания?
- Сборник стихотворений «Свет в окне», 1998 год издания.
- Стихи не берём, их сейчас пишут все, кому не лень!
- Я не «все, кому не лень», член союза писателей! Мои стихи публиковали в столичных журналах... - назвать в каких именно он не успел — на другом конце провода положили трубку.
- Идиоты! Стихи они не берут! - пробурчал Никитин, вспомнив юность, когда заболел стихотворчеством.
5
Свой первый рифмованный опус Никитин выдал на гора под занавес восьмого класса. Называлось стихотворение как передовица в газете «Правда»: «Иди за партией родной — она наш верный рулевой!» Новенькая училка литературы предложила их классу на выбор: или весь урок пыхтеть над сочинением о лишних людях в произведениях русских классиков или в стихотворной форме раскрыть руководящую роль КПСС в становлении советского государства. Никитин выбрал руководящую и направляющую — и, несмотря на орфографические ошибки ему поставили четверку. За партию нельзя было ставить тройку, а на пятерку стих не потянул.
Позднее, когда Никитин учился в СПТУ на электромонтера, судьба свела его с конопатым деревенским пареньком Колей Стельмахом, который не только писал стихи, а уже публиковался в районной газете «Путь Ильича». Рыжий, вихрастый, с веснушчатым носом, Николай избегал шумных компаний и всё свободное время скрывался в читальном зале. Там Никитин с ним и познакомился, заметив возле окна усердно штудирующего «районку» паренька. Со стороны можно было подумать, что тот выискивает в газете орфографические ошибки, но, как выяснилось, Николай наслаждался чтением своих собственных стихов.
Стельмах рассказал Никитину, что в редакции газеты есть литературная группа, на занятия которой может придти любой начинающий автор. И Никитин решил туда сходить, посмотреть, что к чему.
В тесном коридорчике в ожидании начала мероприятия скучали местные поэты, прозаики и даже один драматург. Это были люди самых разных профессий: прошедший войну учитель немецкого языка, шофёр в кирзовых сапогах, интеллигентный врач-анестезиолог, похожий на сказочного колобка директор мясокомбината, суровый на вид бывший прокурор. Ну и, разумеется, Николай Стельмах, учащийся профтехучилища.
Руководитель литгруппы, он же ответсек газеты, худощавый дядечка с институтским ромбиком на лацкане пиджака пригласил всех в большой кабинет с заранее расставленными вдоль стен стульями. И понеслось! Поэты, как по команде вскакивали с места и кто с выражением, кто с показной небрежностью, а кто и со свойственным столичным мастерам слова завыванием читали стихи. Молодой парень с механического завода, лохматый, с недельной небритостью, как бы убеждая всех в искренности своих слов, во весь голос кричал: «Я рабочей спецовки никогда не стыдился! Надо мною смеялись, что в спецовке родился, что судьба моя будет на работу богата, и что ждет меня в жизни штыковая лопата...».
- Молодец, Борис! - не удержался руководитель литгруппы. - Напечатаем в ближайшей литературной странице!
Все дружно захлопали.
Никитин читать стихи не решился, но Дмитрий Серафимович Храмов всё равно записал его в члены литературной группы. И с того дня раз в месяц ему стали приходить письма с отпечатанными на машинке извещениями о занятиях.
Но, не дожидаясь очередной встречи, Сергей сам заглянул в редакцию. Дмитрий Серафимович оказался на месте. Макая перьевую ручку в фиолетовые чернила, он черкал чей-то «литературный шедевр». Никитин подумал, что вот так же Храмов разделает и его стихи. Но прошедший войну газетчик оказался не только профессиональным журналистом, но и неплохим знатоком поэзии. Надев на нос очки, он пробежал глазами принесенные Никитиным стихотворения, расставил недостающие запятые и, закуривая папиросу, сказал:
- Для начала неплохо.
- Напечатаете?
- Ишь какой шустрый! Николай Стельмах полгода ждал публикации, а ты с первого раза захотел. Да и чего тут печатать? Всё уже спето-перепето. Я тебе, Сергей, положа руку на сердце, скажу, хочешь печататься — пиши о людях труда, о рабочих, строителях, доярках — таким стихам всегда зелёный свет.
Сергей внял совету Храмова. К дню строителя написал стихотворение про каменщика — напечатали. В день железнодорожника газету украсило его стихотворение «Проводница». В течение года он стал самым печатающимся в «Пути Ильича» автором. После Николая Стельмаха, конечно. Без его стихов уже было невозможно представить первомайский или новогодний номера, праздничные выпуски к 8 марта и 7 ноября.
Но помимо стихов, где он сливался с праздничным потоком первомайских красочных колонн, Никитин писал и другие, лирические стихи, стихи о любви, которые никому не показывал и никуда не посылал. Но одно из них всё же отважился отнести в газету.
- Вот, - положив его перед Храмовым, произнес он. – Может, подойдет?
Храмов с учительской придирчивостью прочитал стихотворение два или три раза, снял очки с толстыми стеклами и сказал:
- Хорошее стихотворение! Настоящее! Напечатаем!
Через неделю, увидев в газете его заголовок, Никитин ощутил себя самым счастливым человеком на свете. Он понимал, что сочинил не какой-нибудь рифмованный «паровозик», как директор мясокомбината, и не очередное «датское» стихотворение, как раньше, а что-то настоящее, как заметил Храмов. «Вот так, наверное, и становятся поэтами», - думал он, заботливо пряча газету в карман пальто. Поздно вечером, встречая Лену с работы, он приготовился сделать ей сюрприз.
Подмораживало. Сыпал мягкий редкий снежок. Они шли по безлюдному бульвару. Лена рассказывала, как на фабрике девочке пробило швейной иглой два пальца. Никитин молчал и ждал удобного момента, чтобы достать газету с посвященным ей стихотворением. Проходя под фонарем он не удержался и полез в карман:
- А я тут про тебя стихотворение сочинил. «Зимним утром» называется! - он протянул девушке газету.
- Про меня? - Лена быстро пробежала глазами стихотворение. - А при чём тут я? Или ты забыл, что 6 мая мне исполнилось шестнадцать!
- А я что пишу: «Идёт девчонка, ей шестнадцать лет»! - Никитин выхватил газету и стал читать:
Давно в снегу любимая сторонка.
Мороз гуляет ночью у ворот.
А ранним утром вся в снегу девчонка
Старинным городом на фабрику идёт.
Её пальто снежинками искрится,
Зима ей нежно смотрит в след,
Покрылись инеем, как бисером ресницы -
Идёт девчонка — ей восемнадцать лет...
- Дмитрий Серафимович, почему в моём стихотворении вы исправили шестнадцать лет на восемнадцать? - пытал он Храмова. - Из-за этого даже размер сбился!
- А скажи, Сергей, где ты видел, чтобы шестнадцатилетние девчонки у нас на фабриках работали?
- Так моя же Ленка работает! После восьмилетки закончила ПТУ — и теперь вкалывает на швейной фабрике наравне со всеми.
- А зачем об этом заокеанским недругам знать? Сам подумай! Прочитают они твоё стихотворение — и раструбят на весь мир, что в Советском Союзе шестнадцатилетних девчонок на фабриках эксплуатируют!
6
Сколько раз он говорил Лене: «Хватит глотать таблетки! Сходи ко врачу!» Столько же раз она ему отвечала: «Хватит сидеть дома! Встань на биржу!». На этом всё и заканчивалось.
Он знал, что Лена по доброй воле никогда не пойдет в поликлинику. Чтобы облегчить боль в суставах, она растирала их какой-то мазью, купила с отпускных разрекламированный по телевизору аппарат «Алмаг-01» и сидела, обмотав им колени. Не помогало!
Откровенно говоря, Никитин и сам не любил таскаться по больницам, стоять в очереди у регистратуры, штурмовать кабинеты врачей. Но во много раз больше он не любил центр занятости населения, который всегда старался обходить стороной.
Вот уже полгода как редакция газеты, где он работал, накрылась медным тазом. Ознакомившись с приказом об увольнении, коллеги с кислыми лицами разошлись по домам. Несмотря на постоянные, из месяца в месяца, задержки зарплаты, они ещё надеялись на чудо. Но чуда не произошло. Всех выставили за дверь. Тогда обиженные акулы пера, чьи имена гремели на всю область, кинулись отстаивать за свои права в суде.
И только Никитин тешил себя мыслью, что, освободившись от газетной подёнщины, теперь напишет что-то настоящее, стоящее, и его напечатают в «Новом мире». Тем более, что с заведующим отделом поэзии журнала он познакомился на одном из литературных форумов.
Короче, в суд Никитин не пошёл, хотя газета и кинула его на семьдесят тысяч рублей — деньги немалые. На биржу тоже. Пособие по безработице в четыре девятьсот его не вдохновляло. И он хорошо помнил, как стоявшего в центре занятости населения Сашку Борисова месяц таскали в прокуратуру за полторы тысячи рублей, начисленных ему какой-то редакцией. Уголовное дело за мошенничество возбудили! Шили получение пособия по безработице обманным путем. Статья 159 УК. До инсульта человека довели, хорошо, что не посадили — попал под амнистию. Но все полученные на бирже деньги обязали вернуть.
Научившись на Сашкином опыте, Никитин сказал: на биржу ни ногой! Елена высказалась жёстче: лучше в гроб, чем в поликлинику! Никитин промолчал. Он уже не мог без слез смотреть, как по ночам она обкладывает себя подушками и засыпает лишь полусидя. Но самое страшное наступало утром, когда жена буквально задыхалась от приступов кашля.
- «Скорую» вызвать? - спрашивал Никитин.
- Не надо, пройдет!
Сама же хваталась за ингалятор и упаковки с таблетками. А придёт немного в себя — тут же начинает собираться в свой музей-заповедник, где трудилась смотрителем в историческом отделе.
По молодости лет Лена работала гидом в бюро путешествий и экскурсий, возила трудящихся в столицу на экскурсию, называемую в народе «Москва-колбасная». Это когда после Мавзолея и фонтанов ВДНХ, экскурсанты с рюкзакам и баулами разбегались по магазинам за майонезом и колбасой.
Летом со школьниками ездила в Волгоград и Каунас, с трудовыми коллективами моталась в Загорск, Калинин, Вологду, Тулу. Любознательный у нас народ был при советской власти, непоседливый. По «Золотому кольцу» любил путешествовать, по городам-героям, кто побогаче — по столицам советских республик.
А потом всё развалилось. Групповоды оказались ненужными — и Лена была вынуждена присматривать в музее-заповеднике за чудом сохранившейся губернаторской каретой, оберегать бесценный экспонат от посетителей, сгоравших от желания растащить его на сувениры.
С работы она приходила чуть живая. Поднимется на четвёртый этаж — и как подкошенная падает на диван. Никаких вопросов и разговоров! Предвидя это, Никитин сразу к ноутбуку, проверять электронную почту. Но однажды устоявший распорядок нарушил нетерпеливый звонок в дверь. Сергей открыл, а там две незнакомых женщины:
- Никитины здесь живут?
- Здесь.
- Елену Николаевну можно?
- Можно.
Оказалось, что во время профосмотра общий анализ крови выявил у жены анемию и воспалительный процесс.
- Возьмите направление на экстренную госпитализацию в стационар, - заключила нахохлившаяся, как воробей докторша. - Вызывайте «скорую» и поезжайте!
- Прямо сейчас? - не поняла Елена.
- Прямо сейчас!
- Неужели все так серьёзно? - спросил Никитин.
- Серьёзнее не бывает!
7
- Это что у вас за синяки на шее? - поинтересовался на призывной комиссии хирург, немолодой дядечка со шкиперской бородкой. - Будто бы вас кто-то душил... или целовал?
- Целовал, - опустил глаза Никитин.
- Так я и понял.
Эх, и угораздило же их с Ленкой накануне похода в военкомат наставить друг другу засосов. Как там у Есенина? «Зацелую допьяна, изомну, как цвет, хмельному от радости пересуду нет». Вот они и целовались до опухших губ и кровоподтёков на шее.
Сергею в конце августа стукнуло восемнадцать, а у них с Леной ещё ничего не было! Знакомые ребята о своих подружках уже такие подробности рассказывали, каких в романах Мопассана не найти. Никитин тоже думал об этом, потому что осенью его должны были забрать в армию.
Он встречал Лену с фабрики. Под ногами шуршала пожухшая листва, в свете редких фонарей кружилась мошкара, небо было усеяно звездами, они шли в обнимку — и он снова думал об этом. А потом, обжигая пальцы, выворачивал в подъезде лампочку — и с нетерпением ждал, когда же всё случится. Он вжимал Лену в чугунные рёбра батареи отопления на первом этаже — и настойчиво пробирался к заветной цели. Лена не сопротивлялась ни его долгим поцелуям, ни его бесстыжим объятиям. Но до интимной близости дело не доходило. Лене вполне хватало и этого. А Никитину не хватало, хотелось большего.
И однажды, когда матери не было дома, он заманил девушку к себе. Включил магнитофон, поставил кассету с зарубежной эстрадой, и так зацеловал, что они оказались в кровати. Тут уж Сергей не растерялся, и Лена стала женщиной, а он — мужчиной.
Это случилось настолько неожиданно, что, глядя на содрогающееся тело девушки и кровь на простыне, Никитин чуть не заплакал. Вот ведь добился, гад, своего! С чувством выполненного долга он уйдет в армию, а она останется! Не поторопился ли он? Два года — срок не малый! Будет ли она его ждать? Хотелось, чтобы ждала! Очень хотелось! Но что можно для этого сделать? Чем поклясться?
Взгляд Никитина упал на валяющееся под столом лезвие «Балтика». Если клясться в любви, так только кровью! Никитин поднял бритву и со всей силы шаркнул ею по предплечью левой руки. Из глубокого разреза толчками пошла кровь. Лена даже ничего не успела понять, как он прижал кровоточащую руку ей между ног.
- Это клятва в моей любви! - произнес Сергей и стал стал заматывать рану носовым платком.
Два последующих дня он, как дятел, барабанил двумя пальцами по пишущей машинке, печатая стихи. Набралось сто двадцать страниц. Никитин отнёс их соседу-инвалиду, подрабатывающему переплетом старых книг. За стакан вина тот сделал из них симпатичную книжку в красивом переплете с тиснением: «Сергей Никитин. Время любви. Стихотворения». На титульном листе Никитин каллиграфическим почерком вывел: «Моей милой Леночке в знак вечной любви» и поставил дату.
Свой стихотворный самиздат, словно охранную грамоту он вручил девушке возле дверей райвоенкомата. Пока друзья-приятели украдкой глотали из горлышка вино, он вытащил из-за пазухи самодельный сборник и тихо шепнул: «Чтобы не забывала!» Потом ткнулся губами в её губы и не отрывался до тех пор, пока не прозвучала команда: «Строиться!»
8
Никитин словно предчувствовал, что ничего хорошего Лене больница не принесёт. Это только в детстве можно подхватить воспаление лёгких - пару недель поваляться в больнице и пойти на поправку. После пятидесяти так не прокатывает! Тут надо держать ухо востро, чтобы вообще не укатить в морг.
Сергею, словно свыше шепнули, чтобы он заглянул в больницу, куда увезли жену. И с утра пораньше он засобирался. Побросал в пластиковый пакет кружку, ложку, зарядку для сотового. В ларьке купил яблок, молока, сыру, чего ещё там обычно носят в больницу. И бегом к терапевтическому отделению, бегом на четвертый этаж, бегом к 89 палате.
Тихонько приоткрыл дверь: четыре кровати, на трёх незнакомые тётки, на крайней никого! Рядом на тумбочке лежит сотовый жены, её очечник, какая-то книжка. Может, она анализы ушла сдавать или кровь из вены? - подумал Сергей, но всё равно спросил:
- А где Никитина?
- Так её вчера в реанимацию увезли, - ответила одна из больных.
- Как в реанимацию?! Зачем в реанимацию?
- Это ты, мил человек, лучше лечащего врача спроси, Людмилу Сергеевну...
Людмила Сергеевна — женщина высокая, красивая, в белом халате с вышитым над кармашком красным крестиком. Говорит негромко, с чувством собственного достоинства. Жаль, что ничего объяснить толком не может.
Никитину доставили вечером. Дежурный доктор посчитал повышение сахара в крови за сахарный диабет и назначил манинил, после приёма которого у больной развилась гипокликемическая кома с судорожным синдромом. В итоге её отправили в отделение реанимации и интенсивной терапии.
Только на вторые сутки Лена пришла в себя. А через десять дней Людмила Сергеевна выписала её домой с диагнозом острый интерстициальный нефрит. Порекомендовала диету с пониженным содержанием белка, какие-то таблетки и дальнейшее наблюдение у нефролога и гинеколога.
Выбравшись на волю, Лена хотела на все эти рекомендации махнуть рукой, но надо было закрывать больничный — и она потащилась в поликлинику. А в поликлинике везде, куда ни шагни — очереди. И каждый пациент норовит прошмыгнуть в кабинет врача тихой сапой. Но это ещё цветочки, ягодки пошли, когда Лене дали направление к колопроктологу. Запись на три месяца вперёд. А вне очереди — только на платной основе. Как говорится, любой каприз за ваши деньги: три тысячи — всё удовольствие!
Никитину с его гуманитарным образованием от одного названия специальности доктора – колопроктолог стало дурно. Оказывается колон в переводе с греческого — толстая кишка. А колонопроктолог — врач, осуществляющий её обследование с помощью эндоскопа.
Лена пошла на свидание с доктором, как на расстрел. Сергей, не слишком доверяющий белым халатам, отправился вместе с ней. Не хватало ещё одной комы!
- С Богом! – попробовал улыбнуться Никитин, провожая Лену в кабинет колопроктолога.
Но Бог его не услышал. Стоя у покрашенной белилами двери, Никитин уловил в интонации доктора какое-то недовольство: «Что же вы, дамочка, так себя запустили? Раньше надо было приходить проверяться! Года два назад! Тогда бы ещё можно было помочь, а теперь не знаю, что и сказать». - «Доктор, неужели всё так плохо?» - «Хуже некуда!»
Из кабинета Лена вышла в слезах, села на деревянную кушетку и протянула написанное от руки заключение:
- Врач сказал, у меня рак!
- Как рак?! - не понял Никитин, вчитываясь в бумагу: «У пациентки по данным обследования местнораспространенная опухоль, занимающая практически весь малый таз...»
«Да, что же это такое?! - чувствуя, как на голове у него шевелятся волосы, вздохнул Никитин. - Да разве можно вот так, прямо в лоб заявлять: «У вас рак»?! Они что там совсем из ума выжили?! В советское время хоть как-то обманывали больных, обнадеживали, а горькую правду говорили только близким родственникам».
- Это ничего не значит! - произнес вслух Никитин. - От ошибок никто не застрахован! Если бы МРТ показало онкологию, тогда другое дело.
- Вот направление на МРТ!
- Ерунда. Ты Валентина Борисовича Галкина, нашего поэта-деревенщика помнишь? Ему десять лет назад поставили диагноз «онкология» — и ничего! На днях семидесятипятилетний юбилей отметил.
9
Валя Галкин, Сашка Проклов, Коля Стельмах — да сколько всех их было пишущих стихи, кто, не жалея голосовых связок, драл горло на выступлениях в сельских библиотеках, клубах и домах культуры.
Сергея Никитина с его любовной лирикой девочки-старшеклассницы и молодые женщины принимали на ура. А одна девчонка из района прислала письмо, в котором рассказала, что его стихи помогли ей пережить измену любимого. Вот так! За два года армейской службы он много хороших стихов написал, и все о своей единственной Леночке.
В шапке-ушанке и серой солдатской шинели прямо с поезда примчался он к фабричной проходной, чтобы поскорее увидеть любимую. А она вышла и не узнала его — чем не сюжет для стихотворения?
Он таскал Лену на все выступления, которые заканчивал одним и тем же посвященным ей стихотворением:
И дай Бог в любовь окунуться
Тому, кто ещё не любим...
А мне бы щекой прикоснуться
К озябшим коленям твоим!
Выступления на селе — это как мёд с хреном. Принимают тепло, слушают внимательно, хлопают, не жалея ладошек, а потом обязательно напоят. И ведь не откажешься — обидятся люди!
После встречи с читателями поэтов тащили в неприметную, но уютную комнатку, где угощали водкой, бутербродами и соленьями, принесёнными гостеприимными библиотекарями.
И тут не знающий меры в спиртном Саша Проклов лез целовать Лене руки и громко читал Мандельштама: «Я наравне с другими хочу тебе служить, от ревности сухими губами ворожить...» А одноглазый заведующий библиотекой в свои шестьдесят рассказывал, как завидует Никитину, что у него такая красивая девушка. «Ты, парень, береги её, не обижай, - внушал он. - Другой такой не будет никогда!»
Благодаря хозяев за угощение, Валентин Галкин, чувствуя себя на короткой ноге с Некрасовым, читал собственную «нетленку»: «Да, стихи нас давно уж не кормят, только поят, и то не всегда!»
По домам их развозили на раздолбанной «буханке» отдела культуры. Чуть живые инженеры человеческих душ, едва держась на ногах, забирались в автобус и требовали продолжения банкета.
Водитель, парень лет двадцати, не представлял, что делать. Но стоило ему тронуться, как появлялся заведующий клубом. В руках у него был пакет с «подорожником»: бутылкой водки и на скорую руку собранной закуской. Поэты шумно вылезали на улицу и пили на посошок. Потом стремянную, седельную и на ход ноги. Кое-как заползали в автобус и засыпали.
И всякий раз старающийся держаться трезвее других Храмов, приобняв Никитина, советовал ему попытать счастье в литературном институте.
- Езжай, Сергей, в Москву! - настаивал Дмитрий Серафимович. - Там найди нашего Сашу Гаврилову, он поможет. Помню, после полета Гагарина в космос он, тогда мальчишка в коротких штанишках, принёс в газету своё первое стихотворение. А сегодня Александр Гаврилов — автор нескольких книг, член Союза писателей!
Водитель развозил поэтов по домам. И когда открывалась дверь — Никитин, как подстреленный падал в снег. Лена выскребала его из сугроба и тащила в квартиру. А он, как невменяемый на всю улицу орал:
Моя большеглазая, в юбке короткой,
Девчонка фабричная, помнишь, как ты
Шла рядом со мною рабочей походкою,
Сжимая в руке полевые цветы...
Сергей и сам мечтал о поступлении в литинститут. После службы в армии это было реально. Главное пройти творческий конкурс. Два раза он посылал свои стихи - и оба раза, как в никуда. Казалось, что их там не то что не читали, а даже не доставали из конверта. А на третий - случилось чудо: в почтовом ящике он нашел казенное письмо, извещающее, что он прошёл творческий конкурс и приглашается на вступительные экзамены.
10
- Здравствуйте, я тут одежду для Никитиной принёс, - всматриваясь в сидящую за столом даму, громко произнес Сергей. Без очков он никак не мог разобрать та ли это женщина, что оформляла заказ или другая — бейджик у неё на одежде отсутствовал.
- Хорошо, давайте составим опись вещей! - по интонации Никитин понял, что это та самая Галина. - Что тут у вас? Нижнее бельё, чулочки, кофточка, тапочки... Почему обувь без задника?
- Она такие любила.
- Ладно. Голову чем будем покрывать? У вас есть какой-нибудь платок светлого цвета, чтобы закрыть волосы усопшей?
- Вот, - Никитин достал всё, что нашел дома, в том числе и свой кашемировый шарф, который, как и подобает поэту, частенько повязывал на шею, отправляясь на встречи с читателями.
- Этот пойдет, - ухватилась за золотисто-коричный шарф женщина. - Ваш?
- Мой.
- Вообще-то нельзя одевать покойного в вещи живого человека, но вам видней.
- Я тут нательный крестик принёс.
- Тоже свой?
- Нет, купил в церкви.
- Принесёте перед отъездом на кладбище, а то ещё потеряется...
Алюминиевый крестик Никитин присмотрел в церкви, куда каждый день ходил ставить свечки и писать записки за здравие Рабы Божией Елены.
В Пасху по примеру богомольных бабушек встал на колени и трижды стукнулся головой об пол, моля Господа о выздоровлении жены. А в полночь вместе с другими прихожанами отправился в крестный ход. Шёл вокруг храма неспешно, прикрывая зажженную свечку от ветра ладонью. И вдруг язычок огонька пропал! Растерявшийся Никитин зажёг свечку от свечи идущего рядом мужчины, но ощущение близкой беды осталось навсегда.
В годы студенчества он не задумывался о религии, его больше увлекала философия экзистенциализма, Кьеркегор, Сартр, Камю, Достоевский. А после пятидесяти в поисках смысла жизни стал посещать церковь. Заходил в храм, ставил свечки и наслаждался ангельскими голосами певчих. Лена его пристрастий не разделяла. «Что я бабка восьмидесятилетняя, чтобы в церкви стоять? - отвечала она, когда Никитин уговаривал её пойти на крестный ход. - Мне и на работе церквей хватает!»
Музей-заповедник, в котором она работала, занимал территорию древнего монастыря. Никитин помнил, как в советские времена, оказавшись с Леной в одном из его храмов, они, не сговариваясь, подняли глаза на образ Богородицы. Это был знак свыше. И глядя на фреску, они поклялись друг другу в вечной любви.
А впервые они заговорили на эту тему буквально на второй вечер их знакомства. Сидели в обнимку на лавочке и любовались синим бархатом ночного неба.
- У тебя есть своя звезда? - спросила Лена.
- Есть, - моментально придумал Никитин. - Созвездие Большой Медведицы видишь?
- Вижу.
- Моя крайняя в ручке ковша!
- А моя рядом с ней.
- Где?
- Смотри внимательнее и увидишь: маленькая такая точечка...
- Нашёл!
- Моя звезда будет всегда рядом с твоей, - прижавшись к его руке, Лена тихонечко запела: «Песни у людей разные, а моя одна на века. Звёздочка моя ясная, как ты от меня далека. Поздно мы с тобой поняли, что вдвоём вдвойне веселей даже проплывать по небу, а не то, что жить на земле...»
- Красивая песня, кто исполняет? - поинтересовался Никитин.
- Группа «Цветы».
- Ну вот, теперь будет у нас своё созвездие и своя песня.
11
Чем чаще Никитин бывал в Москве, тем больше любил столицу.
Впервые он попал в первопрестольную в пятом классе. Их привезли на красном «Икарусе» к Александровскому саду, где, построившись парами, они встали в хвост самой главной очереди страны — очереди в Мавзолей Ленина.
Было темно, по асфальту бежала снежная позёмка, а они с волнением ждали, когда же эта гигантская, похожая на извивающуюся змею очередь двинется с места. И она двинулась, да так неожиданно и резко, что им пришлось бежать. Но как только они оказались напротив стен Исторического музея, людской поток замедлил ход. Учительница сказала, что если кому-то приспичило в туалет, могут по одному сбегать в неприметное строение справа. Но, боясь отстать, никто из ребят не решился.
С замиранием сердца пятиклассники проходили в Мавзолей мимо заставших, как изваяния, курсантов почётного караула. Мальчишки суетливо снимали шапки, предвкушая важность исторического момента. Ещё несколько шагов — и они увидят дедушку Ленина, того самого Ленина, о котором Маяковский написал, что он и теперь живее всех живых.
Внутри помещения стояла тишина, блёклый свет растекался по гранитным стенам. Ярко освещенный саркофаг с телом Владимира Ильича стоял на возвышении в центре траурного зала. Лицо вождя с узнаваемой по фотографиям бородкой казалось восковым. Ленин как будто спал — и, боясь оторвать от него взгляд, Никитин страшно перепугался: никогда в жизни он не сталкивался с мертвым человеком так близко.
Работа экскурсовода позволяла Лене брать Сергея с собой в Москву, они частенько бывали на Красной площади, но желания ещё раз побывать в Мавзолее у него не возникало. Детская память оказалась настолько крепкой, что он навсегда запомнил забальзамированного вождя и был против порожденных советской властью мавзолеев, крематориев и колумбариев.
Учёба в литинституте открыла Никитину другую Москву — Москву театральную. С корочками студента-заочника литинститута он посещал самые престижные театры, причём совершенно бесплатно. Чтобы попасть на спектакль, было достаточно получить приглашение в окошечке администратора на два лица. Никитин и Лену брал на свои любимые спектакли «Звезда и Смерть Хоакина Мурьетты», «Бег», «Преступление и наказание».
Во время учебных сессий сам он жил в общежитии литинститута на улице Добролюбова, а Лена останавливалась у двоюродной бабки в коммуналке на Ленинском проспекте. Лидии Ивановне было под семьдесят, и она вела весьма аскетический образ жизни, довольствуясь малым.
Никитин видел эту старушку Шапокляк: седая, сухощавая, с маленькими, как бусинки подслеповатыми глазками, тонкими губами и блеющим голосом. До пенсии Лидия Ивановна трудилась курьером в строительном тресте и моталась по всей столице. Бабушка экономила на одежде, недоедала, но часть пенсии регулярно носила в сберкассу, надеясь когда-нибудь перебраться из коммуналки в отдельную квартиру.
Лена заходила в ближайший гастроном и быстренько закупала всё, что считала нужным — Москва радовала продовольственным изобилием. К Лидии Ивановне она приезжала уже с целым баулом продуктов. С расторопностью официантки старушка прятала скоропортящееся богатство в доживающий век холодильник «Саратов», а взамен выдавала Лене хрущевских времен раскладушку и постельное бельё.
Минут через десять экономная старушка выключала свет, как кукла в коробку укладывалась с грелкой в постель, а через полчаса уже счастливо храпела, выдавая неподдающиеся описанию горловые рулады. Просыпалась она с гимном страны по радиоприемнику и прямая, как штык отправлялась на общую кухню. За время отсутствия бабушки Лене следовало собрать раскладушку и убрать на место.
Два раза Никитин был в гостях на Ленинском проспекте, пил чай с ландрином. А как-то нагрянул в отсутствии Лидии Ивановны. К их с Ленкой радости божий одуванчик на весь день укатила на дачу к своему воздыхателю Филиппу Петровичу, семидесятилетнему подполковнику в отставке. Молодым супругам было бы грешно не воспользоваться удачным моментом. Зашторив окно и заперев дверь, они оторвались по полной программе. А потом, довольные и счастливые, поехали в центр, чтобы успеть на спектакль.
Поднялись на станции «Проспект Маркса» и бегом к театру Ермоловой. А время восьмой час — окошко администратора на замке! Что делать, куда податься? Пошли по улице Горького к площади Маяковского. И тут Никитина озарила идея посидеть в столичном ресторане, по его подсчетам лежащего в кармане червонца должно было хватить.
В своём городе с таким капиталом они могли запросто зайти в ресторан на ж/д вокзале, заказать бутылку кофейного ликера, лимонад и два бифштекса, и сидеть до тех пор, пока не надоест слушать объявления об отправлении электричек. Десять рублей были большие деньги.
- Ты была когда-нибудь в столичном ресторане? - обняв Лену за плечи, озвучил идею Сергей.
- Разве что в кафе «Молодежное», куда водила туристов.
- Этот пробел нужно исправить. И сегодня, как уважаемые гости столицы, мы посетим ближайший ресторан на Тверской!
- Почему на Тверской?
- Так до революции называлась улица Горького.
В ресторан «Арагви», где по вечерам тусовалась столичная литературная и музыкальная богема, не удалось даже заглянуть: на входе висела табличка «Мест нет». К ресторану «Баку», из окон которого доносилась национальная музыка, они не рискнули подходить, полагая, что азербайджанский коньяк с шашлыком им не по карману. И тут, как по мановению волшебной палочки показался ресторан «София».
Оценив парочку профессиональным взглядом, администратор потащил их вглубь зала и усадил за столик к двум, как потом выяснилось, приехавшим в командировку снабженцам. Через полчаса они уже знали, что широкоплечего кареглазого усача зовут Михаил Николаевич, а его слегка заикающегося товарища — Валерий Константинович. Оба из Сибири. В свою очередь сибиряки узнали, что перед ними не абы кто, а начинающий поэт со своей Музой. Для пущего эффекта Сергей продемонстрировал им студенческий билет литературного института.
- А книжка есть? - не унимался Михаил Николаевич, разливая коньяк.
- Есть, - соврал Никитин.
- С собой?
- Смеёшься, что ли?
- Жаль, а то бы подписал на память. Как называется?
- «Время любви», - вспомнил Никитин свой самиздат.
- К-красивое н-название, н-надо будет в библиотеке спросить, - добавил Валерий Константинович.
Рассчитывая на щедрые чаевые, курносенькая официантка крутилась возле гостей столицы, как белка в колесе. Скромные салаты из капусты сменяли мясные нарезки, которые в свою очередь теснили тарелки с цыпленком табака - и всё было бы очень замечательно, если бы перебравший норму Михаил Николаевич не начал тянуть к Лене свои шаловливые лапки.
- А можно пригласить Музу на танец? - с трудом поднимаясь со стула, обратился он Никитину. - Всего на один танец!
- М-михаил, уймись! - урезонивал его приятель, но широкоплечий сибиряк уже закусил удила:
- А что я такого сказал? Всего лишь пригласил даму на танец! А она строит из себя королеву Шантеклера.
Лицо у Михаила Николаевича раскраснелось, как после парилки, лоб покрылся капельками пота, он тяжело дышал, но всё ещё горел желанием потанцевать.
- Королева Шантеклера, можно тебя на минутку? - улыбнулся Никитин, подавая Лене руку. Они прошли к туалетным комнатам, а оттуда прямо на выход!
- Не королевское это дело платить на счетам, - веселился Сергей. - Пусть за нас Михаил Николаевич с Валерием Константиновичем платят!
- Да ну тебя, Сергей! - возмутилась Лена. - Некрасиво получилось!
- А лапать чужую девушку красиво?
Улица Горького встретила беглецов мелким дождичком. Часы показывали половину двенадцатого. Никитин проводил Лену до станции метро «Маяковская», а сам без оглядки помчался на троллейбусную остановку — вахтерша в общежитии не любила, когда студенты возвращались за полночь.
12
Они любили посидеть вместе, поговорить, помечтать. И, казалось, не было у них в жизни ничего важнее этих негромких разговоров. Непритязательных, но обнадеживающих, как прочитанная вслух молитва.
За окном тихо смеркалось, но Сергей не спешил включать свет, потому что тот сразу бы нарушил привычный уют домашнего очага. Так яркая вспышка молнии обнажает убогость окружающей местности. А им, словно маленьким детям, хотелось верить в любовь и красоту.
Чтобы отвлечь Лену от грустных мыслей, Сергей рассказывал ей о своих литературных подвигах:
- Вчера отправил по электронке новую подборку стишат в Америку...
- А чего сразу в Америку-то?
- Потому что там печатают, там это интересно! И гонорар платят, пусть и скромный!
- Десять долларов. Помню, ты ещё в Израиль что-то посылал, в Бельгию...
- В Израиле подборка вышла, а в бельгийском конкурсе «Эмигрантская лира» не прокатило. Бывает. Сейчас окучиваю одно наше глянцевое издание, где гонорары, говорят, с тремя нулями!
- Мечтать не вредно!
Никитин промолчал. Честно говоря, он уже и сам не понимал, зачем что-то выдумывает, рифмует, экспериментирует? Стихи превратились в хобби, вроде коллекционирования монет. Их с воодушевлением кропают все, кому не лень. Едва научившиеся писать первоклассники, великовозрастные тётеньки и дяденьки, решившие порадовать своей «лирикой» родных и близких, нестареющие душой ветераны, ежедневно доказывающие, что их жизнь прожита не зря. На одном только литературном портале «Стихи. ру» зарегистрировано более 650 тысяч авторов!
Тридцать лет назад такого не было. Сергей помнил, как студентом литинститута он обивал пороги молодежных журналов на Новодмитровской, 5 а. Не один десяток редакций было в том здании, только на разных этажах. «Литературная учеба» - на седьмом, «Сельская молодежь» - на одиннадцатом, «Студенческий меридиан» - на пятнадцатом. Никитин, словно по кругу ходил от одного бородатого литконсультанта к другому, и каждый его убеждал, что стихи — это такая заразная болезнь, что от неё лучше держаться подальше.
И тогда, набравшись наглости, он отправился на улицу Правды в редакцию одноимённой газеты, которая издавала журнал «Рабоче-крестьянский корреспондент». Никитин слышал, что там внимательно относятся к начинающим авторам из провинции. И точно: через два месяца под рубрикой «Литературный цех» в журнале напечатали его стихотворение «Первый снег». А еще через месяц прислали 6 рублей гонорара!
Лена думала о своём:
- Как ты считаешь, должны мне с первой группой инвалидности пенсию добавить?
- Обязаны!
- И сколько, думаешь?
- Откуда я знаю, тысячи четыре наверное.
- Можно будет тебе костюм купить, а то десять лет в одном ходишь, как ободранец!
- Мне он нравится...
- Тогда ботинки тебе новые купим на зиму!
- Давай не будем! - сердился Никитин. - Чего копейки считать! Вот отхвачу губернаторскую премию тысяч шестьдесят — и куплю!
- Ты и в прошлый раз говорил, что получишь, а дали какому-то Малкину.
- Малкин получил, потому что у него круглая дата была, юбилей. А в этом году кроме меня давать премию некому! Поняла? Быстренько оформим загранпаспорта и махнем в Израиль. Там знаешь какая медицина — любую онкологию вылечат!
13
- Сергей, сходи купи арбузик! - попросила Лена, с трудом приподняв голову от подушки. - Представляешь, мне приснилось будто мы отмечаем Новый год и ты приносишь арбуз! Разрезаешь его, а он тёмно-красный, спелый, сладкий! И так мне во сне захотелось арбуза, что слюньки потекли! Купишь?
- Куплю!
- Ура!
С тех пор, как болезнь приковала Лену к постели, все домашние хлопоты легли на Никитина. Каждое утро он мотался за продуктами в «Магнит», потом обивал пороги районной администрации, выбивая положенные льготы. Бумажка об инвалидности ничего не решала, к ней нужно было приделать ноги. А ещё Лена посылала его на рынок за обновками.
- Посмотри у Гали неяркую кофточку с закрытым воротом, - объясняла она. - Китай не бери!
Никитин шёл к Гале — веснушчатой толстушке под 130 килограммов, торговавшей в палатке турецкими и китайскими шмотками. Добродушная Галя знала Лену, слышала про страшную болезнь и, подбирая нужную вещь, едва сдерживала слезы. Несмотря на молодость, она хорошо понимала, для чего не поднимающейся с постели женщине нужна неяркая кофточка с закрытым воротом и поэтому предлагала то, что надо.
- Вот эту ей покажите! - говорила толстая Галя. - Должна подойти! Если не понравится — принесёте назад! Подберём другую!
Сергей вынимал портмоне:
- Сколько?
- Четыре тысячи. Хотя, ладно, вам уступлю за три с половиной!
Лена прижимала новую кофточку к лицу, словно маленькая девочка куклу, разглаживала, нюхала и совсем не по-детски говорила:
- В ней меня похоронишь!
Сложней всего получилось с тапками. Толстая Галя обувью не торговала и Никитин купил первые попавшиеся в палатке у продавца-армянина. Тот нахваливал товар так убедительно, словно тапки шили по заказу арабского шейха. Но Лена покупку не оценила:
- Мне такие не надо! - молнией вспыхнула она. - Выкинь! Или отдай нашей соседке бабушке Кате. Мне не восемьдесят лет!
В очередной раз Никитин отправился на рынок с телефоном, на который заснял несколько пар тапок разного фасона. Лена внимательно всматривалась в каждый снимок — и остановила свой выбор на тапочках за полторы тысячи рублей! Никитин купил. За полторы тысячи!
- Неси скорей таз — меня тошнит! - закричала Лена, и только он успел подставить таз, как дно его покрылось серой, похожей на кал массой.
- Я сейчас умру! - Лена жадно хватала ртом воздух.
- Давай «скорую» вызову?
- Не надо. Лучше сядь рядом!
Никитин присел на край постели. Зазвонил телефон. Он снял трубку:
- Да, это квартира Никитиных...
Звонили из отдела социального обслуживания населения.
- Подгузники для взрослых заказывали?
- Заказывали.
- Надо подойти переписать заявление!
- А завтра можно?
- Нельзя! Завтра списки будут уже в департаменте. А подгузники очень хорошие, и очень большие «Супер Сени». Подходите! Мы работаем до 17-30. Не придете — останетесь без подгузников!
- Лена, я сейчас быстренько до собеса сбегаю! Надо что-то переписать. А на обратном пути арбуз куплю. Одна нога здесь — другая там!
Но где там. Возле нужного кабинета стоял народ, в основном пожилой, бабушки за семьдесят, дед с тросточкой, женщина с грудным ребенком. Никитин спросил: «Кто крайний?» и, чтобы переписать заявление потерял сорок минут. Выскочил и бегом назад. Возле дома вспомнил про арбуз. Вернулся на рынок, купил. Всё складывалось весьма неплохо, но у подъезда Никитину перебежала дорогу черная кошка. И хотя он не верил в приметы, душу царапнуло лезвие тревоги. Сергей открыл входную дверь, сбросил в прихожей туфли, крикнул:
- А вот и я!
...Лена лежала с открытым ртом. Остекленевшие глаза смотрели в потолок, правая нога свисала с кровати...
Никитин окаменел, животный страх парализовал его. Арбуз упал на пол.
14
Боже, сколько людей на улице! И все куда-то спешат, чему-то радуются, на что-то надеются... Может, они просто не знают, что умрут? «Я не верую в чудо, я не снег, не звезда, и я больше не буду никогда, никогда», - написал Евгений Евтушенко. Но они не читали Евтушенко! Многие даже не знают, кто это! А остановись они, задумайся над смыслом своего существования — и было бы всё совсем по-другому.
Так рассуждал Никитин, пробираясь к редакции областной газеты. Когда-то здесь печатали его стихи. А в отделе новостей, как сытый кот на завалинке до сих пор сидел его старый приятель Олежка Иванов, с которым они выпили не одну бадью вина.
Любитель халявной выпивки, Олежка всегда держал нос по ветру, умел найти ключик к любому чиновнику и писал только то, что ждали наверху. В кожаном портмоне, словно талисман он таскал несколько визиток первых лиц области, а в сотовом телефоне — не одну сотню номеров депутатов и директоров.
- Какие люди! - поднялся из-за компьютера Олежка. - Сергей Андреевич собственной персоной! Какими судьбами?
- Олег Борисович, я к тебе с просьбой... Жена у меня умерла...
- О, Господи! - вздрогнул приятель. - Прими мои соболезнования...
- Мне бы некролог в газете поместить...
- Некролог?! - спохватился Олежка. - А кем работала супруга?
- Смотрителем в музее.
- Смотрителем в музее? Даже не знаю, что и ответить... Скажу так: твой некролог мы бы напечатали без вопросов! Все-таки поэт, член Союза писателей, а твою супругу никто не знает. Извини, но у нас общественно-политическая газета!
- Понятно...
- Только давай без обид! Я бы со всей душой поставил, но шеф не поймет — он из политтехнологов, знает только две команды: «нельзя» и «дай в лапу»!
- Пойду я...
- Серега, ты только не отчаивайся! Держись! Не рви горем душу! Время лечит.
Никитин слышал, как женщины с вёрстки шепчутся за спиной: «Это у него жена умерла?» - «Ага, пятьдесят семь лет» - «Надо же какое горе!»
На улице Сергея встретил редакционный водитель Витя Балакин:
Слышал, слышал о твоём горе, прими мои соболезнования! - заговорил он. - У меня сосед, непьющий, некурящий, спортсмен, а тоже на днях ушёл в ту страну, где тишь и благодать... Кстати, хочешь с вдовой познакомлю?
- Спасибо.
- Ты только не обижайся!
Казалось, что все встречные перешептываются и качают головой. И Никитину захотелось закричать на весь белый свет: «За что?!»
Понятная, привычная жизнь его раскололась, как упавший арбуз!
15
После смерти жены каждое утро у Никитина начиналось одинаково. Он шлёпал босыми ногами на кухню, доставал из шкафа заветный листок с переписанной от руки молитвой и читал:
- Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежде живота вечнаго преставившуюся рабу Твою Елену, и яко Благ и Человеколюбец, отпущаяй грехи и потребляяй неправды, ослаби, остави и прости вся вольная её согрешения и невольная, избави её вечныя муки и огня геенскаго, и даруй ей причастие и наслаждение вечных Твоих благих, уготованных любящим Тя! Ащё бо и согреши, но не отступи от Тебе и несумненно во Отца и Сына и Святаго Духа, Бога Тя в Троице славимаго, верова, и Единицу в Троице и Троицу во Единстве православно даже до последняго своего издыхания исповедала. Темже милостив тем буди, и веру, яже в Тя, вместо дел вмени и со святыми Твоими яко Щедр упокой: несть бо человека, иже поживет и не согрешит. Но Ты Един еси кроме всякого греха, и правда Твоя - правда во веки, и Ты еси Един Бог милостей и щедрот, и человеколюбия, и Тебе славу возсылаем Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Знакомый батюшка, тоже баловавшийся по молодости лет сочинением стихов, растолковал, что пока человек жив, он сам способен каяться в грехах и творить добро. После смерти эта возможность исчезает и остается только надежда на молитвы живых, особенно в первые сорок дней. Как говорится в Евангелии, Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы.
Никитин молился, как умел, как получалось. Заходил в церковь, ставил свечку, писал записку об упокоении и несколько минут молча читал молитву. Разворачивался и уходил. Если в кармане звенела мелочь, раздавал отирающимся у храма нищим. После молитвы на душе становилось легче, словно с неё сняли камень. Без молитвы и церкви он бы давно сошёл с ума.
Увидев Лену мертвой, он оцепенел. Потом, скользя по арбузной мякоти, подошёл к кровати, взял жену за руку — рука была холодной. Умом Никитин понимал: надо что-то делать, кому-то звонить, но ему было так плохо, так страшно и обидно, что, обессиленный, он прилёг рядом с женой, как князь Мышкин возле мертвой Настасьи Филипповны.
Сколько он так пролежал, Никитин не представлял. Очнувшись, поднялся и набрал номер рекламируемой по телевизору фирмы ритуальных услуг.
Минут через двадцать в дверь позвонили. На пороге стоял парень лет тридцати.
- Вызвали?
- Да, - ответил Никитин, пропуская его в комнату.
- «Скорая» была?
- «Скорая» не поможет...
- Всё равно позвоните 03, а потом в полицию — без них нельзя!
Никитин позвонил. «Скорая» приехала через полчаса. Полиция через час. Молодой человек с погонами старшего лейтенанта всё запротоколировал, сфотографировал и, накрыв лицо лежащей простыней, скомандовал:
- Можно забирать!
Оживившиеся парни из катафалка, всё это время дежурившего возле подъезда, принесли носилки. Один из них, сочувствуя, спросил:
- Болела?
Никитин кивнул головой.
- Возьмите справку о смерти в поликлинике — можно будет без вскрытия похоронить, - посоветовал парень. - Вскрытие - лишний геморрой! Бывает, что бумажку от патологоанатома родственники по два-три дня ждут. Идите к участковому терапевту, а если будет упираться — к главному врачу!
Никитин бросил взгляд на пустую кровать, и от собственного бессилия по щекам потекли слёзы, дыхание сбилось. Чтобы нормализовать его, Никитин старался дышать ртом, совершая неполные вдохи и глубокие выдохи. Но легче не становилось. Скорее наоборот, вспомнив какую-нибудь связанную с Леной мелочь, вроде подаренной ему на Новый год гречишной подушки, на которой он восседал у компьютера, Никитин доводил себя до безудержных рыданий.
Лена рассказывала, что за время её работы в музее с диагнозом онкология у них умерло двенадцать сотрудниц. А всё, мол, из-за того, что во время реставрации были тронуты святые мощи. Никитин в подобные сказки не верил. Но Лена стала тринадцатой! И он осознал, что это был знак свыше. Выйдя на пенсию, ей надо было бежать из музея без оглядки. Хотя, если хорошенько покопаться в прошлом, можно вспомнить, что родная сестра её отца — тетя Фая скончалась от рака. В сорок два года!
16
За свою жизнь Никитину не раз приходилось хоронить своих знакомых и друзей. Но то было совсем другое и, глядя на изменившееся или совсем не тронутое смертью лицо покойного, он прикидывал, что скажет на церемонии прощания, а потом с нетерпением первоклашки ждал, когда дадут слово.
Чтобы выбраться из теперешнего состояния, оклематься, придти в себя, он хотел написать такие стихи, от которых заплачут камни. В них он расскажет, как на днях увидел Лену в проходившей рядом с музеем женщине: та же походка, фигура, курточка! А ещё о том, как положил в гроб игрушечного зайчика, с которым Лена не расставалась в последние дни, и её косметичку.
Как всякий поэт Никитин надеялся переплавить своё горе в стихи. Брал бумагу и начинал записывать хаотично рождающиеся в голове мысли. Но то, что получалось, было далеко от поэзии! Он с остервенением рвал написанное и закрывал глаза в надежде наполнить строки магией свежих образов и рифм. Никогда в жизни ему не писалось так трудно. Муза покинула его — и он разучился писать стихи...
...Открыв глаза, Никитин увидев Лену сидящей в их потёртом кресле. Сначала он обрадовался ей, а потом испугался. На ней была черная курточка на молнии, мохеровый шарф, меховая кепка, брюки, зимние сапоги — всё, в чем «скорая помощь» увезла её в больницу.
«Как же так? - не понимал он, вглядываясь в её лицо. - Этого не может быть! Она умерла! Сегодня уже девятый день!» Но потом догадался, что собираясь в больницу, Лена была живая и не знала, что умрет. Именно та, ещё живая, она и пришла.
Никитин пополз на коленях к креслу, чтобы поведать умершей, как ему тяжело, как ничего его не радует, а дальнейшая жизнь лишена всякого смысла.
- Вот ты всем говоришь, как тебе тяжело! - услышал он в ответ. - А ты бы знал, как мне там тяжело! Ведь ты же меня живую похоронил!
- Живую? - переспросил Никитин, вспомнив, что похоронил жену без вскрытия по справке от участкового терапевта. Но лицо в гробу было холодным, когда он его целовал, а крестообразно сложенные руки — легкими, как у пластмассового манекена. - Этого не может быть!
- Может! До свадьбы ты шутил, что я Сергеева, потому что ты Сергей. А ведь я ни разу не сказала тебе, что раз я Лена, то ты Ленин...
- Ленин? - ужаснувшись от впечатлений, навеянных посещением в детстве Мавзолея Ленина, вздрогнул Никитин. - Я - Ленин?
- Ленин! Я тебе позвоню...
Раздался телефонный звонок. Сергей, словно во сне подошёл к телефону.
- Это квартира Никитиных? - спросили в трубке.
- Да.
- Инвалидную коляску заказывали? Тогда приезжайте в управление соцзащиты и забирайте!