Продолжение части 1 Ёлкин детективной фантазии Вторая жизнь
Из дневника Прохорова.
01.01.2000, 14-00.
Говорят, наступило новое тысячелетие. На самом деле, оно наступит только через год. Но отпраздновали сейчас.
Я встретил 2000-й год на даче у друга детства Васи Орлова в Бутово. Ему я отдавал дневник 22 октября на хранение, предвидя слежку и другие неприятности. Предвидения сбылись. Записываю, что было.
Первым делом меня вызывали на допрос в Управление негласных расследований по вопросам, которые возникли у сотрудников специально созданной группы по дополнительному расследованию моего дела. По результатам я сделал запись (см. вкладыш). Но это были только завязи цветочков.
Потом они, видимо, получили, сообщение от Гасаева. Определили, кто и когда мог слить инфу об убийстве П, и … посадили меня 3 декабря в кутузку. Как я понимаю, до выяснения. Выпустили меня 10 декабря. Видимо, нашли жучка, и удостоверились, что наша группа не могла слить.
Под Новый год проезжал по Ордынке и увидел на тротуаре женщину, похожую на Юлю. Остановился. Это оказалась, действительно, она. Но как же она изменилась! Я посадил её в машину. И она плакала минут пять. И рассказала, что просидела в изоляторе ГСБ две недели. В камере с какой-то страшной бабой – наркокурьером. Поначалу она пыталась к Юле применить меры физического воздействия, но их в Академии, всё-таки, обучили приёмам самообороны. И в этом смысле она утихла. Но все эти две недели баба билась и днём, и ночью в лихоманке. И Юля практически не могла спать. В общем, она выползла из этого изолятора на карачках.
- А посадил меня туда майор Егоров (кстати, меня сажал тоже Егоров). А почему? Оказалось, что в этой группе по дополнительному расследованию под его руководством была моя однокашница Нина Очкина, которую мы с Сашей встретили как-то весной. И когда она увидела фотографию Пахомова, то меня тут же вызвали, допросили. Я им рассказала всё, как было. Они всё пытались узнать, не виделась ли я с Пахомовым в середине июля. Но я стояла на том, что видела его в июле только 28 числа, когда он улетал.
- Молодец, Юлечка. Они ведь меня тоже вызывали по этому вопросу 6 декабря.
- А меня 7 декабря.
- Получается, что я им рассказал всё то же, что и ты. И они ничего нового от тебя не узнали. Иезуиты!
- Так они меня ещё пропустили через детектор лжи. Но вытащили только то, что у нас с Сашей были отношения… А по июлю ничего. Но всё-таки, посадили. Потом они стали уговаривать меня позвонить Саше и просить его приехать. Пару раз я отказалась, но потом мне уже было всё равно – лишь бы отпустили. Саша ответил, что он не может. Потом у них родилась идея отправить в Америку экспедицию со мной, и там его захватить. Но, видимо, начальство им не позволило. И, наконец-то, меня выпустили 21 декабря. Представляете, этот кошмар… две недели… (она опять заплакала).
- Ну, ну! Я же им про это и говорил. Что Пахомов не поедет. И что нет смысла куда-то там лететь, проводить спецоперацию. Всё равно, уже Ёлкина не воскресишь. Значит, и руководство их послало куда подальше. Никому это дело, на самом деле уже не нужно. Ну, Егоров! Ну, гад! Надо же, с какими гадами ты работала рядом! Я, ты знаешь, тоже хочу увольняться. Ну, их всех к чёрту. Организую какое-нибудь детективное агентство. Пойдёшь ко мне работать?
- Пойду, Николай Константинович, пойду!
- Ну, и славно. Я тогда свяжусь с тобой где-нибудь в феврале. Сначала мне ещё надо уволиться. Будут сопротивляться. И, кстати, расслабляться нам нельзя. Я думаю, что наблюдать они за нами будут какое-то время. Так что отдыхай месяц-два. Ни о чём не думай. Постарайся забыть то, что пришлось пережить. Как мама-то пережила?
- Она была готова. Отец ей много рассказывал о наших порядках. Но тоже плакала. И одобряет моё решение уйти.
- Поезжай куда-нибудь с подругой. Но не связанной с органами. Приводи себя в порядок.
На этом и расстались.
А до этого разговора было 24 декабря, и встреча с группой, где я всунул Стёпке записку о передаче этого дневника.
Так что сейчас я заканчиваю, и еду на электричке на Курский вокзал, где должен пересечься со Стёпкой.
Что рассказал Виктор Нестеренко Владимиру Степанову об эвакуации Президента Ёлкина 15 февраля 2000 года.
Первым делом, ещё до вывоза обекта было далеко, я нашёл место, куда его везти. Енто было не просто, однако.
Во-первой, место должно быть удалённое, где-т в Сибири. И чтоб добираться туда было долго и муторно. Никаких самолётов. Одна железка.
Во-второй, надо найти там человека, которому можно пристроить обект, чтобы он не сдох сразу. Он должон пожить среди народа, который он довёл до ручки. Ентот человек, я его зову Добрая Душа, должон обект подобрать и обогреть. А уж как тама посля сложится – не моё дело.
Так вот, мил человек, я ентим делом замался три годка. Поначалу-т энто всё хотели устроить в 98 году. Но тода сорвалось. А получилось толико в 99. И шоб найтить такое место уж прокатился я по всей матушке Сибири. Повидал по горлышко. Сам-т я с кемеровской области. Поначалу-т думал его к нам. У нас народ на него ох, как лют. Но у нас ужо больно народу много, заселено. Добираться до самых краёв быстро. Как говорят, интраструктура хорошая. Потому допетрил, что надо кудай-то подальшей в Сибири.
И ты знашь, нашёл медвежий уголок. Город называтся в сам деле Медвежий. Енто сначал до Новосиба, потом до Узловой, потом уже до Межвежего. Медвежий. Иногда медведи заходят, сам видал.
И живёт там одна семейка. Мужик уже считай пенсинер, а жена моложе лет на пятнадцать. Из гулящих. Но уже утихла. И замается в палатке торговлей. Так вот эта Оля славится в городе тем, что помогат всяким сирым и убогим.
Вот я и нацелил пристроить обект к ней.
А способ, как обект доставить я удумал классный. Обект посажон на иглу, ты знашь. Присмотрел я пока мотался в Новосибе ханурика одного. Переправлят наркоту от киргизов в Сибирь. И как, гад, приспособился. Берёт какого инвалида, кто едет из Новосиба туда, куды ему нада закинуть зелье, подшивает к нему пакет и едет с ним. Зачем так делат? Инвалида обыскивать не будут, а его-т вся милиция знат как лупленого. На месте ханурик вышивку срезат и получат навар.
Так я удумал подсунуть обект этому ханурику. Чтоб он решил, что обект едет из Новосиба туды, куды ему надо. Но не в Узловую. Чтоб подшил, потом обект припрятать на время, а самого ханурика хорошенько закопат, чтоб долго не нашли. Как тебе? Классно удумал. И обект при дозах. И концы в воду.
Вот так. До Новосиба я его довёз ещо ноябрь не кончился. Пристроил к ханурику, сказал, что едет туды, куды надо ханурику - в Семёновск. К родным. Меня наняли сопровождать. Давай заодно. Тот от меня втихаря сделал всё как нада. Пока ждали поезда, я обект увёл за уголок. Ханурик туды-сюды. Я говорю, что пошёл обект до ветру, и я знаю куды. Повёл его показат. Тюкнул. Дело был ночью. Темно. Оттащил, спрятал. Потом положил в машинку, котору я припас загодя. Отвёз в лес и закопал. А яму я заготовил тож заране. К весне мож найдут.
А потом с обектом доехали до Узловой, и я его подсунул Оле. Проверил – приняла к себе.
Так ты хош глянуть, как он там? Ну, смотри. А я ужо насмотрелся.
Вернулся под Новый Год. Меня предупредили, что могут позвонить. А ты гришь, на Кавказе был? И контузило? Да, не повезло. А я ужо думал, и не позвонит никто…
Ну, давай. Бог в помощь. Не лезь больше на рожон.
Рассказ мужа Доброй Души.
Он это рассказал Степанову 25 февраля 2000 года лёжа на больничной койке.
В конце ноября жена притащила с вокзала некое существо – инвалида. У него нет левой руки (почти всей), правой ноги (до колена), он немой (только мычит). И, судя по всему, ещё и наркоман. Во всяком случае, он долго бился в лихоманке, пока Ольга не догадалась дать ему какого-то белого порошка. Оказывается, у нас в доме есть наркотики! Это до добра, ой, не доведёт!
Когда этот тип немного оклемался, он потребовал бумагу и карандаш и написал, что он – Президент Ёлкин. Он ещё и сумасшедший!
Я сказал жене: «Кого ты привела? Ты хочешь, чтобы нас всех побрали? Отправляй его туда, где подобрала».
- «Ну, как же? Ведь он такой бедный, несчастный. Вот и умом тронулся. Совсем погибнет».
- «Так давай его отправим в Овсянку, в психбольницу. Пусть там разбираются. Мы и так еле сводим концы с концами. А тут ещё этого кормить. Вон какой амбал. И наркоту ему доставать. Загремим мы с тобой под фанфары».
Но, конечно же, «Президент» был оставлен до утра. Поместили его в комнату умершего в прошлом году дядьки. Ночь прошла спокойно, но к утру Президент опять начал колабродить. И пришлось ему опять давать дозу.
Потом Оля ушла на работу в свой вокзальный буфет, а я весь день усмирял гостя. Что его роднило с Президентом, так это рост и непоседливость. Всё время он куда-то рвался. В Столицу – восстанавливаться в правах.
Вечером пришла жена и сказала, что договорилась со знакомым народным целителем, дядей Мишей (каких только знакомых у неё нет!) о том, что он будет лечить Президента от наркозависимости.
Больших трудов стоило его убедить, что надо лечиться. Только когда мы ему внушили, что для поездки в Москву нужно быть в форме, он согласился.
На следующий день пришёл «специалист». На вид ему было лет 60, но оказалось – 46. По-хорошему, его самого следовало лечить, но не от наркомании, а от алкоголизма. Но… какая же больница возьмёт сумасшедшего бомжа без документов? А этому было достаточно бутылки в день. Да, и ещё несколько доз на первое время (для больного). Комплекция у спеца была внушительная. Я подумал, что это хорошо, поскольку Президент тоже был крупный, и управляться с ним было тяжело.
«Лечение» началось незамедлительно. Целитель и Президент раздавили бутылку водки, без закуски. Президент так просто не сдался. Пришлось оприходовать ещё один пузырь. После второй они закусили корочкой хлеба. Президента повело. И тут лекарь стал его бить, приговаривая: «Не будешь жрать наркоту, не будешь жрать наркоту».
Сеанс продолжался часа два, после чего Миша устал и сказал, что придёт завтра. «Если будет плохо – дайте дозу». Ночью это пришлось сделать – Президенту поплохело.
На следующий день процедура повторилась, но в водку доктор подмешал какое-то средство. Из-за этого Президент сломался после первой. Битьё повторилось. Но потом Миша сказал, что он забирает больного. Мы его отвезли на нашей шестёрке на окраину, в какую-то развалюху. Мне была поставлена задача каждое утро привозить «жидкость для разбавления лекарства».
Такая методика лечения мне, да и жене пришлась по душе. За несколько бессонных ночей и дневной борьбы с Президентом мы устали до предела. Я надеялся, что в итоге Президент загнётся, но, на удивление, он выжил. Через неделю он не только самостоятельно выползал на улицу, но и взгляд его слегка просветлел. Хоть он был весь в синяках, но по утрам его не трясло в лихоманке. Так или иначе, но под Новый Год, 30 декабря мы его привезли обратно в наш домик.
Поскольку навязчивая мысль, что он является Президентом, его не оставляла, то мы договорились его называть «господин Президент».
31 декабря, ближе к ужину (в Москве было 10 утра) по телевизору выступил настоящий Президент и объявил, что он уходит в отставку. Наш Президент, когда увидел, вытаращил глаза, издал какой-то рык и рухнул на пол.
Вызвали скорую, они что-то вкололи и сказали, что ничего страшного – обморок. Записали его как Иванова Николая Борисовича. С собой они его брать отказались – ни полиса, ни паспорта.
После нового года Николай Борисович ударился в запой. Его «прототип», как говорили, тоже уважает водочку. Пришлось опять вызывать Мишу. Самое поразительное, что метода лечения была та же. Опять он увёз его на две недели и … вылечил!
Миша протрезвил Президента! Но навязчивая мысль о Москве и возврате власти его не оставила. Мы отговаривали его тем, что он не доедет. Он стоял на своём: «Ведь я сюда доехал». Но как доехал, он не помнил. Последние полгода – сплошные провалы в памяти. Знает только, что был Президентом. Мог рассказать всю биографию. Эка невидаль! Эта биография везде опубликована, и каждый может «вжиться в образ». Я не интересовался этим, но наверняка все детали, о которых он рассказывал, можно найти в Инете. Я даже не поленился и нашёл там несколько его баек.
Но Президент был непреклонен. Мы отвлекли его тем, что надо сделать протез на ногу. Иначе он не доедет. Оля нашла мастера. Он, конечно, заломил поначалу, но потом сбавил, по знакомству. Всё равно, это было много. Пришлось занять. Тоже у знакомых Оли.
Делался протез довольно долго – недели три. И когда он был уже почти готов, произошло ужасное – убили Олю!
Оказалось, что в долг она взяла у заезжих наркодельцов, причём, не деньгами, а «натурой» - дозами зелья, которые те дали ей на хранение. И когда это выяснилось, то кара была безжалостной.
Нет, этот пакет с дозами был на Президенте, когда его подобрала Оля на вокзале. Она решила, что это кто-то заботливо снабдил его перед тем, как бросить. Это, кстати, подтверждало версию о том, что этого человека, действительно, специально изуродовали и посадили на иглу. И больше того, его специально подбросили Оле. И мы расходовали этот запас сначала на Президента, а потом Оля продала остатки местному наркодельцу, чтобы сделать протез.
Но через три месяца оказалось, что какой-то курьер где-то в Новосибе, спасаясь от погони милиции, спрятал пакет в вещах Президента. Потом курьер где-то загнулся, и только через три месяца докопались его боссы, куда делась посылка. Стали трясти Олю, она их послала, а те, не долго думая… Когда это обнаружилось, местная мафия вопрос урегулировала, но было уже поздно.
Всё это мне рассказали потом. А сразу после смерти жены я был в полной прострации. В моём представлении Оля была святым человеком, подарком судьбы для меня на старости лет.
Святым человеком, если так можно сказать о профессиональной проститутке. Я встретился с ней в тот период (10 лет назад), когда, осознав, что не люблю и не любил свою первую жену Катю, я пустился в загул. То есть я хотел уйти от неё, но она не отпустила. Я стал демонстративно гулять. Мне тогда было 58 лет, Оля – на 15 лет моложе. Имела троих детей от разных мужчин и 15 лет профессионального стажа. Начинала она с улицы, но когда я с ней встретился, она уже была «индивидуалкой» со своей квартирой.
Несмотря на такую бурную жизнь, полную всевозможных мерзостей, унижений, извращений, предательств и т.п., Оля была … была …Добрый человек, сохранивший чистоту души … Нет, я не могу говорить о ней … Потом, когда-нибудь потом.
На похороны и поминки собралось очень много народа. Можно сказать, весь город Медвежий. Олю любили, не только и не столько в память о сладких мгновениях, а за доброту и широту души. И женщины тоже её любили. Даже её бывшие конкурентки, с которыми она иногда дралась, теперь плакали навзрыд.
19.08.10.
Организацию всего взяли на себя медвежинские мафиози (чувствовали свою вину). Я попробовал было дёрнуться, но понял, что не надо. Да у меня просто не было денег. Они даже памятник мраморный заказали на кладбище.
Когда на поминках меня спрашивали, кто этот немой инвалид, я отвечал, что это Оля его подобрала на вокзале, вылечила от наркомании и пьянства, сделала ему протез на ногу. Поначалу народ относился с сочувствием, но когда я говорил, что он мнит себя Президентом, то люди смеялись, выражали сожаление, что с ним так обошлась судьба. Но после солидного подпития какой-то тип воспринял это всерьёз и вознамерился его побить за ту жизнь, которую он устроил народу. Кто-то стал защищать Президента. Началась всеобщая драка, где уже было не важно, кто за кого. Пьяная драка на поминках.
На 9 дней пришли только самые близкие. Было очень тяжело на душе. Может быть, я выпил лишнего, но когда он опять завёл разговор о Москве, я не выдержал.
Я спросил его: «Что ты хочешь? На что рассчитываешь?»
Он написал: « Хочу, чтобы все знали, что я жив. Что сейчас происходит обман».
- Но как ты себе представляешь? Что те, кто сейчас у власти с радостью её отдадут? Признаются в этом обмане?
Он ответил: «Да, я привлеку общественность, знакомых из СМИ, подниму народ».
- То есть ты хочешь гражданской войны? Смутного времени со Лжедимитриями? Мало что ли Россия пережила в девяностых?
Он ответил: «Я хочу вернуться в семью».
- Но ведь семья тебя фактически похоронила. Неужели семья пошла бы на подмену, если бы они не были уверены, что ты мёртв? И ты думаешь, что они признают обезображенного калеку?
Он ответил: «Но ведь должна же быть справедливость? Я столько сделал…»
И тут я взорвался.
- Что ты сделал?! Ты ради власти развалил великую страну. Конечно, ты был не один. Такую работу невозможно было сделать одному. Тебе помогали. И в том числе, из-за границы. Ты был их орудием, и ты был флагом, под которым объединились все сторонники развала. Вся рвань всплыла на этой волне. Тебе не удалось в лоб сбросить Хропача, и ты разрушил Великий Союз, убрал из-под Хропачёва страну. Дьявольская затея. Такого не было в истории России, да и вообще не было в истории. Ты отпихнул от нас мелкие окраинные княжества, королевства и ханства. Ты запустил уже дробление внутри: Татария, Башкирия. Чечня уже фактически отделилась. На пространстве Союза началась и продолжается война. Миллионы уже погибли, а сколько ещё будет смертей? Ты развязал бандитам руки. Сейчас они – хозяева страны. И Оля – одна из их жертв. О какой справедливости ты говоришь? О какой справедливости ты имеешь право говорить? То, что с тобой сделали, это и есть настоящая справедливость. Не знаю, кто это всё устроил, но он великий человек. Я давно говорил, что если бы у меня была возможность, то я бы расстрелял Хропачёва и Ёлкина. Хропач, понятно, больше виноват. Не было бы его – не было бы тебя. Сейчас вижу, что расстрел – это слишком мало для вас. Это твоё состояние, эта кара – настоящее Возмездие! Правда, вместо того, чтобы тебя добить, когда ты попал к нам, мы с Олей тебя фактически спасли. Дали возможность жить. Пусть не той жизнью, к которой ты привык, но, всё-таки, вполне приемлемой. Так живут миллионы людей сейчас. И ты хочешь, чтобы я признал несправедливым, что у тебя отобрали власть? Нет, это в высшей степени справедливо. Несправедливо, что прошло 10 лет, прежде чем это произошло. Справедливо было бы, чтобы ты вообще не рождался. Ты хочешь ехать в Москву? Поезжай! Уходи. Уходи! Не могу тебя видеть. Это ты убил Олю. Уходи!
Он спросил: «Но как я доеду до Москвы?»
- А так, как приехал, так и мотай! Вон можешь взять еду с поминок. И уёбывай!
И я его выгнал.
Прикрыл дверь и… упал в сенях. Но не умер.
Утром меня нашла соседка, забывшая на поминках платок… И вызвала скорую. Оказалось гипертонический криз.
Но всё-таки, я ещё могу тебе это рассказать. Ищи его, если хочешь.
24.03.2000
Что рассказал мне Степанов.
Понимаешь, Коля, когда я получил от тебя «новогоднюю открытку», я думал тут же позвонить Виктору и ехать по следам Президента. Но сразу после праздников 3 января меня послали опять на Кавказ. И там я попал в переделку. Как выжил – не представляю? Отлёживался в госпитале сначала в Ростове, потом в Москве. Оклемался только к концу февраля. И только тогда позвонил Виктору. Он мне рассказал про эвакуацию Президента.
Я взял отпуск на месяц и поехал в Медвежий. Там я быстро нашёл мужа Доброй Души. Он был в больнице в предынфарктном состоянии. И он мне рассказал, как его жена Оля подобрала Президента, как они его вылечили от наркозависимости и алкоголизма, сделали ему протез ноги. Как убили Олю, и он выгнал Президента.
Это было 29 февраля. На вокзале я узнал, что Президент уехал-таки на поезде в Узловую и потом в Новосиб три дня назад. Проводница видела его на похоронах Оли, пожалела и взяла его. Я доехал до Новосиба, стал узнавать у проводников. Ну, такого заметного инвалида запомнили. Рассказали, что на него положили глаз столичные цыгане. Посадили его опять на иглу и отправили в Москву ходить по вагонам, собирать милостыню.
Так что я вернулся в Москву 10 марта и стал искать. Справился в столичном УВД. Мне примерно обрисовали ситуацию с этим цыганским бизнесом. С самими баронами говорить, конечно, бесполезно. Стал ездить на электричках. Спрашивал попрошаек. В конце концов, кто-то мне сказал, что есть такой инвалид. Ходит с табличкой, что он Президент Ёлкин. Что его лишили власти и изуродовали. И он просит помощи, чтобы восстановить справедливость. Но, говорят, что лучше бы он выдумал что-то попроще. Иной раз его за это и бьют. Но кто-то жалеет. В основном, он работает по Ярославской дороге. Но не каждый день. Бывает, что у него ломка. Но хозяева долго не дают отдыхать.
Стал ездить по Ярославке. И вот как-то иду по вагонам, а навстречу идёт какой-то разгорячённый мужик и выступает, что уже и нищие из себя Президентов изображают. Но ничего ему там сейчас воздадут «по справедливости».
Я бросился дальше. Смотрю: на другом конце вагона, в тамбуре какая-то драка. Туда. Пока пробивался (час пик), там уже всё закончилось. Вижу: наружная дверь открыта. Выглянул – там где-то далеко, похоже, кто-то на путях лежит.
Слез на ближайшей станции, прошел вдоль дороги. Действительно, кто-то лежит. Подошёл – мёртвый инвалид. Без руки, без ноги (протез, видимо, отвалился при падении). Всё лицо в крови, и узнать в нём Ёлкина практически нельзя. На груди табличка: «Я президент России Ёлкин. Прошу у вас прощения за то, что сделал с Россией».
Вот так, мучился он, всё-таки, не так долго. Вызывать милицию я не стал. А то ещё мне же и пришили бы убийство. Я знаю, как это делается. Я сделал по-другому. Я нашёл-таки того барона, который эксплуатировал Президента. Он, конечно, извивался, но я сказал, что дела никакого не будет. Мне просто надо знать. Он сказал, что он его заставлял ходить с табличкой, что он просто немой с детства и попал под машину, лишился руки и ноги. Но он всё вывешивал объявление, что он Президент Ёлкин. Ну, и довывешивался. Кто-то ему такую отвесил «помощь», что выкинул из вагона. Барон не очень жалеет. Этот кадр мало приносил ему дохода. А ещё ему надо было давать дозу.
Я ему сказал, что это был, действительно, Президент Ёлкин, но он не поверил.
Это было 20 марта 2000 года.
Ну, что Николай Константинович? Что мне делать в твоей организации? Как она называется? «Частная аналитическая организация – 20». Получается ЧАО – 20. Прощай 20-й век! Сильно.
Если Вас, неизвестный читатель, заинтересовало это произведение, то, пожалуйста, напишите пару слов atumanov46@mail.ru