В восемь часов вечера посадила Антонина Григорьевна сына с невестой на поезд и вернулась в опустевшую квартиру. Она походила из угла в угол, не решаясь сесть за компьютер. Разбередили душу воспоминания да ещё эта, совсем некстати» встреча с бывшим мужем. С бывшим… Он уже двадцать лет бывший. Интересно, а как у него сложилась семейная жизнь? Она за все эти годы ни у кого не интересовалась, про него. Бывший… А как красиво всё начиналось. Она села за компьютер. Открыла документ «Жёнки». Что там идёт дальше? Посмотрела в тетрадь. Ага, дальше написано «Женька», а в скобочках (Евгения).
Женька приехала в деревню, когда Тоня училась в шестом классе. Она поселилась жить у Верки Позднышевой и стала работать дояркой. На деревне поговаривали, что Женька детдомовская, и что оттуда выходят отчаянные головушки, выросшие без родителей. Но Женька жила тихо, хорошо работала. Поговаривали, что собиралась замуж за Ивана Воронина, да перешла Женькину дорожку задушевная подружка. Верка вышла замуж за Ивана.
«Верно бабушка говорила, – вспомнилось Антонине Григорьевне: «Имей подружку свою подушку. Что подушке росскажёшь, всё тут и останетце».
Сколько разговоров ходило по деревне о Веркином коварстве. Люди её и по-за глаза и в глаза осуждали, а с неё всё, как с гуся вода. Такой хоть плюй в газа – всё Божья роса.
– Надо бы как-то Евгению порасспросить, – подумала Тоня. – да вот только расскажет ли она? Сынок у неё в школу ходит, сама расцвела, а замуж не выходит. Принца что ли какого-то ждёт?
Но Тоне помог случай. Сын Евгении Ваня удил рыбу с байдарки на середине реки. Это сейчас река обмелела, кура летом перейдёт, а тогда жердины не хватало, чтобы измерить её глубину.
Парусина налетела, как всегда внезапно. Сильный ветер завихрил песок около реки, погнал по воде сильную волну, и лёгкая байдарка перевернулась. Ваня стал тонуть.
В это время Тоня по-подгорью бежала из магазина, торопясь успеть домой до грозы. Увидев барахтающегося мальчика на середине реки, девушка не раздумывая, прямо в платье бросилась в воду. Она вытащила Ваню на берег. К счастью тот не успел наглотаться воды, но был очень испуган и тихонько стонал. А навстречу им с угора от церквей бежал Руслан. Он ходил на ключ за водой. И, поднявшись на угор с ведром, увидел ребёнка в воде и Тоню, вытаскивающую его на берег. Оставив ведро с водой, он поспешил на помощь девушке. Руслан подхватил дрожащего от испуга Ваню на руки:
– Тоня, куда его нести?
– К нему домой, конечно.
Евгения была дома. Она металась из угла в угол, не зная где искать сына, который ушёл не спросившись, пока она была на огороде. Наконец, увидев, что в углу сарая нет удочки, молодая женщина собралась бежать на реку. Только она выскочила на крыльцо. Как увидела входящих в калитку Тоню и Руслана с Ваней на руках. Женщины чуть было не лишилась чувств, но быстро оправилась и подскочила к Руслану.
– Ванечка, сыночек, что случилось?
Тоня вкратце объяснила ситуацию, а Руслан сказал, что Ваня, пожалуй, сам может встать на ноги.
– Нет, нет, – засуетилась мать, – несите, пожалуйста, Ваню в дом. Надо срочно переодеть его в сухую одежду, а то, как бы, не заболел.
– Разве такой герой сможет заболеть от какого-то купания среди лета? Да ни в жизнь! Правда, Иван? – улыбаясь, спросил Руслан.
– Правда, – улыбнулся мальчик.
Руслан занёс ребёнка в дом, и мать увела его в другую комнату, сказав:
– Подождите. Пожалуйста, я быстро.
Минут через пять он вышла к ним. Тоня с Русланом стояли, как два мокрых нахохлившихся воробья.
– Уложила Ваню в кровать. Надо будет позвать бабку Василину, чтобы та испуг с него сняла. – И тут она увидела, что Руслан мокрый с головы до ног. – Батюшки светы! – всплеснула она руками. – Да и вы мокрёхоньки! Далеко от меня живёте?
– Я у Филиппа в гостях, – ответил Руслан.
– Это рядышком. Через пару домов. Сходите, переоденьтесь, и приходите на чай. Антонина-то где?
– На улице ждёт. Она ведь прямо в одежде прыгнула.
– Пойдёмте на улицу.
Тоня сидела, съёжившись на ступеньке крыльца.
– Тонюшка, голубушка ты моя, пошли в дом я тебя в сухое переодену. Женская одежда у меня есть. Кавалер твой сходит переоденется, а я той порой самовар наставлю.
Тоня не сопротивлялась. Вот он случай, чтобы расспросить Евгению про её жизнь, про её любовь.
Ваня уснул. И благодарная мать хлопотала у стола, не зная как и отблагодарить спасителей. Руслан вскоре пришёл. Сначала шли слова огромной материнской признательности за спасённого сына. Тоне с Руланом было неловко, и Тоня попыталась перевести разговор в нужное ей русло:
– Расскажите нам, Евгения, немного о себе.
– Да что рассказывать? – удивилась та. – Ничего интересного в моей жизни нет.
– Так не бывает. Расскажите, – настаивала девушка. – Мне, например, очень интересно узнать из первых уст. А то сами знаете: бабьи языки на деревне наврут с три короба.
Евгения насторожилась.
– Чего наврут?
– Да я это к слову. Расскажите. Когда ещё на судьба вместе сведёт?
– Тоня, ты что-то тут темнишь. Скажи правду: зачем тебе это знать?
Девушка смутилась. Ничего от проницательной хозяйки не утаишь.
– Евгения, мне для курсовой работы надо.
И Тоня пояснила тему.
– Вы только не беспокойтесь, я напишу совсем другие имена.
– Очень надо?
– Очень. Кое-что у меня уже есть.
– Ладно, слушайте. Всё равно мне торопиться некуда, в отпуске я.
Женька (Евгения)
Дождя не было, но тяжёлые тучи нависли над землёй и изморось, как назойливая липкая паутина, почти невидимая, липла к лицу, шее, рукам. Женька зябко поёжилась. Рано утром она бежала на ферму, где у неё была своя группа в двадцать пять коров и любимая работа, которую она ни за какие коврижки ни на что не променяет. Когда-то было у неё коровушек в два раза больше, и доили они их вдвоём с подругой. Да сложилось так, что их дружба в одночасье закончилась, и Женька, уступив своё место другой доярке, набрала группу первотёлок в двадцать пять голов, и теперь она работает с ними несколько лет. Несколько. Женька прикинула: с того злополучного дня прошло уже почти десять лет.
Вдруг под сердцем что-то толкнулось, и Женька резко остановилась, прислушиваясь, не повторится ли толчок вновь. Женька, тридцатилетняя женщина, теперь уже не Женька (но она себя чувствует именно этой девчонкой – Женькой) будущая мама Евгения Ивановна. Сзади послышались торопливые шаги. Евгения обернулась. Её догоняла бывшая подруга Вера Позднышева. Вера-Верочка, которая переступит через любого, но своего добьётся. Не пожалела она и Женьку с её первой чистой любовью.
С юности дружили они. Начав работать после школы, Женька жила у Веры. Её приютила Веркина мать Анисья Ивановна. На Веркин вопрос можно ли у них пожить Женьке, старуха, пожав плечами, ответила:
– Пускай живёт. Места не проживёт.
Девчонки сдружились, вместе бегали на работу, вместе и домой возвращались. Молоденькие, только что со школьной скамьи, совсем не видевшие жизни, они начали трудовую жизнь с тяжёлой работы доярки. Делились девчонки секретами, весело щебетали перед сном, мечтали о большой любви. И ожидали встречи с ней – большой и светлой.
И вдруг, совсем неожиданно, ранней весной, пришла к Женьке любовь. Приметил её на танцах только что вернувшийся из армии, Иван Воронин. Познакомились. Стал он провожать девушку домой. А после Нового года Иван сделал Женьке предложение. Верка завидовала подруге чёрной завистью. Ей Иван тоже нравился.
В марте Ивана отправили на курсы трактористов, на три месяца. В совхоз пришёл новый трактор – огромный. Таких тракторов Женька ещё не видала. Это не то, что МТЗ, которые шустро бегают по деревне. Уезжая, Иван сказал Женьке:
– Женечка, не скучай без меня. Как только я приеду, сразу же подадим заявление в сельсовет.
– Ваня, а жить после свадьбы, где будем?
– А мы с тобой новый дом построим, а сначала поживём в моей развалюшке. Она, правда, на ладан дышит, но мы её подлатаем на первое время. Согласна?
– Согласна, – засмеялась счастливая Женька. – Не зря говорят – с милым рай в шалаше.
– Да приговаривают – был бы милый по душе, – улыбнулся Иван.
– По душе, по душе!
… Пролетели три месяца.
– Верка, Верочка, Ваня сегодня приезжает! Вон телеграмму прислал. Побегу встречать его на пристань.
– Женя, а можно и я с тобой?
Женька замялась, а Верка вопросительно смотрела ей в глаза.
– Конечно можно!
До пристани почти два километра. Дорога шла заливным лугом, по её обочинам кивали жёлтыми головками лютики, первые летние цветы после одуванчиков. Женька нарвала небольшой скромный букетик. К теплоходу они опоздали и Ивана встретили на полпути к деревне. Увидев его, Женька бросилась навстречу, и смущённо остановилась, протягивая жёлтенький букетик.
– Здравствуй, Ваня. А это тебе.
Иван подхватил Женьку, закружил, а она весело смеялась.
– Здравствуй, моя Женечка! Соскучилась?
– Ещё как!
Подошла Вера.
– Здравствуй, Ваня.
– Привет, Вера.
– Женя, – обратилась Верка к подруге, – ну что ты за букет подарила?
– А что в нём такого? – спросила Женька.
– Так ведь жёлтые цветы дарят к измене.
Женька ошарашено смотрела на подругу.
– Ваня, выбрось цветы, – сказала она Ивану.
– Да не верь, Женечка, всякой чепухе.
Женька взяла из его рук злополучный букетик и выбросила цветы в траву. Но настроение от этого не испортилось, и Иван с Женькой, взявшись за руки, пошли, разговаривая о своём, изредка оглядываясь на Верку. А та шла сзади и кусала губы от злости. Молодые люди остановились.
– Вера, ну что ты сзади плетёшься, догоняй. Подхватывай Ваню под другую руку и побежали.
Верка развеселилась, но Иван для неё запретный плод, и как бы она не пыталась обратить на себя внимание, он не поворачивался в её сторону, а что-то нашёптывал Женьке, а та счастливо смеялась.
Иван был счастлив. Июнь. Прекрасный день. Любимая девушка рядом, Верка тараторит, пытаясь встрять в разговор, а они делают вид, что не слышат её.
А вот и Веркин дом. Не дом, а домина – крыша под шифером, стены обшиты вагонкой. «Не то, что мой домишко», – мелькнуло в голове у Ивана. Войдя в дом, они остановились у порога. Иван в нерешительности стоял, не зная, что делать. Женька жалась к его плечу, а Верка юркнула на кухню к матери, шепнув ей, чтобы та вышла и встретила гостя.
Анисья Ивановна, вытирая руки фартуком, выглянула в прихожую. Это была ещё довольно крепкая старуха. Верка у неё поскрёбышек. И родила её Анисья Ивановна себе на радость в сорок три года. Две старшие дочери, замужем и живут в городе, изредка навещая мать.
– Вы что как неродные, встали у порога? Проходите, сейчас обедать будем. Верушка, ты в какую смену работаешь?
– Я в первую была, мама. Во вторую Женька пойдёт.
– Женя, как это? – спросил Иван.
– Ваня, мы теперь сменами работаем. У нас с Верой на двоих одна группа коров в пятьдесят голов. Вера с утра работала, поэтому мы и опоздали тебя встретить. Я убегу к пяти часам на дойку, а ты отдыхай с дороги. А вечером мы с тобой обо всём и поговорим.
В половине пятого Женька убежала на работу, а Верка принялась усиленно угощать Ивана самогоном, который, после ухода Женьки на работу, принесла догадливая Анисья Ивановна, углядев что дочь не сводит глаз с жениха подруги. Тот сначала поотнекивался, но пару стопок всё же выпил. Его стало клонить в сон.
«Ох, хорош первачок, да заборист», – думала Анисья Ивановна.
– Вера, покажи мне Женину кровать, я немного отдохну, пока она на работе, – попросил Иван.
– Сейчас, сейчас, – захлопотала Верка, разбирая свою постель.
– Вера, да я сверху на покрывало лягу.
– Что ты, что ты, Ваня, разденься и отдохни по-человечески. Я сейчас налажу постель и выйду.
Анисья Ивановна, сложив руки под фартуком, понимающе улыба-лась. Только Иван заснул, Верка раздевшись, юркнула к нему под одеяло. Обвила жаркими руками, прильнула – не оторвёшь. Какой мужик устоит против такой ласки. «Женя, Женечка», – шептал Иван. За занавеской было темно, и полусонный пьяный Иван принял Верку за Женьку. Обессилев от ласк, они уснули, крепко обнявшись.
Женька прибежала с работы и первым делом за занавеску. Увидев Верку в объятьях Ивана, она делает движение к кровати с огромным желанием вцепиться в разметавшиеся по подушке Веркины волосы. В это время у Женьки за спиной выросла Анисья Ивановна.
– Тише, – зашипела она на девушку. – Не мешай спать молодым. Дай им Бог счастья да согласия.
Проснувшийся Иван увидел растерянную Женьку, рванулся к ней с кровати, но его удержали крепкие Веркины руки. Оплели шею – не оторвёшь. Сник Иван. Поняв, что произошло, он только прошептал:
– Верка, зачем ты это сделала?
– А затем, что люблю тебя, Ваня. Женька, чего смотришь? Мы те-перь с ним муж и жена.
Женька метнулась в свой уголок и, плача, начала собирать скудные пожитки.
– Женюшка, куда ты? – спросила елейным голоском Анисья Ива-новна. – Места в дому всем хватит: и тебе, и молодым. Верушка, при-глашай к столу подруженьку, выпьем за ваше счастьице.
Простучали Женькины каблучки по крыльцу. Застонал Иван, от-кинувшись на подушку. Он хотел было рвануться следом, да Верка вцепилась мёртвой хваткой:
– Не пущу! Я тебе девушкой досталась. Кто меня порченую замуж возьмёт?
…И вот Вера Степановна догнала Евгению Ивановну. Та посторо-нилась, пропуская её вперёд. Вера, проходя мимо, спросила:
– От кого сколотка-то носишь? Уж не к Ивану ли бегала? Мужика своего я тебе всё одно не отдам. Дочка у нас растёт.
Евгения промолчала. Верка побежала вперёд и злилась на Женьку, на мужа. Скоро десять лет, лет они с ним живут под одной крышей, и расписались почти сразу же после ухода Женьки. Иван сначала упирался, хотел уйти, но сметливая Верка, шепнула, что кажись она ещё и беременна, и Анисья Ивановна разнесла по всей деревне, что сколь хороший жених Верушке достался. Замуж зовёт.
Иван, услышав очередную сплетню, спросил у Верки с матерью:
– Скажите, о каком замужестве идёт речь? У вас кругом один обман. А я, как последний идиот, попался в ваши сети. Ловко же вы их расставили. А беременность, это тоже наживка? Поживём – увидим.
Но Верка не дура, чтобы жить с мужиком и быть не замужем. Что она приживалка, какая что ли. И поэтому на Ивана давили все – Верка, её мать, и даже подключили к этому секретаря комсомольской организации. И добились своего.
Иван, согласившись на брак, поставил условие: ни какой свадьбы. Просто запишут в сельсовете и всё. Верке хотелось свадьбу – пышную, шумную, но Иван сказал:
– Или идём и расписываемся, или вообще ничего не будет.
Верка жаловалась матери, размазывая слёзы по щекам:
– Мама, как же так? Я всю жизнь мечтала о свадьбе, о белом платье с фатой. Хочу свадьбу! Мамочка-а-а!
– Не реви, Верушка. Вот она синица у тебя в руках. А будешь сто-ять на своём – выпорхнет синичка, не изловишь. В Женькино окошечко стуконёт. Печать в паспорте будет – и ладно.
Так стала Вера Позднышева Верой Степановной Ворониной. Вскоре у четы Ворониных родилась дочка Леночка. И всё бы хорошо, да Вера нутром чуяла, что не простил её Иван, и что не любит он её, а только терпит, и то ради дочки, которую очень обожает и тешит.
И у Веры стало непроизвольно портиться отношение к дочери. Она просто завидовала ребёнку и ревновала её к мужу. Своё раздражение Вера часто срывала на девочке, которая видя кричащую на неё мать, непроизвольно съёживалась в комочек и затравленно смотрела исподлобья, прижимая к себе старую тряпичную куклу Акульку. Эту куклу маленькой Вере сшила бабушка Акулина и в шутку назвала куклу своим именем. Откуда она вытащила её, уму непостижимо, но с Акулькой девочка не расставалась.
…Вечером, придя с работы, Вера стала искать повод к чему бы прицепиться, чтобы сорвать зло, кипевшее в ней весь день, после встречи с беременной Евгенией. Увидев, что Иван так и не отремонтировал старый развалившийся стул, Верку прорвало:
– Иван, сколько можно тебе говорить – собери стул. Я без счёту раз за него запнулась.
– Вера, соберу, вот только с Леночкой сказку дочитаем.
– С Леночкой! Девка в школу пошла. А ты с ней всё, как с писаной торбой носишься. И бестолковая она. Вся в тебя!
Верка перевела дух и продолжила без всякого перехода:
– Всё небось ещё Женьку свою на уме держишь? Ванька, имей в виду, я ежели что – убью и тебя, и Ленку, и её стерву, и себя порешу! Так и знай!
Дочка испуганно прижалась к отцу.
– Уймись, Верка, никого не держу я на уме. Что тебе спокойно не живётся? Ребёнка вон всего перепугала. Если честно, это ты нам с Женькой жизнь сломала. До сих пор казню себя, что не побежал за ней следом в тот день. Скажи спасибо, что я с тобой живу, и то ради ребёнка.
– Премного благодарна вам! Твоего небось, сколотка Женька носит?
– А ты свечку, что ли держала?
– Не держала, но догадываюсь.
…Женька, после увиденного в доме Верки, бежала по улице, не зная, куда и податься. Опомнилась она в конце деревни. Опустилась на траву, обхватила колени руками и горько расплакалась.
– Деушка, што с тобой? Пошто эстоль горько ревишь? Хто обидел? Бываё я чем-то пособлю твоему горюшку.
Женька подняла заплаканное лицо. Перед ней стояла бабка Олёна.
– Ничем, бабушка, ты мне не поможешь. Предали меня сегодня, и жить мне совсем негде.
– Дак пошто не пособлю. Подём ко мне в избушку. Хоромы правда не ахти какие, но жить можно. Вставай, голубушка, да подём благословясь.
Женька послушно поднялась, подхватила свои вещички и пошла вслед за старушкой. Олёна жила одиноко. Родных у неё не было. Бо-былка – бобылка и есть.
– Зовут-то тебя как, деушка?
– Женя.
– Проходи, Женюшка эвонде за занавеску – тут будё твоя опочи-вальня.
«Опять за занавеску», – мысленно усмехнулась Женька.
– Тут, – старуха указала на маленькую комнатушку – наша с тобой кухня, обедать да чаёвничать мы тут будём. А это – наша горница, видишь, какая она светлая, тут мы с тобой розговоры вести будём, да гостей принимать. Ну што, высохли слёзоньки-то?
– Высохли, бабушка, спасибо тебе.
Женька помогала старухе по дому, ухаживала за ней, когда та болела и продолжала всё также работать дояркой. И где-то года через два совместной жизни отписала бабка Олёна Женьке свой ещё довольно крепкий домок. А ещё через полтора года старуха умерла, и Женька получила дом в наследство.
Женька была сирота. Отца она не помнила, а мать умерла, когда девочке было лет десять. И её отдали в детский дом, где она жила и училась в школе. Закончив десять классов, она приехала сюда работать дояркой по путёвке Комсомола, заключив с хозяйством договор сроком на два года. Да так и прижилась в этой деревне с красивым названием Берёзовка. Уж чего-чего, а берёз в Берёзовке было навалом – у каждого дома и не по одной. Были и старые, седые берёзы, у которых мшилась сединой кора, были средних лет, а были и юные берёзки, совсем как девчонки несмышлёные.
Так и жила Евгения одна. Пробовали подбивать к ней клинья деревенские ухажёры, да всем им был от ворот поворот.
На слова Олёны, что замуж пора, она отвечала:
– Бабушка, лучше я одна весь век буду жить, чем с нелюбимым маяться.
– Ох, девка, девка, – покачивая головой, говорила Олёна. –Дак ведь завсегда на миру так ведёцце: любят одного, а взамуж выходят за другого.
…Как-то раз, возвращаясь с вечерней дойки, услышала она за собой торопливые шаги. Не оглядываясь, молодая женщина пошла быстрее.
– Не торопись ты так, Женя, – услышала она за спиной знакомый голос.
«Иван!» – охнула она.
– Женя, я давно поговорить с тобой хочу.
Женька замедлила шаг. Они пошли рядом.
– Я давно хотел повиниться перед тобой, Женя. Прости меня за то, что так нехорошо у нас всё вышло.
Женька остановилась. И вдруг уткнулась ему в плечо и заплакала:
– У тебя хоть семья есть, а я одна-одинёшенька.
– Да уж, семья, – произнёс Иван. Он обнял её и прижал к себе.
Подойдя к дому, Евгения распахнула калитку и решительно сказала:
–Заходи!
Это был всего один вечер и одна ночь их любви. Провожая Ивана утром, Евгения сказала ему:
– Больше не приходи, Иван.
Тот что-то хотел возразить, но взглянув в глаза любимой женщины, кивнул головой, и ушёл…
И вот оно счастье. Она беременна! Теперь она не одинока!
А Верку терзали мысли: чей же ребёнок у соперницы: Ивана, или нагуляла от кого-то? Отношения в семье совсем разладились. Ивана раздражали горячие ласки жены. Ложась в постель, он сразу же отвора-чивался к стенке, и делал вид, что заснул. Утром на вопрос жены, почему так быстро уснул, отвечал, что устал.
Вот и сегодня, он опять отвернулся.
– Ваня, повернись ко мне, – настойчиво тормошила его жена.
– Отстань, Вера. Я устал и спать хочу.
– Что, с Женькой опять успел повидаться? Ну, смотри, доберусь я до неё! Всё глазища ей повыцарапаю!
Иван повернулся.
– Попробуй только тронь её! А ты! Как же ты противна мне! Я хо-тел полюбить тебя, да разве можно таких любить? Всё, я ухожу.
Вера не на шутку испугалась: а ведь и впрямь уйдёт. А Иван уже сидел на кровати, собираясь встать. Она упала перед ним на колени, обхватила ноги мужа руками:
– Не пущу!
Иван оттолкнул жену, торопливо натянул рубашку с брюками, взял куртку и вышел. Опахнуло осенней промозглой сыростью. Октябрь. Вера торопливо одевалась, лихорадочно соображая, как бы ей не потерять Ивана из виду. Она выскочила за калитку: «К ней, к ней полюбовнице пойдёт», – стучало у неё в голове.
Так и есть. Иван свернул к дому Евгении.
– Ах, ты сучка! Чужого мужика ей подавай! Вот сейчас я вас вместе и застукаю, все окошки выстегаю, по всей деревне разнесу, как передовой звеньевой, и передовая доярка полюбовничают.
Иван остановился у калитки, не решаясь войти. Он выкурил одну за другой две папиросы и решительным шагом подошёл к крыльцу. Поднявшись на него, он поднял руку, долго медлил, и наконец, постучал в двери.
– Кто там? – спросила Евгения.
– Это я, Иван. Открой, Женя, я к тебе насовсем пришёл.
Евгения уже хотела открыть, но в голове промелькнуло: «А будет ли счастье, если она разобьёт чужую семью. Иван так любит дочку. А уж Верка точно близко его к ребёнку не подпустит». Она чуть не застонала от боли.
–Уходи, Иван, не пущу. Слишком долго ты собирался.
Иван, не заметив Верку, пошёл в другой конец деревни. Та тоже побрела домой: «Ничего, ещё вернётся. Где такое тёпленькое местечко отыщешь?»
Но домой Иван не вернулся. Совхоз ему выделил (подальше от Веркиных хором), и жил он там один, вынашивая мысль, что надо бы уехать. Только вот дочка, как он без неё. «Вырастет – поймёт», – утешал Иван себя.
А Верку душила глухая боль: «Ишь ты, в квартиру ушёл, сколько месяцев уж один живёт. Наверное, к Женьке ходит ночевать. Убить бы её заразу и дело с концом». Распалив себя, Верка решилась. Она оделась и побежала к дому соперницы. Так и есть, у Женьки в окнах горит свет. «Сейчас ты у меня за всё заплатишь. Все космы тебе выдеру, глазища выцарапаю, сучка ты эдакая! Ага! И дверь не заперта! Поджидает любовничка!»
Верка решительно шагнула в дом. Евгения у стола гладила пелёнки. Она испуганно посмотрела на разъярённую бывшую подругу.
– Что, пелёночки наглаживаешь? Рожать собираешься? Так я помогу тебе сейчас родить, и ехать никуда не надо!
–Не подходи, Верка! У меня утюг в руках.
– Да что мне твой утюг!? Когда у меня вся жизнь поломатая? Ты. Ты разлучница, всё мне испортила!
– А не ты ли, Вера, сломала мою жизнь? Позавидовала нам с Иваном. Сейчас то чего хочешь? – спокойно спросила Евгения.
– А застегнуть тебя хочу! Вместе с твоим сколотком неродившимся!
– Не подходи! – угрожающе подняла утюг Евгения.
В это время в другой комнате заплакал ребёнок. И Верка оробела. Она тихо спросила:
– А Иван где?
– Нет его у меня. Да и зачем он мне? У меня Ванечка есть. Уходи, Верка подобру-поздорову. Я не знаю где твой муж.
Всю дорогу Верка, Вера Степановна Воронина шла и горько пла-кала. Слёзы набегали вновь и вновь, застилая глаза, и не давая душе никакого облегчения. А в голову назойливо лезли слова, сказанные когда-то давно бабкой Олёной:
– Неладно ты, деушка, сделала. На чужих слезах счастья-то не по-строишь. Ворованное счастье-то у тебя. Ворованное.
Продолж. сл.