Вот уже третью неделю яркое солнышко ежеутренне выкатывалось на голубое небо. Вот уже третью неделю мороз не спадал. Ртутный столбик колебался в промежутке между 35-ю и 38-ю градусами. Пермь вся в снегах и инее являла собой какую-то большущую новогоднюю игрушку.
Занятия в младших классах были отменены. Поэтому во дворах стоял шум и гомон: гуляние же на улице никто не отменял. Пацанва каталась с горок, гоняла на коньках и вообще использовала вовсю неожиданно свалившиеся на неё каникулы.
Хотя пермская малышня – народ закаленный, но и её в конце концов доставал мороз. Когда это наступало, дети набивались в какой-нибудь подъезд и припадали к батареям. Немного отойдя, шумная ватага вновь вываливалась под февральское солнышко, чтобы довести цвет своего лица до какой-то совершенно невероятной бордовости.
Барсуков сошел с троллейбуса и быстрым шагом двинулся в сторону своего дома. Идти-то всего пять минут, но морозу и этих пяти минут было достаточно, чтобы сквозь шинель пробраться до спины. Потирая нос и щеки, чтоб не прихватило, Барсуков удивлялся: «Почему в северных краях военнослужащих не обеспечивают теплой одеждой. Пускай не шуба, но хоть какая-нибудь куртка на меху. Ведь шинель, что бы ты не поддевал под неё, защитить от крепкого мороза не может».
Спасаясь от холода. он резво вскочил в свой подъезд и пред ним в свете тусклой лампочки предстала кучка пацанов из недр которой слышался плач.
-- Ребята, что случилось? – вопросил Барсуков.
Дети загалдели, расступились и перед ним предстал весь в слезах Димка, его восьмилетний сынишка. Оказалось, что мальчик обморозил пальцы на руках, а товарищи оказывают ему первую помощь, растирают кисти. Конечно, пострадавшему очень больно и он плачет.
Барсуков взял Димку за руку и потащил его домой не третий этаж:
-- Ты почему домой не пошел сразу?
-- Дома нет никого.
-- А мама где?
-- Она повезла Женечку на прививку.
-- В такой-то мороз! Она, что рехнулась?
-- Она её хорошо закутала.
Барсуков набрал в таз холодной воды из под крана и велел сыну опустить руки в воду. Димка боязливо погрузил кисти в таз. Отец напоил его горячим сладким чаем, а затем стал постепенно доливать в таз горячую воду, доводя температуру в
нем до 36 градусов.
Димка сидел, сгорбившись над тазом, и всем своим видом демонстрировал полную угнетенность. Он постоянно постанывал, по его скорбному лицу текли слёзы.
Барсукову до невозможности стало жаль сына. Он начал отвлекать мальчика от страданий:
-- Дима, ты хочешь позагорать у моря, покупаться?
-- Ага, -- выдавил Дима.
-- Хочешь, мы летом поедем на Черное море?
-- Ага.
Барсуков, развивая тему, стал живописать сказочную жизнь на берегу моря: плавание в волнах, ловля крабов, сбор раковин, катание на лодке, фрукты, солнце. Его расчет оказался правильным: мальчик отвлекся от боли.
Барсуков не привык бросаться словами. Уже на следующий день он отправился в военкомат, чтобы приобрести пару путевок на черноморское побережье. Оказалось, что пришел он поздновато. Все путевки в солидные оздоровительные учреждения на берегу Черного моря, входившие в систему МО, уже были реализованы. Остались места лишь на турбазах «Красная Поляна» и «Севастополь». Барсуков приобрел путевки в «Севастополь»: и красивый город рядом, и пляж Учкуевка под боком.
По прибытии на турбазу Барсуков сразу же записался в «матрасники». Не затем они сюда с сыном приехали, чтобы шастать по горным тропам. Пусть этим занимается юность. А они приехали на море, которое Димку просто заворожило. Он с ним буквально слился.
Немного насытившись морем Барсуков с сыном посетили Севастополь. Город на мальчика особого впечатления не произвел, а впечатлила его десантная операция, которая однажды утром развернулась возле пляжа, буквально метрах в трехстах.
Сначала саперы взрывами проделали проход в обрывистом берегу. Затем к береговой кромке подошел десантный корабль и из его нутра высыпали десантники с БТР во главе. Они. стреляя из автоматов, поднялись по проделанному саперами проходу и водрузили наверху красный флаг. Это было самое яркое событие в праздно-размеренной жизни турбазы.
Про турбазу «Севастополь», перефразируя Довлатова, можно было сказать: «Тут абсолютно нет баб. Многие парни уезжают так и не отдохнув».
Но Барсукову повезло. За их с сыном столиком оказалась аппетитная блондинка, тетя Рита, которая сразу же взяла папу в оборот. Димке было стыдно и неприятно. Папу было не узнать. Из строгого, значимого человека он превратился в вечно улыбающееся, сюсюкающее существо.
Он стал часто уходить с тетей Ритой на прогулки, оставляя Димку под присмотром какой-нибудь супружеской пары. Эти прогулки становились все продолжительнее. Димка возненавидел тетю Риту.
В этот раз она явилась к обеду в каком-то совершенно обалденном платье, с ожерельем на шее и с бриллиантиками в ушах. Чистая гранд дама.
Злость и ненависть залили душу мальчика. Он машинально ковырялся вмлкой в салате, думая, как бы отвлечь папочку от тёти Риты. Тут официантка принесла на подносе четыре тарелки с жирным борщём. Дима, передавая тарелку папе, который сидел напротив, «нечаянно» вылил половину тарелки на колени тёти Риты.
В сопровождении пронзительного визга Димка вылез из-за стола и выскочил на улицу. До вечера он слонялся на берегу вдали от турбазы, исследуя брошенные казематы ликвидированной батареи береговой обороны. Там на стенах кое-где сохранились боевые листки и крупные надписи: «Мы с тобой, Корея!», «Слава КПСС!» и т.п.
Уже стало смеркаться, когда его отыскал папа. Отец, сохраняя молчание, привел Димку на базу. Отдыхающие встретили их радостным гомоном. Оказалось, что его поступок и последующее бегство взбудоражили базу. Народ весь вечер занимался поиском ребенка..
А тетя Рита в тот же вечер покинула турбазу «Севастополь». И зажили отец с сыном вроде бы как и раньше. Однако Димка прежней радости от южных прелестей уже не ощущал. А о тете Рите ни папка, ни сын никогда больше даже словом не бмолвились. Мужчины же!