«14»
Вечером в рубке механик, полулежа на любимом диванчике, травил помалу свои нескончаемые истории. Перед ним сидели четверо: Мазовецкий, Котяткин, Королев и Стручков. Котяткин сидел за штурвалом, остальные внимали Деду, который вспоминал свою службу в Советской Армии:
- …В нашей части, кстати, служили те четверо… Помните? Зиганшин, Поплавский, Крючковский, Федотов… Про них в шестидесятые годы все газеты писали, как про космонавтов!
- Знаем, читали, - отозвался Королев, - сорок дней на барже дрейфовали, пока американцы на них не наткнулись. Нам и учителя про них рассказывали. Я в шестидесятые в школе учился.
Котяткин молчал – он газет не читал ни в шестидесятые, ни в семидесятые, а то, что рассказывали учителя, давно забыл. Валерик тоже ничего не знал про героический дрейф отважной четверки – когда он родился, все газеты уже писали про Юрия Гагарина. Мазовецкий молчал, потому что эту историю он уже слышал не один раз.
- А почему солдаты-срочники на барже оказались в шторм, да еще без командира? Да еще и с гармошкой? – Ленька решил прояснить дела давно минувших дней.
- Ну, в этом-то, как раз, ничего удивительного. Баржа была самоходная танкодесантная Т-36, поэтому и экипаж был из солдат. Трое были мотористы, а Зиганшин – младший сержант – и был за старшину катера. А гармошка… У нас вон у Лыжина тоже гармошка. Кто запретил? Хотя у нас еще и два охотничьих ружья на борту. Вот это-то уж точно запрещено.
Ну, ладно, я не об этом. Может, и не было никакой гармошки. Мне сослуживцы говорили, что они только ремень ели и сапоги. А про гармошку, уже, наверно, народ придумал. Самые интересные вопросы не эти. А вот почему наши не организовали их поиск в море? Не догоняете? А потому, что у нас верят людям только в самом крайнем случае, как в том известном кино. Наши бравые командиры и замполиты как рассуждали? Баржа самоходная, запас топлива был, рация была.
Значит, когда шторм кончился, могли вернуться или сообщить по рации. А то, что рация накрылась, пока баржу штормом мотало, аж в открытый океан унесло, про это даже мысли не допускали. Но зато в домах у родителей всей четверки засады устроили. Раз не вернулись, значит, дезертиры. А потом, когда американцы их выловили, кстати, не через сорок, а через сорок девять дней, наши начальники вообще растерялись. Не знали, что и думать – то ли действительно страдальцы, то ли перебежчики. Американцы спасенным солдатикам пресс-конференцию устроили. Но, наши молодцы – много не болтали. Это их и спасло.
Тут и наши журналисты вслед за американскими подхватили: «Герои! Ура! Герои спасены!» А попались бы эти герои не американцам, а нашим в районе Гавайских островов? Точно бы схлопотали не награды, а десять лет за измену Родине и попытку перейти на сторону вероятного противника. Кстати, Зиганшин больше всех этого и боялся. Он, как старший, знал, что такое спасение можно запросто трактовать как сдачу врагу боевой единицы флота. Рассказывают, даже хотел покончить с собой.
- Интересно. А почему баржа – танкодесантная? На Курилы танки перевозили?
- Да какие танки! Продукты в основном, хозяйственные грузы с кораблей принимали. Так что, ребята, у нас на Руси награда и плаха совсем рядышком, - подытожил Шевченко.
- Точно, - согласился Лёнька, - казнить нельзя помиловать.
Мазовецкий вдруг перегнулся пополам от приступа хохота. Все переглянулись – вроде ничего смешного не говорили? Юрка, смеясь до слез, показывал пальцем на Котяткина и еле выдавливал из себя слова:
- А я думаю – куда… Куда утром хомут делся?! Всю ночь был на шее у Котяры, а утром - на тебе! Нету. А он же его зачифанил с похмелья! Ха- ха –ха! Он же потом целый день…Целый день в гальюн бегал. Вот и сошлись концы с концами!
Все рассмеялись.
Только Котяткин, не понимая – чего на всех смех напал? – молча крутил головой и топорщил усы.