Март выдался тёплым. Снег растаял рано, лужи на парковых дорожках высохли, и, пережившие зиму воробьи, мирно паслись вместе с голубями у ног милых старушек, щедро крошащих толстые московские батоны прямо на асфальт.
Платон, основательно набегавшийся за утро, устало опустился на первую попавшуюся скамейку, откинулся на спинку, вытянул ноги и закрыл глаза. Молодой человек, почувствовал, что проваливается в чрезвычайно тёмную и очень приятную пустоту и сопротивления оказывать не стал. К задремавшему Платону вдруг пришёл сон удивительный.
Снилось ему, что вовсе и не Платон он, не студент третьего курса факультета философии, и не влюблён он в лаборантку Катеньку, и драки этой вчерашней с мерзавцем Илюхой, скотиной на язык не сдержанной, не было. А будто бы стоит он в странной одежде у подножия огромной горы где-то в очень Южной Америке. И толстые смоляные косы лежат на плечах его, на правой щеке – пять чёрных полос по числу убитых им врагов, а на левой – нанесённый красной краской отпечаток ладони как символ мужества.
Рядом с Платоном – три подростка. Три самых красивых ребёнка племени. Девочка и два мальчика. Платон понимает, зачем они здесь. Он привёл детей, чтобы принести их в жертву богам. Так решил вождь. Дети это знают и не боятся. Платон проводит их на вершину. Там, в стране вечных снегов есть родовая пещера племени. Платон с мальчиками отодвинут камень, преграждающий вход в гору. Дети войдут в пещеру, и Платон, уже в одиночку, закроет вход камнем. Дети останутся замерзать в пещере на радость богам. Когда дети замёрзнут, боги смилостивятся и благословят охоту. Иначе племя вымрет. Платону жалко детей, но сделать он ровным счётом ничего не может. Так решил вождь. Так угодно богам.
Платон вздрогнул и проснулся так же внезапно, как и задремал.
-- Извините, что помешал, -- обратился к молодому человеку интеллигентного вида старик в сером полупальто и фетровой серой же шляпе. – Свободных скамеек больше нет, а я, признаться, устал.
-- Конечно, конечно, -- потянулся Платон.
-- Знаете, -- без всяких переходов продолжил собеседник, -- у народа манси есть поразительный и пугающий древний обычай. Кто-то из этнографов, видимо, человек с хорошо развитым чувством чёрного юмора, назвал этот обычай «пищевым праздником»… Словом, праздник этот связан с культом медведя. Обычай, повторюсь, поразительный и достоин хорошего пера… Когда охотник убивает медведя, то косолапого свежуют не сразу. Мёртвого медведя усаживают на лавку в самой лучшей и большой комнате дома охотника, убившего зверя. Комнату украшают как для праздника, и начинается обряд вымаливания прощения. Охотник в присутствии сородичей становится перед зверем на колени и… просит прощения за то, что убил его. А самое удивительное, что выпрашивая прощения, охотник лукавит и говорит, что убил медведя не он, а… ружьё. Это очень в человеческой натуре – перекладывать свою вину на кого угодно, даже на неодушевлённый предмет… А обычаю уже многие столетия, а может быть и тысячелетия… Человеческая природа – самая устойчивая субстанция… Мда-с… Простите, не представился и не спросил вашего имени.
-- Платон.
-- Ого! Имечко вам досталось обязывающее.
-- Да, -- улыбнулся молодой человек, -- приходится терпеть за родительские фантазии.
-- Это ничего… Ну, рад был знакомству. Покорно прошу прощения, если потревожил.
Старик невероятно бодро для своих лет зашагал по дорожке.
Платон посмотрел на часы и подскочил. Стая голубей и воробьёв фейерверком взмыла в синее мартовское небо.