С небес полетели купюры.
Медленно и завораживающе красиво кружились в воздухе пятёрки, червонцы, двадцатки, вальсировали в вышине и сыпались, сыпались, сыпались, мягко шурша, ложились на заснеженные асфальты, устилая город толстым, жирноватым на ощупь слоем излишества.
Разинув рот, молча наблюдала публика за падающими деньгами.
Но никто не двинулся с места, не наклонился, не подобрал обрадованно червонец, - знаем мы эти червонцы: и до буфета добежать не успеешь, как превратятся они просто в бумажки…
Инфляция, господа, - эта штука похлеще, чем чьи-то фокусы.
Меж тем клетчатый гражданин хлопнул в ладоши и стали купюры фольгой, блестящим металлизированным конфетти, холодным огнём, горящем в лучах солнца.
- Ух ты, - разом охнул народ. – Класс! Класс!
И многие из модниц стали пробираться поближе к сцене, ибо известно каждому, что бывает после денежного дождя: открытие дамского магазина.
Артисты не обманули ожиданий прекрасной половины человечества.
На сцене появились громадные зеркала, примерочные кабинки, витрины, подсвеченные электричеством, на манекенах и вешалках в несметном количестве оказались развешены платья – и бог знает какие! - от кутюр, самой последней парижской моды.
Кот с комичной торжественностью объявил:
- Бутик открыт.
И ринулись дамочки на подмостки, сломя голову, ломанулись на сцену красавицы. Мигом возникла давка. Суматошно хватали руки юбки и платья, натягивались юбки и платья на тела, и тотчас же скидывались, и мгновенно натягивались следующие, - в новых нарядах щеголяли друг перед дружкой барышни, крутились перед огромными зеркалами, оживлённо щебетали на птичьих своих наречиях. Женщины опытные цапали всё без разбору, совали добычу в чудовищных размеров хозяйственные сумки, - более известные, как сумки челноков – трамбовали их полипропиленовую утробу.
В этом сумбуре и весёлой неразберихе сновала неразлучная парочка: восхищёнными восклицаниями подзадоривал шопинг клетчатый, а кот, будто зазывала на ярмарке, истошно вопил:
- Берите, берите, берите всё!
У подножия столпотворения сгрудились ватагой мальчишки. Ждали мальчишки, когда начнут на дамочках исчезать шелка и останутся жертвы непреходящего своего легкомыслия лишь в белье да фиолетовых панталонах, но напрасно ждали мальчишки.
Не выпало случая им крикнуть:
- А король-то голый…
Вернее, «А королева-то голая…» - видно, не было королев среди любительниц поживиться на дармовщину.
- Ну, и где королева? - спросил Гришкин.
С видом человека, предчувствующего розыгрыш, поглядел он на сопровождавшую свиту.
Съёжилась свита под этим взглядом: вжала голову в плечи секретарша-ведьма; состроив глупую рожу, преданно лупал глазами бодигард.
- Где королева? - холодея интонациями, повторил вопрос олигарх и уставился на менеджера.
Миша оцепенел, Миша стал мертвенно-бледным, на Мише лица не было.
Мне стало жаль его.
- В Греции! – крикнул я.
И действительно: если в Греции есть всё, почему бы там и королеве не оказаться.
Ухмыльнулся Гришкин:
- Да мне пофиг, товарищ. Но если через минуту её здесь не будет…
Он сделал паузу, чтобы я мог представить себе весь ужас его гнева.
Со свойственной мне экспрессией, внимательностью к деталям и яркой образностью я вообразил чан с кипящей смолой, кота в белоснежной манишке, рыжеволосую секретаршу с увесистым черпаком.
Б-р-р, меня передёрнуло.
От уха до уха рот олигарха растянула искренняя улыбка, великолепное расположение духа вернулось к Гришкину.
- Ну, иди, Дед Мороз, - добродушно велел он. - Зови свою Снегурочку. Пора начинать шоу.
Я не заставил себя упрашивать.
Будто по команде «Подъём» в годы армейской юности, за считанные секунды я облачился в шубу красного бархата, прицепил ватную бороду и усы, нахлобучил шапку.
Посох в руки, мешок…
Готов!
Присные олигарха в мгновение ока свернули бутик, рьяными пинками выпроваживая со сцены особо неугомонных модниц, - гул затих, я вышел на подмостки.
Десятки, сотни, а может даже и тысячи, но в любом случае чётное количество глаз сфокусировалось на мне, каждый присутствующий глядел в оба.
Тишина установилась на площади, полнейшая, загустевшая до физического осязания тишина… все понимали: Сейчас начнётся.
Как площадной шут, как клоун в цирке-шапито, не своим голосом я заорал:
- С новым годом!
Вяло откликнулась площадь.
- С новым счастьем! - не сдался арлекин.
Словно с тумбочки грохнулась драгоценная ваза эпохи Мин, раскололась тишина на осколки: шуточки-прибауточки пошли гулять по толпе, кой-где раздался смех, разрозненными разговорами ожила масса, хлопнули пробки из-под шампанского, миг и снова кишмя кишел муравейник народного празднества, самодостаточный и спонтанный.
Растерянно смотрел я вниз, там пили, ели и веселились умудрённые жизнью люди, ни малейшего внимания не обращали они на представителя сказочного сословия.
Только малышня, мал мала меньше, глядела на меня блистающими глазёнками.
«Вот оно будущее моей страны! – с восторгом подумал я. – Оно не променяет чудо на порцию шашлыка по-карски».
Автор воодушевился неимоверно.
- Дети, - воззвал он к будущему. – Давайте позовём Снегурочку.
Тягостное безмолвие послужило обескураживающим ответом.
Наконец, подали голос детки.
- Подарки гони, - с мрачной решимостью потребовали ребятишки.
«О! какая меркантильность, - кольнула мысль. - Хорошенькая же нам смена подрастает».
По ступенькам спустился автор со сцены.
Развязал тесёмочку, открыл грандиозный мешок свой с игрушками и мигом его обчистили: расхватали шустрые руки плюшевых мишек и зайчиков, трансформеры и робокопы без промедления обрели законных владельцев.
В необъятных карманах своих пошарил автор, извлёк горсть леденцов в пёстрых обёртках, - разлетелись и леденцы.
Стоит детвора, зайчиков к груди прижимает, робокопам откручивает головы, леденцы самоотверженно лижет.
- Ну что? теперь позовём Снегурочку? - интересуется автор.
- Позовём, - покладисто соглашаются дети.
И стали мы что есть сил скандировать:
- Сне–гу–ро–чка! Сне–гу–ро–чка! Сне–гу–ро–чка!