Образность (по Чехову)
Мы не можем проникнуть в мысли писателя, который представил нам свое произведение: что конкретно представлял он в своем сознании. Но мы можем делать свои выводы из тех образов, из тех событий, которые освещает его произведение.
Нередко писатель использует одни и те же образные описания в разных рассказах; иногда изображая разные мысли свои.
Так, Чехов, не один раз возвращался к своим ранним произведениям. Иногда он брал там тему и заново её разрабатывал; в других случаях – какую-нибудь ситуацию или фигуру, и выводил её – разумеется, в ином, в более совершенном исполнении – в новое произведение.
Преемственная связь видна уже в самом названии рассказов – «Княгиня» и «Барыня». В этих двух рассказах есть варианты одной и той же метафоры – сравнение с птицей.
Взбешенная барыня грозит мужикам: «Я им покажу! Они узнают теперь, что я за «птица»!» - это раз, мельком упомянуто. Но в другом рассказе княгиня, приехав в монастырь, скромно думает, что приносит сюда утешение, как «птичка», которая нечаянно сядет у окна кельи и запоет свою песню. А в финале рассказа эта метафора уже прямо реализуется в игре: «Стараясь походить на «птичку», княгиня «порхнула» в экипаж и закивала во все стороны». И это уже выглядело, как открытая насмешка. Игра в доброту, в изящество, в поэтичность продолжалась; и кощунство над личностью человеческой тоже не прекращалось. А иначе и быть не могло (по всему строю рассказа), - потому что Героиня была – барыня (хоть и княгиня).
В реальной действительности мы имеем сегодня некий дар прошлого: это и возврат «барства» и возврат «лакейства», сродни крепостному праву. Читатели видят Чехова интересным, признают актуальным, но все ли понимают его актуальность в наше время!
В его (Чеховские) времена, бывшие крепостные – старые и молодые – через много лет после отмены крепостного права, как бы по привычке смотрели на помещика, как на полноправного господина и считали себя обязанными выполнять любую его прихоть.
А Чехов с молодых лет был убежден, что инерция барской жизни – в широком смысле этого слова – несовместима с глубоким сознанием нравственной ответственности и, таким образом, с уважением к человеческой личности. Вот поэтому он всегда зло высмеивал претензии дворян на какое-то особое, привилегированное положение в обществе. Многие рассказы Чехова посвящены этому. Но мы видим сегодня много появившихся «новых бар» - эти «дворяне» снова претендуют, и плохо, что их претендования поддерживают все, в том числе и простые люди, которые приобретают уже черты «крепостнических» людей!
Надо бы обратиться к этой нераскрытой и скрытой у нас в сознании Чеховской теме. Сколько слуг появилось сейчас после распада Советского Союза? Сколько «лакеев» среди «господ», наградивших себя грамотами дворянства? Мы возвращаемся не только в 19 век, до революции большевиков, но еще дальше в крепостную Россию Петра, когда приказом стригли бороды. Сегодня тоже, слово, сказанное одним из руководящих страной, областью, городом – уже ведет к странным репрессиям человеческой личности. Появились «князьки», «графья», закон которым не писан… и так далее и все это знают и об этом говорят, но где? – в желтой прессе!
Конец.