Мы поднимались вверх по Дону по большой еще воде, с рубки хорошо можно было рассмотреть хутора и станицы, расположившиеся вдоль берега. Весна брала в свои руки все вокруг и на сердце играла приятная музыка Любимой работы, связанной с рекой и ее жизнью: глубиной плесовых участков и мелями перекатов, ускоряющимся течением в узких местах и расплывающимися тихими водами низменных широт. Стали более узнаваемыми названия тех самых хуторов и перекатных участков, маленьких и узеньких притоков, впадающих в основное русло из-под деревьев и кустов, пополняя Дон своими струями…
Преодолев более трехсот километров вверх по реке, мы снова оказались под крутым высоченным берегом, на вершине которого расположился, растянулся город Серафимович, только мы шли повыше, туда, так же, далеко наверху, на горе, располагался водозабор. Самого сооружения с насосами и бочками, цистернами и трубами, не было с реки видно, мы только наблюдали оголовок самого заборного устройства и его обозначение на берегу для предостережения капитанов транзитных судов. Нас уже ждали на берегу представители районной и городской администрации, машины стояли по всей небольшой площадке над оголовком. Командир съездил на встречу и приехал, немного напряженный, собрав нас, комсостав, в рубке начал разговор:
- Водозабор замыло песком, принесенным из Медведицы, город почти без воды, насосы перегреваются и гонят наверх один песок. Они предлагают нам сразу здесь становиться и попытаться подчистить песок вокруг оголовка. Вот, схему его дали со всеми отметками.
- А у них что, специалист в этом деле есть? – спросил Паша.
- Да, в администрации работает человек, в обязанности которого входит вся работа, связанная с водным транспортом, так вот он бывший подводник и учился когда-то речному делу. Он сам нырял на оголовок при очень большой воде и видел вокруг него обстановку, будет постоянно с нами, пока мы на оголовке стоять будем.
- Понятно, когда начинаем? – спросил Паша успокоившись, хотя, он сам был Любителем понырять и понаблюдать за происходящим из воды, но тут его обломали.
- Сегодня до темноты надо разложить караван, а с рассветом начнем, но только при нем, - и Георгиевич показал на берег, имея ввиду представителя города.
- Давай, старпом, твоя работа установка на прорези, - констатировал Паша и пошел из рубки, - я на завозне сегодня помогу с якорями…
Работу по подмыву оголовка мы сделали за день, он очистился от песка, в город по трубам пошла сравнительно чистая вода и насосы от натуги перестали греться. Но для нас это ничего еще не значило, сделано всего-то ничего, основным теперь было прокопать прорезь выше водозабора, проще говоря, вырыть длинную, с километр, широкую траншею, чтобы обезопасить попадание наносов на оголовок в ближайшие пять-шесть лет. На руках у нас появился план изыскательской партии с прорезью в тысяча двести метров длинной, шестьдесят метров шириной и три метра глубиной. Задание принято и через три дня мы начали подниматься выше, в самое начало прорези…
Потекла рутинная работа дноуглубительного снаряда, которую он выполняет со дня своей постройки и до момента сдачи в утиль, это его предназначение. А наша забота, правильно его эксплуатировать, выжимать максимальный коэффициент полезного для нас действия, не ломать, своевременно ухаживать и зарабатывать, работая на нем, средства на жизнь, свою жизнь…
Ранним утром, около пяти часов, когда солнышко во всю свою красу вынырнуло из-за леса, я стоял на самой верхней палубе и радовался очередному летнему утру, началу нового дня, предвещавшего хороший приятный отдых после этой самой утренней вахты. Земснаряд методично шел по прорези, носовые лебедки на малых оборотах подбирали троса, главный двигатель равномерно крутил свои внутренние металлические органы, а заодно с ними и рабочее колесо грунтового насоса, тем самым забирая со дна реки хрустящий чистый желтый песочек, шурша им по трубам рефулера и в конце концов «выплевывая» его через выкидной патрубок концевого понтона. Со мной в рубке сидел практикант из моего родного училища и изучал судовую документацию. Остальные члены экипажа спокойно досматривали последние утренние сны в своих каютах. Вдруг земснаряд запрыгал. Словно заяц по кочкам, его затрясло и ваккууметр начал показывать избыточное давление во всасывающей трубе. Я остановил движение, решив ослабить становой трос, начал поднимать всасывающий наконечник и обратился к практиканту:
- Олег, сходи, сосун почисть.
- Хорошо, иду, - отрапортовал он и вышел из рубки.
Через несколько минут я услышал грохот лома о железо, Олег, видимо, выколачивал бревно из решетки, нарушая такую приятную рассветную тишину и покой. Птицы вспорхнули со спящих прибрежных тополей и осин, лихорадочно замахали крыльями и полетели подальше от грохота, доносящегося с реки. Я стоял и думал, как же приятно было в тишине, а тут…
- Балбес! Ты что делаешь, уйди, жить надоело, что ли? – я вздрогнул уже не от грохота железа о железа, а от истошного крика завозниста Коли.
Как он там очутился, я не знаю, но спустя минуты две понял, что совершенно вовремя он это сделал. Выпрыгнув из рубки и, как в детстве с подъездных перил, я слетел по поручням вниз, на нос, откуда доносился Колин крик.
- Олег, что случилось? Коля, ты чего так орешь? Весь Дон на уши поднял, мертвые из могил повылезали! – крикнул я, подбежав на нос земснаряда.
- Да вон, молодой, ломиком бомбу из решетки выколачивал! Мы бы к х… на воздух все взлетели через минуту, если бы я не пришел на грохот! – в сердцах кричал Коля.
- Какую бомбу? – не на шутку испугался я в первое мгновение, - ты чего спросонья-то болтаешь?
- Да иди, начальник, сам посмотри, самая что ни на есть авиационная бомба. Знаешь, сколь я их навидался после войны. Мы же с мамкой в Сиротинской жили, а там луга и поля, лес и огороды, все в бомбах да оружии, - уже успокоившись, рассказывал он, не переставая потихоньку руками выцарапывать бомбу из заточения решетки…
…Колька родился за три года до войны, в одном из хуторов Придонья, расположенном на высоком правом берегу великой реки вольного казачьего края. Все красивейшие места его босоногого детства в сорок первом, заняли немцы, румыны и еще «черт знает кто», как говаривал он сам. Не так, чтобы они зверствовали. Но жить стало похуже, уводили скот и мелкую домашнюю живность, угоняли молодежь и здоровых взрослых, кто мог работать. Стариков и детей особо не трогали, «даже иногда сахар давали нам, голопузым». Хорошо они шли, браво, в Дону сапоги помыли и скоро уже мечтали в Волге то же самое сделать.
А потом гнали их обратно и совсем не такие уж они и бравые были, холода свое дело сделали. Бежали и оставляли танки, машины, пушки, а мелкого оружия «пруд пруди было», вот они и собирали пацанами. Часто находили неразорвавшиеся снаряды, бомбы, закопавшиеся от большой скорости падения на полметра в землю. Подрывались пацаны по любопытству, гибли, а все равно по весне, как сходил снег и оттаивала земля, снова шли на поля и искали, делать-то было нечего. Это потом он, Колька, когда подрос и окончил ремесленное училище, научился аккуратно обращаться с «железной смертью, лежащей в родимой земле»…
…- Отойдите оба, я-то уже пожил свое, а вам еще детей делать, - тихо сказал Коля, обращаясь к нам с Олегом, - Леонидыч, если можешь, принеси отвертку.
Я сбегал за отверткой в дежурку, а Олегу велел уйти на понтон.
- На, бери, я ухожу, - я подал ему инструмент и пошел тоже на корму.
Через пять минут Коля, словно младенца, аккуратно нес авиационную бомбу, чистенькую, блестящую, сверкающую на солнце, как будто ее только что с конвейера сняли на заводе. Он медленно пронес кусок смертоносного железа мимо нас и пошел дальше по понтонам. На первой промежуточной площадке он положил ее, завернув в свою рабочую куртку, в ящик.
- Смотри, как песок отшлифовал, блестит, как начищенный медный таз, а лежит уже почти полвека, - произнес я, обращаясь к Олегу.
Я впервые в жизни видел авиационную бомбу живьем, не новую, только что изготовленную, а столько лет пролежавшую в воде.
- А как она не взорвалась в сосуне? Это ж, что было бы? – почесал я затылок, обращаясь, по-моему, сам к себе.
- Немецкая, сорок первого года, с орлом ихним, я таких много после войны видел, - пояснил он нам, вернувшись с понтона, - надо бы сообщить на спасательную станцию, они ей займутся, знают, что делать.
- А почему не разорвалась в войну? – спросил у коли испуганный Олег.
- Да много случаев бывает, может, куда угодила в мягкое место, в мешок с песком, например или в сено. Здесь, кажется, была переправа через Дон, вот и бомбили, наверное.
Он на мотозавозне поехал на спасательную станцию и сообщил работникам о находке. Через час приехали ребята, завернули бомбу в мешок и увезли, что с ней было дальше, не знаем…
А через несколько дней механик Паша поднял на сосуне стопку гильз разного калибра, сложенных одна в другую, как матрешка.
- Во, блин, кто-то же складывал их, наверное, перевозили. Побольше от гаубицы, а маленькие от пушек мелких, противопехотных, - с уверенностью знатока пояснял нам он, когда мы кругом обступили очередную находку…
…Паша служил в Афганистане в самые первые два года той, уже не Отечественной, но тоже запомнившейся всей нашей стране, кровопролитной войны. После учебы в речном училище и автошколы угодил служить туда командиром танка и знал это наверняка, побывав в боях и передрягах, о которых, правда, не очень охотно нам рассказывал. Но то, что он действительно, воевал и имел серьезные награды, я знал наверняка…
…- Я же говорил, переправа здесь была, вот вам и подтверждение. На машинах перевозили в Сталинград гильзы для переплавки, значит, здесь машину и подбили, - констатировал факт Коля, заглянувший мне через плечо на Пашину находку, - да, сколь этого добра еще здесь закопано и попортит нам жизнь, не знаю, - и отрицательно покачав головой, ушел в каюту.
Гильзы мы оставили на память, разобрав по каютам на пепельницы. Мне, как не курящему досталась самая узенькая, маленькая, похоже, была внутри всех, «самая младшая матрешка». Вот гильзы-то, видимо, глубоко лежали и были все в ржавчине и изъедены коррозией, еле-еле можно было отличить русскую от немецкой, да и год производства просматривался с трудом. Но я все же свой трофей в божеский вид привел, почистив слегка наждачной бумажкой и отмочив в керосине, память все-таки. Потом мы еще находили и находили разные трофеи, от немецких касок с рожками до пулемета Дегтярева, неразорвавшихся бомб, правда, больше не попадалось. Да и то, слава Богу.
Никак нас не хотела отпускать давняя та война, всплывая в памяти своими знамениями…