Зацветает сирень, как по заказу, в день Победы. Её душистый запах льётся из каждого двора и разливается по всему Степному освежающим ароматным озером, будоража чувства и мысли. У мемориала «Память» собирается народ: ветераны войны и тыла, молодёжь и школьники. Все нарядные, восторженные. И у всех в руках пышные букеты сирени: лиловой, бордовой, белой. Полощутся на ветру красные, синие и белые флаги. Трепещут разноцветные воздушные шарики в руках детей. На мемориальных плитах лежат гвоздики, ирисы, тюльпаны. По периметру обелиска стоят воины с карабинами. Звучат из репродукторов песни Отечественной войны, заставляющие чаще стучать сердца и вселять в души волнение. Скоро начнётся митинг.
Назар стоял рядом с отцом, одетым в парадную военную форму с сияющими наградами, и был горд за него. Подошёл к ним в камуфляже, в краповом берете Димон. С достоинством козырнул капитану-фронтовику, пожал руку Назару. Спросил: «А где же национальные диаспоры? И где Узден? Что-то я их не вижу. Вот то-то и оно!..» Пожелали здравия подошедшие казаки Кондрат и Лёха. В отличии от есаула, на груди урядника красовался всего один крест. Лёха был в белой рубашке и в синих шароварах с пришитыми красными лампасами.
- А что это у вас за медаль? - не удержался Назар.
- Это крест – «Потомственный донской казак»!
- А за что же он вручается?
- Гм... Его могёт приобресть любой казак, считающий себя потомственным... по почте... наложным платежом... за восемьсот семьдесят рублей...
- Давай к нам, Назар, - протрубил Кондрат, - и у тя будет вся грудь в крестах.
Показался и седовласый поэт Жорик Кукарекин с георгиевской ленточкой на нагрудном кармане серого пиджака. Он раздавал знакомым экземпляры своей тоненькой книжечки. Подошёл к Костровым.
- С праздником! Вот вам томик моих стихов.
- Спасибо, ознакомимся.
- Буду рад. Для писателя апогей – когда читают его книги. Кстати, а «фронтовые» сто грамм здесь наливают?..
Дед Иван, всматриваясь в приходящих, обратился к Назару:
- Сегодня я должен встретиться с Саламалиевым. Звонил – приедет. Сколько лет не виделись... Присматривайся и ты.
- О! Как же мы его узнаем, дед?
- Так его ни с кем не спутаешь: азиат.
- По-моему, идёт он.
По аллее, к вечному огню, медленно двигался маленький скукоженный солдат в выцветшей гимнастёрке,в пилотке с поблёкшей звёздочкой, и в кольчуге наград.
- Мансур!
- Иван!
Саламалиев тыкался лицом в грудь Ивана и плакал:
- Раньше я биль бойца Красная Армия, а теперь – «урюк». Как же так, Иван?
Не сдерживая слёз, плакал и Иван:
- Саламалиев, боевой товарищ мой...
К обелиску шёл дед Васыль, прихрамывая и закручивая правую ногу, одетый в гражданский коричневый костюм, при шляпе, с тремя медалями на пиджаке. Он подходил то к одной группке молодых людей, то к другой, что-то говорил, шутил и двигался дальше. Ему вручили несколько букетов сирени.
- Смотри, батя, - обрадованно проговорил Назар, обращаясь к отцу, - дед Васыль идёт! Ты его знаешь?
- Ну, вот, наконец-то: «батя»! А Васыля знаю очень даже хорошо. Давай подойдём к нему. Что он там молодёжи городит?
А дед Васыль оживлённо рассказывал солдатскую байку:
- Пришёл солдат с фронту без руки, без ноги, контуженный. Подходит к дому, переживает, як его, такого калеку, встретят? Открывает калитку – навстречу жинка:
«Мий же ты, защитник Родины!» Солдат не расслышал и «в сердцах»: «Общипанный и уродина?» И «бац» бабу кулаком. Та плачет, пошла в дом. Солдат следом. Прилёг на неразобранную постель, на взбитые пуховые подушки, откинул полу шинели – на гимнастёрке ордена, медали... А жинка у плиты хлопочет и всхлипывает: «Глухая тетеря!..» А солдат: «А-а! Милай теперя!»
Дед Иван и Назар стояли рядом и дослушивали концовку.
- И что ж ты мелешь, гад? - рыкнул дед Иван, - что ты, сволочь, себе позволяешь?
Сконфуженный дед Васыль еле выговорил:
- Мо-ло-дой че-ло-век, я вас попросю...
- Сопляк!
Назар оторопел от неожиданного всплеска отца:
- Батя, он же воевал... нога раненая...
- Не воевал он, - распалялся дед Иван, - а служил в фельджандармерии полицаем. Я сам его арестовал: хотел, гад, сбежать с документами. А ногу ещё до войны ему, пьяному, быки оттоптали. Вы посмотрите на его медали: все юбилейные, ни одной боевой.
- Неправда, неправда... - шептал бледнеющий дед Васыль, - меня реабилитировали...
Развернувшись, он медленно поковылял к дому. А вслед неслось:
- Не его это праздник. Полицай, полицай...
Только оставшись наедине с собой, становишься самим собой. Уходит напускная артистичность, исчезает стремление казаться перед людьми таким, за кого ты себя выдаёшь. А сбросив на время нелёгкую эту ношу, сам себе не соврёшь и себя не обманешь. Дед Васыль шёл, как в бреду, выронив букеты сирени. Туманился взгляд. В голове, казалось, со скрежетом сталкивались обрывки воспоминаний. Да, он не воевал, тут Иван прав... Не взяли его на фронт из-за увечья. Но и он в первый год войны работал, как вол, и на заводе, и на «железке». И, как все, верил в нашу Победу. С приходом немцев пошёл в полицаи, но не помогать им, а вредить. Ох, как тяжело было ловить на себе презрительные взгляды людей и слышать: «Продался!..» А он не раз выручал своих земляков, помогал справками и пропусками. С его помощью передавались военнопленным одежда, продукты, табак. И рисковал собственной жизнью, и по-своему воевал с врагом. Он тоже солдат, а не шкура продажная... Когда в город вошли советские войска, он подготовил им для передачи папку с фашистскими документами, а тут в жандармерию ворвался с автоматом Иван Костров... Восемь лет отбыл дед Васыль на Северном Урале.
Он подошёл к своему маленькому домику, тронул хлипкую калитку.
- А шо ты так скоро с праздника, Васенька? - встретила его круглая, как кадушка, баба Валя.
- Кажуть не мий то праздник... У меня тако чувство, шо я щас закрыл бы десять амбразур. Пойду ложиться под поезд, хай знают, як погибают герои, - дед Васыль отстёгивал от пиджака медали.
- Та, господь с тобой, Васенька...
- Это не жизнь, а тление да копоть... Выпить дай, Валюшка, выпить!
- А там, у шкафчику...
Дед Васыль порылся в шкафу, нашёл бутылку с жёлтой жидкостью. Открыл, понюхал. То ли растирка, то ли бабкина настойка? «Чёрти шо, не дай Бог, отравлюсь, - нервно думал он, - отак на одного человека и две смерти».
- Валюшка, а ты мине поставишь белый мраморный памятник?
- Дулю тебе, а не белых пышек с мёдом.
- Дай тогда библию...
- На шкафчику.
Дед достал библию толстую, чёрную. Сдул пыль. «От щас открою наугад страницу, - думал он, - шо будет написано, так и поступлю...» Открыл, а там: «...подставь другую щеку...»
Дед Васыль нагнулся к обувке. Донёсся откуда-то свист. Дед прислушался.
- Валюшка, слышь, журавли полетели? Весна! А тут... итит твою мать...
- Та то из твоих бронхив свист вырывается, а бо еще откуда...
Дед Васыль при костюме, при шляпе вышел за калитку. Баба Валя заголосила:
- Васенька, та шо ж ты удумал?! Та на кого ж ты меня покидаешь? Та шо ж люди скажут?
И – за ним.
Через забор выглянули пожилые соседи, муж и жена:
- А что случилось?
- Пошёл кидаться под поезд, - ревела баба Валя, вытирая мокрые глаза.
Супруги переглянулись:
- Да, может, он в ларёк за водкой побёг, чёрт колченогий?
Но всё же вышли со двора и, стараясь быть незамеченными, двинулись за бабкой, будто по своим делам. Навстречу брёл, пошатываясь, расхристанный местный алкаш Петро. Чуть не столкнулся с супругами.
- Куда тебя несёт? Тут люди под поезд бросаются, а он уже с утра зенки залил.
Петро выпучил глаза:
- Кто?!
- Дед Васыль.
Петро развернулся и поплёлся следом. На поляне стайка подростков играла в футбол. Петро махнул рукой:
- Айда, поглядим, как дед под поезд ляжет!
Пацаны бросили игру, прихватили мяч и зашагали вместе со всеми. И с каждым двором народу прибывало. Из подворотни выскочила маленькая куцехвостая дворняжка и увязалась за людьми.
Впереди показалась железная дорога. Вдоль неё извивался ярок с мазутной водой, после мытья тепловозов в депо. Здесь пацаны со всей округи проводили большую часть своего детства: запускали кораблики, ловили лягушек.
Дед Васыль, нагнув голову, неуклюже ковылял по грунтовой дороге, шаркая и пыля. Глаза и сознание застила чернота. А за ним следовала любопытствующая процессия.
Тем временем, на митинге, ораторствовал военком с поздравительной речью:
- И в заключение ещё приятная весть. Как говорится, награда нашла героя! Из Москвы пришёл пакет, а с ним боевая медаль «Партизану Отечественной войны. 1 степени». И мы с радостью вручаем её Василию Пантелеевичу Мудрак.
Назар был в шоке:
- Батя, как же так?.. Эх! - и быстрым шагом, переходя на бег, ринулся в сторону ушедшего деда Васыля, на ходу спрашивая у прохожих, где тот живёт?
… А дед Васыль, завидя «железку», уже двигался не так споро и не так уверенно. Потянуло ногу, давила одышка. Он остановился передохнуть. Поднял голову, глянул по сторонам. Отступил мрак, и он вновь увидел цветущие деревья, голубое небо, солнце. Весна благоухала. «А може?..», - подумал он.
Баба Валя дёрнула его за рукав:
- Васенька, повертай домой...
Дед Васыль оглянулся. За ним шли люди. Что им нужно? Зрелища? Нет, он не повернёт назад. Ни за что! Чтобы народ над ним ещё и посмеялся? Он покажет всем, что ради справедливости ему не жаль и жизни. По камням перешёл ярок, вскарабкался на железнодорожную насыпь. И стал умащиваться на рельсах и раздумывать, как поудобней улечься... Если – поперёк, то чёртова махина отрежет ноги и голову. Не очень-то красиво. С головы деда соскочила шляпа и покатилась по насыпи, плюхнулась в мазутный ручей и поплыла корабликом. «Вот, зараза, так и моя голова покатится, - нервничал дед, - надо лечь вдоль... головою к поезду... не-е... как лягнёт буфером по башке, не зарадуешься... лучше задом, помягче, може?..»
На станции прозвучал гудок тепловоза. Товарняк тронулся, медленно набирая скорость. А толпа стояла по другую сторону ярка и ждала. Слышались в полголоса реплики:
- А чё ему, своё уже отжил.
- Тай говорят, шо полицай...
Из-за поворота вывернулся поезд. Машинист давал непрерывные настойчивые гудки. А дед Васыль упёрто лежал на шпалах, уткнувшись лицом в гравий. Его опять захлестнула чернота: «Господи, прости миня, греш...» Раздался рядом грозный гул локомотива и взвыл ужасный скрежет колёсных пар. Товарняк, не успевший набрать скорость, остановился. Машинист бежал к деду Васылю. Приподнял его, встряхнул и со всей силы толкнул с насыпи. Дед, сшибая голыши, покатился вниз и плюхнулся в ярок с мазутной водою.
- Ишь, какой Анн Карен выискался!.. мать твою ити!.. - зло выругался машинист.
А Назар, узнавший от соседей, что удумал старик, уже подбегал к месту действа и видел лишь последние его штрихи. Он вытащил из ярка мокрого и чумного деда Васыля и возбуждённо говорил:
- Дед, – ты герой! Тебя наградили боевой медалью! Слышишь, дед?..
Ничего непонимающий, промокший с головы до ног, старик поплёлся к дому, а за ним – неудовлетворённая толпа.
У домика деда Васыля стояли двое военных: военком Ибрагим Казбекович и дед Иван. Подошли к калитке Назар, баба Валя и дед Васыль. Военком протянул руку:
- Василий Пантелеевич, партизан ты наш. Поздравляем тебя с боевой наградой. Ты, если что не так, извиняй. Война, она такая штука... сколько жизней исковеркала и погубила.
- Проходьте в хату...
Дед Иван тронул за плечо хозяина:
- Кто ж знал, Васыль?.. Я бутылочку прихватил... А чё, обмоем награду...
- Та шо уж...
В доме военком прикрепил медаль к пиджаку деда Васыля. Ещё раз все поздравили. Баба Валя накрыла на стол. Выпили по стопочке.
- Ой, у меня ж еще есть у шкафчику, - вскочила хозяйка.
- Да не хлопочите вы.
- Любит она меня, - высказался захмелевший и довольный дед Васыль, - каждый раз чепурится перед зеркалом, старается выглядеть хорошо, видно чувства полыхают по мине. Спрашую: «Любишь?» – «Люблю тебя, старый», - «А небось, - говорю, - когда в гробу лежать буду, не скажешь: подвинься, рядом прилягу?»
Все разом засмеялись.
- Ой, та шо ты, Васенька, болтаешь?
- Живите, будьте здоровы.
Дед Васыль продолжал балагурить:
- Начну нову жизнь. Буду богатеть. А шо, хоть на старости лет поживу як человек!
- И с какого перепугу, и як же? - всплеснула руками баба Валя.
- Продам почку, а на шо мине две? И с одной живут.
- Та кому она сдалась, твоя чахлая почка, старый? Умора! - смеялась хозяйка. - Теперь ты у нас герой!
- О то ж! А то заладит: американьский шпиён та американьский шпиён...
И дед Васыль с удовольствием, искоса, поглядывал на новую заслуженную награду.