Заяц на борту

      
«Ты обойден наградой – позабудь!
    Проходят мимо годы – позабудь!
      Коварный ветер в вечной Книге жизни
        Мог и не той страницей шевельнуть».
                (Омар Хайям)

                ПРОЛОГ

      Стояла мягкая Балтийская осень. Деревья стали отливать золотом, цвет неба изменился, птицы потянулись на юг. Иногда даже видеть приходилось в воздухе стаи гусей, летящих, в воздухе, руководствуясь своим природным инстинктом. Мы уже третий месяц сидели на «грунтах», куда относился полевой аэродром Нурмси в Эстонии. А всё для того, чтобы наштамповать стране очередных лётчиков 1 и 2-го класса и заодно набрать статистику для диссертации Командующего авиации БФ (Балтийского флота) Сергея Арсентьевича Гуляева, по кличке «Барин», которую он успешно защитил, уйдя на «дембель» в славном городе на Неве – Ленинграде. Да защитил диссертацию, а не «кличку», любознательные вы мои! Любимое выражение у Гуляева было, когда он заслушивал командира полка или смотрел предоставленные для утверждения документы, было: «Ну, у вас тут «умные» люди есть?»

     Поскольку все молчали, кто ж рискнёт сказать при Командующем, что он «умный», Гуляев говорил фразу: «Я так и знал, к утру переделать!» Что переделать? Как переделать? Но истинную цену своим страхам мне показал только вновь назначенный начальником штаба эскадрильи старший лейтенант Лосев, переведённый к нам в 35 оаэ  на повышение из транспортного полка. Командир был в отпуске, я оставался за него, когда Гуляев прилетел к нам с проверкой перед какими-то большими учениями флота. Посмотрев представленные ему две схемы размером 2 на 1,5 метра, где графически изображалась моя командирская «мудрость», как и чем я собираюсь топить корабли вероятного противника «западных», он, не дождавшись ответа насчёт наличия в эскадрилье «умных» людей, проглаголил: «К утру переделать, я проверю», и уехал дальше в транспортный полк.

    Я в панике забегал, т.к. хороший рисовальщик схем в эскадрилье остался всего один, и за ночь ему явно не успеть, но Лосев сказал: «Спокойно, командир, счас всё сделаем, будет у Вас Ваше «Решение» лучше прежнего». Тут же дал команду, принесли кучу схем, оставшихся от прежнего командира 51 мтап Дорофея Самсоновича Ермакова, Лосев выбрал из них два самых красочных, тут же при нём рисовальщик изменил даты – 72 год на 75, поменял фамилию командира, и утром эти схемы висели в классе предполётной подготовки перед Командующим. Признаюсь, у меня сердце от страха ходило «ходуном».

    Но Командующий, мельком глянув, произнёс: «Это совсем другое дело! Готовьте лётный состав», - и уехал. Помню, я тогда с благодарностью подумал о Лосеве: "Этот старлей с его природной наглостью далеко пойдёт". Так я раз и навсегда избавился от чинопочитания перед бумагами и «большими» звёздами, что, впрочем, не мешало нам относиться к Командующему с большим уважением. Он лично сам, пока позволяло здоровье, летал на боевом самолёте ИЛ-28 № 100, а потом на ИЛ-14, но главное, он досконально знал лётный состав, которым руководил. Чего нельзя сказать о Командующем, пришедшем ему на смену с ТОФ Анатолии Ивановиче Павловском. Для примера, когда ему доложили, что два командира эскадрильи в Быхове ( это я и Иван Федин – будущий Командующий авиации ВМФ России) лежат с переломами, один - ноги, второй – руки), он сначала задал риторический вопрос командиру дивизии Ивану Семёновичу Пироженко: «У Вас что, на комэсэк мор пошёл?» А потом спросил: «Доложите, а кто они вообще такие?»

                СЕМЬЯ СОСКУЧИЛАСЬ

    Ну, меня, командира аэ ТУ-16 системы к-10-26 он мог и не запомнить, но командира аэ самолётов ТУ-22м2, на которые только стала переучиваться Морская ракетоносная авиация Балтики, он должен был знать и без бумажки. Но вернёмся к нашим «грунтам».  На 18 августа нас свозили на побывку «носки поменять». Моей семьи в гарнизоне не было, жена с детьми находилась у мамы в Оренбурге и не смогла достать билеты на самолёт - конец лета, все летят домой. Я настроился, что не увижу их до следующей побывки, и каково же было моё удивление, когда в один из дней начала сентября я увидел своё семейство в полном составе у нас на аэродроме. Оказывается, не только я по ним, но и  они по мне тоже соскучились, взяли и приехали. Честно скажу, такой факт, чтобы семейство с детьми в полном составе прибывало на полевой аэродром, я не видел больше ни разу за все семь лет пребывания нас в подобных командировках.

    Начал ломать голову, где их поселить, но хорошо замполит Владимир Аниканович Дмитриченко подал идею попроситься на постой в доме, который стоял среди деревьев всего в 20 метров от боковой границы полосы и 1,5 км от КДП (командно-диспетчерского пункта), где размещается группа руководства полётами. Командир дал машину, я подъехал, договорился с хозяевами этого небольшого хутора, и моя семейная жизнь началась. Оказывается, этот дом на отшибе от всех и вся купил старший лейтенант милиции. И купил только потому, что срочную службу он служил в Челябинске авиационным механиком  на аэродроме Шагол, где летали такие же самолёты ИЛ-28. Там он был влюблён в девушку из соседней деревни, бегал к ней в самоволку на сеновал, хотел на ней жениться и привести домой в Эстонию. Но родители категорически запретили жениться на русской, мол, они невесту-эстонку ему уже нашли.

                ЛЮБОВЬ ОПРЕДЕЛЯЕТ НАШУ ЖИЗНЬ

     В итоге, он не посмел ослушаться маму с папой, взял в жёны девушку, которую ему подобрали. Вместе они живут уже 8 лет, двое детей, но душа тоскует по любви, которую он оставил под Челябинском. И чтобы как-то этот любовный «зуд» унять, он и купил этот дом на окраине аэродрома, где два раза в год прилетают самолёты, но сидят подолгу…

     Эту банальную историю хозяин дома мне рассказал при следующих обстоятельствах. Была суббота, жёны подружились, забрали детей и уехали в городок Пайде, располагавшемся от аэродрома Нурмси в 12 километрах, на базар. После их отъезда старший лейтенант, которого звали Эрик, постучал ко мне в комнату: «Вася, я приглашаю тебя ко мне в гости, на кухню, брать с собой ничего не надо». Ну, по принципу, «офицер не должен думать, он должен выполнять», я тут же прошёл, куда меня пригласили, т.е. на кухню. На вымытом до блеска, деревянном столе, стояли две красивых бутылки: ликёр «Агнесс» - 30 градусов, и ликёр «Габриэль» - 42 градуса. «С какой начнём?» - спросил Эрик. Только я хотел сказать, что по науке пьют по нарастающей крепости в градусах, как хозяин дома принял решение за меня: «Начнём с «Габриэля» - он вкуснее.

        СВОБОДА ОТ ЖЁН НЕ ПРЕДСКАЗУЕМА ИЛИ ЧТО ЗНАЧИТ ПИТЬ ПО-ЭСТОНСКИ

    Ну, со «своим уставом в чужой монастырь не ходят», поэтому спорить я не стал, только задал вопрос: «А где закуска, Эрик?» - верный поговорке «Лётчик хоть и некрасивый, а пожрать любит». «А закуска на плите», - ответил старший лейтенант, показывая на ароматный кофе, который доходил до своей температуры  в специальной, красивой кофеварке. «Мы так всегда пьём», - добавил Эрик.

     В общем, начали мы с ним пить по-эстонски: глоток ликёра, глоток кофе, безо всяких тостов, но под неспешный разговор, очень неспешный. Чтобы вы представляли примерно, как это было, напомню анекдот: «Едут два эстонца на дрезине, вручную давая ей ход, толкая коромысло туда-сюда. А туман стоит, хоть глаз выколи. Вдруг на рельсах вырастает фигура мужика, голосует с поднятой рукой: «Ребя-тта, с вами можно подъехать?»

     Те отвечают: «Не вопрос. Можно». Посадили мужика, едут дальше, продолжая прерванный неспешный разговор – одно слово в 10 минут. Часа через два севший на дрезину мужик решил встрять в разговор: «Ребя-тта, а до Тал-лина ещё далеко?» Те ему через паузу отвечают: «Та, теперь уже дале-ко, очень дале-ко»

     Как вы поняли, дрезина ехала в другую сторону, а мужик в тумане просто заблудился. Вот под такой неторопливый разговор и рассказал мне Эрик свою душещипательную историю под ликёр и кофе. Допили мы с ним «Габриэль», в голове полная ясность, только чувствую как сердце кровь гонит, кофе-то крепкий. Эрик достаёт из шкафа ещё одну бутылку «Габриэля» и, ставя её на стол: «Вася, 5 минут ждать, я сейчас ещё кофе сварю». Я ему: «Эрик, а зачем тогда пить, если не балдеешь? Давай дальше пить по - русски». Тут же со своей полки в холодильнике достал бутылку водки «Столичной», запотевшую, шмат колбасы «Докторской» с хлебом и пару солёных огурчиков из банки. Но русский вариант хозяин дома не осилил. Его хватило только на пару Кавказских тостов, но вышел он из «поединка» достойно: «Вася, скоро приедут женщины, нехорошо, если нас они увидят, что мы выпили. Я приглашаю тебя ко мне в сауну. Она уже должна быть готова. Я её с утра затопил».

    Прошли мы в сауну, и я «ахнул»! Как спортсмен я парюсь давно, и понимаю в этом толк, тем более, что при занятиях боксом приходилось вес «гонять». Парился во многих саунах города Ленинграда, в том числе и в районе Балтийского вокзала, где в одной из бань с двух сторон 25-метрового бассейна расположено аж 8 парилок и саун разной влажности и температуры на любой вкус. Довелось пару раз париться в Московских Сандунах. Вспоминается баня на дальнем приводе гарнизона  Монгохто на Дальнем Востоке, стоящая прямо на проточном ручье, и в скальном грунте пробита шахта глубиной около 5 метров, наполненная холодной студёной водой.

     Не забываемы сауны Терскола на Кавказе, где в одной из них на турбазе «Вольфрам» три бассейна с надписями: «Вода холодная», в следующем «Очень холодная», а в третьем – «Очень-очень холодная», т.е. там подведена вода, стекающая прямо с ледника. Парился как-то с Голтисом в Крыму. Когда он дубасит тебя двумя вениками, а потом льёт ледяную воду прямо в промежность - это такой экстрим! Не забудешь и сауну однокашника Саши Лепаловского на даче. Там в предбаннике расположена полная приборная доска бомбардирощика ТУ-16 и два бассейна, один на улице, другой внутри.

    Но то, что я увидел у Эрика, просто поразило воображение. Я больше ни у кого не видел сауну, отделанную с таким совершенством и любовью. Человек делал для себя, и руки у него растут с того места, где надо. В общем, когда мы вышли из сауны, наши жёны Ирина и Хельга уже сидели за столом, бутылка «Агнесс» была раскупорена, борщ в тарелках дымился, и мы прекрасно сразу вписались «в коллектив».

    Жена с детьми прожила рядом с аэродромом две недели, и я с удовольствием вспоминаю тот период своей жизни. Потом я отправил их домой попутным самолётом, и дальше опять потекла «лагерная жизнь» как у всех, наполненная только полётами, по четыре лётных смены в неделю. Правда, если быть честным, надо отметить такой факт, раз я начал с разговора про «зелёный змей». Опыт за 7 лет сидения на «грунтах» (полевых аэродромах) накоплен огромный. Так вот, когда тебя всего  раз в месяц, а то и реже, возят к семье «носки поменять», то постепенно накапливается моральная усталость, которая стихийно снимается водкой. В итоге, как правило, на третью неделю в субботу после бани у народа возникало непреодолимое желание выпить. Бежали в магазин и «язвенники», и «трезвенники», и спортсмены, в том числе.

     Ну, а дальше – ресторан «Пеньки» - у каждой группы в лесу своя поляна, после которой,  кто сразу ложился спать в казарму, кто до утра «водил козу», но за воскресенье, «с опохмелом» или без, но все лётчики и техники приходили в норму, и в понедельник мы опять были боеготовы и способны выполнить любое задание партии и правительства. 

                ЗАЯЦ НА БОРТУ
   
      При очередном доведении аварийного материала нам зачитали, что на ЛТУ (лётно-тактических учениях) Черноморского флота потерпел катастрофу противолодочный самолёт-амфибия БЕ-12 при полёте ночью над морем на малой высоте. Лишь через неделю выяснилось, что на борту кроме экипажа был пропагандист полка, в звании майор, который втихаря от командира полка полетел в качестве внештатного корреспондента, дабы своими глазами лицезреть, как работают лётчики, и потом об этом написать статью в местную газету и боевой листок. Я уже не помню причины катастрофы, то ли стал двигатель с одновременным отказом автоматики флюгирования винта, то ли ошибка экипажа в технике пилотирования, но Командующий авиацией ВМФ издал указ, категорически запрещающий брать кого-то на борт кроме лиц лётного экипажа или по высочайшему дозволению самого Командующего, т.к. «ежу понятно», что из любого правила бывают исключения, впрочем, лишь подтверждающие само правило.

    Честно скажу, мы семь пилотов, прибывших в полк в 1969 году, эту «указивку» встретили без особого энтузиазма, т. к. сами не раз её нарушали. Для примера, когда у меня не запустился правый двигатель, я напросился слетать в кабине штурмана в экипаже  старшего лейтенанта Саши Викторенко, будущего космонавта и Героя Советского Союза. Правда, самолёт сразу забастовал и устроил нам «проверку на вшивость», учинив нам после взлёта пожар в воздухе. И только благодаря чётким грамотным действиям командира экипажа и новоявленного Остапа Бендера в моём лице, всё сошло «тихой сапой», и о том, что на борту был «заяц» никто не узнал.

     Продолжая примеры, скажу, что с моим экипажем летал однокашник Олег Верещак, но он сам попросился слетать в задней кабине вместе с моим стрелком-радистом Мишей Карабановым. У Олега также как и у меня произошёл отказ на самолёте, а слетать очень хотелось, т.к. в районе полётов стояла изумительно красивая кучёвка. Об этом полёте, пожалуй, стоит рассказать особо. Верещак взял с собой фотоаппарат и попросил: «Вася, сделай мне красивые облака, поставлю пиво». Служили мы тогда в Калиниграде, который обзывали Кёнинсбергом, пиво там было тогда классным, ещё по рецептам немецких пивоваренных заводов, так, что стимул был. Но вы не подумайте, я бы кашника и без пива взял с собой полетать, но с пивом оно как-то лучше летается.

    Короче, пошли в зону на средних высотах, и я как начал там носиться от облака к облаку. А они одно другого красивее. Я же между ними, то сверху, то снизу, то сквозь них. Олег сначала аж визжал от восторга: «Ух, Вася, молодец, какая красота!» А потом как-то резко замолчал, но я не придал этому значения, думаю, работает человек. И продолжал перекладывать самолёт из крена в крен, пикирования – горки, в общем, резвился как щенок, которого впервые хозяева из города привезли в лес. Время 40 минут истекло, доложил: «351, задание в зоне выполнил», - получил эшелон выхода на точку, снижаюсь, а сам в предвкушении, как я после полётов пиво буду пить, которое Олег из ресторана в здании аэровокзала принесёт, т.к. Храброво – это аэропорт города Калининграда, т.е. аэродром совместного базирования. Но увы, мечтам «идиота» не суждено было сбыться.

     Зарулил на стоянку, выключил двигатели, вылезли с моим боевым штурманом Колей Ноговициным из кабин и подошли к заду самолёта к кабине стрелка-радиста. Обычно он открывает свой входной люк раньше нас, ему для покидания своей кабины стремянка не нужна, а нам её ещё техник подставить должен. Но в этот раз что-то Миша Карабанов с Олегом покидать кабину не торопятся. Техник Коля Марченко не выдержал и сам дёрнул за ручку открывания задней кабины с земли. Люк опустился вниз, и оттуда выпал прямо на бетон весь облёванный Олег Верещак, а потом аккуратно спустился по ступенькам, брезгливо отряхиваясь, Миша Карабанов. Оказывается, уже с середины полёта Олег упал на пол входного люка кабины и там блевал, в перерывах восклицая: «Бл…, когда это кончится?» В общем, пива за этот полёт я так и не получил, а Олег, когда отмылся, сказал, что там всё по - другому, и перегрузки, когда летишь задом наперёд, это совсем не то, что «передом назад». Поэтому его так укачало.

     Ещё на перелётах мы брали с собой в переднюю кабину техников, хотя для них клали всегда «лишний» парашют, но и «ежу понятно», что техник никогда самолёт ИЛ-28 в воздухе не покинет, и не потому, что не готов или не умеет. На то и катапульта на «ероплане» стоит, чтобы через киль перелетать, а без неё покинуть кабину второму её члену можно только со Стариком – Хоттабычем на его ковре-самолёте. Это я вам авторитетно как инструктор ПДП заявляю, у которого за плечами более 800 прыжков на этой «тряпке». В общем, повторяю, встретили мы это указание Командующего, никого «лишнего» в кабину не брать, без особого энтузиазма.

                ДОхТОР ТОЛЯ ЖЁЛУДЕВ ИЛИ  НАШИХ МЕДИКАХ

    И вот не прошло и недели после доведения этого приказа, как при прохождении предполётного медосмотра наш врач Толя Жёлудев вдруг мне говорит: «Вася, а что если я сегодня с тобой слетаю на ночных полётах? А то уже год вместе прыгаем  с парашютом, но ещё ни разу с тобой не летал. А мне надо посмотреть работу лётчика в воздухе, иначе какой же я доктор?». Я ему отвечаю: «Толя, я сегодня лечу в длинный маршрут над морем и бомбометанием на полигоне Сур-Пакри. Только неделю назад погиб пропагандист полка на ЧФ-е, который зайцем полетел на БЕ-12. Командующий издал указ, запрещающий брать посторонних людей на борт, но тебя я возьму, ты не посторонний, ты, блин, наш. Но только в следующую лётную смену, для чего я специально спланирую полёт в зону в районе аэродрома, тогда и полетим». Толя сказал : «Гут» и на этом я посчитал разговор оконченным, но, оказывается, расслабляться не стоило.

    Прежде чем рассказать о последующих событиях, скажу пару слов об авиационных докторах, с кем довелось послужить. Не о всех, конечно, но о некоторых, кто запомнился больше других. Первый – Виталий Васильевич, по фамилии, кажется, Виноградов, был сущим «извергом». Мало того, что он проверял пульс и давление, он ещё ставил градусник, заглядывал в рот, заставлял приседать или на него дышать. Володю Борисова, например, он отстранял от полётов с давлением 130 на 80. Когда Володя возмутился, Виноградов проглаголил буквально следующее: «У Вас всегда давление 115-120 на 70, раз сегодня 130, значит Вы вчера пили». И никакие уговоры Борисову не помогли. Но и этого доктора мы «накалывали». Помню Володю Русакова, 1967 года выпуска, гипотоника. Он перед кабинетом врача делал 20 приседаний и орал: «Разойдись народ, я без очереди, пока пульс нагнал». И вот так, «с разбега», проходил доктора.

    Потом Владимир Русаков погиб в автокатастрофе, будучи генералом и  командиром дивизии на ЧФ, причём не по своей вине. У шедшего ночью навстречу грузовика горела всего одна фара, и он вёз широкий  негабаритный груз.

    Мне Виталий Васильевич впаял ограничение на сверхзвук, и всё пытался заставить меньше заниматься спортом. Потом полк разогнали, и майорская должность враз стала капитанской. Поэтому на место Виногадова пришёл новый доктор, добродушный и улыбчивый Витя Медведев, но когда дело касалось его профессиональных навыков, мгновенно становившийся суровым и принципиальным. Мы его оценили после одного случая. Штурман Саша Котлов учинил «банкет» по поводу получения им своей первой, после того как женился, персональной квартиры. Точнее, комнаты для проживания с молодой (18 лет) красавицей-женой. До этого с жилплощадью в гарнизоне было всё нормально, всем хватало, и принцип первоочередного расселения - лётчик, штурман, старший техник самолёта соблюдался неукоснительно. Я, например, свою первую, сразу двухкомнатную квартиру получил через месяц после женитьбы, когда дети ещё только были в проекции.

                ДОхТОР МЕДВЕДЕВ

     Но на аэродром подсадили транспортный полк, начальником гарнизона сделали его командира, и он стал забирать квартиры наших офицеров, уходящих на дембель, и отдавать своим, прикрываясь фразой: «Мне Командующий приказал, расселить лётный состав, как будто в нашей 35 отдельной эскадрилье народ на «телегах ездит», а не на самолётах летает. Вот уж действительно, «зачем та власть, если ею не пользоваться?» Наш замполит не растерялся и нашёл «выход» - из двух, а то и трёхкомнатных квартир делать временные коммуналки, заселяя туда сразу по 2-3 семьи, каждой по комнате. А затем, у кого первого рождается ребёнок, тот остаётся, а бездетная семья выезжает в следующую коммуналку пока кого-нибудь или «чего-нибудь» не родит.

     И вот в такую «коммуналку» замполит и решил поселить лётчика и штурмана одного экипажа – Бутримова и Котлова. Кинули они на пальцах, штурману досталась большая комната, лётчику – маленькая. В итоге, жена Виктора посчитала себя обиженной, поэтому их на новоселье у Котлова не было. В разгар «банкета» вдруг залетает жена Батримова с «квадратными» глазами и кричит: «У Витьки кровь». Я среагировал мгновенно, заскакиваю в их комнату, вижу, Виктор лежит на кровати и пытается остановить кровь, которая фонтаном хлещет из его головы. Так, оказывается, они «резвились» шутливо на кровати, и он влетел головой прямо на штырь от вентеля на батарее. Я крикнул Котлову: «Перевяжи, я за доктором». А Медведев жил под ними на 4-ом этаже.

     Позвонил, дверь открыл сам доктор. Я сказал всего два слова: «Нужна помощь», как Медведев сразу схватил сумку и выскочил: «Где?» Бегом вприпрыжку поднялись наверх. Медведев сразу склонился и начал осматривать Бутримова, а я крикнул: «Побежал вызывать «Скорую помощь». И Виктор Медведев мгновенно среагировал: «Ни в коем случае, парня спишут, сами справимся». В общем, он его перевязал, дал какие-то таблетки. Придумал ОРЗ для командира, чтобы объяснить, почему Бутримов две недели не ходит на службу. В общем, он спас этого лётчика, за что мы его зауважали ещё больше.

     Была у Медведева одна «слабость», которая придавала особую колоритность его фигуре. Он любил к лётчикам или с лётчиками ходить в гости. И как все полноватые люди был не равнодушен к сладкому. Поэтому в гостях он запоминал только последнее блюдо – десерт. И бывало, мы идём из гостей и восторгаемся столом хозяйки, а Витя: «Нет-нет, гости не удались, десерт был никудышный».

                РЕКЛАМА - ЗАНИМАЙТЕСЬ ПАРАШЮТНЫМ СПОРТОМ

    Потом Виктора перевели на повышение, и пришёл к нам Толя Жёлудев, который сразу всех как-то к себе расположил. Меня тем, что прыгал с парашютом, других – весёлым нравом и знанием анекдотов на все случаи жизни, женщин – спортивной фигурой и манерами аристократа. Как-то на прыжках у нас с ним такой случай произошёл. Шли соревнования на первенство авиации Балтийского флота. После выброски закапал дождик. Я сначала дал маху, неправильно определил ветер и выбился из створа, но потом ценой больших усилий последних мозговых извилин удалось таки прирулить к кругу, где лежал «крест», ближе к которому и надо приземляться, если хочешь попасть в сборную и медаль за призовое место заработать. Толя же после выброски всё сделал грамотно и пришёл к «кресту» без проблем, как и все остальные, в створе ветра, но меня он почему-то не видел.

     Когда он был на высоте метров 20, сбоку вырулил я, приземлился, не дотянув до центра два метра, парашют упал на землю, а был он от дождя влажный, и Толя попал ногами прямо на него. Ноги поскользнулись на парашютном шёлке, Жёлудев делает кульбит и ломает себе ключицу. Потом, где-то через неделю,  он стал ходить на службу и парашютные прыжки. Его наши пилоты сфотографировали, как он с загорелым могучим торсом, но весь в бинтах ходит среди парашютистов. Потом сделали крупный портрет и прибили ему на дверь кабинета, написав: «Реклама – Занимайтесь парашютным спортом, самым безопасным спортом в мире!»

     В общем, за тот случай я чувствовал свою вину перед Толей, поэтому, когда он попросил взять с собой полетать, я ему не смог отказать, несмотря на запрет Командующего, тем более, что мы как парашютисты ещё и «корефанили». Только, если вы помните, предложил сделать это в следующую лётную смену, когда будет полёт в районе аэродрома, а не на полигон.

     Мы с аппетитом отужинали, я отправил экипаж принимать самолёт, а сам задержался с однокашником Володей Борисовым, который работал у нас зам.комэской - перекинулись парой слов, чтобы  спланировал мне полёт в зону ночью на предельно-малых высотах, где я и решил прокатить нашего доктора. Когда пришёл на самолёт, штурман и радист уже сидели в кабинах и проверяли оборудование. После обхода и осмотра планера самолёта, похлопав по створке шасси, занял своё место в кабине и я. Ночь была тёмная, после проверки приборов отрегулировал ночное освещение кабины, запустил двигатели и  порулил на взлётку. Подождал, пока от впереди взлетевшего самолёта осела пыль, запросил «Исполнительный». Прорулил по полосе 10 метров для установки переднего колеса по курсу взлёта, зажал тормоза, стал. Прочитали карту на «Исполнительном», запросил взлёт.

                ИДЁМ НА ПОЛИГОН СУР-ПАКРИ

      «Добро» получено, отпускаю тормоза – «Пошли» - почему-то у меня с началом взлёта всегда выскакивало по СПУ это слово, и на ИЛ-28, и на ТУ-16. А вот когда стал летать на 22-ом, стало выскакивать слово (про себя): «Ну, с Богом», - хотя ни в какого Бога я тогда не верил, но снимая самолёт со стояночного тормоза при взлёте всегда в мозгу мелькало это вспоминание. Когда у тебя в правой руке 50 тонн тяги, а в левой жизнь экипажа, это вам не "хухры-мухры", поневоле маму вспомнишь   или Боженьку. Если продолжить эту тему дальше, то беря ручку шаг-газа на себя для взлёта на КА-27, я говорил мысленно: Ну, давай, родной!»

     В общем, у каждого лётчика свои нюансы обращения к самолёту или вертолёту, но то, что многие пилоты обращаются к нему как к живому существу, а не как к «железке» - это верно на  100%.

      Взлетели, в момент уборки шасси я ещё успел подумать об Эрике, как он там?  Ведь над его домом мы проносились чуть в стороне, но на высоте метров 20, не выше. И терпеть этот шум ему предстояло ещё месяца полтора, пока «белые мухи» в ноябре не появятся. Но он сам выбрал себе такую «планиду». Дальше лёг на курс ноль, пошли на север, чтобы пройдя береговую черту, развернуться влево под 90 градусов.  После  разворота красивый, весь в огнях, город Таллин остаётся под левым крылом, а справа ещё более ярко светится столица Финляндии – Хельсинки. Расстояние до неё визуально на военно-морской, выпуклый глаз было километров 30-40, не больше.

     Дальше по маршруту остров Найсар – НБП (начало боевого пути). Должны пройти по его левой оконечности, после чего занять боевой курс с учётом угла сноса и через энное количество минут попасть на цель, если, конечно, штурман всё правильно посчитал. Перед НБП я  перешёл на третий канал, связался с полигоном: «351, работаю по реперу №2, двумя маленькими, с курсом 225, расчётное время такое-то, разрешите подход». По реперу в данном случае означает, что я выполняю минометание по выносной точке прицеливания двумя практическими бомбами П-50-75. «Добро» получено, несёмся на боевом, теперь всё зависит от штурмана, ну, и от меня немного.

     «Дальность 30, цель вижу, разрешите работу?» - докладываю на полигон. «Работу разрешаю» - выдаёт полигон. Я по спу напоминаю штурману: «Главный, селекторы». Это чтобы он, увлёкшись прицеливанием, не забыл их включить, такие случаи бывают сплошь и рядом. Штурман Коля Ноговицин докладывает: «Включил, командир, влево, три». Я доворачиваю: «Есть, влево три». При минометании чрезвычайно важно точно выдержать курс. С полигона звучит команда «Рубеж» - это значит, что мы в границах полигона, и можно бросать бомбы. Дублирую: «Штурман, рубеж».

      «Понял, командир», - и через 20 секунд: «Сбросил». Докладываю на полигон: «Сработал двумя». Ещё минуту идём этим курсом, штурман командует: «Разворот вправо с набором на курс 45». Всё так, но голос у штурмана совсем не его. С креном 30 выполняю разворот  с набором до 3000 метров, а сам спрашиваю: «Коля, это ты? Голос совершенно на твой не похож?» «Конечно, я, а кто же ещё?» - отвечает штурман. Действительно, что за дурацкий вопрос. Откуда в кабине бомбардировщика взяться постороннему человеку?

    Полигон выдаёт результат – оценка «отлично». Говорю: «Молодец, штурман!» Он мне: «Рад стараться, Вашбродь». Блин, но голос явно не его. Спрашиваю опять: «Коля, что-то у тебя голос не такой?» «Да, нормальный у меня голос», - отвечает штурман. Ладно, летим, но я никак не могу отделаться от ощущения, что на самолёте что-то не так. Да и Хельсинки как-то ближе под крылом проходим, не так, как обычно. Только я хотел об этом спросить, как штурман как заорёт почти паническим голосом: «Командир, полный газ, разворот вправо на 90 и со снижением». При этой фразе голос был настолько не штурманский, что я, машинально выполняя команду, прямо в эфир заорал: «Алло, это кто говорит?»

                КАКОЙ ДОКТОР ????????

      Секундная пауза, потом голос Коли Ноговицина произнёс: «Да, это доктор меня отвлёк, я пока ему объяснял что к чему,команду разворот опоздал дать. Мы «слегка» к финнам приблизились». Что меня тогда поразило больше всего, не успел Коля произнести слово «доктор» полностью, как моя левая рука, помимо меня, дёрнулась и сама выключила магнитофон на левом борту кабины. Как можно спокойнее, хотя самого меня аж трясло, я произнёс: «Какой доктор?» И это при том, что мы теряли высоту на пикировании, я сначала вывел обороты, но потом прибрал на малый газ, когда увидел, как быстро разгоняется скорость.

     «Толя Жёлудев», - ответил штурман, - «Ты же ему сам разрешил».

    «Я не разрешал», - возразил я. «А он говорит, разрешил», - стоял на своём штурман. Я понял, что спорить бесполезно, но повторяю, я был полностью выведен из себя наглостью доктора. Ничем другим я не могу объяснить свои последующие действия. Я вдруг зачем-то выпустил фары и включил на «посадочный свет». Мы как раз подходили к береговой черте восточнее Таллина. Боже, что тут началось. На берегу вдруг загорелось одновременно более 50 мощных прожекторов, и как начали они шарить по воде, а некоторые стали подниматься в небо, что я сразу выключил и убрал фары с выполнением противозенитного маневра. Заняли мы эшелон 1500 метров, как это и положено на этом участке маршрута, я, чтобы с себя снять напряжение, мозги – то помнят приказ Командующего, никого в воздух не брать, спрашиваю: «Вы хоть второй парашют взяли?»

     А штурман мне так наивно отвечает: « Нет, а зачем? Доктор сказал, что он парашютист, если что, мы и с одним парашютом катапультируемся». Тут нервы мои лопнули окончательно. Мало того, что меня теперь могут с должности снять, так даже свою молодую жизнь не спасёшь, если что. Я же их не брошу. Ну, держись, зайцы. Я резко отдал штурвал от себя, перевёл самолёт на пикирование, а потом потянул на себя с перегрузкой 4. Больше не моги по ограничению планера. Потом опять от себя, подвешивая самолёт в невесомости. И так 8 раз, совсем забыв, что на ИЛ-28 нет бачка отрицательных перегрузок, и движки от моих «кульбитов» могут стать в любой момент. Но не стали, потому что конструктор Ильюшин сделал самолёт-солдат, рассчитанный, в том числе, и на «дурака-лётчика».

     На восьмом маневре штурман заорал: «Командир, мы всё поняли, хватит!» Я прекратил колебания по тангажу со словами: «Ну, молитесь, чтобы покидать машину не пришлось». В общем, вписались в круг аэродрома, произвели нормальную посадку, рулим на стоянку, а я даю последний инструктаж: «Значит так, слушай сюда. Я буду долго подписывать журнал и отвлекаю внимание техника. Радист уводит за собой механика к кормовому люку и говорит, что тот на земле долго открывался. Штурман вылезает из кабины и берёт на себя всех, кто подойдёт к самолёту, а доктор, убедившись, что на кабину штурмана никто не смотрит, её быстро как обезьяна покидает, и задами-огородами удирает со стоянки. И не дай Бог ему  кому-то рассказать, что он сегодня летал  с Чечелем на полигон, сломаю вторую ключицу».

    Об этом случае так никто и не узнал, доктор сдержал своё слово, хотя его примерно неделю распирало от гордости, что он летал на боевом самолёте над морем, да ещё без парашюта. Потом я выяснил, как пролез на самолёт этот «заяц». Пока мы ужинали, он крутился недалеко от самолёта, а как только техник с механиками  отошли на перекур, тут же впрыгнул в кабину штурмана и там затаился. Коля пришёл, проверил, что бомбы висят в бомболюке и взрыватели подсоединены, пошёл дальше проверять оборудование кабины. А там доктор на вопрос: «Ты чего здесь?» - ответил: «Вася разрешил». Но поскольку штурман знал, что Жёлудев мой «корефан» по парашютному спорту, он и поверил. Так я себе заработал очередное «приключение» в воздухе,  и теперь есть о чём рассказать детям, сидя у камина долгими зимними вечерами или делиться воспоминаниями о былых «походах» с благодарными читателями, которые при чтении его "опусов" вытирают слёзы умиления, т.к. сразу вспоминают и свои "приключения" по жизни.

     Что же касается авиационных докторов, скажу, что у них очень не простая и ответственная должность, но если он к ней будет относиться просто как врач, он никогда не будет пользоваться уважением лётного состава. А если он сможет поставить себя как «духовный отец», то к нему лётчики будут тянуться даже после ухода его на пенсию. Как это произошло с авиационным врачом авиагарнизона Кубинка полковником Лысяковым Сергеем Александровичем, с которым я имею честь быть знакомым. Несмотря на то, что он уже на пенсии, к нему в гости ходят не только лётчики «Русских Витязей» и «Стрижей», но и пилоты из других ведомств. Это ли не признание того, что человек находился на своём месте.

     Закончить сей «опус» хочу высказыванием воспитанника 12 омрап – моего лётчика ТУ-16, а впоследствии СУ-24, Игоря Ларькова. Цитату мне прислала моя "разведка" с форума, поскольку там упоминается, что «гражданин О. Бендер попал под лошадь», после которой он считает, что статья полностью о нём. А если серьёзно, то Игорь Ларьков своим высказыванием, не взирая на чины и ранги, показывает, что историю не обманешь – народ даёт свою, беспристрасную оценку полковникам и командирам, кто на что заработал. И как бы мы себя в грудь не стучали, что я не такой, я "на рубль дороже",  время в конце концов всё расставит на свои места.

     Даю без комментариев и исправлений, как напечатано, слегка сокращено:

     Что касается мнений о полковниках, которые полками никогда не командовали, а стояли швейцарами на входе в Академиях, по собсвтенному признанию, или матросам в ленкомнатах книжки читали, то мне эти полковники до одного места. Мне дороже мнение боевого майора или капитана, который меня уму разуму учил, чтобы задачу на пределе возможностей я мог выполнить и людей живыми семьям вернуть. В базе тоже полковники портянки или тушёнку считают. Аж полковники. Для меня полковник, это отрядный и выше.

     На три буквы посылал, не оборачиваясь. На маслопупов это мнение не расспростроняется. Я к этим обмороженным капитанским рукам с большой уважухой отношусь. Указкой по доске водить, не полки в водух поднимать. Помалкивай уж со своим 27 летним стажем полковник статистики. Ты себя ещё с Чечелем сравни или с Сокериным. Эти мужики старлеями на шланги кидались и на 15 минутном остатке с окияна топали, не зная, что их ждёт на родном аэродроме. Или попробуй сесть в тумане, когда садиться больше некуда.

     Или, как Восточники с Тихого окияна вываливаются и берегов не узнают (такой у нас Лоран, хоть в книжках про это могёт читал? Вы же в академиях эту фуйню  нам изобретали) и фуй знает, куда, в какую сторону лететь, где свой аэродром, а красные уже промигивают. У вас в книжках всё ништяк, а ты вывались в оухян, а потм топчи взад. По счислению пути твоего умного штурмана? До посадки минуток 30, а баках запас на 15. Ты глобус в руки возьми и просмотри широту Тихого окияна. Там штурманы  навес золота. Либо комадиры, всегда ботиком в передок пнут, или за ноздри вытащюя и спростя, куда пала нас рулишь.   

     У меня дядьку в 72 япы под дурака завалили. Погоны майорски его храню, пуще своих лейтенантских. С собой двух пацанчиков унес.  Доклад закончил.
Без хвальбы.

     Вот ещё попалась запись, высказывание  лётчика, Игоря Ларькова, с кем летали на Север, к Новой Земле, уходили с Североморска-3 в море с последней плиты. и этот вылет оказался последним для экипажа майора Василия Ефимова :

     "Василич, по поводу "Ваших лётчиков". Как бы Вас не критиковали, согласны мы с этой критикой или нет, я в таких случаях отвечаю, он мой командир, случилось бы, я за ним в бой пошёл бы без размышлений, хороший он или зашкаливает у Василича, мне по фигу, что о нём говорят, он мой командир и точка!.

    Рассказываю им, любопытным, один случай, в котором сам участвовал. Помните, когда в Острове нас пришли отлупить колами скобари к офицерскому общежитию, вечером, после службы? Когда стало понятным, что драку избежать не возможно, КОМАНДИР ПОЛКА её возглавил, скомандовал "А ну погнали их мужики!". И гнали мы эту шоблу с колами до самого города! Помните?! Спрашиваю, осуждающих Вас, а ваш командир на такое был способен?! Возглавить драку своих молодых офицеров с местными хулиганами? Конечно же им нечего сказать..."