Как Гена Пёстрых, детдомовец, получивший специальность столяра-краснодеревщика стал хозяином туристического агентства, в одночасье продал свой бизнес, московскую квартиру, недостроенный загородный дом, и погрузив в пикап «Ford Raptor» кое-какое барахлишко, навсегда покинул опостылевший ему мегаполис, и оказался здесь, на Севере, долгая история.
Почему его потянуло именно на Север, а например не в Крым, или на Балтику, Гена и сам бы затруднился ответить. Он как выбрался из Москвы на «Ярославку», так и гнал до самой Вологды. Там он задержался на пару дней, осматривал достопримечательности, заново привыкая к почти забытому им чувству свободы. Гена задержался бы здесь и дольше, а то и вовсе остался, но помешали трое местных «предпринимателей», решивших на своих условиях приобрести его внедорожник. Будь они более вежливы, и менее настырны, им бы не пришлось наблюдать за коротким вологодским летом из окна палаты в отделении травматологии. Гене Пёстрых с детства не было равных в уличной драке.
Тем же вечером, сразу после инцидента, он уехал из города, и уже утром следующего дня был в Архангельске. За время пути Гене удалось собраться с мыслями, и определиться, в качестве кого, и где примерно, он бы хотел встретить своё скорое сорокалетие.
В Архангельске он задержался на две недели. В автомастерской ему сменили резину на колёсах, вывели выхлопную трубу наверх, на уровень крыши, установили кенгурин и дуги в кузове, хомутами закрепили на них фары, поставили решётку на заднее стекло, оборудовали машину мощной электрической лебёдкой.
Гена за это время побывал в Малых Карелах, на Соловецких островах, всё больше проникаясь Севером, и уже не сомневаясь в правильности принятого им решения. Никогда не бывав в этих краях раньше, он не мог избавиться от ощущения, что после долгих, бессмысленных скитаний он, наконец-то, вернулся домой. Кто знает, может кто-то из его родителей, или их предков был родом из этих мест? Да ему здесь и дышалось-то вольготней, в полную грудь, не то что, в загазованной Москве.
Геннадий оформил временный пропуск на въезд в погранзону, забрал из мастерской свой преображённый «форд», сделал необходимые для путешествия покупки, и тронулся в путь.
До Мезени он доехал без проблем, перебрался на пароме на левый берег реки, а вот дальше, поездка стала напоминать «Кэмел-трофи». Один раз Гена чуть не утопил машину в болоте, три раза ему пришлось использовать лебёдку, два раза наводить гати на заболоченных участках, благо, он предусмотрительно приобрёл в Архангельске бензопилу. Измученный и грязный с ног до головы, Гена не мог припомнить случая, когда он за последние несколько лет, чувствовал себя таким счастливым, если не считать поездок в Черногорию. Преодоление трудностей, встающих на его пути, здоровая усталость, и как награда, несколько десятков километров, отвоёванных у принявшей его вызов природы, вот где жизнь! Разве это можно сравнить с унылым, беспросветным прозябанием в офисе турагентства, выслушивая от «взыскательных» VIP клиентов пожелания, которые были бы более уместны в кабинете психиатра.
Одна из таких особей битый час расспрашивала Геннадия о туре на Борнео. В конце беседы дама поинтересовалась, есть ли на острове медведи. Гена радостно, будто он лично заселил ими остров, чтобы угодить клиентке, сообщил, что на Борнео водятся самые маленькие представители из семейства - малайские медведи - бируанги. Женщина недовольно выгнула губы коромыслом, и уточнила:
- А гималайских медведей там разве нет?
- Простите, но к вашему приезду их не успеют развести, - Гена почувствовал, что ещё пара таких вопросов, и он взорвётся. Успокаивая себя, он припомнил, как придурковатый Савелий Краморов пел песню в одном из старых советских фильмов. Там были слова: «А мне всегда чего-то не хватает - зимою лета, осенью - весны…». «Людям вообще свойственно желать невозможного, тем более за свои деньги. Ну, хочет дамочка увидеть на Борнео гималайского медведя, да хоть жирафа, или носорога. В конце концов, клиент всегда прав!», - Гена изобразил на лице извиняющуюся улыбку, но тут подал голос, молчавший до этого, спутник фанатки гималайских медведей:
- Почему вы позволяете себе хамить?
Не дождавшись ответа, он небрежно, будто чаевые официанту, снисходительно бросил:
- Мы вас простим, если вы предложите нам какой-нибудь сногсшибательный тур, а не то... - в его голосе промелькнуло некое подобие угрозы, - ноги нашей не будет в вашей шараге, и ещё всех друзей и знакомых предупредим, чтобы не пользовались вашими услугами. Вы нас ещё не знаете.
Вот здесь, этот напыщенный индюк ошибался. Гену жизнь с младых ногтей заставила научиться разбираться в людях. В этом кабинете бывали посетители, которым тоже хотелось многого, но они это заслужили, целый год вкалывая, как ломовые лошади, чтобы потом две недели отрываться по полной. Эти же два представителя тупиковой ветви эволюции, искали отдыха от безделья.
А вот такого отношения к себе, Геннадий не терпел ни от кого. Он с трудом поборол в себе желание ухватить этих «хозяев жизни» за жирные загривки, и хорошенько приложить их лбами друг о друга. Вместо этого Гена дежурно улыбнулся, и сделал парочке шикарное, на его взгляд, предложение:
- Лично вам, я готов за свой счёт организовать тур в Папуа-Новая Гвинея, чтобы вас там людоеды сожрали, а если вздумаете отказаться, то я вас сам к моему агентству на пушечный выстрел не подпущу. Гена встал из-за стола, и вышел из кабинета, хлопнув дверью так, что впавшие, было, в ступор клиенты вздрогнули.
Стала ли эта пара, в череде прочих, или навязчивое мельтешение фальшивых друзей и потенциальных невест, на лбу которых, подобно огненной надписи на стене вавилонского дворца царя Валтасара, были начертаны все их чаянья, причиной нестерпимо растущего внутри него желания послать этот цирк Барнума по матушке, и забиться в какой-нибудь тёмный угол, чтобы не слышать и не видеть всю эту обрыднувшую ему публику, он не знал. Гена просто в один момент понял, что пора прекращать этот бесконечный бег в беличьем колесе, на потеху власть и деньги имущим. И вот он здесь, счастливый, каким может быть человек, просидевший полжизни в каменном мешке, и вдруг оказавшийся на берегу бескрайнего океана.
У Гены была карта, но он всё равно заблудился. Выручило его то, что он наткнулся на зарастающую молодой порослью просеку с поседевшими от времени деревянными электрическими столбами, несущими провода куда-то на север. Через несколько часов, двигаясь вдоль просеки, Геннадий въехал в какой-то полу заброшенный посёлок. Прямо за домами, виднелся небольшой залив, а за ним, насколько хватало глаз, искрилось в солнечных лучах море. У Гены даже дух захватило от этого зрелища. Он вышел из машины, и обернулся, услышав за спиной хрипловатый говорок:
- Ето откуда ты такой вырисовался-то, не леший случаем? В наши места летом на машине обычным человекам нипочём не добраться.
Перед ним стоял бодрый на вид старичок в линялой спецовке с нашивкой со стилизованной розой ветров с какой-то аббревиатурой и сандалиями на босу ногу. На голове старика красовалась некогда чёрная бейсболка с надписью NewYorker над обшарпанным козырьком.
«И сюда «цивилизация» добралась», - заметил Геннадий бейсболку и поприветствовал аборигена:
- Здравствуйте, дедушка. Не леший я, турист. Пожить у вас здесь хочу.
- Не леший говоришь? А ты в зеркалу-то себя видел, турист? – показал дед в усмешке поизносившиеся, но свои зубы.
Гена заглянул в зеркало заднего вида. На него смотрело лицо, до глаз вымазанное высохшей зеленоватой болотной жижей.
Старик жестом поманил его за собой. Они пришли на подобие площади, заросшей сорняками, к древней чугунной колонке. Дед покачал рычаг, Гена наклонился, и умылся холодной водой, полившейся из фигурного крана, с крючком для дужки ведра наверху.
- Меня здесь Макарычем кличут, - протянул Гене усыпанную старческой гречкой руку старик.
- Геннадий, - Гена ощутил на своей ладони на удивление крепкое рукопожатие.
- КакА беда тебя занесла-то сюда, мил человек? – Макарыч «ощупал» Гену поблекшим, но цепким взглядом.
- Да нет особой беды, Макарыч, просто надоело жизнь впустую растрачивать, - Гена решил не лукавить со стариком.
- Бывает и так. От чего-то убежать можно, от себя только не убежишь, - покивал старик, - надолго к нам?
- А если навсегда?
- Так ить скучно тут у нас. Скиснешь.
- Поживём, увидим. Дом с участком здесь никто не продаёт? – Гена решил не тянуть с интересовавшими его вопросами.
- Экий ты быстрый. Надо поначалу обчеству себя показать, мысли свои перед людьми раскрыть, а там уж и решать будем, принять тебя, или спровадить, подобру-поздорову. Нас тут человек двадцать постоянно живёт. В основном старики. Родственники навещают, а так, половина домов в посёлке заколоченные стоят. Внучка с правнуком только на следующие выходные приедут, а пока у меня поживёшь.
Подгоняй свою тарахтелку во-он к тому дому, что под зелёной крышей, - Макарыч показал рукой в конец улицы.
Через неделю Геннадий перезнакомился со всем «обчеством», и сумел убедить жителей деревни в чистоте своих намерений.
Один из стариков, Иван Митрофанович, отвёз его на своей лодке в Мезень, где жила хозяйка одного из заброшенных домов.
Вопрос о продаже дома и участка решился в течение получаса, мог бы и раньше, но пришлось какое-то время убеждать не верящую в свалившееся на неё счастье женщину, что никто её не разыгрывает. Пока хозяйка металась по дому в поисках нужных документов, Иван Митрофанович стребовал с Гены денег на угощенье, и сбегал за водкой.
- Вот, всё здесь. И дом и банька и лодочный сарай на берегу. Мужики тебе покажут, - женщина положила на стол пожелтевшие от времени бумаги, присела на стул, и подперев полной рукой щёку, жалостливо посмотрела на Гену, словно на умом обиженного.
Пока подоспевший Митрофаныч по-свойски суетился с закуской, женщина приходилась ему роднёй, Гена с Валентиной, так звали хозяйку, сходили по делам, оформили договор купли-продажи, и Гена передал ей смехотворную по московским меркам сумму.
Вернувшись домой, они отметили сделку, и расстались, вполне довольные друг другом. Иван Митрофанович пробовал настоять на «продолжении банкета», но Геннадию удалось уговорить его, что по возвращении в деревню они обязательно ещё выпьют. Гости попрощавшись, посетили местный магазин, где Гена прикупил полтора ящика водки, и полную коробку закуски. Митрофаныч, поражённый таким размахом, уважительно покачал головой:
- Значит гульнём…
После того, как Гена отметил, теперь уже с односельчанами, «новоселье», у него начались беспокойные дни.
Опять же по морю добравшись до Мезени, повторить поездку на машине он не решился, Гена на попутке отправился в Архангельск. Там он окончательно зафиксировал себя, как жителя Архангельской области, получил постоянный пропуск в погранзону.
В строительной фирме «Солга», Гена заказал рубленный дом с тёплым гаражом и баню под ключ, оговорил сроки, перевёл на счёт фирмы предоплату. По счастью, дом по такому проекту был уже готов, так что, привести его на место, и начать сборку, рабочие могли в ближайшее время. Только после всей этой, приятной и не очень, суеты, окончив все дела, Геннадий вернулся в посёлок.
Для начала, поотрывав доски с окон и двери дома, он провёл ревизию доставшегося ему имущества. Оказавшись внутри, Гена был несколько озадачен увиденным. Интерьер комнат совсем не походил на внутреннее убранство жилищ других жителей посёлка. По стенам висели не традиционные коврики с лебедями и оленями, а картины и фотографии под стеклом. Сваленная в кучу мебель, была «фабричная», конца позапрошлого, начала прошлого века. Всё было покрыто толстым слоем пыли. В месте, где крыша подтекала, пол прогнил, и покрылся плесенью. Казалось, что за последние пятьдесят лет, а то и больше, Гена был первым, кто переступил порог этого, несмотря на почтенный возраст, всё ещё крепкого строения.
Два дня он обшаривал дом, отбирая вещи и мебель, которые впоследствии собирался отреставрировать, и найти им применение на новом месте. Гена не поленился даже слазить на чердак, за что был вознаграждён находкой небольшого сундука, заваленного всяким копившимся годами хламом.
Договорившись с соседом, он перенёс в пустующий сарай на его участке отобранные вещи, остальное сжёг. За всей этой суетой, Гена как-то забыл о сундуке.
Через две недели в бухту пришёл небольшой грузовой теплоход, рабочие под командой прораба привезли сруб дома и бани. Они со знанием дела «раскатали» старые постройки, сложив брёвна и доски в аккуратный штабель в конце участка, заложили фундаменты в указанном Геннадием месте, построив подвал под домом, поставили там котёл «ATMOS», вырыли колодец, установили в нём пластиковые кольца «RODLEX», смонтировали канализационную сеть, провели в подвал трубы, оборудованные кабельным обогревом.
Старики каждый день, как на работу, приходили на Генин участок, громко комментируя действия строителей.
С разрешения старожилов, работники поселились в одном из заброшенных домов, сами готовили себе еду, пили только чай из найденного в доме самовара, вечерами играли во дворе за столом в карты и домино.
Очень скоро на Генином участке стояли два красавца сруба, под крышей из коричневой металлочерепицы.
Гена подписал документы о приёмке первого этапа работ. Внутреннюю отделку запланировали на следующий год, срубы должны были выстояться. Рабочие собрали инструменты, и отбыли на пришедшем за ними буксире.
Геннадию повезло. Сосед, дядя Саня, у которого он снял комнату, и оставил вещи на хранение, оказался печных дел мастером. Гена навозил дикого камня с окрестностей, а печник сложил из них каменку в бане и камин на фундаменте в срубе. Каминную трубу, из такого же камня, дядя Саня вывел снаружи дома.
Чтобы чем-то себя занять, Гена привёл в порядок перекопанный рабочими участок, разобрал остатки повалившегося забора, сжигая негодную древесину в камине и на костре.
Дни становились всё короче, с моря стал задувать холодный ветер, с берёз и ольхи, не успев порадовать осенними красками, облетела листва. Пошёл снег, море в бухте замёрзло, наступила долгая зима.
Первая зима на Севере стала для Геннадия серьёзным испытанием, и дело тут не в морозах и световом дне всего по несколько часов. Местные шутили: «На обед идешь - утренние сумерки, с обеда пойдешь - уже вечерние, вот и весь день». Вынужденное безделье, вот что сводило его с ума, пока он не нашёл себе занятия. Когда шёл снег, Гена, вооружившись лопатой, расчищал дорожки на участке дяди Сани и вокруг своих выстаивающихся срубов. Собрав по соседям необходимые инструменты, он начал не спеша приводить в порядок мебель, которую вынес из старого дома в сарай, часто повторяя фразу из полузабытого старого фильма: «Помнят руки-то!». Когда дело дошло до старого, обитого железом сундука, Гена наконец-то удосужился в него заглянуть. В сундуке он нашёл очень интересные вещи: потускневший от времени латунный секстант, латунный же шлюпочный компас, старый морской бинокль 20-ти кратного увеличения, фотоаппарат «ENSIGNETTE» в кожаном кофре, рулон морских карт, судовой журнал гафельного кеча «Кайра», стопку тетрадей в клеёнчатых обложках, пожелтевший «Builder;s Certificat», другими словами, «Заявление судостроителя» о том где и кем построено судно, и… револьвер «Смит&Вессон», с коробкой патронов к нему, офицерский кортик и пару погон лейтенанта флота.
Теперь у Гены появилось ещё одно увлекательное занятие, он читал судовой журнал и тетради, оказавшиеся дневниками Ивана Антоновича Делянова, капитана кеча «Кайра».
Из дневников Геннадий узнал, что в доме, который он купил, до революции жил этот самый Делянов. Оказывается, что хозяин дома, в своё время, был офицером Императорского флота, в 1905 году участвовал в Цусимском сражении, попал в японский плен. После освобождения оставил службу, увлёкся революционными идеями, был осуждён, и сослан в Онегу. По окончании ссылки, Делянову было запрещено проживать в большинстве городов Российской Империи, и он перебрался сюда, на берег Белого моря. Будучи не бедным человеком, он вложил немалые деньги в постройку небольшого парусника на верфи «Newark yard» в Глазго. На этом паруснике он ходил по Белому и Баренцеву морям, пытался даже добраться до Северного полюса, исследовал течения и ветры, делал прочие научные наблюдения, отчёты о которых отсылал в Санкт-Петербург, в Императорское Русское географическое общество. В империалистической войне Делянов не участвовал по политическим соображениям, а вот сразу после Февральской революции он стал задумываться о поездке в мятежный Петроград, что и сделал, судя по записям, последняя из которых датировалась августом 1917 года.
Гена отыскал в сарае ящик, куда сложил картины и фотографии, которые снял со стен пошедшего на слом дома. Местные пейзажи, довольно неплохие, принадлежали кисти самого Делянова, о чём свидетельствовали подписи. Среди снимков, скорее всего сделанных с помощью найденного Геной фотоаппарата, он нашёл несколько фотографий со стоящим на якоре в бухте кечем «Кайра». На одном, заметно более качественном снимке, был запечатлён человек в морской фуражке, с подстриженными по-военному усами на волевом лице, на фоне «Кайры», стоящей у причала. Внизу фотографии была надпись: «Troms; 1913».
«Вот вы какой, капитан «Кайры» Иван Делянов», - всмотрелся Гена в лицо на снимке.
Дядя Саня и Митрофаныч пристрастили Гену к ловле корюшки на льду бухты. За разговорами и поллитровочкой, время проходило незаметно.
Ещё ему понравилось наблюдать за северным сиянием. Его плавное, переливающееся мерцание завораживало, как пассы экстрасенса.
К своему удивлению, Гена заметил, что подозрительно часто вспоминает светловолосую, сероглазую внучку Макарыча Ольгу, с которой познакомился прошлым летом. Странное дело, он и разговаривал-то с ней раза три, от силы, за время, что она с восьмилетним сыном Вовкой гостила у деда, а вот чем-то зацепила. Может его тронула её неиспорченность, отсутствие жеманства, открытость, простота в общении… «Кстати, о простоте, - Гена попытался уйти от почему-то вызывающей у него чувство неловкости темы, - многие заученно, как мантру твердят: «Будь проще, и люди к тебе потянутся», не имея ни малейшего представления о том, в чём именно нужно быть проще. Проще, и всё. А на Руси раньше считали, что простота, хуже воровства. Это как? Вся беда в том, что люди, принимающие подобные высказывания за непреложную истину, даже не догадываются о том, что мудрую мысль кто-то когда-то, с умыслом, или нет, купировал, выхолостил, превратив в глупость. Произнеси фразу чуть по другому, и всё сразу обретёт смысл: «Будь проще в общении с людьми, и они к тебе потянутся». Или, к примеру, часто цитируемый афоризм Хилона, одного из семи мудрецов: «О мёртвых хорошо, либо ничего», может вызвать оправданное недоумение, почему мёртвого мерзавца нельзя назвать мерзавцем? Всё просто, это выражение тоже урезано. Полностью афоризм звучит так: «О мёртвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды», и всё сразу встает на свои места. Простота уже не является неоспоримой добродетелью, а со смертью мерзавца, его «статус»» остаётся неизменным».
Наконец-то зима кончилась, подули пахнущие весной ветры, море освободилось ото льда, а в середине мая пришёл теплоход, привезший окна, двери, сантехнику, половые доски, фигурную лестницу, словом всё, чтобы сдать хозяину дом «под ключ», согласно контракту.
Снова началась деятельная суета, старики потянулись к Гениному участку.
Гена, не без оснований полагая, что деды с обязанностями контролёра справятся не хуже совести работников, перестал торчать на стройке, как привязанный, и продолжил приведение мебели в должный вид.
«Надо мне будет тоже сарай построить, оборудовать там мастерскую, столярничать… Сарай! Как же он забыл? Ему же Валентина ещё какой-то лодочный сарай продала, говорила, что местные его покажут. А вдруг там лодка стоит? Вот бы здорово было!», - Гена отложил в сторону стул с гнутыми ножками, с которых снимал старый облупившийся лак, и пошёл к старикам, наблюдавшим, как рабочие выпиливают в срубе проёмы под окна.
- Митрофаныч, помнишь, Валентина говорила, что мне ещё лодочный сарай причитается? – спросил он у одного из «народных контролёров».
- Вот ить… Бабья вранья, и на свинье не объедешь! Ну, какой это сарай? Там крыша, сколь себя помню, как провалилась, всё мхом заросло, - Митрофаныч не зло сплюнул.
- Всё равно покажи, - заупрямился Геннадий, - имею я право на свою собственность посмотреть?
- Право, оно конечно, ты имеешь, спору нету, а вот собственность это, или никчёмность одна, вопрос уже другой. Хотя, как посмотреть…
- Ладно, Иван Митрофанович, по дороге свою теорию «отсутствия наличия» изложишь, - Гена потянул старика за рукав.
Митрофаныч повёл его в сторону бухты.
- А семья Валентины всегда здесь жила?
- Нет. Это мой корень весь здесь. Дед мой, Трофим Алексеевич, царство ему небесное, - Митрофаныч мелко перекрестился, - рассказывал, что ещё до германской войны здесь ссыльный один поселился. Потом, когда революция случилась, ссыльный тот всё бросил, и налегке уехал. Через год дом семья заняла, они из Архангельска от интервентов убежали. Брат моего отца женился на ихней дочери, от их Валька и народилась. Как только в тело вошла, так за мезеньского рыбака замуж выскочила, а за домом присматривать меня попросила. Ну, а я что, пока в полной силе был, крышу латал, протапливал, чтоб не пропал дом, а последние годы не до него стало, со своим бы хозяйством, как не то справиться.
За разговором они подошли к длинному, метров двадцати, сараю. Дощатые стены, заметно вросшие в землю, действительно были покрыты густо-изумрудными пятнами мха, а крыша от обоих концов к середине, провалилась внутрь.
- Вон она, твоя хоромина, володей на счастье, а я к мужикам пойду, - Митрофаныч досадливо махнул рукой, и торопко засеменил назад, в посёлок.
Геннадий подошёл к воротам сарая, на треть засыпанным песком. В намертво прибитых к створкам кованых полосах оканчивающихся скобами, висел рыжий от ржавчины замок.
«Надо за ломом и лопатой идти», - Гена попытался заглянуть в щель между досками.
Вернувшись с инструментом, он без труда сбил замок, и принялся откапывать открывающиеся наружу, судя по петлям, ворота. Перекидав гору песка, Гена очистил одну из створок.
Почему-то волнуясь, он потянул на себя почти четырёхметровой высоты створку. Та тяжело, со скрипом подалась, и проникшие в проём солнечные лучи высветили штевень и борта, едва не касающиеся верхней перекладины ворот.
Гена как стоял, так и сел на кучу песка. «Кайра…», - выдохнул он, всё ещё не веря своим глазам.
Придя в себя, он зашёл в сарай. Солнце высветило только часть помещения, его дальняя стена терялась в полумраке. Судно, удерживаемое распорками, стояло ровно на киле. Держась за стену, Гена дошёл до кормы, и вернулся обратно. «Метров двенадцать не меньше. Надо будет крышу разобрать, посмотреть в каком она состоянии, что можно будет сделать», - размышлял он, забыв про дом, про скорый приезд Ольги, мысли о которой нет-нет, да лезли в голову.
Гена вернулся в посёлок, собрал необходимые инструменты, и поспешил назад. Когда он в очередной раз проходил мимо группки односельчан, Митрофаныч ехидно поинтересовался:
- Чегой-то ты носишься туда-сюда, как ошпаренный? Никак клад в сарае нашёл?
- Лучше, Иван Митрофанович, лучше, - на ходу бросил Геннадий.
Вытащив из сарая запримеченную раньше лестницу, он прислонил её к стене, и осторожно, проверяя каждую перекладину, забрался на крышу.
Несколько стропил с одной стороны сломались, возможно, под тяжестью снега, или подгнили, и крыша провалилась.
Гена успел снять десяток досок, когда услышал голоса внизу. Он прошёлся по крыше в сторону ворот, и увидел возбуждённо разговаривающих внизу мужиков.
- Генка! Етить твою… Сколько раз я мимо этого сарая ходил, и не знал, что внутрях находится. Ей Богу! – заметил его Митрфаныч, - чё теперь с им исделаешь?
- Сарай для начала разберу, а там видно будет.
- А ежели подмогнём, угостишь? – прищурился дядя Саня.
- Не вопрос! – обрадовался неожиданной помощи Гена, припоминая, сколько у него после «новоселья» и зимних рыбалок осталось водки.
Мужики пошли за инструментами.
Когда они вернулись, те, что помоложе залезли на крышу, остальные подбирали сброшенный на землю тёс, и укладывали в штабель.
К вечеру, разобрав стены и каркас сарая, мужики со знанием дела, «под рюмочку», рассматривали судно. Дядя Саня заранее сходил домой за водкой и закуской, которую Гена хранил в выделенной ему комнате.
«Кайра» на удивление хорошо сохранилась. Крыша завалилась так, что талая вода и дождь не попадали на неё, а стекали в месте провала на одну из стен. Доски стены превратились в труху. Краска на бортах судна вспучилась и облупилась, от перепада температур, но было видно, что корпус не пострадал.
Гена выпил с помощниками, и ходил пьяный, но больше не от водки, а от нежданной радости, широко раскинув руки, прижимался к шершавому борту, вдыхал его запах.
Он не был по природе фаталистом, и не склонен к мистицизму, но как объяснить то, что всё так совпало в его жизни. Год за годом он поступал так, словно готовился прийти именно к этому. К Северу, к морю, к этому кечу. Его единственной отдушиной, в повседневной рутине управления агентством, стало обучение в «Клубе Яхтенных Капитанов». Гена выезжал на практику в Тиват, в Черногорию не меньше двух раз в год. Получив паспорт яхтсмена IYT, он несколько раз участвовал в регатах, правда, ни разу не занял ни одного призового места, но зато за шесть лет действительно неплохо овладел навыками управления парусными судами. Гена с детства, зачитываясь книгами о путешествиях, из интернатской библиотеки, мечтал о море, о кораблях, дальних странах. Но не случилось. Нет, на жизнь грех было жаловаться, он преуспел, в двадцать семь лет, он наконец-то в первый раз побывал на море. С тридцати трёх – яхт клуб, и вот теперь, как снег на голову, собственный парусник, с которым ему не нужно носиться, как дураку с писанной торбой. Он умеет управлять им, и знает назначение каждой снасти, каждого приспособления, хоть завтра в кругосветное путешествие!
На следующий же день, Гена засобирался в Архангельск. Нужно было приобрести много чего, чтобы привести «Кайру» в порядок, и подготовить её к спуску на воду.
Рангоут, хранившийся на кронштейнах на сухой стене сарая, на которую не попадала вода, был в отличном состоянии, а вот снасти и паруса подгнили, и покрылись плесенью. Корпус кеча требовал мелкого ремонта и покраски.
Длина кеча составляла 12 метров, в поперечнике - 4,5 метра в самом широком месте. Корпус делился на четыре отсека, с водонепроницаемыми переборками. В носовом отсеке размещались форпик с пресной водой, канатный ящик и парусная каюта. Во втором находились каюта капитана и две двухместные каюты по левому и правому борту. В третьем - кают-компания, камбуз, душевая и гальюн. В четвёртом, под кокпитом, моторное отделение и баки для горючего.Кокпит был оборудован крытой рулевой рубкой.
Геннадий сделал кое-какие замеры, составил список всего необходимого, погрузил в лодку Митрофаныча плотно сложенные, перевязанные бечёвкой паруса, и тот отвёз его в Мезёнь.
Наняв машину, Гена поехал в Архангельск. Что-то удалось найти, или заказать в городе. С парусами пришлось лететь в Питер. В парусной мастерской Гена поговорил со специалистами, рассказал о своём кече, ответил на массу вопросов, получил заверения, что всё будет сделано в лучшем виде, и вернулся в Архангельск.
Пробыв там две недели, Геннадий сделал необходимые покупки, зашёл в «Солгу», и перевёл на счёт фирмы оставшуюся сумму. Работа над отделкой дома шла полным ходом, претензий к качеству работы у него не было, а специально приезжать сюда ещё раз только из-за этого, ему не хотелось. У Гены руки чесались, так хотелось заняться кечем.
В Мезень он возвращался на фуре, загруженной едва не под завязку. Гена чувствовал себя Афанасием Никитиным, возвращавшимся с товаром из «хождения за три моря». Он нанял самоходную баржу, которая доставила груз к единственному в посёлке причалу, к которому в лучшие времена швартовались рыболовецкие суда. Рабочие помогли ему перенести ящики коробки и мешки в гараж, уже оборудованный подъёмно-поворотными воротами.
Работы по дому подходили к концу. Сантехники проверяли систему отопления, подачу воды, с помощью установленного в подвале насоса. Электрики закончили проводку, и Гена «подписал их на халтуру». Они установили столб, рядом с кечем и провели от дома электрический кабель к закреплённому на нём щиту с водонепроницаемыми розетками, сделали заземление.
Перед сдачей дома, Гена заплатил рабочим, и те смонтировали кухню, шкафы в комнатах и стильный модуль в гостиной, установили на крыше антенну радиотелефона и спутниковую тарелку. Он бы и сам мог всем этим заняться, не будь у него кеча.
Подрядив Митрофаныча и дядю Саню, Гена, уже на следующий день, загрузив инструменты и приспособления в «форд», поехал с ними на берег.
За день они соорудили над кормой леса из брёвен и досок разобранного сарая. На следующий день, они сняли винт, частично разобрали семидесяти сильный бензиновый двигатель, и с помощью лебёдки подняли и перенесли его на заранее подготовленные импровизированные салазки. Гена прицепил их к машине, и отволок на свой участок, с помощью рабочих перетащив двигатель в дальний угол гаража. Вещь раритетная, не под открытым же ей небом ржаветь.
Теперь ему предстояла долгая и нудная работа. Нужно было снять старый, потрескавшийся лак с дубовых переборок и наружных дверей, планширей, светового люка над кают-компанией, ошкурить палубу, набранную из пятисантиметровых тиковых досок. В Архангельске Гена купил все необходимые для этого инструменты, что значительно упростило и ускорило работу.
Он уже неделю трудился над кечем, когда одним утром, подходя к берегу, увидел снующую по палубе фигурку. «Это ещё что за дела?», – поспешил Гена к судну. «Эй! Кто там? А ну вылезай!», - припустил он строгости в голос.
Над бортом показалась озорная, смутно узнаваемая физиономия:
- Здрасте, дядя Ген! Это ваш что ли, - мальчишка похлопал ладонью по планширю.
- Вовка! Ты! А я-то думаю, кто это мой кеч на абордаж взял? – Гена расплылся в улыбке, - когда приехали?
- Сегодня. А я ещё с лодки его заметил, и сразу сюда, - Вовка спустился по лестнице на землю.
- Нравится? – Геннадий прикоснулся к борту рукой.
- Класс! А покатаете?
- Обязательно.
- А когда? – по мальчишке было видно, что он планирует прокатиться не позднее завтрашнего дня.
- В следующем году обязательно! – уверил его Гена.
-У-у… это долго, - разочарованно протянул Вовка.
- Это ещё при условии, что будешь мне помогать.
- Конечно помогу, раз такое дело, - с серьёзным видом согласился мальчишка, хотя еле сдерживался, чтобы не запрыгать от радости. Он голову ломал, как напроситься в помощники, а тут сами предложили.
- А я за это из тебя настоящего моряка сделаю, - обещал Геннадий.
- Здорово!
- По судну бегал?
- Да…
- Вот тебе первый урок. Бери веник, и чтоб ни одной песчинки на палубе не было.
Гена разогревал строительным феном краску по борту, и счищал её шпателем. Вовка уже подмёл палубу, и теперь собирал совком с земли падающие из под шпателя лоскуты, и относил их в железную бочку, в которой Гена сжигал мусор.
- Вот ты где! Здравствуйте, Геннадий Сергеевич. Бог в помощь, - к ним подошла Ольга.
- Здравствуйте Ольга. Спасибо, - Гена выключил фен, и положил инструменты на землю.
- Хоромы-то вы какие царские отгрохали, не иначе и вправду здесь решили остаться. А я, грешным делом думала, что вы в этих краях и конца зимы не дождётесь, встанете на крыло , и поминай как звали, - Ольга насмешливо прищурилась, - лет десять здесь выдержите, настоящим помором будете.
- Я постараюсь, - Гена, стараясь, чтобы не было особо заметно, любовался Ольгой. Высокая, сильная, с правильными, запоминающимися чертами красивого лица, настоящая поморка. Наверное, такой видел Юрий Герман жену кормщика Рябова Таисью, в своём романе «Россия молодая».
«Как же она не походит на московских щеголих, некоторые из которых, в пылу страсти к безбедной жизни, были готовы на всё, лишь бы женить его на себе, - думал Геннадий, - навязчивое внимание этих дам, вызывало в нём чувство брезгливости за их корыстность, наигранный интерес к нему. А она, своим насмешливым замечанием, словно укоряет его за нескромность…».
- А лодка откуда здесь взялась? – прервала его размышления Ольга.
- Мам! Это не лодка, а гафельный кеч, - поправил её Вовка.
- Ну, ни мачт, ни гафелей я пока не вижу, но если ты настаиваешь, пусть будет кеч, - потрепала она сына по голове.
С этого дня Вовка почти каждый день приходил на берег, иногда их проведывала Ольга. Гена тогда бросал работу, включал чайник, и они втроём пили чай с бутербродами.
Через месяц все было готово к лачению и грунтовке.
Ниже ватерлинии, Гена в течение нескольких дней нанёс четыре слоя грунта Yacht Primer, а надводную часть на два раза прогрунтовал краской Furvolin. Вовку, чтобы не крутился под ногами и не перепачкался, он отправил драить палубу специальным средством для тиковых палуб.
Со внутренними помещениями было проще. Гена провёл генеральную уборку, промыл все поверхности чистящим составом, а затем освежил тонким слоем лака. Рубку, входы в отсеки, решётки светового люка и планшири и бархоуты он порыл несколькими слоями водостойкого лака.
Корпус кеча сверху, до бархоутов, Геннадий покрасил в белый цвет, ниже - в чёрный, а под ватерлинией в зелёный, обозначив её белой полосой.
Они с Вовкой обошли судно, любуясь проделанной работой. Кеч выглядел так, словно только сегодня сошёл с верфи в Глазго, а не сто два года назад.
- Хорош, - одобрили старожилы работу, и как обычно подвели дело к угощению.
Гена и сам был не прочь выпить. Два месяца «марафона», без выходных, не считая дней, когда шёл дождь, по двенадцать-четырнадцать часов в день, наконец-то закончились. На смену азарту пришла приятная усталость и удовлетворение.
Запасы спиртного у него кончились, и они с Митрофанычем на лодке пошли в Мезень. Гена заглянул на почту, где его ждал приятный сюрприз, ему пришла посылка из Архангельска. По звякнувшей тяжести он сразу догадался, что это такое.
Мужики, в ожидании выпивки, расчистили место на берегу, сколотили из досок разобранного сарая стол и лавки. Женщины, их было восемь в посёлке, приготовили горячее и закуски. Приезжая Ольга им помогала.
Первым делом, по возвращению, пока собирали на стол, Гена вскрыл посылку, и достал из ящика сверкнувшие на солнце литые латунные буквы. Вооружившись молотком, он прибил их латунными, тоже изготовленными на заказ, гвоздями к борту, ближе к носу.
- Красота, - оценили односельчане, и потащили Гену за стол.
Он хотел сесть рядом с Ольгой, но его усадили во главу стола.
«Заходную» речь произнёс самый старший из поселковых, восьмидесяти двухлетний дед Антип:
- Спасибо тебе Геннадий Сергеич. Со дня, как ты объявился, мы тут почитай кажный месяц через тебя гулянки устраиваем. Хорошо стало, не скучно. Сохранно тебе ездить по морю, как по водному, так и по житейскому!
Засиделись допоздна. Хотя летом в этих краях «поздно», понятие относительное. Большой, жёлто-красный солнечный шар только скатится к горизонту, хлебнёт с устатку морской водицы, и опять за работу. Что день, что ночь – всё светло. Белые ночи кончаются с началом августа. Поселковые говорят: «С этого времени ночью сивого коня под кустом не видно».
Всю следующую неделю Гена занимался рангоутом. Ошкурил и покрыл лаком бушприт, мачты, гики и гафели. Когда лак высох, он собрал грот-мачту, закрепил наверху мачт снасти стоячего такелажа. Снова потребовалась помощь мужиков. Двое направляли шпор мачты в степс, трое поднимали мачту на палубе, остальные тянули за конец, привязанный к грот-стеньге. После установки грот-мачты, короткая бизань «сама пошла». С бушпритом, гиками и гафелями тоже проблем не возникло.
Мужики обмывали за столом успешное окончание работы, наблюдая, как Геннадий крепит стоячий такелаж.
Сам он, «махнув» пару рюмок, с удовольствием занялся знакомым и приятным делом. Закрепив мачты, он талрепами натянул ванты, штаги и фордуны. На грот-мачте, поднимаясь наверх, навязал на вантах выбленки. Потом развёл бегучий такелаж, установил гики и поднял гафели.
Гена спустился с палубы на землю, и отошёл на некоторое расстояние. Даже без парусов, кеч выглядел замечательно.
«Похвастаться некому, - посетовал сам себе Гена, - мужики разошлись, а Вовка с Ольгой вчера уехали. Сейчас бы спустить «Кайру» на воду, поднять паруса, и в Мезень. Забрать Ольгу с Вовкой, и увезти… навсегда». Это он, конечно, дал волю фантазии. О своих чувствах, за всё время, что Ольга гостила у деда, он ни разу даже не заикнулся. Ольга не из тех женщин, которые хоть за чёрта замуж пойдут, лишь бы денег много было.
Ольга преподавала в Мезенской школе русский и литературу. Мужа лет шесть не видела. Тот всё на «большую землю» рвался. Она же, не хотела оставлять деда без присмотра. Муж помыкался, помыкался, да и уехал, вроде как, осмотреться. Сначала письма слал, телеграммы, а потом пропал, ни слуху, ни духу. Ни жена, ни вдова. Такая вот жизнь. Это Ольга сама ему рассказала, после того, как он захотел узнать о ней больше. Рассказала просто, как доброму знакомому, с которым ещё не сошлась близко, но уже доверяет, и не ждёт с его стороны непонимания, или обиды. Ни жалобы, ни досады, ни просьбы о сочувствии – захотел, слушай.
В Крыму ещё цветы цветут, а в Мезени уже метели метут.
Вторая зима Геннадию легче далась. Ещё по осени Гена съездил в Архангельск, купил мощный снегоход с санями и до снега оставил его во дворе у Ольги. Домой привёз «кучу» электронных книг и щенка маламута, так что, скучать ему не пришлось. Гена обустраивал дом, читал, занимался с собакой, ходил с Митрофанычем и дядей Саней «по корюшку». Как только лёг хороший снег, знакомый Ольги пригнал ему снегоход, переночевал, а на другой день Гена отвёз парня назад. Тут уж совсем не до скуки стало. Прошлую зиму в посёлке все как-то своими силами жили, как снегоход появился… «Ген, сгоняй в Мезень», «Сергеич, отвези». Бывало, по два раза на неделе ездил. А он и рад. Повод лишний раз с Ольгой увидеться.
Новый дизельный двигатель, брашпиль и паруса ещё по зиме в Мезень доставили. Паруса Гена на санях привёз, двигатель только в мае, когда лёд сошёл.
Двигатель установили так же, как и снимали, при помощи лебёдки. С замерами Гена не ошибся, всё подошло наилучшим образом. Леса перекопали, и подняли на палубу брашпиль. Гена сам всё отладил. Как-никак механиком-водителем в танковых войсках срочную служил… но вот об этом вспоминать не хотелось.
Паруса Геннадий решил перенести и установить после того, как спустит кеч не воду… Стоп. В дневниках Делянова ни разу не упоминалось, ни как тот втаскивал судно на берег, ни как спускал его на воду. В этот момент Гена сам себе напомнил Робинзона Крузо, книгой о приключениях которого зачитывался в детстве. Тот из цельного ствола дерева, потратив много времени и сил, вырубил пирогу, а потом не смог оттащить её к воде. Мысль эта пришла ему в голову, когда он уже укладывался спать. Сон, как рукой сняло. Гена оделся, и пошёл на берег. Было светло, начались белые ночи. Гена со всех сторон осмотрел кеч. Тот стоял на надёжно сработанном стапеле на салазках из массивных брёвен. Салазки стояли на вросших в землю, и наполовину сгнивших катках.
«Навскидку, кеч весит тонн шесть. Нужно будет подготовить путь до воды, с приливом тут метров пятнадцать, уложить под салазки новые катки, и закрепить на стапели тросы, - размышлял Геннадий, злясь на себя за то, что не продумал всё заранее, - нанять в Мезени, а то и в Архангельске буксир, и попробовать стянуть кеч в воду. Если стапель не выдержит, придётся брать судно на «усы», и тащить так. Значит нужно готовить катки, и ехать в Мезень. Правильно, Флинт?», - обратился он к увязавшемуся за ним щенку. Тот в ответ только зевнул во всю пасть.
- Спасибо за поддержку, - когда появился план, настроение у Гены значительно улучшилось, от недавних сомнений не осталось и следа.
Утром Митрофаныч отвёз его в Мезень. С буксиром повезло, его удалось нанять на месте. Капитан, крепкий старик лет семидесяти, в кителе с потускневшими нашивками и мятой мичманке, вникнув в его проблему, успокоил:
- Шесть тонн говоришь? Плёвое дело! Баржи с мели снимали. Не боись парень!
Совсем гладко не получилось, но это не главное.
На берегу уже собрались односельчане. Как же, такое зрелище пропустить, опять же угощение… самый случай.
Мужики помогли закрепить на стапеле тросы, прикрепили их к мощной скобе. С буксира, подошедшего как можно ближе к берегу, подали буксировочный трос.
Поначалу всё шло, как по маслу. Салазки с громким скрипом поехали по каткам, кеч уже по корму вошёл в воду, как стапель развалился. Сначала оторвалась правая сторона, потом левая, часть брёвен всплыла, а буксир потащил по воде остатки конструкции. Кеч же остался на мели, завалившись на правый борт.
На этот раз буксировочный трос завели через якорные клюзы. Буксир поднатужился, Гена заметил за собой, что бессознательно напрягается всем телом, словно помогая буксиру, кеч медленно пополз по песчаному дну. Минута, другая, и вот он уже выровнялся, выйдя на глубину. Односельчане на берегу закричали «Ура!».
Гену на лодке подвезли к борту кеча, он поднялся на палубу, и отдал трос.
Буксир выбрал его на лебёдку, дал прощальный гудок, и пошёл на выход из бухты.
«Наконец-то! Всё получилось. Можно ставить паруса, и… Сегодня ничего не получится. Такое событие нельзя не отметить», - Гена посмотрел на небольшую толпу людей на берегу, - как же он привык к этим простым и мудрым людям, всю жизнь прожившим на этой суровой, неприветливой, но своей земле. Насколько же все они выше и благороднее тех, с кем ему довелось общаться в той, прежней, суетливой жизни, с её бутафорскими, стыдливо прикрытыми сусальной позолотой ценностями».
Гена запустил двигатель, и понемногу прибавляя скорость, повёл кеч к причалу.
- Куда это он? – забеспокоился дядя Саня, - такой случай всенепременно требуется отметить.
- Да не колготись ты, Сашок, Сергеич мужик правильный, порядок знает. К причалу он пошёл. Якорей-то у него нету, вона они лежат, - кивнул Митрофаныч на лежащие не земле якоря и цепи, рядом с местом, где сто с лишним лет ждал этого часа кеч.
Отметить спуск на воду «Кайры» решили здесь, на берегу.
- Думается мне, что стол-то, поди, ломать не надо будет, мало ли ещё чего? - почесал в бороде дядя Саня, ни к кому конкретно не обращаясь, - навес бы ещё скострополить.
На следующее утро мужики потянулись к Гениному дому.
Тот уже с раннего утра был на ногах, собирал всё необходимое в гараже для пробного плавания. Снял с зарядки аккумуляторы, подготовил рацию, канистры с соляркой. В папку собрал документы на двигатель, на покупку участка, «Заявление судостроителя» и прочее, необходимо было поставить кеч на учёт, получить позывной.
- Вот вы-то мне и нужны, - заметил он подошедших к воротам гаража односельчан, - якоря и цепи поможете в машину загрузить, а потом на причале…
- Да не вопрос, Сергеич, - перебил его дядя Саня, - только без поправки никак. Мы люди немолодые, как бы мотор на стопорнуть.
- Всё понял, - Гена поднялся в дом, и через несколько минут вернулся с подносом закуски и рюмками. Пару бутылок водки достал из ящика, - остальное потом.
На причале якоря и цепи выгрузили из машины. Один конец цепи скобой закрепили к якорю, другой, через клюз подали на брашпиль. Гена отчалил от причала, якорь сбросили в воду, и он брашпилем затянул его в клюз. Потом Гена подошёл к причалу другим бортом, за вторым якорем. Попросив мужиков не расходиться, он съездил домой, загрузил в машину паруса, и вернулся на причал.
«Махнув» для тонуса по рюмочке, они установили все паруса, проверили бегучий такелаж. Паруса убрали, оставив кливера. Гена пошёл на корму, подвязал к фалам, и поднял флаг.
За флаг выпили особо.
- Ну, теперича у нас в посёлке свой флот будет. За флот! – разлил водку по рюмкам Митрофаныч.
Только часа через три Гена смог выйти в море. В Мезень он решил идти завтра, а сегодня он наслаждался плаванием. Как же он по всему этому соскучился!
Гена застопорил двигатель, и поднял паруса. Он хоть и снабдил кеч современными приспособлениями, но одному управляться всё же было трудно, зато кеч отлично слушался руля, и у него был хороший ход. Поймав ветер, Гена с десять миль прошёл на северо-восток, потом повернул назад.
Хождение под парусом, ни в какое сравнение не идёт с ходом на двигателе. Ни вибрации, ни звука дизеля, только шум ветра в снастях и плеск воды у бортов. Судно не автомобиль, море не шоссе. Море, в отличие от дорог, не кончается. У каждого корабля есть имя. Автомобилям дают собственные имена только уж совсем чокнутые автолюбители.
Гена невольно улыбнулся, вспомнив одну свою сотрудницу, которая покупала своей «тойоте» подарки на день рождения (дату выпуска), Новый год, и восьмое марта.
В посёлок он вернулся только вечером.
Со следующего утра начался «Винни-Пух и день забот». В Мезени Гена битый час объяснял портовым бюрократам, откуда у него кеч, и что именно от них ему нужно. Те, так ничего и не поняв, не выдержали его напора, и оформили всё, как он просил. С погранцами было немногим проще. Зато теперь «Кайра» имела «прописку» в порту Мезени, и индивидуальный позывной.
Ольга ещё была занята сорванцами в школе, и Гена решил пройтись по магазинам, чтобы пополнить запасы провизии на камбузе. Кеч, как уже официально приписанный к порту Мезень, он оставил у причала, наняв «вочменом» местного старичка. Он отнёс продукты на судно, поменьжевавшись, купил чахлый букетик цветов, и отправился в школу.
- Какие люди! – Ольга с Вовкой появились откуда-то сбоку, и Гена их не заметил.
- Вот, - он неловко протянул ей невзрачный букет, больше отвечающий при-страстиям лошади, нежели дамы.
- Спасибо. Очень трогательно. Сами собирали? – приняла Ольга подарок, окончательно введя Гену в краску.
- А я на «Кайре» пришёл, - невпопад выпалил он, чтобы не акцентировать внимание на своём смущении.
- Вот здорово! А где она? – Вовка чуть не подпрыгивал на месте.
- В порту.
- Мам! Пойдём посмотрим.
- Давай сначала пообедаем. Дядю Гену пригласим. Он наверное тоже проголодался, пока нас ждал, - Ольга подмигнула, и кивнула головой куда-то за спину.
- Да Вов. Сначала перекусим, а потом в порт пойдём, - принял сторону матери Геннадий.
- Спасибо вам.
- За что? – искренне удивился Гена.
- За то, что поддержали. Ест он плохо, вон какой худющий, - вздохнула Ольга.
После обеда они пошли в порт.
При виде парусника Вовка замер на месте. Даже выдержанная Ольга приоткрыла рот от восхищения:
- Какой он красивый.
Гена был готов лопнуть от гордости, как будто хвалили не кеч, а его единст-венного сына-наследника.
На следующий день, Вовка по субботам не учился, а у Ольги по расписанию уроков не было, Гена покатал их на «Кайре», после морской прогулки, проводил домой.
Прошёл месяц. Ночью солнце почти не заходило. Ольга с Вовкой приехали к деду на каникулы.
Надраивая медные части в рубке, Гена случайно открыл потайную дверцу. Клада в тайнике не было, только полдюжины патронов к револьверу.
На следующий день он принёс на судно револьвер и коробку с патронами. «Белое море это не Аденский пролив, и сомалийские пираты здесь не водятся, но так как-то спокойнее», - подумал Гена, пряча оружие тайнике.
В один из июльских дней стояла наилучшая погода для прогулки под парусом. Гена с Ольгой и Вовкой решили выйти в море до ночи, посмотреть, как солнце, едва коснувшись горизонта, начинает подниматься.
Геннадий пришёл на причал пораньше, проверил снасти, кое-где подтянул талрепа. Он был в рубке, когда услышал грубые незнакомые голоса, выглянул наружу, и был отброшен на штурвал ударом кирзача. В грудь ему упёрся ствол автомата:
- Тихо фраер. Заводи свою лайбу, прокатимся.
«Чёрт! Он же позавчера поймал, совершенно случайно, переговоры по радио. Трое уголовников, убив двух солдат, сбежали с этапа. Он тогда не придал этому значения. Выходит зря», - Гена растерялся, не зная, что предпринять.
Помог громила с автоматом:
- Ты чё, баклан, уснул, что ли? Заводи!
Пришлось подчиниться. Гена запустил двигатель, двое других бандитов отдали швартовы.
Уже два часа в открытом море. «Ну не в Америку же они собрались?» - Гена стоял за штурвалом в рубке, его била мелкая дрожь. Не от страха, последний раз он боялся, когда их танковой роте чехи устроили Новый год. Даже он, механик-водитель понимал, что вводить танки в город, кишевший боевиками с РПГ, которые могли выстрелить из любого окна, из любой подворотни, преступная глупость. Их пожгут на хрен. Так и случилось. Первые залпы ударили по головной и замыкающей колонну машинам. Гене повезло, что он был в замыкающей. Когда их танк подбили, он выбрался через нижний люк. По нему тут же открыли огонь из автоматов. Ему навсегда запомнилась удушающая гарь, кислый запах кардита. Его ранили в бок и плечо, но он смог доползти до ступенек, ведущих в подвал жилого дома, скатиться вниз, и затаиться. Тогда его била такая же дрожь, вызванная невозможностью что-то предпринять, изменить ход событий в свою пользу. Он не знал, сколько он просидел в своём укрытии, и уже терял сознание, когда его заметили ребята мотострелки. На этом его война закончилась, но мерзкое чувство унизительного бессилия, он запомнил на всю жизнь.
«Заряженный револьвер лежит в тайнике, но как его достать незаметно, когда за спиной стоит громила с автоматом? – Гена не желал быть пешкой в игре этих уродов, - они опасны, если сумели убежать, да ещё захватить два автомата. Нужно что-то придумать. А если… Вряд ли кто-нибудь из них яхтсмен, рылом не вышли. Кеч идет на дизеле, но на бизани стоит парус. Гика-шкот подвязан к левому борту. Если понемногу изменять курс, то наветренная сторона будет с левого борта. Двое других стоят на палубе перед рубкой, они знают, что за ним присматривают, и повернулись к носу лицом. Оружие только у одного из них… Надо попробовать», - он стал немного подворачивать влево.
Минут через двадцать бизань поймал ветер. "Пора".
- Надо шкот подобрать, - повернулся Гена к громиле.
- Чего? – повёл тот в его сторону стволом автомата.
- Верёвку закрепить, ветер усиливается.
- Ну, закрепи. Только медленно.
«Ну, это уж как повезёт, - сознание того, что он действует, прибавило Гене уверенности. – Ну!" - он быстро снял шкот с утки.
Эффект превзошёл его самые смелые ожидания. Пошедший вправо гик ударил громилу с такой силой и скоростью, что тот, вылетел за борт раньше, чем понял, что с ним случилось.
Кеч заметно рыскнул, бандиты, чтобы удержаться на ногах, схватились за снасти. Он нырнул в рубку, нажал потайной рычажок, схватил револьвер, и взвёл курок. Гена опоздал всего на мгновенье. Он только высунулся над крышей рубки, как раздалась короткая очередь. Гена почувствовал, как пуля обожгла висок. Бандит стрелял, удерживая автомат одной рукой, потому и промахнулся. Гена два раза выстрелил в его сторону. Того отбросило назад, и он упал на спину, глухо ударившись бритым затылком о палубу. Его напарник, под направленным на него стволом револьвера, не предпринял даже малейшей попытки поднять валяющийся в шаге от него автомат.
- На нос! Быстро! Убью, гад…
За спиной послышался вой сирены. С кормы подходил пограничный сторожевой катер. На борт перепрыгнули офицер и вооружённые матросы в оранжевых спасательных жилетах. Они надели на сникшего бандита наручники, и переправили его на катер, туда же передали труп. Один из матросов перевязал Гене голову.
- А где третий? – спросил офицер.
- Плохой был моряк, - Гена выразительно провёл рукой по шее. Напряжение последних часов отпускало, и он не смог удержаться от дурацкой шутки.
- Понятно, - присмотрелся к нему пограничник, - а револьверчик у вас откуда?
Гена замялся.
- Ладно. Не наше это дело. Третьего тоже из…
- Нет. Я гик на него отпустил, - кивнул Гена на полощущийся на ветру парус, - а как вы так быстро на меня вышли?
- Группа захвата радировала, что они на паруснике ушли. Вот мы вас радаром и засекли.
- Ясно.
- Мы с вами ещё свяжемся. Счастливо добраться домой, - козырнул офицер.
На причале Гену ждали. Все жители посёлка собрались. Пограничникам сообщили с катера, что с ним всё в порядке, преступники обезврежены.
Он только успел пришвартоваться, и перебраться на причал, как растолкав толпу, к нему подбежала Ольга, и бросилась ему на шею. Следом за ней протиснулся Вовка.
- Не, ну точно навес над столом надо делать, - пробормотал себе под нос Дядя Саня.