Лауреаты Клуба Слава Фонда
Валентина Астапенко - http://www.proza.ru/avtor/valentinaast - ПЯТОЕ МЕСТО в Тематическом Конкурсе "Отчий дом" КЛУБА СЛАВА ФОНДА
" ЗАБЕЛКА"
- Была я молодой, - начала рассказывать баба Вера.
- Да красивой, - хором подсказывают ей внучата.
- Да. Молодой да красивой, всем девкам «забелка», - соглашается она.
- Как это - «забелка»? – удивляются ребятишки.
- А чай молоком забеливали, вот как! Бывало, ни на одно гулянье девки без меня не Идут: «Без Верочки там делать нечего. Парни не придут». Прибегает раз Тоська Витява и говорит: «Верунка, там опять парни из-за тебя дерутся!» Кабыть я их заставляю…
Внучата с любопытством, будто впервые увидя, разглядывают бабушку. И не верится им никак, что баба Вера, такая сейчас морщинистая, беззубая, но ещё с блестящими чёрными глазами и ямочками на полных щеках могла кружить голову всем деревенским парням.
- Дед-то ваш, Виктор Фёдорович, когда нашёл меня (сам из другой деревни), зацепил, как коршун, и не выпустил. А я в ту пору гуляла с одним пареньком. Несмелый такой, стеснительнай.
- Верочка, что он всё сидит окол тебя, губы грызёт? – это подружки-то мне. – Что ты такого-т не найдёшь, что ль?
Я его и бросила. А два года гуляла с ним. Потом сАма моя подружка Та-
лька, Наталья Маврёнкова, и вышла за него. Стала Дунина. А сама несинпатичная, лицо длинное, как подойник. Так и прожил с ней век, не любя. Но сначала я вышла за вашего деда, а потом она. Сидели как-то на брёвнах, Дунин всё плакал и пел:
- Эх, матанечка, брось сурьёзы, дай платочек, утру слёзы…
Молоденькой я и замуж вышла. А через три дня после свадьбы принёс свёкор муки. Не килограмм, не два, а, как бы не сохвастать, целую пудовку. А у их квашня была ши-и-рока-широка, на девять караваев. Замешивать – на ведро воды. Наклонилась я в квашню тесто месить, а меня-то и не видно за ей. А тятька, дедушка вашего деда, за живот взилсЯ и целы сутки так ходил: перживал, что хлеб спорчу. Такой уж у его карахтер был.
Утром встаю, а свёкор всё окол меня стоит, наблюдаит.
- Мама, - говорю свекровке, - лепёшки-то мужики любют?
- Любют, - отвечает.
Напекла я к завтраку лепёшек. А свекровка не подымалась – навозилась. Всё к одному: бабушка померла, наша свадьба, - и свалилась. Я уж её только спрашиваю:
- По скольку горстей на каравай?
А горсть в две руки бралась. Никак, «две горсти» сказала.
Свёкор тут окол меня мельтешит. Расшвырял головёшки, чтобы под накалился. Когда хлеб поспел, беру широку лопату. Вот эдак.
Баба Вера откладывает вязанье в сторону и показывает. Признаться, порой
её руки и лицо рассказывают больше, нежели слова. Однажды, повествуя о какой-то Марфуше, деревенской дурочке, баба Вера расплела свою косичку и встала на стул, на котором пряла шерсть. Внучата с открытыми ртами следили за ней и воочию убеждались, как страшна была Марфуша.
- Достаю, значит, хлебы, ставлю на такие вот нары, мочу полотенце и мо-
крым закрываю, а сверху сухим, чтобы корки отмякли. А тятька, покойный, (царство ему Небесное!) всё за живот держится. Дедов брат, Шура, - ширк полотенцы. Берёт нож, отрезаит. Как закрычит:
- Маманька! Ты такого хлеба никогда не пекла. Вкусный!
- Правда, Шурынька? - и тятька в первый раз руки отпустил от живота.
Потом пошли вчетвером корову доить. Вымище большое, молока много давала. Только примусь доить, она как полыснет – и куды чего разлетелось: куды я, куды ведро. Я схитрила: подою в горшок, золовке в ведро вылью, она в дом несет. Корове уж и хвост к ноге привязывали, и ноги-то путали, и рога-то к колоде. Было дело!..
Да... семья была, не то что ноне, шутка ли - пятнадцать человек.
- Вера, сёдни суббота, баню топить надоть.
- Ну, что ж, папаша, натоплю.
А меня как мама учила, не то учила, а как говорила, полну бочку щёлока наделала – мыть голову заместо мыла – экономили. Я счас пол вымала, веники заварила, жар весь подгребла… и в горнушку, кажись/ вот уж и запамятовала, как называется/, поддала, горечь вся сошла. Ну и прихожу домой.
-Чо так долго топила? - спрашивают мужики. Свекровка-то чуть истопит, вода нагреется, нет ли, щёлок еще не мылкий. Пойдут первы-те – и не напарются. Тот говорит, я пойду вперед, другой говорит, я пойду вперед.
- Сгорите, - говорю, - немножко погодите.
Приходют мои мужики, раскраснелись:
- Вера, спасибо. Спа-си-бо! Никогда так не парились.
Я думала, смеются.
-Да ладно-ти вам. Правда, что ль?
Тятька пришел последний, довольнёхонький:
- В кой день парются, в тот день не старются.
Все перемылись, а пару полно. Давай родню сзывать. Все перемылись, давай опять соседев звать – и еще пару полно. Вот тогда свёкор и сказал:
- Да… мал золотник, да дорог. А большая Федора – дура.
Вот вам и «забелка»!
На этом месте баба Вера всплеснула руками:
- Ба! Закрутили вы мне голову. У меня ить картошка на плите!.
КАК ГАДАЛИ НА СВЯТКИ
Новый год, Рождество, старый Новый год… Для нас, ребятишек, это самые долгожданные праздники. В доме – ёлка, пахнет лесом и мандаринами.
Мы рассаживались поудобнее на голубом сундуке дедовских времён, аккуратно застеленном самодельным покрывалом. /На мешковину нашивались разноцветные, одинаковой формы лоскутки. И выглядело такое убранство очень нарядно./
Управившись по хозяйству, мама брала вязанье и не спеша уводила нас в своё сказочное прошлое:
- Любили мы гадать с девчонками. Подслушивали разговоры. Если говорят про хлеб – жених богатый будет. А если про угли – за бедного выйдешь. Ну, а если в разговоре услышишь про мешок, про суму, тут уж точно жених нищим окажется. Горюшка с ним хватишь.
Накануне старого Нового года наряжались мы кто кем и ходили по домам колядовать. Вот сговорились мы зайти в один дом. Там мужик с бабой жили вдвоём. Зажиточные были люди, но бездетные. В праздники никогда они не скаредничали, подавали щедро. А с нами-то увязался и брат подружкин, Тоски Ланковой - Енька, Евгений, значит. Мы его так захвостником и звали. Приходим. Спели песню, вот уж и запамятовала, какую. Угостили нас пряниками да пирогами. Мы и подались со двора. Вдруг слышим: с крыльца мужик кричит нам вдогонку:
- Эй, ряженые, нате-ка вам ещё гостинцев на дорожку. Марфа, неси скорее суму!
А нам-то в головы втемяшилось, коли про суму говорят, так к худому. Мы с дуру-то и заорали, как оглашенные, да дунули за воротья, кабыть нас и не бывало. А Енька, не будь дурак, свою кошёлку-то, ну корзинку такую, подставил да все гостинцы себе и собрал. А потом ещё и надсмехался над нами.
Ещё по-другому гадали. Ходили к проруби, ложились на спину, запрокидывали назад правую руку и доставали из воды камушки. Если светлый вытянешь – жених попадётся белый, красивый, а если чёрный, то и жених будет чёрным. Собрались девки на речку, камушки с полыньи доставать. И Енька с имя тут как тут. Я и говорю Клавде:
- Клавденька, достань и на меня. В одну руку – себе, в другую – мне.
Сама-то я не ходила: работы по дому полно, да и не верила я в это.
Прибегают, замёрзли все, как собачата, трясутся, вытаскивают из карманов камушки. У Еньки – маленький, кругленький, в пятнышках. У Клавди – слиток, как шлак, только чёрный. Разревелась, насилу успокоили. Показывает и мой камушек, белую опоку, на мел похож.
И вправду, Еньке жена досталась маленькая, толстенькая, веснушненькая. У Клавди жених был чёрный, корявый, рябой. А мой – голубоглазый, светлый. Не в поле обсевок, видный из себя.
А ещё мама моя, Матрёна Маркеловна, ворожила на святки, в аккурат накануне старого Нового года. Вот так: нащипала лучин, сложила их – и под подушку. Ночью снится ей сон. Кабыть приходит мужик по воду к колодцу, в кафтанишке из самотканого сукна. Но его не узнала, кто такой. В тот же год и замуж вышла. А немного погодя, он и надел кафтанишко, в каком и привидился маме.
А вот и ещё был случай. Девки собрались ворожить, а парни подслушали. Надоть было валенок бросить через забор. Куда носок валенка покажет, туда и замуж выйдешь. А ребята под забор-то и спрятались. Девки валенки бросили, а парни их собрали. Стали искать – ни одного не нашли. Визжали, плакали: идти-то не в чем, ноги околеют. Ну чо, парни похохотали-похохотали да и отдали.
Как-то я и сафьяновый сапог бросала, дак ить украли, не вернули и вовсе. А сафьян – это кожа такая, овечья или козья, тоненькая, мягонькая. Красили в яркий цвет. Загляденье, а не сапожки были! По сю пору жалко их.
И такое было гаданье. За тын / это частокол, ну забор такой, значит/ руками захватывали. Сколько тычек ухватишь, считали: любит-не любит. Дак я тогда чуть глаз себе не выткнула.
Вот ить как было… Ну ладно, девчатки, хватит болтать, языком-то масла не собьёшь. Надоть ужин варить. Вскорости уж и отец подойдёт. Доставайте-ка картошку из подполья да рыжичков из кадушки наловите. Полну миску, чтоб поесть, так поесть, а не облизываться. Да беремя дров принесть… нелишне будет.