Они прожили вместе довольно долго. Но продолжительное совместное проживание рано или поздно утомляет. Любовь, что когда-то была чувственной и страстной, со временем угасает, оставляя лишь черные остывшие угли.
***
Три часа ночи. Весь дом спит, только в одной квартире горит свет. В ней два человека орут друг на друга и в пылу ссоры даже бьют об пол фарфоровую посуду.
Они кричали, рыдали, проклинали, угрожали, заливались безумным смехом, в котором не было ни капли веселья, и сходили с ума, сгорая в пламени злости, ярости, гордости. Эти чувства заглушали, а то и сжигали дотла все остальные.
Они обвиняли друг друга во всех смертных грехах: в измене, во лжи, в жестокости, в обманутой и преданной любви. И в произнесенных словах была правда. Эти слова призваны были бить больно, ранить самую душу, изрезать сердце, разбить его на осколки. Но они забыли, что сердце-то давно разбито и сейчас ему все равно. Душа давно ушла из тела. А слова задевали лишь самолюбие и гордость.
Они кричали до хрипоты, до потери голоса, до боли в глотке, до раскалывающейся головы. Им пришлось разойтись по разным комнатам, потому что соседи пригрозили полицией, если они не прекратят немедленно. Они ушли, оставив беспорядок на кухне, но унесли с собой хаос в головах, который говорил о том, что это еще не конец, продолжение обязательно будет. И они рады этому.
Сна не было ни в одном глазу, но им пришлось лежать до наступления утра, лишь иногда впадая в дрему.
Утро было отвратительным. Бардак в голове улегся, ушел, но осадок в виде грязи и пыли остался. Воспоминания произошедшего ночью оставались яркими и живыми. Они помнили абсолютно все: все сказанные слова, все действия.
Она вошла на кухню и равнодушно посмотрела на битую посуду. Она босиком прошла по осколкам, оставляя за собой кровавые следы. Боли не было, лишь пустое равнодушие. Она машинально делала себе утреннее кофе, с презрительной усмешкой вспоминая вчерашнюю ночь. Вспоминала его перекошенное злостью лицо, его безумные глаза и обидные, пропитанные ядом слова.
Это происходило не первый раз. Она уже привыкла. Это уже практически норма.
Он изменил ей, а она простила. И пожалела об этом. Она совершенно не понимала, почему терпит это все, почему не уходит. Ведь ее совершенно ничего здесь не держит. Любить его она перестала давно. Общего между ними ничего нет. Она не знает, просто не знает. Но если она уйдет, то не факт, что она сможет еще когда-нибудь кого-нибудь полюбить или вообще что-нибудь чувствовать. А с ним она чувствует хотя бы злость. Плохое чувство, но все таки оно есть. И она рада испытывать хоть что-то.
А все очень просто - она мертва. Уже давно. Он убил ее, а она даже не сопротивлялась, позволив. И даже помогла ему убить себя. Но эти, пусть даже негативные, эмоции поддерживают в ней иллюзию жизни.
Она услышала его тяжелые шаги. Он вошел в кухню, и, как она недавно, равнодушно посмотрел на окровавленные осколки. Потом прошелся холодным взглядом по её фигуре на фоне окна.
Никто из них не проронил ни слова. Тишина обволокла их своим плотным одеялом. Но ни он, ни она не собирались ее нарушать. Она застыла у окна, смотря своими пустыми глазами на улицу, на уродливые голые ветви деревьев, которые изредка покачивались. Все холодное и серое. Она сделала глоток остывшего кофе, даже не почувствовав противный вкус, и ушла с кухни.
Он не проводил ее взглядом. Он смотрел на кровавые разводы на белом кафеле и слушал тишину. Белые стены, белый кафель, вся кухня была в белых тонах, что могло свести с ума любого. Но ему все равно, ведь он давно сумасшедший. Уже давно пустой.
Они не чувствуют боли.
Они ничего не чувствуют.
Совершенно ничего.
Лишь пустоту.