В моей жизни случались истории, в которых я совершал странные чудачества, причем труднообъяснимые. Иногда это были коллективные помешательства двух или более таких же чудаков. После я не мог объяснить свои действия по горячим следам, если можно так сказать. Не могу и посей день. Остается только одно предположение: мы просто были молодые и здоровые. Немного хулиганистые. Взрослеть нам не хотелось. Да и времена были лихие. Лихие девяностые. Самое интересное, что чем больше времени с момента этих историй проходит, тем смешнее их вспоминать. Вот одна из них.
Накануне выпили с Пашей. Он тогда еще не стал Белкой. Кличка Белка пристанет к нему намного позже. Было нам тогда лет по двадцать шесть. Ну да, сыну было годика два, а я «родил» его в двадцать четыре. Я уже не помню точно, что был за повод. То ли день Военно-Морского флота, то ли день Строителя. Оба праздника имели к нам с Пашей прямое отношение. Да и не важно, какой был повод. Главное то, что мы потом по пьяни учудили.
Просыпался я в воскресение после гулянки поэтапно, вяло пытаясь вспомнить, что было накануне. После очередного провала в памяти засыпал снова. Во рту было сухо, болела голова. Вставать не хотелось, да и не очень моглось. Помимо головы болело все тело. Ноги – как после марш-броска километров так на двадцать или тридцать с полной выкладкой, а руки, как будто мы накануне устроили соревнование по отжиманию. Что же мы делали?, -пытался я вспомнить. От этих воспоминаний меня отвлекла жена. Примерно так:
- Ты что домой принес? Совсем мозги пропил? Ребенок в ванную боится зайти.
- Мммм… - все, что я смог сказать.
- И все-таки? – жена не унималась, - Что там за круглая железяка?
Ее активность, я бы даже сказал неуемная пытливость – стала раздражать.
- Слушай милая, отстань, а… Башка болит, да и все тело…
- Так, вставай и убирай куда хочешь эту ржавую штуку, она в ванной всем мешает.
Пришлось идти. Сначала, конечно, зашел в туалет, а потом проследовал прямо мимо ванной комнаты на кухню. Хотелось изучить холодильник на предмет холодных напитков. Например, кефира или простокваши. Понятно, что рассола или пива быть там и не могло. Откуда? Мы же не дома пьянствовали, чтобы эти вкусности могли остаться. В холодильнике было пусто. Не просто пусто, а пусто-пусто. На пороге появилась жена со словами:
- Иди убирай эту ржавую тяжесть, ее даже не подвинуть. Что ты за человек, а? У всех мужья как мужья, а ты вечно домой всякие железяки приносишь.
- А куда мне прикажешь запчасти приносить? У меня же нет гаража.
Отчасти она была права. Совсем недавно в туалете, с двух сторон от белого унитаза, всю зиму стояли новые, черные рессоры. Причем в сборе. Они были неподъемными и, ко всему прочему, воняли машинным маслом. Гости в первое время их пугались. Держать рессоры на лоджии я не хотел, аргументировав тем, что они заржавеют. Поэтому они стояли, частично завернутые в бумагу, чтоб не пачкать тех, кто сидит на унитазе, и ждали своего часа. А именно, когда станет тепло. Не зимой же их ставить, в самом деле.
- Ладно, снизошел я, - пойдем, посмотрим, что я принес…
Открыв дверь в ванную, я обомлел. Прямо у входа, в проходе между стеной и ванной лежала чугунная крышка от люка. Лежала она тыльной стороной кверху, ощетинившись корявыми ржавыми ребрами жесткости. От этой, покачнувшейся навстречу картинки, у меня заныли плечи и частично отнялись ноги. Память, через пульсирующую боль в висках стала фрагментарно возвращаться. Вот почему болели руки и ноги!
Можно ничего и не знать о плотности чугуна, но смело сделать предположение, что эта ржавая железка без специальных приспособлений совершенно неподъемная. Проверять свои догадки не хотелось. Жена, наверное, увидев мою удивленно-испуганную, да еще и помятую физиономию, слава Богу, ничего не сказала. Она, молча, покрутила пальцем у виска. Ее лицо выражало неподдельное сочувствие. Обычно так жалостливо смотрят на умственно отсталых. Через пару секунд немого кино, со стороны – весьма комедийного, она повернулась, взяла на руки стоявшего за ее спиной маленького сына и ушла на кухню со словами: - Приходи пить кофе.
Только сели пить кофе, как пришел Паша, мой сосед напротив и вчерашний собутыльник. Он просто открыл дверь и вошел. Дверь у нас днем практически не закрывалась. Причем иногда даже ночью. Уже год не было собаки, большой немецкой овчарки, а привычка не закрывать дверь – осталась. Завидев, что мы на кухне, хромая, Павел стал двигаться в нашу сторону. На полпути его остановила моя супруга. Примерно так:
Подожди! Не проходи мимо ванной. Так, открой дверь. Пашенька, что это за круглая железяка, хоть ты то можешь объяснить?
- Это крышка люка, которая, если так можно сказать, лежит кверху ногами, - невозмутимо ответил Павел.
- Откуда вы ее взяли?
- Привезли на пятьдесят первом трамвае, - присаживаясь на табурет, ответил мой друг.
- Клыышка, - засмеялся сынуля…
- Я думаю, что вам с Пашей точно будет клыыыышка, если вы ее не уберете… Откуда вы ее привезли?
- Возле Конюшенной площади сняли с люка, - ответил я. К тому времени я уже почти все вспомнил.
Дело было так.
Сначала куролесили в какой-то большой компании. Даже, помню, ухаживали за какими то девицами, пили с ними шампанское на брудершафт. Но они, неблагодарные, потом по-английски смылись. Затем, уже вдвоем, сидели на спуске канала Грибоедова, возле «крыла» Казанского собора и пили на последние деньги теплую водку из бумажных стаканчиков. Закусывали хлебом и тушенкой. Стаканчики остались от специально купленного на Невском мороженного. Причем, в комплекте с деревянными палочками, которые очень пригодились для поедания тушенки. Банку мы открыли варварским способом. Кстати, знаете, что это значит открыть варварским способом? Нет? Представьте: отсутствует консервный нож, а консервную банку очень хочется открыть. В этом случае, ее кладут «лицом» вниз и трут об камень до тех пор, пока завальцованные ребра не стачиваются, и крышка не отваливается сама.
Водка, тушенка и хлеб кончились почти одновременно. Как-то незаметно в каменном мешке спуска быстро стемнело. Ступени остыли. От неоновых фонарей очертания предметов стали резкими. Меня пробило на лирику. Ближайшее окружение напоминало стихотворение Александра Блока, не хватало только аптеки. Пришлось ее заменить на ступени:
Ночь, улица, канал, ступени,
От фонаря холодный свет.
На рябь воды бросает тени
Ограды пляшущий скелет.
Спас на крови в лесах лет двадцать,
Прохожим навивает хмарь.
На Грибоедова двенадцать,
Ступени, спуск к воде, фонарь...
После моей яркой, художественной декламации Павел ни нашел ничего лучшего, как отметиться в холодно-свинцовую воду канала. При этом он повторял, - Мы согреем эту рябь. Я к нему присоединился. Облегченные мы поднялись по ступенькам спуска и тронулись в сторону дома. Я шел немного отставая, обиженный на Павла, который своеобразно оценил мое творчество. Буквально отойдя метров двадцать, Павел, пропуская девушек на узком гранитном тротуаре набережной, одной ногой наступил на газон. Нога его поехала на чем-то скольком и он чуть не упал. Хорошо я его успел поддержать за локоть. По запаху поняли, что нужно возвращаться на любимый спуск к воде и мыть ботинок.
- Думаешь это к деньгам? Ошибаешься. Это тебя Бог покарал за то, что ты не любишь стихи, - сказал я Павлу.
- Пошли, давай! – мрачно сказал Павел, - А то пока ты здесь графоманишь, метро закроют.
Как в воду глядел Паша. Да и не только глядел. Станция метро «Канал Грибоедова» в половину второго ночи оказалась закрыта. Приняли решение ехать на трамвае. На Конюшенной площади было трамвайное кольцо. Один из маршрутов довозил нас прямо до дома. Днем этот маршрут занимал минут пятьдесят, ночью, скорее всего, быстрее. Пройдя через пешеходный мостик, ведущий к Русскому музею, повернули в сторону Конюшенной. Затем по скругленной набережной обошли храм Спас на крови. Я уже видел из-за спины друга стоявший на площади, светившийся огнями трамвай. И в этот момент Паша на моих глазах, отвлекаясь на храм, чуть не угодил в люк.
Крышка люка оказалась плохо закрыта. Он наступил на край. Нога стала проваливаться, но в это время чугунина, сделав навстречу неполный оборот, стукнула его ребром под колено. Именно в том месте проходит нерв. Паша, как подкошенный, рухнул рядом с люком. Тяжеленная крышка, покачавшись, тем временем с металлическим звуком, легла также неправильно, как и лежала. И только секунд через десять Павел буквально взорвал своим криком тишину:
- Ааааа бляяяя, Стася!!! Думаешь мне больно? Мне, бля, сука не больно! Мне обидно… В говно, почему-то вступаю я, в люк, опять же я. Почему я такой невезучий?
- Закон парности случаев! – ответил я.
- Иди ты к черту со своим законом! – от боли промычал Павел.
- Ладно, это ты, человек не публичный. А представь, если б это был не ты, а кто-нибудь более известный, например Михаил Горбачев? – сказал я, решив его отвлечь. Идет, допустим, он в окружении свиты, критикует долгую реставрацию Спаса на крови, и вступает в люк. Что он при этом скажет?
- Тааарищи, ну, тааарищи - подражая Горбачеву, сказал Паша, - я вам щассс урок хождения по тротуарам даду... Даду-даду…. И тааарищи…, в люк вступать не нууужно…, это вам не партия тэ сэ зэть…Прекращать нужно такой падеж... И здесь плюрализмов никаких не должно быть вообщеее … И всем аккурааатнее надо быть, таааищи…И это праааавильно...
Я рассмеялся и даже слегка протрезвел. В принципе, как выяснилось, и Паша тоже. Правда, все же, протрезвели мы не полностью, поскольку было принято не совсем трезвое решение, чтобы больше никто в люк не вступил, взять крышку с собой.
Нам повезло. Трамвай, пока мы ходили вокруг люка, не уехал. Помню точно, что первым нес крышку я. Причем над головой, чтобы не испачкать почти новую джинсовую рубашку, купленную в Девяткино на толкучке. Только мы вошли в вагон, двери закрылись, и мы поехали. Поездка нам показалась быстрой, поскольку мы всю дорогу дремали. Крышка люка стояла на ребре между нашими сидениями.
Сначала нас разбудил вагоновожатый. Он поинтересовался, докуда мы едем. Потом огорчил, сказав, что до Ольги Форш мы не доедем, поскольку он сворачивает на Руставели в парк. Затем нас разбудили накаченные парни, предъявив удостоверения контролеров. Рельефной мускулатуры им оказалось недостаточно, они еще для смелости, объединились в группу в количестве четырех человек. Билетов у нас не оказалось, но у нас оказался один проездной на двоих, да-да, крышка люка. Когда мы ее предъявили, играючи подкидывая, вопросы к нам сразу же закончились. Они, наверняка решили, что мы психически ненормальные и связываться с такими придурками – себе дороже. Потом мы опять заснули, пока нас снова не разбудил вагоновожатый.
Пришлось выходить. Крышку люка забыть в трамвае не удалось. Водитель трамвая настоял, чтобы мы ее забрали. До нашего дома оставалось идти шесть больших остановок. Не знаю почему, наверное, уже из принципа, решили тащить эту железяку домой. Нести её вдвоем, как носилки, не получилось. Ручек на ней не было. Пришлось нести ее по очереди над головой. Когда подошли к дому, Паша сказал:
- Стася, идея! Давай ее поменяем в «Кобе» на пиво.
«Коба» - это подвальный круглосуточный магазинчик под названием «Сова». Поскольку по-латыни можно было прочитать как «Коба», мы его так и прозвали. Кстати, держали магазин толи грузины, толи абхазцы.
- Запросто, - сказал я, поддержав идею друга.
В подвал вела длинная лестница. Раза в два длинней обычного марша. Пока мы думали как, крышку люка поудобнее взять, она выскользнув из наших рук, со страшным грохотом поехала плашмя по ступенькам вниз. В конце лестницы она своей массой выбила порог и, потеряв инерцию, доехала по бетонному полу до середины магазина. Следом вбежали мы. Продавец лежал за прилавком к нам ногами, закрыв голову руками. Время было лихое. Реакция его была единственно правильной. Паша нашелся первым:
- Спокойно, это не ограбление! Меняем крышку люка на две бутылки пива.
Собственно обмена как такового не получилось. Пиво нам дали и так, правда, с условием, что мы, во-первых, отдадим потом деньги, а во-вторых, заберем крышку люка с собой. Опять мы ее несли по очереди. Только когда один шел, держа ее над собой, другой нес в двух руках по бутылке пива. Лифт, слава Богу, работал. Мы благополучно поднялись на девятый этаж, и расположились пить добытое флибустьерским способом пиво между нашим этажом и выходом на крышу. Пока пили, рассуждали, кто заберет крышку люка домой. Не здесь же ее оставлять. Я предложил это сделать Павлу, при этом сказал следующее.
- Паш, ты как пострадавшая сторона, в порядке контрибуции от Водоканала должен забрать ее себе.
- Она мне знаешь, как рукав, который не к чему пришить, что я с ней буду делать?
- Отдашь бате, он из нее якорь сделает.
- Лодка утонет сразу же как от берега отчалит..
- Ну, давай ее кинем вниз с девятого этажа, помнишь, как мою гирю кидали?
- Не, Стась, забирай ее себе.
- А мне зачем?
- Прикинь, тебя утром жена начнет пилить, где был всю ночь, а ты ей, а вот, крышку люка домой принес.
- Она спросит: а зачем нам дома крышка люка?
- А ты ей скажешь, зимой вместо бордюрного камня в машине возить.
Действительно, зимой, чтобы пригрузить задок на своем «Москвиче», я возил бетонный поребрик в багажнике.
- Слушай, хорошая идея, она и место будет меньше занимать. Ладно, давай расходиться, подержи дверь, а я эту тяжелую дуру поудобнее возьму.
Почему я ее положил в ванну? Трудно сказать. Я вообще хотел ее сначала положить в туалет, чтобы жена сразу же заметила и похвалила меня утром. Мол, какой хозяйственный муж, все в дом, все в дом. Вообще, туалет, был моей вотчиной. В том плане, что над унитазом имелся шкафчик полностью забитый разным инструментом. В туалет крышка плашмя не поместилась. Ставить ее на ребро не хотел, вдруг ее случайно заденут и она упадет. Вот грохота будет. Поэтому пришлось положить ее в ванную. После чего, гордый собой, я пошел спать…
- Зачем вы ее сняли с люка?, - спросила жена, отвлекая меня от воспоминаний.
Дальше было наше с Пашей краткое повествование в виде оправданий, которое не нашло понимания. Жена высказалась, причем в ультимативной форме, - или я или крышка люка. Пришлось уносить то, что легче, в прямом и переносном смысле этого слова. Перед этим ее взвесили на напольных весах. Примерный вес (потому что поддерживали ее при этом сбоку), составил сорок восемь килограммов. Три пуда. Ничего себе. Лифт, как назло, не работал и нашего запала хватило только на то, чтобы отнести ее на площадку между девятым и восьмым этажом. Поставили ее на ребро, прислонив к стене, чтобы потом было удобнее забирать. Когда мы ее днем осмотрели, то увидели, что она имеет дефект. Один ограничитель из трех был отломан. Вот она, оказывается, почему переворачивалась, когда на нее наступали.
Поставили и после этого окончательно к ней остыли. Крышка жила на лестничной площадке своей жизнью еще примерно месяца два или три. Естественно, когда нас по очереди допросили соседи, что это там круглое такое стоит, мы не сговариваясь с Павлом, ответили, что это, скорее всего, крышка от люка, а чья она, и как она тут появилась, мы конечно же не знаем. Попытка Олега Серафимовича (Пашиного отца) вынести ее самостоятельно, увенчалась громким матом и синим ногтем на большом пальце ноги.
Крышка лежала, теперь уже плашмя, еще примерно месяц. Затем осенью, то ли в сентябре, то ли в октябре пришел пионерский отряд, по наводке мальчика Димы с седьмого этажа. Пионеры, к тому времени ходившие уже без галстука, под его руководством, совместными усилиями и с грохотом укатили ее на сдачу металлолома. Дима уже тогда был предприимчивым мальчиком, а потом и вовсе стал новоришем. Правда, как оказалось, ненадолго. Пару недель назад встретил его старшего брата, который на мой вопрос: - как Димон поживает?, - поведал, что Дима осужден на 20 лет как русский мафиози и уже лет пятнадцать сидит в испанской тюрьме. Скоро откинется.
Вспомнила историю с крышкой люка моя жена, когда наша дочка спросила, - Мам, а папа в молодости тоже любил всякие железяки? После того, как я подобрал на дороге «зуб» от ковша экскаватора. Ехали недавно семьей на Селигер. Я его углядел на обочине, положил в багажник машины со словами: - Пригодится. – Каким образом? –поинтересовалась супруга. Говорю, - Хорошая наковальня будет в деревне. Действительно, хорошая. Мама тогда и выдала эту историю. Типа, сейчас папа остепенился, а вот раньше, представь, один раз принес домой даже....
Приехали в деревню, записал, чтобы не забыть. Потом, когда вернулись в город, набрал в компьютере. Распечатал на бумаге. Еще раз прочитал. Чистой воды мелкое хулиганство. Но почему-то не стыдно... Наши маленькие шалости не переросли в большие тяжкие содеянные делишки. Мы не стали бандитами, не стали ворами, не стали депутатами, не стали чиновниками. Не стали известными артистами и публичными деятелями. Да и много кем не стали, хотя способностей было хоть отбавляй. Зато нам есть что вспомнить. Потому, что жизнь, действительно, богаче вымысла...
Станислав Кутехов 17 декабря 2015 года.