«ДЕМТРИАДА» глава 24 « Ночь перед рождеством»
Сегодня был канун рождества, и настроение было приподнятое. Запекались в русской печке большой гусь и две курицы. Мелева, примостившись на краешке стола, пила чай, мусоля в беззубом рте, маленький кусочек сахара. Ждали Лоти, и Лулуди с Райкой торопились приготовить его любимый «савияко». Стол им уже был не нужен, так как тесто на этот сладкий, с творогом и изюмом пирог, желательно не раскатывать на столе, а растягивать на руках, и тогда оно становилось совсем тонким и нежным. Процесс этот был трудоёмкий, тесто рвалось, приходилось заделывать, образовавшиеся маленькие дырочки, и разгорячившиеся «кондитеры» ссорились, покрикивая друг на друга: Райка : « Чего ты тянешь так сильно? Ты же не Гитлер!», - орала Райка. Лулуди : -«А ты не тащи на себя вместе со мной, тогда у нас и получится. Меня так дедушка Ишван учил!»
Райка : « Кхэн, её дедушка, а он мой отец!»
Мелева : -« Ругаетесь, как собаки!! И весь Ваш Род!.. – Живёте.., как Гаже!», - крикнула, вдруг, Мелева, с силой бросив стакан на пол, и он разлетелся на мелкие осколки. После внезапного взрыва в комнате наступила тишина, нарушенная криком Мелевы - в голову которой полетело тонкое и ажурное тесто, ловко брошенное Райкой точно в цель. Взбешённая Мелева резко вскочила и вцепилась в Райкины волосы, выбивавшиеся из под нарядной цветной косынки. Райка попыталась сделать то же самое, но у неё в руках оказался лишь чёрный платок, обнажив лысую голову Мелевы.
Райка : « Наш род Гажженский? Моего отца знают цыгане во всём мире и называют Ишван « Барвало», а вы - вшивые «молдовая»! А ты, старая ****ь, испортила жизнь моей дочки! Ты же, как Гитлер!» - выкрикивала, вырываясь из цепких рук Мелевы, Райка, приукрашивая свою речь отборными и трудно переводимыми, даже на такой богатый и великий русский язык, словами. Бедная Лула металась между свекровью и матерью, пытаясь их разнять, а Райка всё время старалась повернуться так, чтобы защитить Лулу, оберегая её животик. Наконец, силы у обеих иссякли, объятья ослабли и совсем разжались.
Мелева : -« Мне противно сидеть с вами за одним столом», - сказала Мелева, и с угрожающим видом доставала из духовки красиво запёкшиеся деликатесы, и выбрасывала их прямо на снег, оставляя по всему двору следы босых ног, из которых струйкой сочилась кровь - она поранила ногу о стекла разбитого стакана, но в пылу гнева, даже и не заметила.
Райка : – « Чтоб сидели поганые собаки за твоим столом . Ну что, наелась? А теперь, иди, ложись под свою вонючую перину и закрой свой поганый рот. Мелевиной перине завидовали все цыганки, и стерпеть такую обиду, просто не было уже никакой возможности:
Мелева : « Моя перина вонючая? Да моей перине завидуют все цыганки ! Да, я собирала её своими руками – пёрышко к пёрышку», - взвился голос Мелевы до самого потолка, - «Сейчас я покажу тебе, «вонючая! Сама ты - дрянь вонючая», - и Мелева схватила
со стола огромный нож, которым недавно резала капусту, и с силой проткнула сатиновую наволочку перины. Она крутила острое лезвие и разрезала скользящую наволочку почти по всей длине. Мелева сильно тряхнула «раненную» перину и из неё полетел и посыпался пух. Форточка была приоткрыта, дверь осталась настежь распахнутой, и сквозняк весело гонял пушинки, поднимая их к потолку, расстилая на крашенном полу, унося вихрем на двор, создавая причудливую картину- белого на белом. В пуху было всё: стол, посуда, занавески и стены и одежда, висевшая, на прибитых к ним гвоздиках… В пуху были волосы и ресницы, пух лез в нос, уши и попадал в рот. Не сговариваясь, они стали ползать по полу, пытаясь собирать пёрышки и пушинки, но всё было тщетно, их становилось всё больше и больше…Обессиленные, они уселись на полу, утопая в мягких «сугробах». Мелева нагребла возле себя целую горку лебяжьего пуха , и очень скоро на окутавшем её белоснежном, пушистом «ковре» появилось большое, не высыхающее красное пятно – просочилась кровь из пораненной ноги. * Лоти завёл старенького Муршу, который верой и правдой служил ещё покойному Ёшке, в конюшню, пошёл к дому, вытащив из-за пазухи тёплую шерстяную шаль - подарок матери. Снег слепил глаза, но Лоти увидел на снегу красные пятна. Не было никаких сомнений - это были следы крови, и вели они… прямо в дом! В голове застучало и закружилось… - «Лула! Что случилось, Господи! Что с тобой, моя сказка?». Он торопливо пошёл к крыльцу, но обо что - то споткнулся и упал. Под ногами валялся жареный гусь, а чуть поодаль распластались, как бы заигрывая с Лоти, две красивые, и ни в чём неповинные курочки, прикрывая вынужденную наготу, зеленью и пучками зелёного лука.
Лоти: - «Акэ тукэ Сэрбэтаря! Вот тебе и праздник!» - весь дрожа и всхлипывая, бормотал Лоти, забираясь на крыльцо.
Дверь в комнату распахнута настежь, и перед глазами Лоти сразу открылась вся панорама цыганского «куликовского сражения»: Мелева сидела на полу, сверкая чёрными раскосыми глазищами, чёрный платок валялся рядом , обнажив седую, лысую голову, и всё вместе это утопало в огромной куче белоснежного пуха, пропитавшегося пятнами алой цыганской крови. Лоти стоял, глядя, на мать, бледный, как полотно, и не мог вымолвить ни слова. –« Чего ты ждёшь? Убили меня цыгане!», - закричала Мелева, обращаясь к сыну. Она с трудом выбралась из пушистого плена, сняла со стены икону Николая Угодника, и, размахивая ею вокруг своей лысой головы, начала причитать, сильно завывая, стала проклинать Лулу, Райку, весь их Род. Потом она схватила сына за руку, поставила перед собой на колени, и заставила поцеловать икону: Мелева : Дав ту армая! Те дикхес ту манн мули, жи тагара, те кинес мангэ гропошово, те амболделпе андо гропошово тё Дад о Ёшка – те на мареса ту пехка жюкля, те на сыкавеса ла ле Кинге шелеса, Сар трубул?»(я тебя заклинаю: «чтоб ты увидел меня сегодня мёртвой! чтоб ты купил мне завтра гроб. Чтоб перевернулся в гробу твой покойный отец, если ты не побьешь свою «собачку», не «поучишь» её мокрой верёвкой, как положено?- завывала Мелева и, размахивая иконой, кричала, указывая на Райку: - «А эта старая ****ь пусть убирается, пока я её не убила!».
Райка вскочила с места и, подбежав к Мелеве, так сильно тряхнула, ухватив за плечи, что икона выпала у той из рук и упала на пол. Лоти видел страшные, пылающие глаза матери, испачканную пухом и кровью одежду, растерзанную и неуёмную Райку, плачущую, притулившуюся на стульчике Лулу. Он бросился вперёд, пытаясь разорвать клубок, и с силой оторвав Райку от матери, толкнул её на постель. Райка вскрикнула и Лула побежала к ней, а Лоти, ухватив её за руку, вдруг, не рассчитав силы, со всего маху, ударил её по лицу. Лула обеими руками обхватила лицо, и слёзы брызнули из глаз, просачиваясь сквозь стиснутые пальцы. Райка налетела на Лоти, награждая его тумаками, а Мелева снова ухватила её за волосы. Лула плакала, сидя на табуретке : - «Не так уж и больно, но очень обидно! Мой любимый, мой ласковый, ни на кого не похожий, самый хороший и дорогой мой – Лоти ударил меня! Но ведь он нарушил свою клятву?», - шептала она. Девлале, со авела аменца? Со те кэрас, Девлале?» (Господи, что с нами будет? Что нам делать, помоги, подскажи, Господи?).
Лоти ещё раз попытался разнять женщин и, не добившись успеха, выбежал в сени, схватил огромную бутыль с соляной кислотой, которая осталась не использованной в работе, и подняв её над головой, устрашающе громко закричал: Лоти : « Побойтесь Бога!»
Женщины, оторопев, на несколько секунд расслабили руки, но тут же, с ещё большим остервенением, вцепились друг в друга.
- «Мамо!»,- крикнул Лоти, и Мелева увидела помутневшими от злости глазами, как её маленький Лоти, любимчик покойного Ёшки, красивый и сильный, заботливый и ласковый Лоти прислонился к горловине бутыли и сделал несколько глотков соляной кислоты…