В занавешенную сигаретным дымом комнату, смешиваясь с грязно-желтым конусом от настольной лампы, стал медленно просачиваться хмурый рассвет. Шесть утра. Он развернулся к пианино и взял всеми десятью пальцами густой си-бемоль-минор. Аккорд прозвучал как-то особенно зловеще и, хоть, помня о соседях, тронул он клавиши совсем мягко, звук, будто зацепившись за кисею дыма, надолго повис в воздухе. Он повернулся к , снова уж в который раз перечитал все свои черновики, сделал большой глоток пива, положил перед собой чистый лист бумаги и стал аккуратно выводить набело:
«Я сто двадцатикилограммовый пятидесятипятилетний мужчина, выкуривающий три пачки сигарет и выпивающий четыре литра пива в день. Я тридцать пять лет женат, у меня двое детей, одна внучка, одна кошка и одна собака. Я хороший дизайнер, плохой пианист и средний писатель. Я люблю русскую литературу, пару английских драматургов, одного немецкого философа и выше Гоголя нет никого. Я хотел бы быть похожим на Врубеля и не похожим на Дали. Я допускаю Бога и презираю церковь. Я люблю родину и презираю государство. Я жалею человека и презираю толпу. Я боготворю женщину и насторожен к мужчине. Я не понимаю цели бытия и смысла страдания. Я способен на усилие и не способен на поступок. Я умею рассмеяться и не умею рассмешить. Я пользуюсь дружбой и не умею дружить. Я пользуюсь любовью и не умею вернуть. Я люблю осень и не терплю слякоть. Я люблю зиму и ненавижу холод. Я презираю деньги и я беден. Я люблю родителей и их больше нет. Я не переношу своей боли и не чувствую чужую. Я тщеславен и не честолюбив. Я не хочу жить и боюсь смерти. Я хотел бы измениться и не имею на то времени, а имел бы время, не нашел бы сил. Я обыкновенный и это злит. Даже если я найду ответ на вопрос: почему я не стал тем, кем мог бы стать? - он не успокоит меня, ибо я уже не стал. Я очень хотел бы, чтобы за гробом не было ничего, но… там, сука, что-то есть. Я хотел бы умереть во сне, но мне обидно покинуть мир без прощального взгляда. Мне жаль, что моя биография уместилась на полстраницы и мне больше нечего сказать, больше нечем гордиться, больше не за что просить прощенья. А какой длинной, какой насыщенной казалась жизнь… Finita la commedia».
Он отложил ручку, закурил, снова пробежал глазами и вдруг застыл. «Откуда взялось это вот «сука»?! Не было же ни в одном черновике!», - он было потянулся за новым чистым листком, но остановился: «Пускай будет. Один черт некому читать, а прочтут, так и простят». Он снова взял ручку и, аккуратно тыкая ею над текстом и по-детски шевеля губами, пересчитал количество местоимений «я». Получилось двадцать девять. Когда-то давно он подсчитал (и потом держал всегда в голове), что Толстой в своей Исповеди употребил «я» 655 раз, «меня» - 146, «мне» - 206 и моё - 30 раз, то есть в сумме 1037!. «Как легко, оказывается, измерить человеческую ценность, его след на земле», - грустно ухмыльнулся он и вывел вверху своей странной этой автобиографии: «29 Я».