Вероятно, это необходимо для вечности - спасать существенное из-под затягивающих корней вековечного леса времени. Вспомню несколько живых страниц из жизни НТ. Несколько диалогов.
1985-й. Мы с Майей лялякаем на кухне о том-сём, как поедем завтра на 55-м троллейбусе в Симферополь с утра. Влетает Н. – я для неё новый гость… Мгновенный взгляд. Маленькая, над глазами чёлка. Впорхнула – и скрылась. Вечером забралась на диван, села на колени и стала, размахивая руками, говорить о серьёзном. «У каждого человека должна быть в жизни пропасть, которую надо преодолеть – и тогда он сможет действительно жить как человек». А потом – «Знаете, какая у меня мечта?» Зажмуривается. «Купить большого зелёного говорящего попугая!»
1989-й – январь. Звоню в дверь московской квартиры. Н. одна, растрёпанно-рассеянная, смотрит, что у меня в руке... «Ой… Это… Мне?» - «Сегодня Рождество. Вот, захотелось принести белую гвоздику, из цветов она больше всего меня трогает. Прости, что одна». - «М-м-м… Можно сказать, что мне никогда не дарили... и один цветок, и вообще... Он такой… родной…» Было ощущение, что Н. светится изнутри – как комната, где мы говорим, подсвеченная солнцем. «Сейчас, сейчас, скорее ставить в воду!»
1989-й – март. «Ты мне говорил про шорохозвон, помнишь?» - «Конечно». - «Вчера у меня было что-то… похожее, кажется. Я забылась, думала о довольно тяжёлых вещах – а потом вдруг увидела, что надо мной кружатся огоньки. И они со мной разговаривают». Я улыбаюсь. «Не улыбайся, это правда». Делает загадочные глаза. «Я им задавала вопросы, и они отвечали». - «О чём?» - «Ну… Обо мне, например». - «Всё-таки, в моём случае, шорохозвон приходит с человеком… хотя уже и не здешним». – «Это, может быть, и были люди – только их души…» - «А огни… какого цвета?» - «Красного, жёлтого, зелёного…» И с улыбкой: «Что-то у меня голова после этих огоньков заболела».
1989-й – июнь. «Ой, Алик, не смейся, сейчас я буду учиться ходить на шпильках…» Без слёз и смеха на это смотреть было невозможно. Белые туфли подгибались, Н. с хохотом хваталась за шкаф и называла себя самыми уничижительными эпитетами. В какой-то момент она схватилась за ручку ящика, он выскочил с ворохом белья и Н. грациозно завалилась, почти задыхаясь от смеха, на пол – к счастью, достаточно мягко. Эти «первые шаги» очень напоминали походку чаек, которые уверенней чувствуют себя в небе, нежели на зыбком песке земли…
1989-й – поздняя осень. «Я мечтаю… чтобы у меня был мотоцикл. Большой, блестящий, быстрый. И я летала бы по улицам, куда и когда хочу – и чтобы ветер бил в лицо, и волосы летали по ветру…»
1990-й. Май. Ночь. Два кресла далеко напротив. Лицо, в лунном свете и в ином духе, стало почти неузнаваемым. Будто вышло из времени и стало абсолютным. Сказочно русским, в совершенном качестве. На фоне обыденных теней высветился лик звёздной Алёнушки. «Меня вылечил один армянин. Он был гипнотизёр. Я перестала задыхаться, но вот здесь», - она провела черту надо лбом, - «появилась чёрная полоса – и исчезли стихи. И ещё… моё лицо раскололось надвое».
2006-й. Мне помогли оказаться не здесь. Возвращался потом долго и тягуче. «Мои стихи – не я. Они как ребёнок – «вечный ребёнок». Я от них уже свободна… Отпусти меня, я смогу подняться выше в свет… Когда ты уйдёшь, я тебя встречу – с цветком». – «С каким?» - «С тем, белым». - «Ты помнишь?» - «А ты – не забыл?»