Как-то раз родители были у меня в гостях. По их просьбе я читала свои новые стихи. Тут отец и говорит:
– А ты не могла бы про моего деда Терешку что-нибудь написать в стихах?
– Не знаю, – ответила я, – хотя попробовать можно.
На улице стояла середина октября 1992 года. Время шло. Близился Новый год. Вовсю
трещали морозы, а снега все не было. И вот наконец в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое декабря он, долгожданный, пошел. Природа сразу преобразилась: заборы, крыши домов, стога нарядились в белоснежные шубы и шапки, а провода и ветви деревьев покрылись инеем. Снег так и сверкал, переливался всеми цветами радуги в солнечных лучах. Красота неописуемая!
Весь день я ходила под впечатлением от увиденного. Хотелось что-то писать и рисовать одновременно. Помню, стою у окна, любуюсь вечерними красками сказочной природы, и тут ко мне пришла идея: «А не написать ли мне сказку про зиму, деда и бабу?.. Да и курочку Рябу… – с улыбкой подумала я. – Конечно, курочка тут ни при чем, а вот дед будет Терентий, как хотел папа, – решила я. – Попробую».
Настроение у меня было приподнятое, праздничное. Села писать. Пошли первые строки. Мне стало смешно – первые рифмованные строчки развеселили меня. Чем дальше я выстраивала сюжет сказки, тем смешнее мне становилось.
В это время мой муж находился в другой комнате, заполнял медицинские карточки. Он
часто работал по вечерам. Анюта сидела в зале – смотрела мультики. Ей тогда шел шестой год. Я, закрывшись в своем кабинете-мастерской, писала. Сцены событий, опережая одна другую, так и мелькали в моей голове. Разумеется, я пыталась не смеяться громко, чтобы не пугать мужа и дочь. «Боже, – думала я, – что это со мной? Развеселилась! Что они обо мне подумают?..» И, чтобы не смеяться вслух, зажимала рот ладонью. Но строки по-прежнему смешили меня. События сказки разворачивались перед моим внутренним взором. Я все это видела, как на экране! Ни о чем другом уже не могла думать – только о своих героях. Из реальности я взяла только имя своего прадедушки Терентия, а все остальное в сказке – моя фантазия. И характер, и внешность, и все проделки деда Терешки – плод моего воображения.
Это воображение заставило меня просидеть за черновиками весь вечер и прихватить еще ночь. Помню, сижу пишу, слышу стук в дверь:
– Мама, открой!
– Не могу…
– Почему? Мамочка, что с тобой? Ты плачешь?!
– Нет, Анечка, – отвечаю я, – не мешай, не плачу.
– Мама, открой, ты почему не открываешь? Я же слышу, ты там плачешь!..
– Не плачу – я смеюсь…
– Как – смеешься? Ты же там одна!
– Не одна… Не одна!..
– А с кем? – уже со слезами в голосе настойчиво продолжает дочь.
– Анечка, не мешай! Потом, потом расскажу… Прошу тебя, не мешай мне, – начинаю
раздражаться я.
Глубоко вздохнув, дочь отходит от двери. Я продолжаю писать. Стараюсь не привлекать к себе внимания, но эмоции переполняют мою душу, и я вновь начинаю хихикать. Я уже не слышу, как дочь с волнением уговаривает папу, чтобы он попросил маму открыть ей дверь. Я не слышу, как они на цыпочках подходят к моему кабинету и с беспокойством и удивлением прислушиваются к моим «странностям», как им казалось в те минуты. Я не слышу их перешептывание, только уже отчетливо и настойчиво слышу: тук, тук, тук. И строгий голос мужа:
– Надя, открой! Открой, прошу тебя!
– Не открою!
– Что случилось?!
– Ничего!!!
– Открой, не пугай нас… Анютка переживает!
– Все нормально… Я пишу…
– Открой, – настаивает Толя.
– Нет! Больше я вам мешать не буду, и вы меня не отвлекайте! – я начинаю уже по-
настоящему злиться, но только в те моменты, когда отвечаю им.
– Пошли, Анечка, мама, оказывается, пишет! Не обращай внимания… Господи… – слы-
шу недовольное бурчание мужа.
Но Аня, как мне потом рассказал Толя, еще долго не могла спокойно смотреть свои мультики. Ее взгляд был прикован к моей двери. Она то и дело косилась на нее, охала, вздыхала, с настороженным видом вновь подходила к двери, прислушивалась. Потом, разочарованно махнув рукой, уходила в зал. Несколько раз задавала один и тот же вопрос:
– Мамочка, ты и правда не плачешь, а пишешь?
Так продолжалось несколько часов. Я писала. Толя изредка кидал мне реплики:
– Может, хватит нас мучить? Поздно уже, и Ане пора спать, да и мне завтра рано вставать. Закругляйся уже! Выходи!
– Господи! – фыркнула я и вышла из своего укрытия, но только на минутку, чтобы упросить мужа самому постелить постель.
– Спокойной ночи, Анечка, не обижайся на маму. Я завтра все тебе расскажу, – вот все, что я сказала дочери перед сном.
Ох, как мне не хотелось тогда сбиваться с ритма работы, не хотелось терять мысль, переключаться на бытовые дела! Поцеловав дочь, я вновь закрылась в комнате.
До самого рассвета я писала свою сказку. Сколько эмоций за ночь, сколько чувств было пережито мной за это время – всего не передашь. Весь следующий день я ходила под впечатлением от написанного, от новых строк, которые все рождались в моей голове.
Вечером, когда Толя пришел с работы, первым делом он спросил:
– Надеюсь, сегодня ты не будешь продолжать начатое вчерашним вечером?
– Буду. Еще немного осталось.
– О господи! Только, прошу тебя, не пугай больше дочь – ты так хихикала весь вечер, можно что-нибудь и подумать!
– Обещаю сегодня вести себя прилично: буду тише воды, ниже травы, – успокоила я мужа.
– С трудом верится. Ну что ж, поживем – увидим! Пиши… Только просьба к тебе: ужин, посуда, постель – готовишь, моешь, расстилаешь ты! Мне сегодня опять предстоит работа - писать годовой отчет.
– Я согласна, – сказала я, – но тоже с условием: не стучать в мою дверь, не задавать глупых вопросов и вообще, когда я там, считать, что меня нет дома! Вы сбиваете меня с мысли.
– Мы согласны, – разочарованно ответил муж за двоих.
– Мамочка, а на Новый год ты тоже будешь писать эту сказку? – чуть не плача, спросила дочь.
– Нет, Анечка, постараюсь сегодня ее завершить, если вы, конечно, не будете меня отвлекать.
– Нет-нет, мамочка, больше не будем, – заверила меня Аня.
Я обняла и поцеловала дочь, а сама с многозначительной улыбкой посмотрела на Толю. На его лице было написано разочарование. Украдкой от Ани он ехидно погрозил мне пальцем.
– Чао! – пошутила я и вновь закрылась в своем кабинете.
Мои мысли сразу потекли дальше, стоило сесть за письменный стол. Впереди меня ждали вечер и ночь, проведенные за написанием сказки «Дело было на Покров». После ее завершения Анюта была моим первым слушателем и оценщиком. Ей очень понравилась мамина сказка про деда, бабку, лису и ведьму. Я читала – она смеялась. Мне было радостно, оттого что Аня по-своему оценила мой «шедевр».
Муж как главный критик изъявил желание прочитать сказку сам, в другой комнате. Когда читал – смеялся. Я была счастлива, наблюдая, как он реагирует на плод моей фантазии. Муж всегда критически подходит к моему творчеству, любит давать советы, что-то предлагает добавить или, наоборот, убрать, выдвигает и свои варианты… Одним словом, любит усложнять – это я так думаю о его мнении. Но на этот раз все обошлось – сказка ему понравилась.
– Вот будет в больнице какой-нибудь праздник, я тебя приглашу к нам, и ты почитаешь ее моим коллегам, – заключил он, возвращая мне рукопись.
Его слова оказались пророческими: я читала сказку в Доме культуры на День медицинской сестры, потом – Восьмого марта в художественном музее, для учителей. Там проходила моя персональная выставка картин.
Прежде чем читать сказку перед зрителями, я выучила ее наизусть, все шестьсот строк. Дома, конечно, тренировалась. Когда я читала со сцены, слушатели смеялись, ведь я старалась изобразить деда, бабку, лису и ведьму так, как я их представляла, когда писала. Муж потом сказал мне:
– Ну ты и артистка! Не думал, что так здорово можешь кривляться, изображая своих героев. Даже не улыбалась, когда в зале все смеялись. Теперь я верю, что ты в кругу женщин, глядя на себя в зеркало, что-то там сказала про свою красоту и не улыбалась при этом! А то я тебе тогда не поверил.
– Ну, слава богу, хоть сейчас поверил, – пошутила я.
Продолжение следует - начало сказки
http://www.proza.ru/2015/12/21/943
"Первый снег"
акварель (моя работа)