/Ко Дню Гения/
- Зима... - выдохнул Кот, который смотрел в окно, пробуя это слово на вкус. Так было всегда. Все прожитые годы удивлялся и смаковал он эти холодные хлопья букв: зима...
Старый Британец, встретивший за свои долгие годы не одну жизнь, ценил каждое её мгновение. Он особенно любил зимние вкусные звуки: хруст снега под тяжестью пушистых лап, глухая, окутанная снегопадом тишина, в которой маленький городок крепко спал, словно дитя у материнской груди. Старый Британец любил этот Город. Любил его невысокие тёплые крыши, старые дома с огромными глазами стрельчатых окон, эркеры зальных комнат и старые уличные зимние фонари... Особенно фонари.
В долгие снежные вечера, надев снежные шарфы и шляпы, старыми скрипучими голосами рассказывали Фонари длинные сказки усталым снежным хлопьям, медленно опускавшимся в негу ночной тиши - зимние колыбельные, полные нежности и уютного тёплого покоя. Засыпая на его медных ладонях, Зима грезила о каминном тепле, ароматах дыма и трубочного табака, о лёгком амбре пожелтевших книжных страниц и бесконечном диалоге огня и кошачьего мурчания... Порой же Фонарь надевал кружевную маску и, разрумянившись, казалось, освещал не только мостовую и набережную, но и парк, что чернел акварельным росчерком за каретной дорогой. В эти тёплые, пронзительные ночи Зима правила бал. Ветер, этот безумный распорядитель, налетал и кружил, кружил, кружил хрупких снежных дев в безумных хороводах. Белоснежные красавицы, разодетые в искристую серебряную парчу и бриллианты, хохотали, создавая новые фигуры котильона, сверкая в медовых лучах Фонаря, невозмутимого и талантливейшего дирижёра. Луна, скрыв смеющийся лик вуалью облачной дымки, брала в руки виолу, играя столь страстно, что ночь оканчивалась разорванными струнами - тонкие рвущиеся волоски янтарного золота рассекали вуаль и саму Луну, создавая тонкий профиль Месяца, изящного и тающего из ночи в ночь. За этими шумными утомительными празднествами следовали долгие вечера под воздушный, порхающий аккомпанемент арфы. Месяц не выносил пронзительных виол. Он полнел, наливался хмельным янтарём покоя и неги. Тогда Фонарь и рассказывал свои прекрасные волшебные сказки и всё чаще бросал взгляды на уснувший парк. Фонарь ждал...
Раньше Старый Британец подсмеивался над зимними фонарными суаре, с улыбкой шепча "чудаки!", но по-доброму завидовал им. Сейчас его неумолимо тянуло выпрыгнуть в штормовую снежную ночь и мчать сквозь ветер, метель и ночь на огонёк Фонаря и слушать, до скончания времён слушать... Ему исполнялась третья тысяча лет... Люди, которых он когда-то себе завёл, что-то говорили о 30 годах и ахали, осторожно поглаживая его голубоватую шёрстку.
В один из дней стук в окно нарушил тишину и размеренный уклад кошачьего бытия. Едва не разбивший стекло стук. Вздрогнув, Старый Британец взглянул сквозь тонкий морозный узор, застивший мелкий переплёт эркерных глазниц, но смутные очертания, словно акварельный набросок, расплывались. Он царапал приотворённое окно, недовольно урча. Ценой неимоверных усилий отворилась тяжёлая рама ровно настолько, чтобы выскользнуть на широкий карниз дымным клубом кошачьего любопытства.
Там была птица. Птица, ранившая крыло. Едва дыша от боли и страха, прикрывала глаза и силилась что-то произнести. Британец подтолкнул её в уютное тепло дома, чувствуя, как стучит крохотное сердце.
Снегирь... Его раненую птицу так называли люди. Снегирь умирал. Люди никак не могли понять странной привязанности Старого Британца к этой маленькой несчастной жизни, готовой вот-вот оборваться.
- Чем помочь тебе, мой несчастный друг? Как спасти твою маленькую свободную жизнь? - Снегирь скорбно взирал на странного Кота и молчал. - Птицы не должны умирать. Вам дарованы крылья и высота. Птицы не должны умирать... - Молчал... Лишь на последнем вздохе тихим шорохом снегопада слетела мольба, опускаясь свинцовыми небесами на плечи Старого Британца:
- Фонарь... У моста... Отнеси... меня... - И вновь молчание. Молчание и сладкий запах близкого безнадёжного конца. Старый Британец не стал ждать костлявой подруги, что временами приносила ему покой, отправившись к старому уличному Фонарю со своей хрустальной ношей. Теперь он понимал своего человека... Знал его страх.
Старый Медный Фонарь встретил Британца немым молчанием. Снег не шёл. Город долгую декаду походил на дворового кота своей серой, безжизненно свалявшейся мокрой шерстью. Молчал и Месяц, позабыв аккорды и печально склонившись над тонкими струнами, ждал тяжёлых снеговых туч.
- Фонарь, проснись. - Тихо позвал Британец. - Проснись во имя твоей бледной любовницы. Во имя Луны, Фонарь! Мне нужна твоя помощь.
- Снег... - Тихо прошелестел Фонарь в ответ, не отрывая взгляда от безжизненных небес.. Кот поднял янтарный взгляд, чувствуя, как обжигает талая соль седые ресницы.
- Я обещаю тебе снег, Фонарь. Я отдам последнюю жизнь, превратив её в эти холодные хлопья. Помоги мне. - Медный Фонарь наконец взглянул на Старого Британца и едва улыбнулся.
- А, это ты... Помню. Чем же я могу помочь тебе? - Старый Британец осторожно положил на снег едва живую птицу. Фонарь шумно вздохнул, чуть не плача.
- О, друг мой! Так вот отчего не идёт снег! Ты болен! Ты - гонец Зимы! Умираешь! О, как же быть нам?! Чем же помочь тебе, бедный мой ангел? - Снегирь молчал... Ветер крепчал, завывая в водосточных трубах. Играл траурный марш.
- Играй же, Луна! - Наверное, впервые, Месяц отложил арфу и сжал смычок, открывая первое действие зимнего бала. Фонарь и Кот стояли под шквалом пронзительного ледяного ветра над маленькой умирающей птицей, глядя, как перебирает зимний шторм нежные алые перья на её груди.
- Возьми мою жизнь, Зима! Верни ему свободу! - Кричал британец сквозь порывы леденящего ветра.
- И мою. - Тихо добавил Фонарь. Ветер стих внезапно, накрыв город пуховым одеялом ночной тишины. Зима осторожно накрыла ладонью хрупкий алеющий холм, затянув колыбельную. Британец молчал, осознав тщету жизни...
Зима раскрыла объятия нежных дланей, затянутых в серебряную парчу и не спеша сдувала с них изумительно пушистый снег, летевший в медленном вальсе под плач лунной виолончели.
- Теперь он всегда будет с нами. - Прошептал Старый Медный Фонарь, улыбаясь каждой снежинке.
- Теперь он свободен... - Ответил Старый Британец чуть печально.
- Он никогда не умрёт. И не уйдёт из моих сказок. Хочешь, я расскажу тебе их?..
Ночь подходила к концу. Невероятно тёплая и ласковая, чуть пахнущая океаном и хвоей. Снег всё шёл, зажигаясь тёплыми огоньками в свете Фонаря и кружась под лунную колыбельную и скрипучий голос Медного Фонаря.
Над городом поднимался туман, одевая город в праздничные кружева утреннего волшебства. Светало. Фонарь зевнул, готовясь смотреть свои тёплые золотые сны. Зевнул и Британец, потянувшись.
- Жизнь прекрасна, стоит только оглянуться и увидеть вокруг себя сказку... - Тихо прошептал Кот, уходя. Фонарь молчал. Он улыбался, видя как медленно гаснут, перемигиваясь, парковые праздничные огоньки; как трепещут маленькие крылья и вспыхивают костры алых грудок в острых морозных кружевах старого парка.
- Снегери... - Тихо пошептал Фонарь, засыпая...
Старый Британец мурлыкал, тёплый, пахнущий каминным теплом, дымом и зимой, свернувшись на мягких подушках подоконника, смотрел на крупные хлопья снега и думал о том, что когда-нибудь и он станет снегопадом... Может быть, уже через тысячу лет...