В поисках знания я однажды столкнулся с людьми, которым поверил, так как они говорили о том, чего не хватает, чтобы жизнь была действительно прекрасна.
А не хватало достойного человека, утверждали эти исследователи. Суть в том, что все достойное человека уже есть, но надо, чтобы сам человек соответствовал всему, произведенному им самим и другими.
Я устроился в это учреждение сотрудником по соблюдению чистоты, мне выдали белый халат, и я получил возможность наблюдать за экспериментом.
Пространство, разделенное на отсеки, равномерно заполненное чистыми людьми, напоминало оранжереи, в которых шуршали магнитные ленты и пощелкивали точные механизмы. Они фиксировали сложные процессы, происходящие в гигантских ретортах, движущихся по синусоиде в бесконечной галерее цехов и лабораторий.
На халатах сотрудников блестели жетоны с надписью ЦИПРОНОЧЕЛ, что расшифровывалось как ЦЕНТР ИСКУССТВЕННОГО ПРОИЗВОДСТВА НОВОГО ЧЕЛОВЕКА. Сотрудники назывались ципроночельниками.
Этот центр существовал уже не одно поколение, работа шла по программе четко и безукоризненно, единственное, что требовалось для ее успешного завершения, это –
в р е м я.
Ципроночелом мог стать каждый, кто сдавал свое в р е м я на благо всеобщего успеха. Это время складывалось из самых разнообразных источников.
Сдавали время, которое иначе пошло бы на бесполезную работу; на дисциплинированное отсиживание положенных часов без всякой продуктивной деятельности; на собрания, решения которых были известны заранее; на получение сведений, которые устарели за время, потраченное на их получение; время, уходящее на упражнения в военных действиях, которые по предположениям должны быть развязаны неприятелем тотчас, стоит только прекратить упражнения в военных действиях; свое время, убитое ради того, чтобы убить их время; время разбрасывать каменья; время уклоняться от объятий; время безвременья, некоторые виды местного времени; времена, связанные междометием «о» с нравами, а также все, что не вовремя.
Таким образом, накопилась куча времени, равная тому периоду, который, согласно одной из гипотез, когда-то понадобился группе обезьян для того, чтобы превратиться в сплоченный человеческий коллектив.
Но рвение стать ципроночелом было так велико, как будто стать ципроночелом почтение, чем самим НОВЫМ ЧЕЛОВЕКОМ, поэтому и сдавали кроме вышеупомянутого времени еще и личное время, время обнимать, время иметь и растить детей, время смеяться и плакать, время обучаться ремеслу, искусству и наукам, время чтения стихов, время отвечать спрашивающим, время слушать говорящих, время любить и время мечтать о любви, время размышлять о времени, время беседовать с вечностью, время смотреть вперед и время оглядываться назад, время жить и время умирать своей смертью...
Так накопилась целая вечность, в которой затерялась добытая куча времени, зато ципроночелов становилось все больше и больше.
Ципроночелы считали себя как бы уже представителями НОВОГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. И поскольку условия для нового человечества были уже созданы, то ими и пользовались ципроночелъники, заодно проверяя на себе благоприятное действие этих условий, а также побочные осложнения, вызываемые всем благоприятным. Ципроночельники выработали впервые понятия потомственности и непотомственности, заимствованные в свое время созидателями Ареала Независимости.
Умножение числа ципроночелов автоматически устраняло проблему создания нового человека. Оказалось, что в хороших условиях и старый человек хорош, если он ими имеет право пользоваться.
Первое поколение ципроночелов объездило весь свет и обнаружило, в отличие от вышеупомянутого, условно названного Фаэтоном, что все, касающееся условий, везде одинаково хорошо. Второе поколение ципроночелов уже никуда не ездило и даже почти не выходило, поскольку все везде одинаково. Для оздоровительных прогулок пользовались велобаном, специальным транспортером, который мог ускользать из-под ног с какой угодно скоростью, тогда как гуляющий оставался на одном месте; по краям велобана тянулся мультиплицирующий экран, на котором в зависимости от прогуливающегося и его желаний менялись последовательно местность, время года и суток, погода и тому подобное.
Общались ципроночелы между собой редко, ибо им было все известно друг о друге, о прошлом и о будущем каждого, и каждый был, как один, и один, как все. Читающий уже догадывается, что от ципроночелов со временем отпочковались Карлики, основавшие Козландию.
А внутри Ареала Независимости был впоследствии использован мультиплицирующий экран и одна из реторт Центра была принята за ископаемое произведение искусства и воздвигнута как известный уже памятник ВС.
В Центре на памяти моей произошло только одно событие. В полдень, когда, как обычно, прогремели солнечные пушки, выстрелившие в атмосферу очередную порцию серпантина для рассеяния света, в это время в стеклянные призмы лабораторных дверей проскользнули обычные солнечные зайчики, а вслед за ними двое, неизвестные, юноша и девушка, но только без положенных крахмальных халатов – в чем мать родила, но матери обычно рожают младенцев, а это были взрослые, мало того, растущие прямо на глазах существа. Они бежали вслед за зайчиками, и их голоса как-то странно вибрировали. Ципроночелы говорили либо цитатами из классиков вещизма-отношизма, касающимися сплошной и поголовной человечизации неодушевленных предметов, либо газетными заголовками типа: ДА ЗДРАВСТВУЕТ ВСЕМИРНАЯ ТАБЛИЦА УМНОЖЕНИЯ или ПОЛЬЗУЙТЕСЬ ЭЛЕКТРОПРИБОРАМИ, ПОДКЛЮЧЕННЫМИ К ЭЛЕКТРОСЕТИ. Но речь этих двух звучала непонятно: хи-хи-ха-ха! и т. д. Мгновенно сработал аварийный сигнал, установленный на непредвиденное и эти двое неизвестных оказались под колпаком. Они и под колпаком посмеивались и показывали при этом пальцами на ученых ципроночелов. Им даже в голову не приходило заэкранироватъ верхними конечностями свою наготу, от которой полностью отвыкли ципроночелы, изжив ее тем, что рождались сразу в халатах.
И в этот момент вспыхнуло программное световое табло:
ПОЗДРАВЛЯЕМ СОТРУДНИКОВ ЦЕНТРА С ЗАВЕРШЕНИЕМ МНОГОВЕКОВОЙ ПРОГРАММЫ! НОВЫЙ ЧЕЛОВЕК СОЗДАН В ИСКОМОМ КОЛИЧЕСТВЕ ИЗ ДВУХ ОСОБЕЙ!
Это передавал робот-индикатор из сборочного, но тут же стало ясно, что сообщение ошибочное, так как результаты были налицо, под колпаком.
После этой неудачи я был уволен вместе со всеми сотрудниками, не являющимися потомственными ципроночельниками, поскольку вину взвалили на нас, исходя из положения об изначальной непогрешимости ципроночельства. Так я впервые столкнулся с понятием отпущения.
По слухам, те двое, заключенные под колпак, продолжали расти, и в конце концов стали родоначальниками Великанов, которые заменили ципроночелам отпущенных специалистов.
Специалисты по разным делам осели в разных регионах, я же специализировался, как было упомянуто, по ч и с т о т е, и мои услуги нигде не потребовались, потому что нигде не смели и думать, что у них что-то нечисто.
Так я попал в конце концов в очень благополучный регион. В истории этого региона было очень много войн, проведенных при помощи различных средств. Войны велись за обладание благ противной стороны, не уничтоженных в ходе военных действий. Обитатели противной стороны в случае поражения были обязаны умножать блага тех, кто выиграл. Основным благом было калорийное питание, хорошая кухня. От кухни зависело здоровье, настроение, состояние генофонда, общественный тонус, вообще цивилизация. Кухня определяля мышление. Так, китайская кухня, когда из разнообразных блюд (жуков, змей, ящериц, осьминогов и др.) берутся небольшие количества, смешиваются с разными травами, соусами и приправами, – такая кухня порождает комбинаторную логику, а в случае произвольного выбора, определенного незнанием сути каждого блюда и каждой специи – возникает вероятностная логика. Отсюда мировоззрение, такое, что все может быть и с каждым, любой может оказаться в любой компании, потому вырабатываются понятия терпимости, взаимозаменяемости каждого члена, готовности ко всему, что требовало знания разных приемов борьбы, включая такие ударные ее виды, как каратэ, джиу-джитсу и сиамский бокс. Наиболее вероятностные системы борьбы строились на определенной системе анатомии, на знании точек, тычок в которые парализует жизненно важные центры или вообще освобождает пораженный организм от потребности в пище. Но борьба порождает и определенный ритуал, обхождение друг с другом, выражающееся в пространном увещевании противника не наносить вред выбранному для притязаний партнеру. Отсюда необыкновенная вежливость, предшествующая удару, умение сосредоточиться и находить самую уязвимую точку на поверхности партнера, компаньона или как там его назвать при помощи комбинированного знака, или иероглифа.
Сам носитель мировоззрения, вызванного статистической кухней, являет собою по форме иероглиф, совокупность же иероглифов читается сверху вниз, потому любой отдельный иероглиф смотрит на другой отдельный иероглиф или на их совокупность тоже сверху вниз. На неизвестные иероглифы в данной цивилизации смотреть бессмысленно, в связи с невозможностью их произнести.
Так как все взаимно смотрят друг на друга сверху вниз, планета закономерно принимает круглую форму, и все взгляды образуют замкнутый круг, поэтому в конечном счете опять-таки все равны, несмотря на свои взгляды.
Движение, производимое индивидами в этой пищевой цивилизации, называется броуновым и хорошо просматривается в любой микроскоп.
Цивилизация в корне меняется при переходе к другой кухне, обобщенно именуемой европейской.
Эта кухня предполагает несколько блюд, первое, второе и третье, потому европейцы последовательны, умеют считать до трех и обладают дедуктивными науками. Дедуктивные науки имеют своим методом рассуждение от общего к частному. Ясно, отчего это – первое, суп, как бы общее, объемное, жидкое, второе же более определенное, не жидкое, а мягкое, иногда жесткое, но все еще смешанное, предполагающее гарниры. Третье уже сама частность, мелочь, но она определяет вкусы едока-европейца. Примерами третьих блюд могут быть китайский или индийский чай, бразильский кофе, русский зверобой – это тоже жидкости, такой способ питания породил в голове европейца диалектику с ее законом отрицания: второе отрицает первое, третье отрицает второе, т. е. снимает отрицание первого на новой ступени.
Частности или мелочи европейской кухни произрастали обычно вдалеке от Европы, и это определяло европейскую-политику на протяжении многих веков, когда на третье обязательно употреблялось отрицание отрицания. Европейцы любили, дальние походы и плавания в поисках источников третьего. Тоска по третьему выражалась даже в официальной логике европейцев – перипатетиков, был издан специальный закон исключенного третьего, гласящий, что третьего не дано. И в отличие от китайцев, полагавших, что земля кругла, так что куда ни пойди, все равно вернешься в Китай. Европейцы считали землю плоской, и рыскали по ней в самых разных направлениях.
Правда, однажды они поступили вполне по-китайски, попав в Америку и приняв ее за Европу, захваченную в их отсутствие пришельцами иной цивилизации.
Язык европейцев трехчленен, в нем есть подлежащее, сказуемое и дополнение. Например: Я есмь человек. Я – это подлежащее, то, что подлежит рассмотрению, е с м ъ – сказуемое, утверждающее о существовании подлежащего, а ч е л о в е к – есть дополнение, или то самое третье, суть и сущность первого. Так оно и есть в жизни европейцев, у них на протяжении всей истории каждое «я» стремится доказать, что оно есть нечто третье, так что «я» очень хочет стать человеком. История утверждает, что у некоторых это получалось.
Еще у европейцев есть всякие приправы, специи, будь то перец, корица, хмели-сунели или просто хрен.
Нет смысла напоминать, что эти частицы произрастают в самых различных частях света.
Эти частицы имеют свое место и в языке. Но если пище, то есть на языке, они придают остроту, то языку они придают некоторую расплывчатость, компенсируя чрезмерную точность трехчленного высказывания. Частица «бы» по нраву мечтателям и фантазерам, без нее не обходится ни одна европейская теория, касающаяся будущего человечества.
Человек-европеец постоянно твердит своему собеседнику:
«Был бы ты человеком...» «Бы» утверждает, что всё, существующее так, как и должно, на самом деле вовсе не так, как должно. И еще из высказывания, содержащего «бы», в частности из любого высказывания о грядущем, можно вывести любое другое, даже самое невероятное и нелепое – о настоящем, и оно будет считаться истинным, даже не соответствуя действительности.
Так хитрые европейцы, те, что уверенно смотрели в будущее, переплюнули вероятностно-комбинаторных китайцев, которые любое будущее имели позади себя.
Частица «ли» подрывает основы трехчленного силлогизма, но делает это с ритуальностью, вполне китайской. – Ты ли это? – спрашивает европеец сам себя, глядя в зеркало. – Ты ли это? – спрашивают вас ближайшие родственники. – Человек ли ты? – задают постоянно абстрактные вопросы европейские философы.
Ответ таков, что может быть так, а может быть эдак. Если кто спросит с «ли», то ответ возможен с «бы»: – Человек ли ты? – «А почему бы и нет? Или: – Не можете ли вы нам помочь? – Как бы не так! – Так ли это? – Если бы так! Что удивительно, у китайцев частица «ли» означает «закон». Этой частицей китайцы как бы говорят европейцам: – А не китайцы ли вы?
И тут возможен ответ – если китайцы (а почему бы и нет?!) – то почему бы на вас не глядеть сверху вниз?
Европейцы с китайцами имели немало пограничных слов. Когда на границе просматривалось имущество того, кто следовал перпендикулярно границе далее, те, кто оставался на месте параллельно границе, называли иероглиф «вынь». Когда вынималось то, что вызывало подозрение (чуждые иероглифы, как правило), то назывался иероглиф «дай». В глубокой древности, если то, о чем сказано «дай» представляло большую ценность для пока-обладателя, он мог пустить в ход иероглиф «сунь».
Это при законном пересечении границы. Тут же действовали прочие законные вопросы: – Ты ли это? То ли это? Так ли это?
При незаконном пересечении пересечение пресекалось общеизвестным иероглифом: –Эй! – т.е. – Куда?
«Незаконные», желающие сменить диету могли стать причиной столкновений. Долгое время считалось, что раз кто-то пересекает, то, значит, там кухня лучше. Однако предыдущие рассуждения говорят о том, что в результате все едино, а процесс привыкания к новой пище болезненен.
И все-таки стремление в чужую кухню было неудержимым, ради чего было выдумано немало средств передвижения и поражения, описанных частично при упоминании Осландии.
Как бы хороши ни были эти средства, в этом счастливом регионе они не помогали достичь цели.
Тогда перешли к радикальному пересмотру кухни. Стремление к человечности, ко всему человеческому как к результату любых завоеваний и подавлении, привело к решению на первый взгляд реакционному, зато проверенному всем ходом предыдущей истории. Это решение не сразу было принято и понято как следует, известны некоторые тексты, говорившие о проведении его в жизнь. Один из них, озаглавленный: «Прогресс в отношении к человеку», таков:
Что за нелепость –
пресловутые скорости нашего века!
Возьмем, например,
людоедство:
в старое доброе время
группа людей
съедала одного человека
всего лишь за день,
а в наше время
группа наших людей
может есть поедом человека
целый год,
и это значит,
один человек
съедает лишь малую группу людей
(естественно, в мирное время)
за целую жизнь.
И бывает,
что целую жизнь
человек ест поедом человека
но съесть так и не может...
Куда там! –
читаем мы в назиданиях древних людоедов –
ведь нельзя есть на ходу,
нельзя относиться к поеданию буднично,
съедение, поедание –
это праздник –
съеденный
вечно
в нас!
Доводы в пользу людоедства неопровержимы. Полностью ненадобны обширные кладбища, навевающие жуть на еще живых.
Ни к чему всякие лекарства, допинги, витамины, так как в здоровом человеке всего этого вдоволь. Медицина сводится к одному принципу – лечить подобным. И прописывалось, например, подагрикам поедать подагриков, сифилитикам сифилитиков, неврастеникам неврастеников и т. п. Это очень оздоровило обстановку.
Ни к чему была и вся дорогостоящая военная техника, на которую трудилась добрая половина населения Козландии. Все вооружение вводилось к ножу и вилке. На образцовую баталию просто приятно было смотреть: хорошо приготовленные соперники с повязанными салфетками сходятся с двух сторон, разделенные сервированными столами. В отдалении ждут своего часа нейтральные повара и официанты. И не было даже этого гнусного слова – война, говорили теперь о встрече за круглым столом. А стоит ли говорить о понимании того факта, что в худшем случае станешь жизненным материалом для своего ближнего, который в свое время подкормит еще кого-то. В это время родился девиз «все во всех», говорящий об апофеозе братства, о котором только мечтали прежние моралисты и революционеры.
Единственно, что омрачало жизнь в таких прекрасных условиях, это вероятность быть признанным несъедобным. Например, несъедобными были признаны ученые и деятели культуры, поскольку некоторые из них как раз и разработали данную проблему. Решили, что раз проблемы таким образом все решены, то способные решать проблемы несъедобны, поскольку съевшие их будут способны ставить следующие проблемы, что может привести общество только к излишним волнениям и затратам.
Еще были неедообязанные, те, кто полностью потерял аппетит, а потеря аппетита ничем не вылечивалась. К счастью, неедообязанные не всегда были несъедобными.
Я как иностранец был объявлен в этом регионе временно несъедобным и проходил обследование, из которого можно было заключить, с кем мне лучше встречаться за круглым столом в случае съедобности – с неврастениками, студентами, дипломированными инженерами или домохозяйками. Когда выяснилось, что я грамотен и пишу о событиях, свидетелем коих являюсь, меня сочли вполне съедобным и направили в распоряжение собратьев по перу, но, к сожалению, я их уже не застал, возможно, что они были съедены поклонниками их талантов.
Конечно, приятно знать, что тебя съели за твои заслуги, я же воспользовавшись временным отсутствием всяких заслуг, отважился пересечь границу.
– Эй! – крикнули мне с пограничной вышки.
– Эй!
Я никак не отреагировал на этот звук, а только бросил на прощанье нож и вилку, врученные мне после освидетельствования, и перешел границу. Пограничники, решив, что я несъедобен, потеряли ко мне всякий интерес.