ДУША БОЛИТ
...Что-то разладилось в Аленином сердце, и теперь ее прослушивали, простукивали, и просвечивали, и водили на процедуры, и ставили капельницы.
То ли от капельниц, то ли еще от чего, но Алена посто¬янно спала. Сны ей снились необыкновенно яркие, с рез¬ким сочетанием цветов, с обилием сюжетов. В большинстве снов Алена летала.
Она и раньше очень часто летала во сне. Летала быстро и медленно, высоко и низко. Спасаясь от кого-то или от че¬го-то, или просто так летала, получая при этом ни с чем не сравнимое наслаждение. Во сне ей достаточно было сделать над собой небольшое усилие, чтоб оторваться от земли....
Она просыпалась от того, что до нее дотрагивалась сест¬ричка, пришедшая ставить очередной укол. Сестричка ка¬залась ей существом, похожим на ангела, по крайней мере такими Алена представляла их себе: с огромными и чисты¬ми, незамутненными ложью и грехом глазами, в чем-то ос¬лепительно-белом — возможно, это был хитон, и с трепе¬щущими крыльями за спиной. От крыльев в палате стано¬вилось прохладно и пахло озоном...
Иногда из темноты появлялись лица других людей. Они сидели, разговаривали с ней. Она им что-то отвечала. Очень часто невпопад — прислушиваясь к чему-то стран¬ному, что происходило внутри ее тела. Разговоры не всегда носили связный характер, так как она порой засыпала на полуфразе. Потом вновь выныривала из теплого небытия.
...Так вдруг внезапно появилась Наташка. Она ворва¬лась в палату и заметалась по ней, как красивая и яркая птица. Глазам стало невыносимо от этой яркости: яркие гу¬бы, волосы, глаза.
— Наташка, летай потише, — попросила Алена.
Наташка принесла красную розу и пять оранжевых апельсинов, которые она сложила горкой на тумбочке. Для розы тут же была приспособлена бутылка из-под молока.
Роза нюхалась с острым наслаждением: она пахла розой и чем-то невыразимым. Алена подумала, что у цветов есть, наверное, способность впитывать в себя из окружающего их воздуха, эфира, как говаривали в старину, какие-то токи, которые ни человек, ни его приборы улавливать не в состоянии. От Наташки же пахло духами.
— О, какие духи, — застонала Алена.
— Подарили, — улыбнулась Наташка. И тут же выта¬щила флакончик из сумочки. — На, подушись! Это же прелесть!
Алена намазала у себя под носом и за ушами.
— За ушами для врачей, а под носом для себя, — сказа¬ла она.
— Шеф просил тебя поцеловать, и чтобы ты не волно¬валась, на работе все all right, my girl. Отдыхай, наслаж¬дайся ничегонеделаньем и отсыпайся. В больнице как ни противно, — продолжала трещать Наташка, — но есть от¬даленность от сиюминутных страстей. Ты же знаешь, что делается в городе: стенка на стенку. А шеф неуправляем. Ему хочется, чтоб газета имела свое лицо, и он пишет та¬кие тенденциозные колонки, как будто он — Господь Бог и знает, что есть истина. А что есть истина?
"Что есть истина — не знает никто", — успела поду¬мать Алена и на секунду провалилась в мягкий сугроб. А потом, вынырнув оттуда, вспомнила, что истина, наверное, в том, что ей хочется спать, спать, спать. А потом про¬снуться. И вновь ощутить себя женщиной
— К черту политику, — говорила Наташка. — Сколько можно? Неужели им за семьдесят лет не надоело занимать¬ся политикой и по очереди ставить друг друга к стенке. Невыносимая страна, о, какая невыносимо глупая страна... Хочется стабильности, покоя, красивых вещей и любви.
Любви, впрочем, было у Наташки предостаточно: она умудрялась крутить романы сразу с несколькими мужика¬ми. Романы эти находились в разных стадиях развития. С одним она просто пила кофе и разговаривала о жизни, с другим пила коньяк, угощаясь великолепными отбивными, и тоже разговаривала о жизни, с третьим каталась на ма¬шине, с четвертым занималась любовью, с пятым у нее все только начиналось. Романы у Наташки были искрометные и очень искренние. Она порой сама не могла разобраться, кто ей нравится больше всех.
— Вот погоди, — сказала Алена, — вот узнают они все о существовании друг друга, будет тебе.
— Э, — улыбнулась Наталья, — тогда я себе заведу новых. Ровно столько же. Это как игра и охота — влюблен¬ность. А без нее жить скучно.
...Наташка улетела, оставив после себя смятение в па¬лате и в душе. Алене тоже хотелось любви, но у нее все происходило гораздо тяжелее .— с большими душевными потерями. "Потому что влюбляться, дура, не надо, — гово¬рила ей всякий раз Наташка. — Не влюбляйся в них, пусть они влюбляются в тебя, и страдают, и стреляются". Но Алена влюблялась. И обжигала при этом то перья, то хвост...
...Она внезапно вынырнула из сна в раннее весеннее уу- ро. И увидела Петровича, выходящего из своего подъезда. Он шел к машине, чуть прихрамывая. А она пряталась от него за кустом с набухшими почками и жадно впитывала в себя его лицо, которое не видела уже несколько месяцев. Она помнила это лицо в минуты страсти. Она тут же вспомнила, как он ждал ее на крылечке в розовой рубашке и опирался при этом на палочку. Он был похож на добра молодца из сказки: та же рыжеватая вьющаяся борода, та¬кие же зеленовато-голубые глазки. Или на удалого разбой¬ника. Разбойничьего в нем было, конечно, больше, потому что, соблазнив женщин, он тут же их бросал — а они сто¬яли вокруг него, стеная и прижимая руки к груди. Алена так и увидела его в окружении цветной женской толпы, да¬же себя в толпе, кажется, разглядела. Тоже стенала и при¬жимала руки к груди. А он шел дальше, хищно высматри¬вая очередную жертву, и отмахивался от них, как от мух. Боже мой, звонила, надоедала, просила любви — было, бы¬ло, было. От стыда и унижения хочется вновь зарыться в сугроб или в цветущий луг, в траву мокрую и спрятаться, спрятаться. Лежать. Стать маленькой, чтоб никто не ви¬дел. И забыть. Одинокая женщина в поисках любви. Какой сюжет великолепный. Какой фильм можно поставить. Сколько раз унижали и заставляли плакать. Одну в пустой и холодной постели. Интересно, Наташка хоть когда-нибудь плачет из-за любви?
...Потом возник друг. Профессор. Физик. Вместе с ним Алена увлекалась летающими тарелками. Два года назад Алена до такой степени уверовала в существование НЛО, что подолгу стояла на балконе в звездные ночи и мысленно уговаривала их взять ее к себе. Под влиянием профессора Алена начала писать рассказы в духе Рэя Бредбери. Рас¬сказы эти периодически печатались в ее же собственной газете под псевдонимом "Игорь Воробьев" — Алене стыдно было признаться всему городу в таком несерьезном увлече¬нии. Да и редактор не раз говорил ей tet-a-tet: "Ну послу¬шай, Алена, кругом выборы, демонстрации, скандалы на политической почве, а ты черт знает о чем в это время ду-маешь. Ну благо бы только о сексе, так нет — подавай еще фантастику, НЛО. У меня ж политическая газета... А ты эту дребедень, трам-та-ра-рам, все, не буду больше печа¬тать!
... — понимаете, Алена Николаевна, — говорил профес¬сор, сидя у Алениной постели, — майя были народом, воо¬душевленным иной культурной целью, которая потребова¬ла совершенно иного уровня сознания... Они обнаружили воздействие галактических лучей на рождение и эволюцию идей и убеждений... Они дали нам шанс, но мы им не вос¬пользовались... Поэтому мы зашли в тупик...
...Алена увидела профессора в чем-то ослепительно-¬желтом. Он восседал на стуле, как индийский божок, а на голове у него было огромное украшение из тяжелого метал¬ла, отчего голова его вжималась в плечи, а на плечах рас¬кинулась золоченая пелеринка с круглыми отверстиями, а на руках были тоненькие золотые браслетики, которые ти¬хонько звенели всякий раз, как он поворачивался.
'— Бесстрашные путники Кушан, Суум, путешественники, ищущие звездные системы... Майя без устали странствуют и оперируют единым галактическим информационным кодом..
— Принцип резонансных гармоник, — сказал золотой профессор, — понимаете, майя умели передавать себя в виде информации о коде ДНК из одной звездной системы в дру-гую...Вот примерно таким образом, — сказал он, — смотрите.
Алена уперлась взглядом в черную дырку в центре его золоченой пелеринки. Дырка втягивала ее в себя, станови¬лась спиралью, кружилась, а вокруг уже кружились звезды. Алена почувствовала, что брошена в громадную ворон¬ку, и что острие воронки нацелено куда-то в черную тьму.
А там блестели и переливались голубым и зеленым не¬сколько точечек звезд. К одной из них стремительно при¬ближалась Алена. "Галактический посланец номер 136656", — внезапно произнес чей-то строгий и торжест¬венный голос у нее за спиной. И Алена упала с огромной высоты в изумительно пахнущий сеном желтый стог.
...Из стога она вынырнула и увидела, что на месте про-фессора сидит Он. Тот, с которым у Алены уже пять меся¬цев продолжалась любовь. На коленях Он держал огром¬ный полосатый арбуз.
—Ну что я буду делать с таким арбузом, — простонала выпавшая из сна Алена. — Я его за месяц не съем.
— Съешь, — тебе нужны витамины, — строго сказал Он, похожий на Юлия Цезаря. — И потом, посмотри, ка¬кая ты худющая стала.
— Да, я знаю, ты любишь толстых женщин, — сказала Алена, — вот иди, ищи толстенькую. А я себе нравлюсь такой. Если я буду толстой, я не смогу летать и упаду ког да-нибудь и что-нибудь в себе сломаю...
—Я знаю, — сказал Он, — но арбуз можно, он выводит из организма шлаки.
Алена вспомнила, что из-за нее он поломал свой автобу¬сик с красивым названием " фиат-дукато", и теперь ему трудно зарабатывать на жизнь. Тем более, что в настоящее время он отвечал за две семьи: за свою собственную и за Алену с дочкой. Семья была его единственным недостатком Поэтому Алена, потерявшая всякую надежду сделать из него мужа, в оставшемся без него куске своей жизни вела себя подчеркнуто независимо: пила кофе и коньяк с другими муж¬чинами, ездила в их дорогих автомобилях и строила им глаз¬ки. Впрочем, на этом все и заканчивалось. Потому что каж¬дый вечер приходил Он: с огромным арбузом или дынями или с шоколадками. Иногда она боялась признаться себе: а вдруг Он — этот толстый с огромными руками и ногами Юлий Це¬зарь и есть тот самый, которого она все ищет и ищет. И после длинных разговоров, после любви, после вина они часто, гля¬дя друг другу в самые зрачки, пели. И чаще всего вот эту песню, из которой только четыре строчки и помнили:
Душа болит,
А сердце плачет.
А шар земной еще пылит.
А тот, кто любит,
Слез не прячет,
Ведь не напрасно Душа болит.
— Володечка, — попросила она шепотом, — давай спо¬ем. И тихонько начала:
А тот, кто любит,
Слез не прячет,
Ведь не напрасно Душа бо-о-о-лит.
После песен он всегда одевался и уходил домой. И иног¬да, сидя над телефоном и ожидая его звонка, Алена дрожа¬ла, как брошенный ребенок, и думала, что если с ним что- нибудь случится, она не узнает об этом — ведь у них нет даже общих знакомых. А позвонить ему она не могла: к те¬лефону все время подходили то жена, то дочка.
...Просто жизнь с Аленой была для него совсем другой жизнью, в которую он переходил из своей, как инопланетя¬нин с летающей тарелки переходит из одной Вселенной в другую.
...В конце дня вновь пришла медсестра с капельницей. У Алены под капельницей слипались глаза. Погружаясь в теплый омут сна, она вдруг ясно увидела лицо мужа.
— Ты никак не можешь понять, — растолковывал он ей, — мы стали друг другу чужими людьми. И жизни у нас совсем другие. У тебя — своя, у меня — своя. И потом, я ненавижу твою работу: у меня всю жизнь была не жена, а приложение к авторучке... Я хочу ходить в кино и в гости. Я хочу, чтоб со мной разговаривали, чтобы мной занима¬лись, а у тебя никогда не хватало на это времени...
Алена засыпала, а муж уходил все дальше и дальше. Пока не превратился в маленькую точечку. А она шла по совсем другой стороне улицы. Ей навстречу двигалось мно¬го людей. Алена несла в руках сноп огромных желтых цве¬тов, похожих на подсолнухи. Она шла очень красивая, и все мужчины оборачивались ей вслед. В глазах каждого из них отражалась маленькая Алена с ярко-желтым букетом... Из-за угла протянулась очередь. Алена обогнула ее и про¬читала светящееся слово:“Счастье". "Здесь дают счастье, кто сколько хочет", — громко сказал за ее спиной тот же знакомый голос. Алена встала в хвост очереди. Очередь двигалась очень медленно. Ей все хотелось заглянуть, она становилась на цыпочки, но, кроме голов, не видела ниче¬го. “Я так хочу счастья, хоть маленький кусочек", — гово¬рила про себя Алена. Люди несли какие-то большие и ма¬ленькие свертки. Наконец Алена подошла к прилавку, и продавщица сунула ей в руки сверток. Алена почувствова¬ла страшное волнение, она стала торопливо рвать бумагу, бумаги выходило почему-то очень много, а счастья Алена все не видела. И вдруг что-то сверкнуло у нее в ладошке. Она не успела рассмотреть, что... И проснулась. За окном начинался новый день...
Наталья Симисинова 2002г.