- Заходите Ваше Преосвященство, сейчас мы его приведём.
Охранник открыл камеру и предложил епископу сесть на низкую табуретку.
Моложавый, лет шестидесяти, епископ вошёл не торопясь и осанисто. Его лицо источало благочестивую елейность, кротость, но вместе с тем горделивое достоинство, обязательное для его высокого сана. Он был в бело-красной полосатой шелковой рясе, с позолоченным колпаком на голове и золотым Ключиком, висевшем на груди, осыпанным драгоценными камнями.
Осмотрев камеру и внимательно всмотревшись в грязную поверхность табуретки епископ Артемон передумал садиться. Процедура отпущения грехов перед казнью длилась недолго. «Постою немного», - подумал он про себя.
Замок лязгнул, дверь тяжело и со скрипом открылась, в камеру шагнул пожилой человек, с цепями на ногах и руках. На его рот была наклеена повязка, не позволяющая разговаривать.
- Снимите с него всё, и покиньте нас, - обратился жрец к охраннику.
Оказавшись без оков и повязки, присев на табуретку, узник с облегчением растирал онемевшие запястья.
- Ну что, сын мой, облегчи свою участь, предстань перед Всевышним очищенным.
Пленник, не обращая внимания на священника, опершись на стенку и закрыв глаза, слегка улыбнулся. Одет он был в старое, потёртое рубище, лицо его, покрытое ранами и увечьями, выдавало ещё недавно правильные и приятные черты.
- Не можете вы без вранья. Во вранье нас рождаете, враньём сопровождаете и им же отпускаете в вечность.
«Пожалуй прав патриарх Арлекин, он безнадёжен», - подумал епископ. «Шутка ли – взорвать храм Господа Буратино с Его мощами. Это похлеще любого переворота или восстания».
- Раб божий Базилио, неужели ты хочешь войти в царствие Кукольное без прощения грехов и покаяния? Ты ведь и так достаточно бед принёс в наш Театр, а теперь ещё присовокупляешь ко всему погибель собственной души? Ты хочешь уйти в мир иной подобно этим мерзким еретикам поклоняющимся Пиноккио? Или что ещё хуже, как эти служители пророка Карлсона? Нет в нашем Театре более правильного сценария, чем вера в Отца нашего Карла и единородного сына Его Господа Буратино. Искушает тебя Карабас, но ты покайся, иначе падёт твоя душа в глубины оркестровой ямы.
- Да бросьте Вы хоть здесь ваш театр, Ваше Преосвященство. Это Вы остальным вашим куклам втирайте. Я же знаю Истину. Вам вероятно сообщили, что причина моей казни подрыв храма Господа Буратино? Конечно, кто ж Вам правду скажет, - Базилио хотел при этом ухмыльнуться, но боль от ран на лице только исказила его рот в кривую гримасу.
- На самом деле, мне удалось с помощью квантовых расчётов и медитации на очень короткое время покинуть наше театральное представление и наш театр, и попасть в Затеатральный мир, - уже шёпотом выпалил узник епископу.
Артемон в страхе быстро зажал уши, что бы не слышать ужасные кощунственные речи.
В таком случае закон был суров – услышавшего казнили вместе с рассказчиком.
Конечно, в кулуарах кукольного храма эта тема обсуждалась священниками и епископами, но только в рамках вырабатывания противоядия против такого рода вербальной диверсии.
- Зло овладело тобой Базилио, - медленно убирая руки от ушей пробормотал епископ.
- Только сейчас я постигаю всю глубину мудрости нашего правителя Дуремара. Ты ведь мне ещё ничего не сказал, а я уже дрожу от страха, страха узнать Великую Ложь.
И если я раньше где-то в душе и осуждал нашего министра пропаганды за его страсть к маленькой лжи, то теперь понимаю, что без нее никак не обойтись. Что, если такого как ты послушают наши добрые и глупые куклы? Сотрясётся вера, погибнут они, погибнет весь Театр.
- Не зло мною овладело, а желание узнать истину. Даже не правду, а именно Истину.
Так как правда у каждого своя, а Истина одна на всех. Но Вы-то ведь её и называете – Великая Ложь, - проговорил устало узник.
- Все у Вас делится на зло и добро, белое и чёрное, - продолжал он. Но на самом-то деле всё совсем не так. По Вашему, есть злые куклы, которые всегда только и знают, что зло творить. А отдельно от них живут добрые куклы, творящие исключительно добро и возносящие молитвы о добре, коими и держится до сих пор наш Театр. Только на самом деле и добро и зло совершают одни и те же. Но о своем добре любая кукла трубит во все трубы, а зло свое старается запрятать, или так все вывернуть, что и злом-то это уже не назовёшь. Свои и наших близких поступки мы называем добром, а поступки других, не входящих в этот круг, по большей части мы относим к злу. Вот возьмём к примеру наши суды. Они переполнены исками и не поспевают за делопроизводством. А кто там и с кем судится? Инотеатралы, залетевшие к нам на летающей тарелке? Да нет, все те же добрые и порядочные куклы, друг друга уничтожить хотят, - скривился в улыбке узник.
- Нет, во всем сущем добра ровно столько, сколько и зла. Только добром или злом назвать, зависит от глаз смотрящего. На самом же деле природа нейтральна, - устав говорить Базилио замолчал на короткое время.
Этот кусок речи епископ Артемон выслушал полностью, так как он не содержал богохульства. Мало того, захотелось послушать дальше, так как в Театре никто таких речей не говорил (думать – думают многие, но вслух не говорят). К тому же нужно как-то и эту погибшую куклу спасать.
- А ведь я только сейчас начал понимать по настоящему, что видел Господь Буратино на самом деле и чего нам не успел сказать, вернее ему не дали, - вёл дальше Базилио.
- Мир делится не на добрых и злых, а на спящих и проснувшихся. Мы спим, когда полностью погруженные в свою роль играем по сценарию чужую пьесу. Роли эти нам навязали, так же как и сценарий, и за ниточки дёргают. Только никому и в голову не придёт, что есть альтернатива, и что существовать можно как-то по другому. Что есть другой мир, вне Театра, что жить можно и без ниточек сверху, что течение жизни там идёт по другим законам, настолько гармоничным, что и театральной Любви там не надо. Но как только найдётся кукла, которая на один глаз прозреет, увидит ниточки сверху и захочет рассказать нам, слепым, как их порвать и каково это, жить в другом, Новом мире, так тут же его и окружат толпой слепые ученики, задушат своей любовью и создадут на его учении для зрячих (которого они, слепые, никогда не постигнут) свежую религию для слепых. И давай куклы, ещё пару тысяч лет буксовать на месте. И господь Буратино (у еретиков он Пиноккио), и пророк Карлсон, и просветлённый Чебурашка – все они пробуждались от своей роли, от чужого сценария порывая с нитями, желая и нас научить пробуждаться. Получается, что хотят они нам, слепым, глаза открыть, а мы тут же правильный бизнес на их костях организуем. Не могут куклы прозревать толпами, только поодиночке.
Волосы взвились к верху от таких речей у епископа. Вот только ни закрыть уши, ни остановить Базилио он не мог. А только сидел и слушал.
«Но ведь нет кощунства в его словах», - думал про себя епископ, «а только слова срывающие покров слепой веры и дающие повод самому задуматься, а не полагаться на слова кукол игравших в Театре задолго до нас». Мало того, каждый второй священник или епископ поддержал бы эту точку зрения, если бы не казнь, грозившая за кощунство и оскорбление чувств верующих кукол.
- Послушай Базилио, а какую технику медитации ты применял и какие квантовые расчёты брал за основу? – шёпотом спросил Артемон.
Базилио очень внимательно и долго всматривался в лицо епископа.
Вероятно в нём что-то изменилось, так как Базилио, слыша шаги уже идущего за ним охранника, начал быстро шептать Артемону на ухо: - Отбрось всё что ты знал до сих пор, сотри с памяти всё что ты учил в Театральном институте. Здесь важно не получить знание ведущее тебя куда-то, а очистить ум от всего мусора и вернуться к себе самому, - лихорадочно вкладывал в уши и сердце слова Базилио.
Когда в камеру вошёл охранник, они уже сидели порознь.
Задумавшийся и печальный епископ, и умиротворённый, скорее радостный, богохульник.
- Закончишь свою роль и пробудишься, заходи, я буду ждать, - на ходу бросил епископу Базилио.
*****
Эпилог
Епископ Артемон спустя несколько лет был сначала лишён сана, а позже и полностью отлучён за еретические проповеди. Сначала он скрывался, тайно проповедуя учение мученика Базилио. Вслед за ним, неотступно следовала, постоянно увеличивающаяся толпа учеников. Несколько раз он пытался от них бежать, но вести о его пребывании распространялись молниеносно, поэтому он со временем бросил свои попытки и смирился. Когда он был схвачен и обезглавлен, ученики воздвигли на его могиле храм и основали Церковь Пробуждения. Ещё через несколько десятков лет, правитель Дуремар официально сделал Церковь Пробуждения государственной кукольной религией всего Театра.