Ничто не предвещало беды
Звено по внесению минеральных удобрений в тот день работало в дальнем колхозе района. Заглушив тракторы, мужики ждали «летучку», но, как это нередко случалось, она срочно потребовалась в другом месте, потому и прислали за тремя трактористами открытую кузовную машину. «Бомба», чёрная бутылка вермута, в руке вышедшего из кабины водителя несколько оживила уставших трактористов. Всего-то через несколько минут она, уже пустая, успокоилась в бурьяне.
Четверо в двухместной кабине – явный перебор, так что одному пришлось запрыгнуть в кузов. Водитель дал по «газам» – поехали! Не впервой ездить с «весёлым» водителем и самим быть таковыми! Мчались с ветерком («кто из русских не любит быстрой езды?!») Сорок километров пролетели незаметно. До гаража оставалось всего-то чуть-чуть, и тут – резкий поворот руля, занос, удар, кульбит в три оборота … и машина вновь на колёсах.
…Скорее всего, беспамятство было недолгим. Открыв глаза, Василий осмотрелся: в кабине он один, ни водителя, ни соседа справа. Вместо лобового стекла – «смотровая щель». Смятая кабина не позволила выпрямиться. В голове туман. Состояние такое, словно прокрутили на центрифуге.
Выбрался из кабины «на автомате». Дрожащие ноги едва удерживали ноющее тело в вертикальном положении; заторможенность сознания не позволяла реально оценить ситуацию. Словно через замутнённое стекло увидел на обочине дороги улыбающихся мужиков. И в тот же миг всё вспомнил: заполненную водой глубокую рытвину в асфальте, железобетонный столб на обочине и крик, его, Василия, крик:
– Держись, мужики!
Лобовое стекло – на асфальте, чуть дальше, в позе распятого на Кресте Христа, – водитель. «Разбился!?» – полыхнуло в голове.
Подошедший милиционер буквально «обнюхал» Василия. Убедившись, что тот абсолютно трезв, удивлённо пожал плечами. Кто-то должен был сесть за руль покалеченной машины, чтобы перегнать её в гараж. Василий напросился сам, хотя и побаливала спина (почему-то был уверен, что именно он должен это сделать).
– Уверен, что сможешь? – спросил «обнюхавший» его сержант. – А то могу своего посадить за руль.
Машину благополучно доставили в гараж, водителя – в больницу, откуда тот, к удивлению врачей, через час сбежал.
Боль моя, отпусти меня
Неприятные ощущения, появившиеся вскоре в области позвоночника, Василий никак не связывал с аварией. Побаливает спина? А у кого из трактористов она не болит? Пройдёт. Только вскоре боли стали усиливаться, и пришлось обратиться к районному врачу. Так больничная палата стала для Василия едва ли не родным домом. Пилюли, блокады… – всё было не впрок. Намучившись за ночь, Василий лишь под утро впадал в короткое забытье. Соседи по палате, перекидываясь в картишки, незлобиво посмеивались:
– Во, даёт! Ночь гуляет – день спит.
«Пациент жалуется на сильные боли в спине, но никаких видимых признаков заболевания нет», – отписывались областные врачи, к которым для уточнения диагноза направлялся Василий.
Нотки недоверия стали появляться и у Татьяны Петровны, его лечащего врача. «Симулируешь! Захотелось получить инвалидность?» – читал он на её лице. Это ему-то, мужику в расцвете лет, инвалидность?! Всё, что угодно, только не это.
На одном из очередных приёмов врач протянула ему маленький пузырёк с икринками.
– Это всё, что я могу для Вас сделать, – сказала и посмотрела многозначительно.
Что хотела она этим сказать, что скрывалось в её многозначительном взгляде, Василий догадался после принятия всего-то одной «икринки». Кто или что остановило его, не дав перейти роковую черту, трудно сказать. По прошествии лет не найти и место в поле, где покоятся те «икринки».
Знахарка
И вновь боль. Боль ежеминутная. Боль ежесекундная, доводящая до отчаяния. И вновь ночные бдения, не понятные для окружающих и приносящие не меньшие страдания близким людям.
В одно из таких ночных бдений Василию вспомнился случай, произошедший с его тёщей задолго до аварии. Знахарка – вот кто помог ей. Как же он сразу об этом не подумал? Вот что значит неверие, взращиваемое годами. А что, если это и есть та самая «соломинка»? Давно ушедшее прошлое вдруг предстало у Василия перед глазами.
… Занемогла его тёща. Ничто не помогает: ни таблетки, ни уколы. Лежит в больничной палате без памяти день, другой, ни на что не реагирует. Врачи только руками разводят: «Готовьтесь к худшему». И вот тут-то одна женщина шепотком (время было такое) сказала жене Василия, неотлучно находившейся в палате возле матери:
– Есть бабка-знахарка. Многих вылечила. Дай, Бог, ей здоровья. Только верить надо.
Увидев заплаканную жену, Василий напугался, но, когда та рассказала о знахарке, засобирался в дорогу. Дело было к вечеру, а до деревни, в которой жила целительница, путь неблизкий. В голове у Василия одна мысль: «Успеть до восхода солнца. Пешком? Ночью? – точно не успею». Вопреки здравому смыслу, успел! Такое бывает только в сказках, когда герою помогают потусторонние силы. Не так ли сложилось и в этот раз? Случайная попутная машина подбросила Василия до центральной усадьбы. А дальше? Велосипед бы, да где его взять? Постучал в один дом, в другой – не открывают. В последнем откликнулись, дали (под честное слово).
Кто вёл его по ночной, незнакомой дороге? Спасибо луне-благодетельнице, освещавшей окрестности, пусть призрачным, но светом. Вскоре, над лесом, замаячили купола храма. Ночь, луна, громада храма, кладбищенская ограда в нескольких метрах от дороги и тишина. Ни дуновения ветра, ни стрёкота сверчков-кузнечиков. Хоть и был Василий не из пугливых, но давил на педали, стараясь не смотреть по сторонам. Лишь миновав кладбище и рощицу, притулившуюся к нему, облегчённо вздохнул.
Ночь скрадывает расстояние, но усиливает восприятие её. Деревня обозначила себя чёрными громадами тополей. Василий шёл по «бывшей» деревенской улице. Почему бывшей? Пока жив хоть один дом, жива и деревня, а здесь два дома: в одном из них – свет в окошке, другой чернеет напротив. Время за полночь. Тишина – и вдруг… стук в дверь, в окно. Не просто стук – набат! Василий стучал, не думая о том, что может до смерти перепугать хозяев. На его счастье, у знахарки вечеряла соседка из дома напротив: вдвоём-то не так тоскливо коротать вечера, вот и сидели старушки у давно остывшего самовара. Ночью впустить в избу неведомо кого? Однако же, хотя и после долгих расспросов, впустили.
Василий вошёл в дом с надеждой, что не зря проделал такой путь. Свет керосиновой лампы, скрадывавший убогость жилья, ударил по глазам. Можно представить, с каким напряжением всматривались в незнакомца пожилые женщины: глухая деревня… время далеко за полночь… и мужик, с горящими от возбуждения глазами, несвязно объясняющий, почему нарушил их покой в столь поздний час. После длительного колебания, всё ещё недоверчиво поглядывая на нежданного гостя, хозяйка скрылась за кухонной перегородкой. А время не бежало – летело. «Заговорённую воду нужно привезти до восхода солнца, иначе потеряет силу», – стучало в голове Василия. Наконец-то знахарка вышла из закутка, держа в руке бутылку с какой-то жидкостью.
– Тот, кто послал тебя, знает, что нужно делать, – сказав это, она осенила Василия крестом: – Иди с Богом.
Приняв бутылку, Василий вдруг почувствовал, как спала тяжесть, давившая на него, пока добирался до деревни. Обратная дорога уже не казалась ему такой длинной. Он успел! Успел до восхода солнца передать драгоценную жидкость женщине, давшей совет.
Первое, что сказала тёща, когда Василий с женой утром того же дня вошли в палату:
– Что это вы так долго не приходили ко мне?
Вторая встреча
Через неделю после выздоровления и благополучного возвращения тёщи из больницы Василий вновь был у дома знахарки. При свете дня окрестности и то, что осталось от деревни, предстало пред ним в совершенно другом обличье. Теперь он мог рассмотреть и могучие тополя, и заросшие бурьяном холмики на месте бывших домов, и некошеные усадьбы, и поле, ждущее своего часа, и тёмную стену леса за ним.
В этот раз старушка была в доме одна. Встретила Василия как давно знакомого человека. Узнав, что её снадобье помогло, ещё больше оживилась, а когда мужчина стал выкладывать на стол гостинцы, скрылась за кухонной перегородкой. Запахло дымком.
На душе у Василия было легко и спокойно. Захотелось расслабиться, отдохнуть, как после тяжёлой, но хорошо выполненной работы. Чем-то далёким, давно забытым повеяло на него от русской печки, где, по всем признакам, досушивались грибы. Откинувшись на спинку стула, Василий прикрыл глаза. Запах детства, мелодия детства, сотканная из неосязаемых звуков, не подвластных времени, заполнила всё пространство, вмиг вернув его в невозвратное прошлое: в избушку с маленьким оконцем, с видом на зелёную лужайку. За столом, положив голову на руки, задремал мальчонка. Василий знал, что будет дальше: бабка поставит чугун с варёной картошкой на стол, потолчёт, перемешает со свиными шкварками, и густой аромат заполнит бедную лачугу:
– Ба, а почему так? Я спал, а как услышал картошку, так проснулся…» – донеслось вдруг до него так явственно, что он вздрогнул и открыл глаза.
– Ф – фу - у … – выдохнул Василий и провёл рукой по лицу. – Причудится же такое.
И тут, словно возвращая его в настоящее, из-за перегородки показался вначале самовар, затем и сама хозяйка, говорившая на ходу:
– Вот ведь какая, Ты, чай, задремал, пока я с самоваром шебуршилась. Ране-то заводная была: и в пляс, и в поле. – За разговором сноровисто расставила на столе чашки с блюдцами, подставила под самоварный кран пожелтевший от времени фарфоровый чайник и ещё раз осмотрела стол. – Да ты разворачивайся, разворачивайся. Аль торопишься?
Торопиться было некуда, а потому Василий, поблагодарив за приглашение, придвинулся к столу. Неспешно потягивая чай из блюдца, слушал рассказ хозяйки, как она излечила, поставила на ноги безнадёжно больного. В другой раз он, пожалуй, только усмехнулся бы: сказывалось (да ещё как сказывалось!) воспитание в духе неверия к бабкам-знахаркам, колдуньям-ведуньям. Это ведь только в сказках они творят чудеса. А разве не чудо сотворила эта маленькая, вовсе не похожая на сказочного персонажа старушка, поставившая на ноги приговорённого к инвалидной коляске молодого мужчину.
– В аварию, сказывали, попал. В самолётную. Не хотела грех на душу брать. Прости меня, Господи. Уговорили. Так и сказала тем, кто его привёз: «Оставляйте, а уж как получится, одному Господу ведомо».
Старушка, явно обрадовавшаяся неожиданному слушателю, поднесла ко рту блюдце, сжала губы гузкой, подула… и поставила блюдце на стол. Поправив завернувшийся уголок на оконной занавеске, неожиданно проговорила с тоской в голосе:
– Деревня-то наша… такой ли раньше-то была? – От её слов у Василия запершило в горле, да так, что он закашлялся, но тут женщина неожиданно встрепенулась: – Да, что ж это я, старая, чаем-то тебя потчую? Чай, ты мужик. Налей-ка стопочку да выпей. Ишь, сколько всего навёз-то.
Обмахнула себя крестом и вновь принялась рассказывать, как поставила на ноги обезножившего лётчика:
– Я его в баньку! Да веничком! Да водичкой с травкой, да молитовкой! Своим ногам до машины - то дошёл, когда за ним приехали. А посля несколько раз приезжал… с гостинцам. Вот как ты сейчас. В баньке парился. Банька-то у меня по-чёрному. Любую хворь выгонит.
Василий смотрел на ожившую старушку, у которой даже морщинки на лице разгладились. Сотворила чудо и рассказывает об этом как о чём-то повседневном: покормила кур, подоила корову. Будь Василий художником, написал бы с неё картину: так естественна натура. Да и как иначе? Перед ним сама природа, взращённая на вольных хлебах, на буйных ветрах, как говаривали в старину о свободном человеке. За неимением кисти взял стакан и, подставив его под кран самовара, загляделся на тоненькую парящую струйку.
Ещё ничто не предвещало того, что ему, как и лётчику, придётся самому обратиться к народной целительнице, но уже не к этой. К другой. (К тому времени, знахарка, исцелившая тёщу, упокоилась на местном кладбище). Только чуда на этот раз, увы, не произошло.
Магическое число тринадцать.
И вновь направление в областную больницу. Так Василий оказался в палате номер тринадцать.
Каждое утро начиналось с появления в палате нянечки. Незлобиво поругиваясь, она елозила по щербатому линолеуму сырой тряпкой и каждый раз спрашивала, нет ли у кого сигаретки. После ухода этой маленькой, сморщенной, словно только что вынутой из русской печи, женщины, в палате оставался запах сырости и … ожидания. Ожидания нового дня.
Прошла неделя. Василия никуда не вызывают, никто не осматривает. И вдруг переводят в шестую палату. К тому времени он уже кое-что увидел, кое-что услышал, а тут сам оказался среди обречённых людей. Не прошло и пяти минут, как вернулся в «родную» палату под номером тринадцать. Переведя дух, объяснил причину своего бегства:
– Никогда не верил, что волосы на голове могут встать дыбом. Такое там увидел… Жуть! Один бревном лежит, другой … Не - е - т, не пойду туда!
Произнеся свой монолог, Василий несколько минут сидел на кровати, обхватив голову руками. Что творилось в той голове, осталось тайной, известной лишь ему самому да Господу Богу. Не Он ли и дал нужный совет: «Иди, и спасён будешь!»
Вопреки своему зароку не возвращаться, Василий вдруг встал, открыл тумбочку, собрал немудреные вещички и направился туда, откуда, только что сбежал.
– Ты… вот что, – сказал новый сосед по койке, заметив его состояние. – Не смотри на других. У каждого своё, и это никак тебя не касается.
Удивительно, но после этих слов Василий несколько успокоился. Он, как и раньше, продолжал видеть, слышать, но при всём этом волосы больше не вставали дыбом на его голове. И что самое удивительное: слова безногого сапожника вселили в него веру – всё будет хорошо. И даже неподвижность Владимира, лежащего в этой палате, перестала наводить на него ужас.
Время шло, но никакого лечения Василию не назначали, да и процедурами не беспокоили. Казалось, что про него вовсе забыли. А боль в спине продолжала терзать. Чтобы хоть как-то отключиться, ночи напролёт ходил по больничным переходам. В одну из таких ночей, проходя мимо открытой двери, увидел вышедшую из комнаты девушку в белом халате, тут же шмыгнувшую обратно. «Там… какой-то мужик ходит!» – послышался её тревожный голос. Ну вот, ругнул в сердцах себя Василий. Напугал девчонку.
Круглые часы, висевшие в дальнем конце коридора, показывали три часа пополуночи.
Страшное слово «пункция» Решение принимаю сам
Каких только баек не наслушался Василий за время вынужденного «безделья». Все они крутились вокруг одного: у кого что болит. Всё чаще в разговорах проскальзывало тревожащее всех слово «пункция». Нельзя сказать, что он не слышал, не знал что это такое, но там, в другом мире, в котором он жил до больницы, это слово, как и сама процедура, было чем-то абстрактным, никак не связанным с ним, Василием. Но в этой палате слово «пункция» с каждым днём обрастало новыми страшилками, от которых ему, уставшему от неизвестности, становилось не по себе.
Настал день, точнее вечер, когда медсестра и ему, словно приговорённому «к вышке», выбрила затылок. «Сокамерники» смотрели на него с сочувствием и пониманием людей, знающих, на что он идёт.
Рентген-кабинет, куда на следующее утро вошёл Василий, был едва освещён красным светом. В глубине его несколько человек в белых халатах. Василий хорошо помнил, как сел на стоящий возле рентгеновского аппарата стул, как чья-то крепкая рука легла ему на голову, а дальше – пустота. Был человек – и нет человека. В сознание вернул его запах нашатырного спирта. Первое, что пришло в голову, когда открыл глаза: «Почему аппарат лежит на боку?» Он хорошо помнил его стоящим перед ним, сидящим.
–Всё хорошо, – послышалось за спиной, и вновь ударивший в нос запах нашатыря вернул аппарат на своё законное место.
Василий сделал попытку встать со стула, но рука медсестры удержала его. Да разве можно было удержать?! Встал и, шатаясь, пошёл к выходу. Со стороны белых халатов, толпившихся у дальней стены, послышался голос:
–Придержите его, на всякий случай.
Но и без этого предупреждения Василий не смог бы сделать ни одного шага. За грудиной полыхнуло, да так, что из неё непроизвольно вырвалось ругательство, чего он никогда себе не позволял, разве что в экстремальной ситуации.
–Ничего, ничего. Потерпи ещё немного, – послышался всё тот же голос.
От предложенной каталки Василий отказался, как отказался и от сопровождения медсестры. Когда появился в дверях палаты, у всех глаза расширились от удивления: не приехал, а пришёл … Сам пришёл.
На следующее утро, после завтрака и врачебного обхода, в кабинете заведующего отделением Василия ожидал приговор. Только ему уже было безразлично, что скажут, что услышит. Он готов был выслушать всё, что угодно, только скорее бы прекратился этот кошмар. Он устал. Устал от боли.
–У меня есть шанс? – только и спросил он человека в белом халате, от которого зависела его жизнь. Небольшая заминка – и короткий ответ:
–Один из тысячи.
–Согласен.
–Хорошо… Завтра операция.
От волнения лицо заведующей отделением порозовело: видно, нелегко дался ей этот короткий диалог.
Хирургу доверена жизнь
Врач – один из посланников Бога на земле. От его искусства, от любви к своей профессии зачастую зависит жизнь человека.
Лёжа на операционном столе, Василий нашёл в себе силы пошутить, глядя на то, как женщина-анестезиолог вкалывает шприц в резиновую трубку, тянущуюся к его руке:
–Я сам усну?
–Сам,сам.
Наркоз подействовал мгновенно. Появившиеся белые квадраты, уменьшаясь в размерах, исчезали в космическом пространстве. Насколько длительным был «полёт», Василий не мог знать. Очнулся, если можно так сказать, при полной недвижимости: ни шевельнуться, ни открыть глаза, в то же время слышал разговор и знал, что готовятся с ним делать те, что стоят рядом. Когда же услышал отсчёт («Четыреста … четыреста пятьдесят …»), ужас обуял его: так это ведь напряжение! Должны же заметить, что он живой! Таким напряжением они просто убьют его. Он должен сказать им об этом! Но как?! Огромным усилием воли и угасающего сознания Василий всё же послал сигнал-импульс телу, надеясь, что какая-нибудь его клеточка откликнется. Импульс прошёл и заставил шевельнуться ещё не затронутый наркозом большой палец на левой ноге. Василий это чётко почувствовал и в тот же миг услышал:
– В чём дело? Почему больной дёргается?
…Труднейшая операция, державшая бригаду несколько часов в напряжении, прошла успешно, осталось лишь разбудить больного и отправить в реанимацию, но этим уже займутся ассистенты.
– Всем спасибо! – прозвучало в тишине операционного блока.
– Больной, просыпайтесь!
– Нос… – прогундосил лежащий на столе.
Твёрдая рука освободила нос от содержимого – стало легче дышать, и больной открыл глаза.
Реанимация
Василий уже несколько минут в реанимации, минут, показавшихся ему вечностью. Удивительно, но голова работала как хорошо отлаженные часы, в отличие от тела, словно налитого свинцом. Так вот она какая – беспомощность. Невозможность распоряжаться своим телом, быть полностью зависимым от окружающего тебя мира и, в первую очередь, от медицинской сестры, сидящей в нескольких шагах, за стеклянной перегородкой. Она изредка поворачивает голову, смотрит на спокойно лежащего больного. Это её привычная работа. Скольких она «вынянчила». «Всё будет хорошо, раз оперировал Юрий Анатольевич – хирург от Бога», – в который раз подумала медсестра и в тот же миг почувствовала, как за стеклянной перегородкой зовут её. Повернула голову и увидела глаза больного. Они умоляли: «Подойди. Помоги».
Как же хотелось Василию сдвинуть своё неподвижное тело, пусть на миллиметр. Лихорадочно работающий мозг требовал: «Не лежи, как бревно, иначе…» Это «иначе» пугало Василия. За стеклянной перегородкой та, которая должна, обязана, в конце - концов, помочь. Ещё немного – и отчаяние захлестнёт его. И тут вздох облегчения вырвался из неподвижного тела: «Она услышала! Она идёт…»
Три дня неподвижности – и вновь каталка, и вновь процедурная. Он лежит на боку. Пальцы хирурга ощупывают позвоночник на пояснице. Укола иглы Василий не почувствовал, только импульсивно дёрнулась нога.
– Нога дёрнулась, – услышал он голос врача. – Ну, вот… сейчас возьмём пункцию. Проверим, как там у тебя, всё ли в порядке. Продуем кислородом – и в палату.
Шестая палата
Тело, лежащее под простынёй, тщательно оберегали сестрички, периодически появляющиеся со шприцами. Василий удивлялся: «Как это они угадывают, что ещё немного – и буду кричать от боли?»
Ночь – таинственное, загадочное время суток. Ночь, воспетая поэтами и влюблёнными. Ночь – время угасания, зарождения и появления на свет.
Ольга подошла к кровати Василия, стараясь не смотреть по сторонам. Она знала, что Владимир не спит, смотрит на неё, но что она могла сделать для этого несчастного? Она шла к мужу, лежащему так же, как и он, пластом, не в состоянии пошевелиться, повернуться. Сердце её сжималось от боли за него, и всё же она была счастлива уже тем, что ей разрешили остаться возле мужа и ухаживать за ним. И разрешил-то кто? Оперировавший Василия хирург, Юрий Анатольевич. Немногим за полночь, а она уже который раз меняет на муже влажную простынь. Раскинув её на батарее отопления, устало садится на стоящий у кровати стул, смотрит на осунувшееся лицо родного человека, не замечая, как по щекам текут слёзы. Ещё свежи в памяти его мучения, и неизвестно, что ещё ждёт впереди. Операция, по словам хирурга, прошла успешно, муж переведён из реанимации в палату, пусть даже и для тяжелобольных. Надо надеяться на лучшее. Ольга вспомнила, как, узнав, что мужа прооперировали, сорвалась в ночь. Естественно, что к нему не пустили. «Приедете, когда переведут из реанимации в палату», – сказали.Нужно было отправляться домой. Только как? Последний автобус давно ушёл. Нужно было где-то заночевать (не на улице же, где мороз под тридцать, оставаться?) Тут добрые люди подсказали, что при больнице есть гостиница. Когда она обратилась к администратору, объяснив всю ситуацию, та и слушать её не стала.
– Не положено! – сказала, словно отрезала, и стала для пущей важности перебирать лежащие перед ней бумаги.
Наблюдавшие эту сцену «счастливчики» сочувствовали бедняге, но помочь ничем не могли: сами на птичьих правах.
Выйдя на лестничную площадку, Ольга тяжело опустилась на стоявшую здесь скамейку, крик отчаяния и боли вырвался из наболевшей груди: «Господи, помоги!» То ли в администраторе проснулось что-то человеческое, то ли Господь услышал и помог, но переночевать здесь женщине разрешили.
Под воспоминания не заметила Ольга, как задремала. Вернул её в действительность голос вошедшей в палату медсестры:
– Вы бы прилегли. Кровать у окна сегодня свободна. А ему мы сейчас укольчик сделаем. Будет спать. Он у Вас молодец. – Сделав Василию укол, неожиданно предложила: – Давайте-ка я Вас сначала чаем напою.
Ольге ничего не оставалось, как пойти следом за настойчивой медсестрой.
На помощь приходят терпение и любовь
Какими мерками измерить терпение и любовь тех, кто переживал за него, поддерживал, не дав пасть духом.
В очередное посещение больницы Ольга привезла куриный бульон – лучшее, что советуют врачи послеоперационным больным. Купить курицу в магазине в то время было большой проблемой, спасибо родному дяде, выручил (зарубил последнюю). Вот только накачанный лекарствами, организм отвергал любую пищу. И тут на помощь вновь пришла медсестра. Оценив обстановку, взяла инициативу в свои руки.
– Открывай рот. Вот так, – скомандовала она, вставляя в полуоткрытый рот Василия трубку.– Жена приехала на такую даль, кормит с ложечки, а он ещё выпендривается.
Для того чтобы предотвратить образование спаек в позвоночнике, в него вводят кислород. Главное после этой процедуры – продержаться два часа без движения, лёжа на животе: малейшее шевеление – и кислород пойдёт гулять по телу, раздирая мышцы. Есть в этом что-то родственное кессонной болезни, с одной лишь разницей: там – азот, здесь – кислород.
– И чего ты ревёшь? – кивая головой в сторону Василия, стыдила медсестра лежащего у окна парня. – Посмотри на человека – лежит, не стонет.
Если бы она знала, каких усилий воли стоило это молчание. Всего-то рукой шевельнул (затекла не вовремя, будь она неладна), и боль резанула так, что сердце замерло.
В следующий приезд Ольга привезла стограммовую бутылочку коньяка: Юрий Анатольевич посоветовал. Так и сказал:
– Пять граммов пойдут ему на пользу. Но не больше!
После отбоя палата «гудела». Девяносто пять граммов разошлись по больным.
Василий лежал в лёгком «кайфе», когда к нему подошла мать Владимира.
– Будешь вермут? – прошептала добрая старушка.
Желая хоть как-то поддержать обречённого сына, она каждый день приносила ему это снадобье. Несчастная мать. Она решила отблагодарить человека, у которого принятые на «грудь» пять граммов коньяка вызвали «ядерный взрыв», благо, обошедшийся без трагических последствий.
День за днём
Распахиваются двери – начинается утренний обход. В сопровождении медсестры в палату входит Он, сам хирург. Зачастую после обхода Юрий Анатольевич отпускал медсестру, и на несколько минут палата превращалась в лекционный зал. Желающие могли задавать любые вопросы и получали на них исчерпывающие ответы. После того как за доктором закрывалась дверь, все лежали притихшие, каждый со своей думой в голове.
Однажды, после обхода, уже взявшись за ручку двери, Юрий Анатольевич вернулся к кровати Василия.
– Мочился сегодня?
Застигнутый врасплох, Василий машинально провёл рукой по простыне.
– Сухая.
– Нет, вы посмотрите на него. Шутить изволит!
Хватило поворота головы врача, чтобы ассистирующая медсестра «испарилась» из палаты. Не прошло и минуты, как проблема была решена.
…Дни бежали чередой. Пять кроватей в небольшой палате номер шесть ни на день не оставались свободными. Пришло время выписки Геннадия. Каково же было удивление, когда он, чтобы попрощаться, появился в шикарном костюме с большим букетом алых роз. Такую роскошь в декабре мог позволить себе не каждый советский человек. Никто не сомневался, что эти цветы предназначались его лечащему врачу – Юрию Анатольевичу.
Одни покидали палату, как безногий Геннадий, другие занимали их кровати, и только Владимир и Василий оставались неизменно на своих местах. К Василию часто приезжала жена, к Владимиру каждый день приходила мать. Изредка в палату заглядывали нянечки, ругаясь, проводили необходимые процедуры с «тяжелыми», после чего кто-нибудь из «ходячих» проветривал палату.
Дни сменялись днями с неизменными обходами и процедурами.
–Ой, вы знаете, что мы натворили!? – по-детски виновато произнесла молоденькая медсестра, укладывая шприц в ванночку.
«Интересно, что же вы натворили?» – подумал Василий, глядя на смущённо раскрасневшуюся девушку.
– Мы хотели только попробовать и не заметили, как съели всю банку ваших огурцов.
Это было сказано таким невинно извиняющимся тоном, что Василий невольно улыбнулся. С каким бы удовольствием он рассмеялся: настолько естественно было покаяние в «грехе».
– Если хотите, я скажу жене, чтобы ещё привезла.
– Правда? Ой, спасибо, что не сердитесь, – сказав это, сестричка прямо выпорхнула из палаты, торопясь успокоить подруг. В коридоре послышался перестук каблучков.
Что это? Рок! Судьба!
Свет погашен. Дверь закрыта. Лежащие в палате дышат миазмами боли, копившейся днями, годами. Бессонница…Думы мои, думы, думы мои ночные…
…Что это? Рок? Судьба? Или же кто-то хранит нас, оберегает? Тогда для чего Он это делает? Для чего позволяет уничтожать сотни, тысячи, миллионы людей и спасает одну жизнь? Что это? Естественный отбор или же не доступный человеческому пониманию эксперимент Высшего Разума?
Взвесив все за и против, Василий решил отказаться от обезболивающих уколов.
– Вы хорошо подумали? – спросил хирург во время очередного обхода. – Уверены? В ответ Василий кивнул головой. Он достаточно насмотрелся на Владимира. Не повезло парню, завял в двадцать девять лет. Дни его сочтены, и самое страшное то, что он об этом знает. Ест, пьёт... и ждёт. Ждёт конца. А каково матери смотреть на него? Нет, лучше об этом не думать. «У каждого своё», – вспомнились слова безногого сапожника.
Словно в подтверждение его мыслей, в палату вкатилась инвалидная коляска. Молодой, загорелый мужчина подъехал к свободной кровати, легко отжавшись на руках, вначале перенёс бицепсы и прочие мышцы туловища из коляски в кровать после чего уложил ноги. Возможно, это был психологический приём, один из многих в практике лечащего врача. Возможно, этот приём в совокупности со всеми другими приёмами и временем, прошедшим после операции, позволили Василию настолько поверить в себя, что он решился спросить у врача:
– Юрий Анатольевич, можно мне гантели?
– Гантели? – переспросил тот удивлённо. Однако после недолгого изучения лежащего перед ним больного произнёс с довольными нотками в голосе:
– Разве что самые маленькие. Детские… Дня через три. – С тем и удалился.
За свою жизнь Василию пришлось немало поворочать и чугуна, и железа, не испытывая при этом никаких особых эмоций, кроме ощущения их весомости, а вот маленькие чугунные окатыши, лежащие на простыне, поглаживал как нечто-то живое, ощущаемое. Каждый раз, нащупав пальцами гантели, вспоминал мужчину, приехавшего в их палату на коляске и «гостившего» здесь всего-то несколько дней.
Первые шаги
Дело явно шло на поправку. Простыня уже не давит тяжёлым грузом. Пора и приодеться: он не младенец, чтобы лежать нагишом. Занятия с гантелями не прошли даром – появился аппетит. Василий чувствовал, как тело с каждым днём, пусть понемногу, но наполняется силами. И вместе с тем ни днём, ни ночью ему не давала покоя мысль: «А дальше что?»
Чем изводить себя догадками, лучше спросить.
– Что ж, давай попробуем, – произнёс Юрий Анатольевич в ответ на просьбу Василия встать. По реакции врача нетрудно было догадаться, что и его тоже волнует этот вопрос. – Держись за меня. Молодец!
Какой там молодец?! Едва поднявшись с кровати, Василий ощутил мерзкую дрожь, пробившуюся из кончиков пальцев на ногах. Ещё мгновение – и он рухнет на пол. Сильные руки врача вовремя подхватили обмякшее тело.
– А теперь в кровать. Отдыхать. На первый раз достаточно, – сказал врач и, окинув Василия довольным взглядом, вышел из палаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Тихая радость переполняла Василия. Он смог! Он сделал! Неважно, каких усилий это ему стоило. Устало прикрыл глаза и представил, как обрадуется жена, узнав об этом.
…Очередное из череды бесконечных дней утро. Обход… Каталка… Ожидаемое дёрганье ноги и так долго ожидаемые слова: «Это последняя пункция и продувка». После таких слов два часа выдержки пролетели незаметно.
Когда в один из солнечных декабрьских дней жена вошла в палату не с сумками, как обычно, а с ходунками, сверкающими никелем, Василий понял: свершилось! Невозможно описать чувства, бушующие в груди человека, переступившего Черту, обманувшего неминуемую, мучительную смерть. Он стоял, намертво вцепившись руками в железо, охраняемый женой, готовой в любой момент подставить своё плечо, не решаясь сделать первый шаг. Для здорового человека – до двери два шага, для Василия – равноценно поднятию на Эверест.
Какое счастье, переступив через порог палаты, выйти в огромный, наполненный больными коридор. Всё это Василий увидел, подняв голову с едва ли не вылезшими из орбит глазами и улыбкой сумасшедшего на лице. Что и в какой степени повлияло, что он поверил, выкарабкался, выжил? Конечно же, искусство хирурга, нашедшего «иголку в стоге сена»; профессионализм, чуткость и отзывчивость медсестёр; любовь и забота родных. Всё это в совокупности с огромным желанием выжить, во что бы то ни стало.
Как долго тянется день, как бесконечна ночь. Как кстати оказались гантели.
В то утро, после осмотра, врач удовлетворённо похлопал Василия по руке, говоря:
– Всё хорошо. Скоро бегать будешь, а пока с тросточкой … Кстати, сестра может купить. Приготовьте деньги.
Воспользовавшись благоприятным моментом, Василий без долгих предисловий выпалил:
– Юрий Анатольевич, хочу домой. Не могу больше здесь.
В ответ тот лишь усмехнулся и назначил массаж. Незадолго до выписки – к тому времени Василий стал передвигаться самостоятельно – состоялся краткий, но судьбоносный разговор.
– Я могу прямо сейчас выписать вторую группу инвалидности. Как Вы на это смотрите? – спросил врач.
– Вам видней, Юрий Анатольевич.
– Я предлагаю третью, рабочую. Пока побудете на больничном листе, потом подыщут лёгкую работу, а со второй через год можете её потерять. Да, кстати… Три дня, что вы не долежали, считайте своим подарком Владимиру. Немного, но всё же.
Врачи, медсёстры сделали всё возможное, чтобы Василий вернулся в родные пенаты. Выписался с третьей группой инвалидности и с новенькой тросточкой, купленной медсестрой. Впереди его ждал длительный реабилитационный период. Насколько длительным и эффективным он будет, зависело от него самого и окружающих его близких людей. Тяжело далось восстановление Василию, не легче далось жене и сыновьям. Измученное тело, не тело – комок нервов, не терпело никаких противоречивостей со стороны жены, старавшейся уловить малейшее изменение в настроении мужа. Ещё неизвестно, кому из двоих было больней и тяжелей.
Послесловие.
Время – вещь относительная. С годами всё чаще замечаешь, как оно быстротечно.
Василий вошёл в кабинет врача. За столом тот и не тот Юрий Анатольевич. Годы наложили на него свой отпечаток: потяжелел, лёгкая изморозь на голове, склонившейся к столу, а вот рука всё та же, крупная, вся в рыжих волосках… Не отрываясь от письма, произнёс:
– Слушаю.
Василий вкратце объяснил суть своего визита и услышал в ответ:
– Приезжайте. Сделаем пункцию, проверим.
Не поднял головы. Не посмотрел. Не узнал своего первого пациента: двадцать лет – срок немалый.
Сколько раз после той встречи Василий собирался съездить к хирургу с букетом алых роз. Не собрался. Не успел. И теперь уже никогда не успеет, разве что на кладбище придёт, чтобы положить розы на могилу человека, подарившего ему жизнь.